Кто бы это ни был, он просто взял мой катер для увеселительной прогулки и почему-то забыл замести следы.
Через час проверки каждый индикатор ответил, что мозг в норме. Подъехавший робот долил доверху баки с горючим, пока я разбирался с мозгом. В конце концов я ввел команду снять последние воспоминания, дал катеру команду повторного старта, и тут оказалось, что он уже не помнит о «левой поездке», о перезаправке и обо всем, что происходило в промежутке между приземлением в бухте и расконсервированием. Неизвестный гений полностью перезагрузил память и поставил программу, стирающую память; программа работала отлично, жаль только, что он не позаботился наполнить баки с горючим. Я был чертовски зол.
Одно радовало: раз мозг функционировал нормально, то мог проводить дальнейшую проверку, о чем я и попросил. Было поздно, я устал и измучился и был уже готов к тому, чтобы нажать кнопку и запланировать вылет, когда зазвонил телефон. Это была Хелен.
— Я только что услышала, — сказала она. — Здорово!
— Ты правда так думаешь?
— Что-то голос у тебя невеселый.
Я рассказал ей, что произошло: о предложении Ифвина, о письме с угрозами и таинственном путешествии на моем катере.
— Но… — сказала она наконец, — но… Лайл, как ты себя чувствуешь?
— А что?
— Сегодня рано утром, когда мой лайнер приземлился в Сурабайо для промежуточной остановки, ты позвонил мне и сообщил, что твое собеседование с Ифвином будет позже, и предложил прокатиться в Сайгон. Мы сели на имперском посадочном поле, неподалеку от торгового центра. Ты сказал, что получил разрешение на посадку или что-то в этом роде. Вот, ты меня туда отвез, и я целый день ходила по магазинам, а когда вернулась в отель, где собиралась тебя дождаться, то увидела послание от Джефри Ифвина о том, что он принял тебя на работу. Я сразу же тебе позвонила — он действительно тебя взял, да?
— Да, — ответил я, откинувшись в кресле пилота. — И я сообщил тебе об этом, когда ты была в лайнере.
— Но я не летела на лайнере — ты сам привез меня в Сайгон.
— К тому же мы с Ифвином встретились в назначенное время, — добавил я.
— Ну, это тоже не правда, или ты врал мне тогда?
У меня разболелась голова.
— В любом случае ты ведь была в Королевском отеле в Сайгоне, так?
— Верно. Мы все выясним, как только тебе станет лучше. Тебя не тошнило, а?
— Нет, до сих пор не тошнило.
Могу сказать, что она обо мне беспокоилась, равно как и я о ней. Судя по всему, у меня появились большие провалы в памяти, — если не принимать во внимание, что я не мог быть на собеседовании у Ифвина и одновременно лететь с Хелен в Сайгон. После разговора с ней я проверил по бортовому компьютеру: все верно я был принят в Контек именно в то время и на тех условиях, которые отпечатались в моей памяти.
Ну что ж, по крайней мере я хорошо проведу выходные. «Королевскому Сайгону» было восемьдесят лет: его построили в честь коронации кого-то из младшей ветви японской императорской династии, взошедшего на престол для управления Кохинхиной, одного из многочисленных осколков старой французской колонии в Индокитае. Императорский дом никогда не отличался особо тонким вкусом, а представители младшего поколения оказались и вовсе чужды эстетике: «Королевский Сайгон» был помпезным и расфуфыренным донельзя, украшенным сотнями статуй и тысячами львиных барельефов, ни один из которых и отдаленно не походил на оригинальное изделие Кохинхины. Там были львы сиамские, бенгальские, пенджабские, цейлонские — какие угодно, только не из Кохинхины или Аннама. Но если вам удалось вытерпеть аляповатые краски и нагромождение скульптур, некоторой компенсацией могут послужить дорогие роскошные спальни — в такую приводят девушку, надеясь провести незабываемый вечер, не похожий на все предыдущие (что и может случиться с Хелен, принимая во внимание развитие событий).
Я повернулся, чтобы получить разрешение покинуть бухту, и в этот момент из люка над головой послышался женский голос — такой сиплый, будто его обладательница всю жизнь пила только дешевое виски и курила папиросы:
— Забудь об этом. Если Ифвин захочет, чтобы у тебя крыша поехала, то затрахает тебя до такой степени, что она никогда не встанет на место.
