Я мысленно поблагодарила его, что он не стал затягивать прощанье. Мы быстро поцеловались, он бодро сделал мне ручкой и перешел через улицу к своей машине. Я подождала, пока он уедет, и остановила проезжающее такси.Таксист высадил меня на Шеффилд, к северу от Аддисон, — в районе, еще более запущенном, чем мой, где преимущественно проживали пуэрториканцы. Я нажала звонок Лотти Хершель и с удовольствием услышала, как она ответила через переговорное устройство: «Кто там?» «Это я, Вик», — ответила я и, пока гудел зуммер, открыла переднюю дверь.Лотти жила на втором этаже. Когда я поднялась по лестнице, она уже ждала меня в дверях.— Что с тобой, дорогая Вик? — приветствовала она меня, а ее густые черные брови взметнулись вверх, подчеркивая ее изумление.Я знала Лотти много лет. Она работала доктором. Лет ей, вероятно, было около пятидесяти, но благодаря живому, умному лицу и подтянутому энергичному телу выглядела она гораздо моложе. В самом детстве, еще живя в Вене, она открыла секрет вечного движения. По целому ряду вопросов у нее были самые крайние убеждения, и нередко, к изумлению своих коллег, она осуществляла их в медицине. Она была одним из докторов, которые делали аборты по просьбам подпольной сети, к которой принадлежала и я, созданной в Чикагском университете еще в те дни, когда аборты были под запретом и большинство докторов даже и слышать о них не хотели. Теперь она возглавляла клинику в запущенном здании на этой же улице. Сначала, при открытии, она пыталась осуществлять бесплатное лечение, но обнаружила, что местные жители не доверяют бесплатному лечению. И все же это была одна из самых дешевых клиник во всем городе, и я часто задумывалась, на что живет Лотти.Она закрыла за мной дверь и ввела меня в свою жилую комнату. Комната была обставлена скудно, но, как и сама Лотти, сверкала яркими красками — красные и оранжевые ситцевые занавески, огненно пылающая абстрактная картина на стене. Лотти усадила меня на кушетку и принесла чашку крепкого венского кофе, которое было ее главным продуктом питания.— А теперь, Виктория, расскажи мне, что с тобой случилось. Почему ты карабкаешься по лестнице, как старуха, и почему твое лицо окрашено в черные и синие тона? Я уверена, что это не автомобильная авария, это было бы слишком для тебя заурядно, я права?— Как всегда, Лотти, — ответила я и кратко описала свои приключения.Она надула губы, когда выслушала мой рассказ о Смейссене, но не стала терять времени, доказывая, что мне следовало бы обратиться в полицию, или прекратить расследование, или проваляться весь день в постели. Она не всегда соглашалась со мной, но уважала мои решения. Она зашла к себе в спальню и вынесла оттуда большую медицинскую сумку. Она проверила мышцы моего лица и осмотрела глаза офтальмоскопом.— Это все заживет со временем, — сказала она и проверила мои ножные и мускульные рефлексы. — Да, все это должно болеть и еще будет болеть. Но ты женщина здоровая, хорошенько займись собой, и скоро ты почувствуешь себя вполне прилично.— Так я и думала, — сказала я. — Но я не могу ждать, пока заживут мышцы моих ног. А они так болят, что сильно замедляют мои передвижения. Мне надо какое-нибудь лекарство, которое поможет мне преодолеть боль, чтобы я могла сделать кое-какие дела и кое о чем поразмыслить; конечно, не кодеин, который буквально валит с ног. Есть ли у тебя что-нибудь такое?— Да, да, магическое средство, — насмешливо улыбнулась Лотти. — Нельзя излишне доверять докторам и лекарствам, Вик. Я могу впрыснуть тебе дозу фенилбутазона. Это средство ветеринары вводят скаковым лошадям, чтобы они не чувствовали боли, а у меня такое подозрение, что ты собираешься скакать, как лошадь.Она исчезла на несколько минут, и я услышала, как открылась дверца холодильника. Вернулась она со шприцем и маленьким, заткнутым резиновой пробкой флаконом.— А теперь ложись; я сделаю тебе укол в ягодицы, чтобы лекарство быстрее разошлось по кровеносной системе. Приспусти свои брючки; это очень сильное средство, для краткости его зовут «бутом», и через полчаса ты будешь готова к призовым скачкам, моя дорогая. — Говоря все это, Лотти быстро работала. Я почувствовала слабый укол, и все было кончено. — А теперь садись. Я хочу кое-что рассказать тебе о своей клинике. Я дам тебе сильное болеутоляющее средство. Но если ты примешь его, не води машину и не пей вина. Я дам тебе несколько таблеток этого самого «бута».