Первой моей мыслью было, что в верхний люк катера в поисках клиента забралась портовая шлюха — у женщины были спутанные обесцвеченные волосы, ярко-красная помада на губах, едва заметные шрамы от подтяжки кожи на лице, черные тени под глазами. — Груди тоже, наверное, перенесли не одну пластическую операцию, ибо торчали прямо перпендикулярно, как торпеды. Юбка, слишком тесная и короткая, открывала толстые ляжки с варикозными венами. Ей было как минимум шестьдесят. Обойдя вокруг стула, она встала передо мной и спросила:
— Войти можно?
Ответил катер:
— На борту обнаружен человек. Заранее вторжение не обнаружено.
— У меня с собой сканер, — сказала женщина, пристально глядя на меня. — Знала, что привлеку внимание, как только открою рот.
— Неидентифицированный человек, пожалуйста, назовите себя.
Женщина не ответила, и катер повторил просьбу, на этот раз более настойчиво.
— Мистер Перипат, пожалуйста, ответьте: вас взяли в плен?
— Ничуть, — ответил я, не спуская настороженного взгляда с незнакомки. Никак не мог решить, вставать с кресла пилота или нет. — Кто вы, черт побери?
— Меня зовут Билли Биард, и если ты собираешься отколоть очередную шуточку о бородатой женщине, не старайся понапрасну — я их все уже слышала. Ты получил мою записку сегодня утром?
— В газете, что ли? Да.
Я был скорее раздражен, чем встревожен, ибо вспомнил, что рассказывал о ней Ифвин. Я вообще ненавижу предателей — общение с человеком, работающим в Двенадцати Рейхах, действует мне на нервы, чего нельзя сказать об Ифвине, а от одной мысли об эмигранте, служащем в нацистской полиции, меня тошнит. Однако я старался не повышать голос, ибо знал, что катер запишет наш разговор.
— Так что тебе от меня нужно. Билли Биард?
— Называй меня просто мэм. Локальное предписание прыжковому катеру — отключиться.
Я услышал, как катер согласился, потом панель управления погасла, но прежде чем я успел возразить, Билли Биард сгребла меня в охапку и выдернула из кресла.
Даже без каблуков она была выше меня и сильнее настолько, что без труда могла поднять меня в воздух — что и не преминула сделать.
— В чем дело? — пискнул я.
— Мы много чего хотим узнать — начиная с вопросов, которые тебе задавал Ифвин во время сегодняшнего собеседования.
Я надеялся, что охранники Контека ворвутся в любой момент, но Морт предупреждал, что никто не будет охранять меня до тех пор, пока я не прилечу в Сайгон.
Может быть, они думали, что я уже покинул Сурабайо, поскольку не следили за движением в бухте.
— Я.., я действительно не помню все. — сказал я.
— Хочешь усложнить себе жизнь? — Она встряхнула меня, как кошка птенца. — Ты же знаешь, я могу задействовать все официальные каналы: могу арестовать тебя и посадить в местную камеру, и пусть твоя Хелен самостоятельно выясняет, куда ты запропастился. Я могу сделать тебе много всякого дерьма, и поверь, за мной не заржавеет. Держу пари, ты знаешь, что я из гестапо, потому что этот маленький поганый жидок Джефри Ифвин небось все рассказал, но он наверняка не упомянул, что я из Отдела Политических Преступлений. Думаю, тебе не нужно объяснять, что это значит.
Ей не надо было ничего объяснять. Двенадцать Рейхов в основном независимы — у них даже есть собственные гестапо, но в каждом гестапо Отдел Политических Преступлений — выше государства. Он получает деньги у местного правительства — столько сколько нужно, — но имеет свои суды, судей и исправительные заведения.
Этот Отдел подчиняется только Штабу Партии в Берлине. Каждый Рейх сам выбирает политический курс, до некоторой степени это относится и к обороне, но ни один из них не вправе решать, какое количество инакомыслия можно считать допустимым. Подобные решения всегда принимаются за них Отделом. Это одна из причин, по которой большинство эмигрантов, как и я, не хотят жить в Рейхе.
Я судорожно сглотнул и проговорил:
— Готов ответить на любые вопросы, но не думаю, что смогу найти ответы на все.
— Ты не можешь знать этого заранее. Позволь мне самой судить.
Она так резко швырнула меня обратно в кресло, что я потерял равновесие и больно стукнулся о спинку.
— Теперь отвечай. Какие вопросы задавал тебе Ифвин?