Я откинулась на большую подушку, стараясь не слишком расслабляться. Искушение лечь и поспать было очень сильно.Я принуждала себя слушать быструю, умную речь Лотти, иногда задавая вопросы, но не оспаривая ее экстравагантных взглядов. Лекарство постепенно начинало действовать. Мышцы шеи расслабились. Я была не готова к восточным единоборствам, но почувствовала, что могу вести машину.Когда я наконец поднялась, Лотти не стала возражать.— Ты отдыхала почти целый час. Теперь ты сможешь продержаться некоторое время.Она дала мне несколько таблеток «бута» в пластиковой пробирке и флакончик с транквилизатором.Я поблагодарила ее.— Сколько я тебе должна?Она покачала головой.— Нет, все это образцы. Когда ты придешь заплатить по давно уже просроченным счетам, я возьму с тебя столько же, сколько взял бы всякий уважающий себя доктор с Мичиган-авеню.Она проводила меня до двери.— Послушай, Вик. Если тебе надо будет укрыться от этого негодяя Смейссена, у меня для тебя всегда найдется свободная комнатка.Я поблагодарила ее, это было великодушное предложение, и я не исключала, что мне придется им воспользоваться.Лотти жила в восьми кварталах от меня, и при обычных обстоятельствах я пошла бы пешком за своей машиной. Но даже и после посещения Лотти я чувствовала себя недостаточно хорошо, поэтому медленно дошла до Аддисон и села в такси. Съездив в свой офис, я взяла визитную карточку Джона Тайера с адресом в Виннетке, затем доехала на другом такси до моей собственной машины в Норт-Сайде. Все эти такси должны были дорого обойтись Мак-Гро; к тому же темно-синий костюм стоит сто шестьдесят семь долларов. На улицах было много гуляющих, они наслаждались хорошей погодой, чистым свежим воздухом, мое настроение поднялось. К двум часам я была уже на скоростной дороге Иденс, ведущей к северному берегу. Я замурлыкала отрывок из Моцарта, но моя грудная клетка запротестовала, и мне пришлось ограничиться отрывком из концерта Бар-тока.По какой-то причине, приближаясь к домам богатых, скоростная дорога Иденс становится хуже. Около Чикаго она окаймлена зеленым газоном и аккуратными бунгало, но затем появляются торговые центры, парки и стоянки. Я свернула на Уиллоу-роуд и поехала к озеру; здесь был более привлекательный вид: большие, статные особняки среди больших, тщательно подстриженных лужаек. Я еще раз посмотрела адрес Тайера и повернула на юг, на Шеридан-роуд, кося глазами на номера на почтовых ящиках. Его дом был с восточной стороны, где земельные участки примыкают к озеру Мичиган, где расположены частные пляжи, причалы с моторными лодками и яхтами, которыми пользуются дети владельцев, когда возвращаются из Кротона или Эндовера.Когда я въехала между двух каменных столбов и увидела рядом с подъездной дорогой небольшой «мерседес», «альфу» и «ауди-фокс», я почувствовала, как убого выглядит мой «шеви» рядом с ними. Круглая подъездная дорога вывела меня мимо красивых цветочных клумб к парадной двери белокаменного особняка. Около двери висела небольшая табличка с требованием, чтобы торговцы, привозящие какие-либо товары, подъезжали к задней двери. Можно ли назвать меня торговцем или торговкой? Я ведь не привезла никаких товаров. Но, возможно, у моего хозяина найдется что-нибудь для меня.Я вытащила карточку из сумки и написала короткую записку: «Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками». Затем позвонила.Выражение лица женщины в аккуратной форменной одежде, которая открыла мне дверь, напомнило мне о моем «фонаре»: под влиянием «бута» я ненадолго забыла об этом своем украшении. Я дала ей карточку.— Я хотела бы видеть мистера Тайера, — холодно сказала я.Она посмотрела на меня с некоторым сомнением, но взяла карточку и закрыла передо мной дверь. До меня доносились слабые крики с берега озера. Прождав несколько минут, я сошла с крыльца, перешла через подъездную дорогу и стала рассматривать цветочную клумбу. Когда дверь отворилась, я повернулась. На меня хмуро смотрела служанка.