Хрипя, я выложил ей все, что помнил, но вопросов оказалось слишком много, и я запутался. Билли отвесила мне оплеуху, точно рассчитав силу удара, однако достаточно сильно, чтобы дать мне понять: при желании ей ничего не стоит выбить тройку-другую зубов. Потом она схватила меня за волосы, запрокинула голову и пристально посмотрела мне в глаза.
— Ты что, действительно ничего не помнишь?
— Нет!
— «Нет», — не помнишь или «нет» — не хочешь говорить?
Теперь ее голос смягчился, как будто она сейчас возьмет полотенце, протрет мое лицо или сядет рядом и спросит, как я себя чувствую.
— Не помню.
— Хороший ответ. Хоть что-то выяснили. Следующий вопрос: что ты можешь рассказать о человеке по имени Роджер Сайке?
— Не думаю, что знаю человека с таким именем.
Билли Биард вновь ударила меня, на этот раз в плечо.
Острая боль пронзила руку, плечо онемело.
— Человек, с которым ты почти каждую ночь разговариваешь в виртуальном баре. Кажется, ты называешь его Полковником.
Теперь я понял. Ну конечно, я знал его.
— А Роджер Сайке — его имя для широкой публики?
— Точно. Что ты можешь рассказать о нем?
— Ну, я зову его Полковник. По вечерам мы встречаемся и болтаем обо всем на свете. Он в отставке и живет в маленьком городке на тихоокеанском побережье Мексики. Мы обсуждаем рыбалку, лодки, полеты и.., я не знаю, что еще, — обычные мужские разговоры.
— Вы когда-нибудь говорили о соревновании за знамя Американской Лиги в этом сезоне?
— Я не знаю, о чем ты! — Я уже хлюпал носом. Боль и страх охватили меня; ожидание очередного удара парализовало волю, Билли уставилась на меня непонимающим взглядом, который выражал огромное удивление:
— Я тоже. Я тоже не понимаю, что значит этот вопрос.
Потом она резко и жестко ударила меня ботинком, сделала подсечку. Кресло пилота завертелось и я рухнул, на пол.
— Почему я тебя об этом спросила? Отвечай, почему. — Она опять пнула меня под ребра.
— Ты же только что сказала, что сама не знаешь!
— Ну вот, приехали.
Ссутулившись, Биард села в кресло и вздохнула.
— Ну ладно. Что ты можешь рассказать об убийстве Билли Биард в Сайгоне?
— Разве ты не Билли Биард? — спросил я в замешательстве, предпринимая попытки вытащить из-под себя ноги и протиснуться между Билли и люком.
— Отвечай на вопрос!
Я чувствовал себя последним идиотом. Может быть, именно это ей и было нужно.
— Я ничего не знаю об убийстве Билли Биард в Сайгоне. Я сам еду в Сайгон. Если тебя там собираются убить…
Она вскочила с кресла и прижала меня к стене.
— Какой кретин говорит, что меня убьют в Сайгоне?
— Ты сама! Ты спросила, что я знаю об убийстве Билли Биард в Сайгоне.
— Я действительно спросила об этом.
Ее взгляд ничего не выражал, как уже случалось два раза в течение нашего разговора, однако сейчас пустота сменилась приятной улыбкой.
— Твои ответы мне очень помогли. Это зачтется тебе в послужном списке, если ты когда-нибудь подашь заявление, чтобы стать гражданином одного из Рейхов. Ну, мне пора, большое спасибо и удачного отдыха.
Она развернулась и направилась к люку, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Билли прошла мимо меня, покачивая бедрами, как девочка-подросток, кокетливо помахала мне ручкой на прощание и скрылась в люке.
Я прохрипел:
— Прыжковый катер, срочное расконсервирование.
Послышались глухие удары, свист, лязг и жужжание; эта команда заставляет робота проснуться и лететь, как вихрь.
— Полная защита. — И он поднял трап, задраил люк и отдал швартовы.
Я плюхнулся в кресло пилота и пристегнулся.
— Как вы себя чувствуете, мистер Перипат? Вы нуждаетесь в медицинской помощи? Какова ситуация?
— Подчиняйся управлению полетов Сурабайо, — сказал я, — если они не попытаются взять меня в плен.
Доставь нас к главному посадочному полю Холона при первой же возможности. Полный автомат. Я тебе доверяю. Просто доставь меня туда, быстро.
— Да, мистер Перипат.
В голосе послышались теплые нотки, и я подумал: как и многие роботы, чьи хозяева предпочитали справляться самостоятельно, ему не так уж часто представлялся случай проявить способности.
Через мгновение моторы взревели, как полоумные, и мы помчались зигзагами через бухту, увертываясь от других кораблей. Наверное, катеру дали доступ первого порядка — может, это дело рук Ифвина или Билли Биард.
Сейчас меня это нисколько не волновало. Наклонившись вперед, я взял аптечку, достал ампулу с болеутоляющим, которое еще и поднимало настроение, наполнил шприц и ввел иглу в сонную артерию — самый быстрый способ принять лекарство, если действительно нужно.
После первого укола боль почти прекратилась, но мир вокруг казался по-прежнему назойливым и пугающим, так что пришлось уколоться еще разок. Внезапно боль как рукой сняло (по крайней мере до тех пор, пока не прошло ощущение эйфории), я вспомнил, что получил лучшую в мире работу и собирался провести выходные в постели с прекраснейшей женщиной, которую обожал.
С этой мыслью я задремал, глупо хихикая во сне; волны с грохотом разбивались о борт корабля, когда мы ускорялись для взлета.
* * *
К тому времени, как я проснулся, катер уже делал круги над Холоном, заболоченным городом-двойником, который являлся главным портом для прыжковых катеров в Сайгоне. Старый Сайгон не знал войны с восьмидесятых годов девятнадцатого века и был частью Последней Французской Республики; что касается Холона, то он напоминал Венецию двадцать первого столетия — китайского розлива и с развитой промышленностью. Большинство людей летали в Холон по делам и в качестве развлечения брали небольшой корабль до Сайгона.
Холон построили заново вокруг сети широких каналов со спокойной водой, которые служили дорогами и бухтами для стоянки судов; на польдерах были воздвигнуты склады, заводы и жилые районы, а на крышах больших домов разбиты грядки. С высоты птичьего полета город казался решеткой из зеленых квадратиков, разделенных широкой черной водой.
Катер сделал круг перед посадкой и, подняв тучу брызг, сел на один из каналов; затем, следуя указаниям из башни, мы круто свернули вправо в бассейн, глубоко вдававшийся в один из польдеров, и пришвартовались в ангаре.
Я сгреб свои сумки, приказал катеру заказать топливо и как только его доставят, наглухо задраить все люки, а потом спустился по трапу в ангар. После тумаков Билли Биард и ударной дозы снотворного, которая обычно вызывает временную паранойю средней тяжести, нервы были на пределе. Противовоспалительные и противотравматические препараты восстановили мое тело после драки, но антидепрессанты ни на йоту не улучшили настроение.
Я перестал бояться всяких нападений неизвестных с четырнадцати лет, когда собрал волю в кулак и ввязался в последний в своей жизни (не считая сегодняшнего) кулачный бой и убедил задир одноклассников, что им лучше поискать другую жертву.
Теперь, шагая по большому, темному пустому ангару, я каждую секунду ожидал, что кто-то выскочит из-за бака для горючего и нападет на меня сзади. Сердце стучало, как барабан, стоило мне увидеть неясные тени.
Плеск волн о сваи причала казался шорохом вылезающего из воды человека с ножом. Эхо шагов раздавалось повсюду, и невозможно было определить, мои это шаги или чьи-то еще; по спине пробежали мурашки. Я торопился, но меня не оставляло ощущение, что я бегу навстречу терпеливому охотнику, уже готовому выпрыгнуть из засады. Пришлось плестись как улитка и содрогаться от ужаса при мысли, что это облегчит задачу невидимым преследователям, затаившимся во мраке. Огромный ангар, казалось, был полон страхов. Я боялся, что здесь может быть еще кто-нибудь — в ангаре достаточно места, чтобы спрятаться, хотя, возможно, никого здесь нет, — и это тоже пугало меня.
Я не предполагал, что за три минуты успею спуститься к докам, через разгрузочную площадку — к ослепительно желтому сиянию сводов арки, а оттуда на яркое кохинхинское солнце; однако за эти три минуты я умер тысячу раз. Я скрипел зубами от страха, и они опять заныли, а дышал я так часто, будто пробежал пару миль.