— Не беспокойтесь, я не ворую цветы, — сказала я. — Но так как у вас нет журналов в вестибюле, мне не остается ничего другого, кроме как смотреть на цветы.Она тяжело вздохнула и сказала:— Сюда.Никаких тебе «пожалуйста», никакой самой элементарной вежливости. Но мне все же пришлось сделать скидку на то, что здесь соблюдается траур.Мы быстро прошли через вестибюль, украшенный матово-зеленой статуей, затем по лестнице в зал, расположенный в задней части дома. Здесь меня и встретил Джон Тайер. Он был одет в белый вязаный свитер и клетчатые серые брюки — неяркая, характерная для предместья одежда. Вид у него был очень сдержанный, почему-то казалось, что он сознательно разыгрывает роль скорбящего отца.— Спасибо, Люси. Мы поговорим здесь. — Он взял меня за руку и провел в комнату с удобными креслами и забитыми книгами полками. Книги стояли ровными рядами, одна к одной. Я не была уверена, читал ли он хоть одну из них.Тайер протянул мою карточку.— Что все это значит, Варшавски?— Только то, что там написано. Я хотела бы поговорить о ваших отношениях с Точильщиками.Он безрадостно улыбнулся.— Они были минимальными. А теперь, со смертью Питера, они и вообще перестали существовать.— Любопытно, согласится ли мистер Мак-Гро с такой точкой зрения.Он сжал кулак, сминая карточку.— Ближе к делу. Мак-Гро нанял вас шантажировать меня?— Стало быть, вы подтверждаете, что между вами и Точильщиками есть какие-то отношения?— Нет.— Каким же образом мистер Мак-Гро мог бы вас шантажировать?— Этот человек ни перед чем не останавливается. Я вас предупредил вчера, чтобы вы были с ним осторожнее.— Послушайте, мистер Тайер. Вчера вы были ужасно расстроены, когда узнали, что Мак-Гро сделал так, чтобы в этой истории фигурировало ваше имя. Сегодня вы опасаетесь, что он шантажирует вас. Согласитесь, что это наталкивает на определенный вывод.Его лицо напряглось, черты обострились.— Какой же?— Что вас обоих связывало что-то такое, что вы хотели бы скрыть. Ваш сын обнаружил это, и вы убили его вдвоем, чтобы не допустить огласки.— Это ложь, Варшавски, проклятая ложь! — проревел он.— Докажите, что это не так.— Сегодня утром полиция арестовала убийцу Питера.У меня закружилась голова, и я вдруг села в кожаное кресло.— Что? — выдохнула я.— Мне позвонил комиссар. Они нашли наркомана, который пытался ограбить квартиру. Он сказал, что Питер поймал его на месте преступления и тот его убил.— Нет, — сказала я.— Что значит «нет»? Они арестовали преступника.— Нет. Может, они и арестовали кого-нибудь, но не убийцу. Никто не грабил квартиры. Ваш сын никого не ловил на месте преступления. Послушайте меня, Тайер, ваш сын сидел на кухне, и кто-то застрелил его. Наркоманы, даже уличенные в преступлении, так не поступают. Кроме того, ни одна вещь не была похищена.— К чему вы клоните, Варшавски? Может, ни одна вещь не была похищена. Может, он испугался и убежал. Это куда вероятнее, чем ваша версия — будто я убил своего сына. — Его лицо кривилось от какого-то сильного чувства. Горя? Гнева? Или, может быть, ужаса?— Мистер Тайер, возможно, вы заметили, как выглядит мое лицо. Вчера вечером меня подкараулили двое бандитов и предостерегли, чтобы я не вела расследования смерти вашего сына. Наркоман не устроил бы такого хорошо продуманного спектакля. Его могли бы устроить лишь несколько человек — и среди них вы и Эндрю Мак-Гро.— Люди не любят, чтобы в их дела вмешивались посторонние, Варшавски. Если вас избили, на вашем месте я сделал бы из этого надлежащие выводы.Я была слишком измучена, чтобы излить на него свой гнев.— Иными словами, вы признаете, что замешаны во всей этой истории, но вы полагаете, что надежно укрыли свою задницу. Это означает, что мне придется открыть вам глаза. Это доставит мне удовольствие.— Варшавски, я говорю вам ради вашего же собственного блага: оставьте это дело. — Он подошел к столу. — Я вижу, что вы очень добросовестная женщина, но с Мак-Гро вы только зря теряете время. Вы все равно ничего не найдете. — Он выписал чек и протянул его мне. — Вот. Вы можете вернуть Мак-Гро то, что он вам выплатил, и считать, что вы выполнили свой долг.Чек был на 5000 долларов. Ах, негодяй. Ты обвиняешь меня в шантаже, а затем пытаешься откупиться! Прилив гнева сразу смыл всю мою усталость. Я порвала чек и разбросала клочки по полу.