Наконец я миновал долгожданную солнечную арку, и моему взору предстала приятная, хоть и заурядная картина: дамба с лестницами до самого верха, на которой выстроились в ряд китайские магазинчики. Я поднялся по лестнице, все еще с опаской поглядывая вниз, на темнеющий проем ангара. Наверху оказался бар, а мне ужасно хотелось выпить, но было уже очень поздно, поэтому пришлось проголосовать велорикше, единственной обязанностью которого было хватать приехавших в Холон и подвозить их к водному такси — за это он получал комиссионные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Через час проверки каждый индикатор ответил, что мозг в норме. Подъехавший робот долил доверху баки с горючим, пока я разбирался с мозгом. В конце концов я ввел команду снять последние воспоминания, дал катеру команду повторного старта, и тут оказалось, что он уже не помнит о «левой поездке», о перезаправке и обо всем, что происходило в промежутке между приземлением в бухте и расконсервированием. Неизвестный гений полностью перезагрузил память и поставил программу, стирающую память; программа работала отлично, жаль только, что он не позаботился наполнить баки с горючим. Я был чертовски зол.
Одно радовало: раз мозг функционировал нормально, то мог проводить дальнейшую проверку, о чем я и попросил. Было поздно, я устал и измучился и был уже готов к тому, чтобы нажать кнопку и запланировать вылет, когда зазвонил телефон. Это была Хелен.
— Я только что услышала, — сказала она. — Здорово!
— Ты правда так думаешь?
— Что-то голос у тебя невеселый.
Я рассказал ей, что произошло: о предложении Ифвина, о письме с угрозами и таинственном путешествии на моем катере.
— Но… — сказала она наконец, — но… Лайл, как ты себя чувствуешь?
— А что?
— Сегодня рано утром, когда мой лайнер приземлился в Сурабайо для промежуточной остановки, ты позвонил мне и сообщил, что твое собеседование с Ифвином будет позже, и предложил прокатиться в Сайгон. Мы сели на имперском посадочном поле, неподалеку от торгового центра. Ты сказал, что получил разрешение на посадку или что-то в этом роде. Вот, ты меня туда отвез, и я целый день ходила по магазинам, а когда вернулась в отель, где собиралась тебя дождаться, то увидела послание от Джефри Ифвина о том, что он принял тебя на работу. Я сразу же тебе позвонила — он действительно тебя взял, да?
— Да, — ответил я, откинувшись в кресле пилота. — И я сообщил тебе об этом, когда ты была в лайнере.
— Но я не летела на лайнере — ты сам привез меня в Сайгон.
— К тому же мы с Ифвином встретились в назначенное время, — добавил я.
— Ну, это тоже не правда, или ты врал мне тогда?
У меня разболелась голова.
— В любом случае ты ведь была в Королевском отеле в Сайгоне, так?
— Верно. Мы все выясним, как только тебе станет лучше. Тебя не тошнило, а?
— Нет, до сих пор не тошнило.
Могу сказать, что она обо мне беспокоилась, равно как и я о ней. Судя по всему, у меня появились большие провалы в памяти, — если не принимать во внимание, что я не мог быть на собеседовании у Ифвина и одновременно лететь с Хелен в Сайгон. После разговора с ней я проверил по бортовому компьютеру: все верно я был принят в Контек именно в то время и на тех условиях, которые отпечатались в моей памяти.
Ну что ж, по крайней мере я хорошо проведу выходные. «Королевскому Сайгону» было восемьдесят лет: его построили в честь коронации кого-то из младшей ветви японской императорской династии, взошедшего на престол для управления Кохинхиной, одного из многочисленных осколков старой французской колонии в Индокитае. Императорский дом никогда не отличался особо тонким вкусом, а представители младшего поколения оказались и вовсе чужды эстетике: «Королевский Сайгон» был помпезным и расфуфыренным донельзя, украшенным сотнями статуй и тысячами львиных барельефов, ни один из которых и отдаленно не походил на оригинальное изделие Кохинхины. Там были львы сиамские, бенгальские, пенджабские, цейлонские — какие угодно, только не из Кохинхины или Аннама. Но если вам удалось вытерпеть аляповатые краски и нагромождение скульптур, некоторой компенсацией могут послужить дорогие роскошные спальни — в такую приводят девушку, надеясь провести незабываемый вечер, не похожий на все предыдущие (что и может случиться с Хелен, принимая во внимание развитие событий).
Я повернулся, чтобы получить разрешение покинуть бухту, и в этот момент из люка над головой послышался женский голос — такой сиплый, будто его обладательница всю жизнь пила только дешевое виски и курила папиросы:
— Забудь об этом. Если Ифвин захочет, чтобы у тебя крыша поехала, то затрахает тебя до такой степени, что она никогда не встанет на место.
Первой моей мыслью было, что в верхний люк катера в поисках клиента забралась портовая шлюха — у женщины были спутанные обесцвеченные волосы, ярко-красная помада на губах, едва заметные шрамы от подтяжки кожи на лице, черные тени под глазами. — Груди тоже, наверное, перенесли не одну пластическую операцию, ибо торчали прямо перпендикулярно, как торпеды. Юбка, слишком тесная и короткая, открывала толстые ляжки с варикозными венами. Ей было как минимум шестьдесят. Обойдя вокруг стула, она встала передо мной и спросила:
— Войти можно?
Ответил катер:
— На борту обнаружен человек. Заранее вторжение не обнаружено.
— У меня с собой сканер, — сказала женщина, пристально глядя на меня. — Знала, что привлеку внимание, как только открою рот.
— Неидентифицированный человек, пожалуйста, назовите себя.
Женщина не ответила, и катер повторил просьбу, на этот раз более настойчиво.
— Мистер Перипат, пожалуйста, ответьте: вас взяли в плен?
— Ничуть, — ответил я, не спуская настороженного взгляда с незнакомки. Никак не мог решить, вставать с кресла пилота или нет. — Кто вы, черт побери?
— Меня зовут Билли Биард, и если ты собираешься отколоть очередную шуточку о бородатой женщине, не старайся понапрасну — я их все уже слышала. Ты получил мою записку сегодня утром?
— В газете, что ли? Да.
Я был скорее раздражен, чем встревожен, ибо вспомнил, что рассказывал о ней Ифвин. Я вообще ненавижу предателей — общение с человеком, работающим в Двенадцати Рейхах, действует мне на нервы, чего нельзя сказать об Ифвине, а от одной мысли об эмигранте, служащем в нацистской полиции, меня тошнит. Однако я старался не повышать голос, ибо знал, что катер запишет наш разговор.
— Так что тебе от меня нужно. Билли Биард?
— Называй меня просто мэм. Локальное предписание прыжковому катеру — отключиться.
Я услышал, как катер согласился, потом панель управления погасла, но прежде чем я успел возразить, Билли Биард сгребла меня в охапку и выдернула из кресла.
Даже без каблуков она была выше меня и сильнее настолько, что без труда могла поднять меня в воздух — что и не преминула сделать.
— В чем дело? — пискнул я.
— Мы много чего хотим узнать — начиная с вопросов, которые тебе задавал Ифвин во время сегодняшнего собеседования.
Я надеялся, что охранники Контека ворвутся в любой момент, но Морт предупреждал, что никто не будет охранять меня до тех пор, пока я не прилечу в Сайгон.
Может быть, они думали, что я уже покинул Сурабайо, поскольку не следили за движением в бухте.
— Я.., я действительно не помню все. — сказал я.
— Хочешь усложнить себе жизнь? — Она встряхнула меня, как кошка птенца. — Ты же знаешь, я могу задействовать все официальные каналы: могу арестовать тебя и посадить в местную камеру, и пусть твоя Хелен самостоятельно выясняет, куда ты запропастился. Я могу сделать тебе много всякого дерьма, и поверь, за мной не заржавеет. Держу пари, ты знаешь, что я из гестапо, потому что этот маленький поганый жидок Джефри Ифвин небось все рассказал, но он наверняка не упомянул, что я из Отдела Политических Преступлений. Думаю, тебе не нужно объяснять, что это значит.
Ей не надо было ничего объяснять. Двенадцать Рейхов в основном независимы — у них даже есть собственные гестапо, но в каждом гестапо Отдел Политических Преступлений — выше государства. Он получает деньги у местного правительства — столько сколько нужно, — но имеет свои суды, судей и исправительные заведения.
Этот Отдел подчиняется только Штабу Партии в Берлине. Каждый Рейх сам выбирает политический курс, до некоторой степени это относится и к обороне, но ни один из них не вправе решать, какое количество инакомыслия можно считать допустимым. Подобные решения всегда принимаются за них Отделом. Это одна из причин, по которой большинство эмигрантов, как и я, не хотят жить в Рейхе.
Я судорожно сглотнул и проговорил:
— Готов ответить на любые вопросы, но не думаю, что смогу найти ответы на все.
— Ты не можешь знать этого заранее. Позволь мне самой судить.
Она так резко швырнула меня обратно в кресло, что я потерял равновесие и больно стукнулся о спинку.
— Теперь отвечай. Какие вопросы задавал тебе Ифвин?
Хрипя, я выложил ей все, что помнил, но вопросов оказалось слишком много, и я запутался. Билли отвесила мне оплеуху, точно рассчитав силу удара, однако достаточно сильно, чтобы дать мне понять: при желании ей ничего не стоит выбить тройку-другую зубов. Потом она схватила меня за волосы, запрокинула голову и пристально посмотрела мне в глаза.