Тайер весь побледнел. Деньги были его больным местом.— Полиция произвела арест, Варшавски. Мне незачем вас подкупать. Но если вам хочется совершать глупости, я не стану вас отговаривать. Я вас не держу, уходите.Открылась дверь, и вошла девушка.— Отец, мать хочет, чтобы ты... — Она осеклась. — Извини, я не знала, что ты не один.Девушка была совсем молоденькая и очень милая. Ее прямые каштановые волосы были хорошо причесаны: спереди они окаймляли ее маленькое овальное личико, сзади спадали на спину. Она была в джинсах и слишком большой мужской полосатой рубашке. Должно быть, братниной. Вероятно, обычно у нее был уверенный в себе, цветущий вид, свойственный девушкам из состоятельных семей. Но сейчас она была не в настроении.— Мисс Варшавски как раз уходит, Джилл. Может, ты проводишь ее, а я тем временем схожу к матери, спрошу, что ей нужно.Он встал и направился к двери, ожидая, что я последую за ним. Я не протянула ему руки на прощание. Джилл отвела меня туда, откуда я пришла; ее отец быстрым шагом удалился в противоположном направлении.— Мне очень жаль твоего брата, — сказала я, когда мы подошли к зеленоватой статуе.— И мне тоже очень жаль его, — сжав губы, ответила она.Во дворе, куда она меня вывела, мы остановились; она слегка хмурилась, глядя на мое лицо.— Вы знали Питера? — спросила она.— Нет, никогда не встречала, — ответила я. — Я частный детектив, и это я нашла его вчера утром.— Они не позволили мне даже взглянуть на него, — сказала она.— Его лицо осталось цело и невредимо. Не рисуй себе никаких кошмарных картин. Оно было совершенно неповреждено.Она не могла понять, как его лицо уцелело, если выстрел был в голову. Я объяснила это негромким деловым голосом.— Питер говорил мне, что характер человека, следует ли ему доверять, или нет, можно определить по его лицу, — сказала она через минуту. — Ваше лицо в таком состоянии, что я не могу ничего определить. Но вы сказали мне правду о Питере и вы разговариваете со мной, как со взрослой, а не с маленькой девочкой. — Она замолчала. Я ждала. Наконец она спросила: — Вы приехали по приглашению папы? — Когда я ответила, она удивилась: — Почему же он был так сердит?— Он считает, что полиция уже арестовала убийцу твоего брата, но я уверена, что они задержали не того человека. И это его рассердило.— Но почему? — спросила она. — Я хочу знать, не почему он был так взбешен, а почему вы уверены, что они задержали не того человека?— Ход моих рассуждений довольно сложен. Я не знаю, кто убил твоего брата, но я видела его, и квартиру, и нескольких людей, которые имеют какое-то отношение к этому, и испытала на себе их реакцию. Я уже давно занимаюсь частным сыском, и я безошибочно чувствую, когда мне говорят правду. Блуждающий по улице наркоман плохо вписывается в картину, которая сложилась у меня в голове.Она стояла на одной ноге, и лицо у нее было сморщено, будто она вот-вот заплачет. Я обняла ее одной рукой и усадила на невысокую ступень крыльца.— Со мной все в порядке, — пробормотала она. — Меня просто убивает, что все кругом так таинственно и непонятно. И это так ужасно — смерть Питера и все остальное. Он... он... — Она подавила всхлип. — Не обращайте на меня внимания... Просто папа стал каким-то бешеным. Может, он и всегда таким был, только я не замечала. Он нес всякую чепуху — будто Анита и ее отец убили Пита из-за денег, будто, мол, Пит сам во всем виноват, он даже как будто радовался его смерти. — Она сглотнула и провела рукой по носу. — Папа ужасно переживал, что Питер, как он считал, позорит честь семьи, но на самом деле не было ничего подобного — даже если бы Питер стал профсоюзным лидером, он, несомненно, достиг бы большого успеха в своем деле. Он любил рассчитывать все заранее, такой уж он был человек, рассчитывал все заранее, а затем стремился добиться намеченной цели. — Она всхлипнула. — И я люблю Аниту. Теперь я, наверное, никогда больше ее не увижу. Иногда, когда мамы и папы не было в городе, она и Пит брали меня с собой куда-нибудь поужинать.— Ты знаешь, что она исчезла? — спросила я. — Ты не знаешь, где бы она могла укрыться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27