— Ты что, действительно ничего не помнишь?
— Нет!
— «Нет», — не помнишь или «нет» — не хочешь говорить?
Теперь ее голос смягчился, как будто она сейчас возьмет полотенце, протрет мое лицо или сядет рядом и спросит, как я себя чувствую.
— Не помню.
— Хороший ответ. Хоть что-то выяснили. Следующий вопрос: что ты можешь рассказать о человеке по имени Роджер Сайке?
— Не думаю, что знаю человека с таким именем.
Билли Биард вновь ударила меня, на этот раз в плечо.
Острая боль пронзила руку, плечо онемело.
— Человек, с которым ты почти каждую ночь разговариваешь в виртуальном баре. Кажется, ты называешь его Полковником.
Теперь я понял. Ну конечно, я знал его.
— А Роджер Сайке — его имя для широкой публики?
— Точно. Что ты можешь рассказать о нем?
— Ну, я зову его Полковник. По вечерам мы встречаемся и болтаем обо всем на свете. Он в отставке и живет в маленьком городке на тихоокеанском побережье Мексики. Мы обсуждаем рыбалку, лодки, полеты и.., я не знаю, что еще, — обычные мужские разговоры.
— Вы когда-нибудь говорили о соревновании за знамя Американской Лиги в этом сезоне?
— Я не знаю, о чем ты! — Я уже хлюпал носом. Боль и страх охватили меня; ожидание очередного удара парализовало волю, Билли уставилась на меня непонимающим взглядом, который выражал огромное удивление:
— Я тоже. Я тоже не понимаю, что значит этот вопрос.
Потом она резко и жестко ударила меня ботинком, сделала подсечку. Кресло пилота завертелось и я рухнул, на пол.
— Почему я тебя об этом спросила? Отвечай, почему. — Она опять пнула меня под ребра.
— Ты же только что сказала, что сама не знаешь!
— Ну вот, приехали.
Ссутулившись, Биард села в кресло и вздохнула.
— Ну ладно. Что ты можешь рассказать об убийстве Билли Биард в Сайгоне?
— Разве ты не Билли Биард? — спросил я в замешательстве, предпринимая попытки вытащить из-под себя ноги и протиснуться между Билли и люком.
— Отвечай на вопрос!
Я чувствовал себя последним идиотом. Может быть, именно это ей и было нужно.
— Я ничего не знаю об убийстве Билли Биард в Сайгоне. Я сам еду в Сайгон. Если тебя там собираются убить…
Она вскочила с кресла и прижала меня к стене.
— Какой кретин говорит, что меня убьют в Сайгоне?
— Ты сама! Ты спросила, что я знаю об убийстве Билли Биард в Сайгоне.
— Я действительно спросила об этом.
Ее взгляд ничего не выражал, как уже случалось два раза в течение нашего разговора, однако сейчас пустота сменилась приятной улыбкой.
— Твои ответы мне очень помогли. Это зачтется тебе в послужном списке, если ты когда-нибудь подашь заявление, чтобы стать гражданином одного из Рейхов. Ну, мне пора, большое спасибо и удачного отдыха.
Она развернулась и направилась к люку, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Билли прошла мимо меня, покачивая бедрами, как девочка-подросток, кокетливо помахала мне ручкой на прощание и скрылась в люке.
Я прохрипел:
— Прыжковый катер, срочное расконсервирование.
Послышались глухие удары, свист, лязг и жужжание; эта команда заставляет робота проснуться и лететь, как вихрь.
— Полная защита. — И он поднял трап, задраил люк и отдал швартовы.
Я плюхнулся в кресло пилота и пристегнулся.
— Как вы себя чувствуете, мистер Перипат? Вы нуждаетесь в медицинской помощи? Какова ситуация?
— Подчиняйся управлению полетов Сурабайо, — сказал я, — если они не попытаются взять меня в плен.
Доставь нас к главному посадочному полю Холона при первой же возможности. Полный автомат. Я тебе доверяю. Просто доставь меня туда, быстро.
— Да, мистер Перипат.
В голосе послышались теплые нотки, и я подумал: как и многие роботы, чьи хозяева предпочитали справляться самостоятельно, ему не так уж часто представлялся случай проявить способности.
Через мгновение моторы взревели, как полоумные, и мы помчались зигзагами через бухту, увертываясь от других кораблей. Наверное, катеру дали доступ первого порядка — может, это дело рук Ифвина или Билли Биард.
Сейчас меня это нисколько не волновало. Наклонившись вперед, я взял аптечку, достал ампулу с болеутоляющим, которое еще и поднимало настроение, наполнил шприц и ввел иглу в сонную артерию — самый быстрый способ принять лекарство, если действительно нужно.
После первого укола боль почти прекратилась, но мир вокруг казался по-прежнему назойливым и пугающим, так что пришлось уколоться еще разок. Внезапно боль как рукой сняло (по крайней мере до тех пор, пока не прошло ощущение эйфории), я вспомнил, что получил лучшую в мире работу и собирался провести выходные в постели с прекраснейшей женщиной, которую обожал.
С этой мыслью я задремал, глупо хихикая во сне; волны с грохотом разбивались о борт корабля, когда мы ускорялись для взлета.
* * *
К тому времени, как я проснулся, катер уже делал круги над Холоном, заболоченным городом-двойником, который являлся главным портом для прыжковых катеров в Сайгоне. Старый Сайгон не знал войны с восьмидесятых годов девятнадцатого века и был частью Последней Французской Республики; что касается Холона, то он напоминал Венецию двадцать первого столетия — китайского розлива и с развитой промышленностью. Большинство людей летали в Холон по делам и в качестве развлечения брали небольшой корабль до Сайгона.
Холон построили заново вокруг сети широких каналов со спокойной водой, которые служили дорогами и бухтами для стоянки судов; на польдерах были воздвигнуты склады, заводы и жилые районы, а на крышах больших домов разбиты грядки. С высоты птичьего полета город казался решеткой из зеленых квадратиков, разделенных широкой черной водой.
Катер сделал круг перед посадкой и, подняв тучу брызг, сел на один из каналов; затем, следуя указаниям из башни, мы круто свернули вправо в бассейн, глубоко вдававшийся в один из польдеров, и пришвартовались в ангаре.
Я сгреб свои сумки, приказал катеру заказать топливо и как только его доставят, наглухо задраить все люки, а потом спустился по трапу в ангар. После тумаков Билли Биард и ударной дозы снотворного, которая обычно вызывает временную паранойю средней тяжести, нервы были на пределе. Противовоспалительные и противотравматические препараты восстановили мое тело после драки, но антидепрессанты ни на йоту не улучшили настроение.
Я перестал бояться всяких нападений неизвестных с четырнадцати лет, когда собрал волю в кулак и ввязался в последний в своей жизни (не считая сегодняшнего) кулачный бой и убедил задир одноклассников, что им лучше поискать другую жертву.
Теперь, шагая по большому, темному пустому ангару, я каждую секунду ожидал, что кто-то выскочит из-за бака для горючего и нападет на меня сзади. Сердце стучало, как барабан, стоило мне увидеть неясные тени.
Плеск волн о сваи причала казался шорохом вылезающего из воды человека с ножом. Эхо шагов раздавалось повсюду, и невозможно было определить, мои это шаги или чьи-то еще; по спине пробежали мурашки. Я торопился, но меня не оставляло ощущение, что я бегу навстречу терпеливому охотнику, уже готовому выпрыгнуть из засады. Пришлось плестись как улитка и содрогаться от ужаса при мысли, что это облегчит задачу невидимым преследователям, затаившимся во мраке. Огромный ангар, казалось, был полон страхов. Я боялся, что здесь может быть еще кто-нибудь — в ангаре достаточно места, чтобы спрятаться, хотя, возможно, никого здесь нет, — и это тоже пугало меня.
Я не предполагал, что за три минуты успею спуститься к докам, через разгрузочную площадку — к ослепительно желтому сиянию сводов арки, а оттуда на яркое кохинхинское солнце; однако за эти три минуты я умер тысячу раз. Я скрипел зубами от страха, и они опять заныли, а дышал я так часто, будто пробежал пару миль.
Наконец я миновал долгожданную солнечную арку, и моему взору предстала приятная, хоть и заурядная картина: дамба с лестницами до самого верха, на которой выстроились в ряд китайские магазинчики. Я поднялся по лестнице, все еще с опаской поглядывая вниз, на темнеющий проем ангара. Наверху оказался бар, а мне ужасно хотелось выпить, но было уже очень поздно, поэтому пришлось проголосовать велорикше, единственной обязанностью которого было хватать приехавших в Холон и подвозить их к водному такси — за это он получал комиссионные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32