Человек в черном посмотрел на O'Лири и широко улыбнулся.—Эх, друг! Побереги нервы! Тебе это все в новинку, а знаешь, сколько вас прошло через мои руки? Расслабься, успокойся и подумай о чем-нибудь приятном. Например, о цветах. Цветы — это хорошо. Представь себе, как они склоняют маленькие головки, забрызганные росой, распускаясь под лучами солнца, и ты почти ничего не почувствуешь.—Тебе виднее, — сказал Лафайет, искоса посмотрев на раскаленную жаровню. — Но я — простой турист, и ни в чем не виновен. Позволь мне хоть на минутку увидеться с герцогом, и обещаю, что замолвлю о тебе словечко…—Ай-ай-ай. Побереги силы, друг. Сам виноват. Зачем ты пошел на дело, не сняв монашеской рясы? Разве не знаешь, что стража с ног сбилась, разыскивая этого соблазнителя, который под носом герцога обделывал свои грязные делишки? Ты совсем с ума сошел, набросившись на Ее светлость перед воротами замка. Заметь, я тебя ни в чем не виню. Она — лакомый кусочек.—И это все, что мне— гм-м… инкриминируют?—А тебе мало? Ее светлостью интересуется сам герцог. И вряд ли ему понравится, что к ней приставал какой-то бродяга.—И мне не отрубят голову на заре?—Голову? Что ты, друг. Тебе назначена обычная процедура: каленое железо. А голову должны были отрубить парню, который превратился в летучую мышь и улетел в трубу.—Жаль, я так не умею, — пробормотал Лафайет и зажмурился.—Я нахожусь на Артезии, — страстно прошептал он. — Прекрасная ночь, светят звезды, и мне надо пройти всего двадцать миль по пустыне…—Заклинания? — с упреком в голосе спросил палач. — Доиграешься, друг, что тебя обвинят в колдовстве.—Бесполезно, — простонал O'Лири. — Опять ничего не получается. Я застрял здесь… застрял навеки.. если не удастся договориться с герцогом. Послушай, — сказал он с отчаянием в голосе, — может, ты сам сходишь к Родольфо? Если окажется, что я говорю правду, тебя наверняка повысят в должности.—Но я не хочу другой должности, друг. В нашей профессии лучше меня не сыщешь. Я очень доволен работой.—Тебе нравится быть палачом? Человек в черном поморщился.—Нам, добистам, не к лицу называться таким некрасивым именем, — сказал он расстроенным тоном. — Мы — добывающие истину специалисты — не чета палачам, которые только позорят наше доброе имя. Попади ты в руки какому-нибудь мяснику, я бы тебе не позавидовал.—Ты считаешь, надо закончить университет, чтобы научиться жечь раскаленным железом?—Не упрощай, друг. Вот, например, мне строго— настрого приказано не превышать полномочий и считать тебя «абитуриентом»— есть у нас такой термин — до тех пор, пока не вернется Ее светлость. А так как приедет она не раньше, чем через две-три недели, сам понимаешь, какая тонкая, деликатная работа меня ждет.—Послушай, — с фальшивой веселостью заявил Лафайет. — Почему бы тебе просто не забыть обо мне, пока Ее светлость не вернется? Тогда ты сможешь разрисовать меня красками и сделать парочку рубцов из воска…—Как тебе не стыдно! — сурово перебил его добист. — Будем считать, я ничего не слышал. Позволь я себе такой обман, меня немедленно выгнали бы из гильдии.—Давай договоримся, — предложил Лафайет. — Если ты дашь честное слово никому не говорить, то и я не скажу.—Эх, заманчиво, но… нет. — Добист поворошил угли, поворачивая докрасна раскаленный железный прут. — Ничего не могу сказать, это ты неплохо придумал, но я не имею права нарушать традиций. Дело чести.Он поднял прут, критически осмотрел его, лизнул палец и слегка дотронулся до железа. Послышалось громкое шипение.—В самый раз. Если тебе не трудно, разденься до пояса. Можно начинать.—О, я не тороплюсь, — быстро сказал Лафайет, отступая к задней стене камеры и лихорадочно ощупывая каменную кладку за спиной.«Один-единственный расшатанный камень, — взмолился он. — А за ним — ма-аленький потайной ход…»—Честно говоря, я уже отстал от графика. Что ты скажешь, если мы потихоньку начнем с эпидермы и постепенно перейдем к нервным центрам? А потом сделаем перерыв на ужин. Да, кстати, забыл спросить, тебе нужен паек? Всего полтора доллара за салат с цыпленком и пирожок с вареньем.—Спасибо, не надо. Во-первых, я провожу лечебное голодание, а во-вторых, сижу на диете. Разве я не говорил, что нахожусь под наблюдением врача? И в особенности мне противопоказан шок. Так что…—Если б от меня зависело, я бы накормил тебя бесплатно, по-американски, но…—Что ты знаешь об Америке? — вскричал Лафайет.—Кто не знает Луиджи Американо, рубаху-парня, главного поставщика яиц. Жаль, конечно, что герцог у нас скряга…—Я все слышу, Стонруб, — прогремел вибрирующий баритон.Высокий мускулистый мужчина с одутловатым лицом, зачесанными назад гладкими седыми волосами и в очках в тонкой золотой оправе стоял в дверях у дальней стены. На нем были желтые вельветовые джинсы, кожаные туфли с закругленными носами, кружевная рубашка и короткий, отороченный горностаем плащ. На пальцах сверкали кольца с драгоценными камнями. Лафайет уставился на неге, потеряв дар речи.—Привет, Ваша светлость, — спокойно сказал палач. — Кушайте на здоровье. Сами знаете, я не шепчусь за вашей спиной, режу правду-матку прямо в глаза.—Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко, — буркнул герцог. — Оставь нас. Мне надо поговорить с заключенным.—Ваша светлость! Это нечестно! Мой стержень номер четыре только-только нагрелся до рабочей температуры!—Как ты думаешь, я смогу здесь сидеть, если будет пахнуть горелым?—Гм-мм.. верно.Стонруб швырнул прут на жаровню, с сожалением глядя на O'Лири.—Прости, друг. Я не виноват.Седовласый, прищурившись, смотрел на Лафайета в упор, и как только дверь за добистом закрылась, подошел к решетке.—Итак, это все-таки вы, — резко сказал он и умолк, нахмурившись. — В чем дело? Что вы на меня уставились?—Н-н-никодим? — прошептал O'Лири.—Если это пароль, я его не знаю, — сурово ответил герцог.—Вы… не Никодим? Не инспектор Централи? Вы не можете позвонить, чтобы меня быстренько отправили обратно на Артезию?Родольфо возмущенно посмотрел на Лафайета.—Прекратите издеваться надо мной, Ланцелот! Сначала вы врываетесь в мой кабинет и устраиваете скандал, затем удираете из моей самой надежной тюрьмы на глазах моей самой неподкупной стражи. После этого вы, не скрываясь, появляетесь на пристани, прямо-таки напрашиваясь на арест. Затем вы опять удираете и появляетесь в третий раз, приставая к одной леди — не будем называть ее имени — у ворот моего дворца. Очень хорошо, может, я немного упрям, но мне кажется, я вас понял: вы хотите мне что-то сказать.—Да? — слабым голосом произнес Лафайет. — О, да… значит, вы поняли?—Я вас слушаю.—Вы… меня? Герцог нахмурился.—Значит, ты решил меня шантажировать? Ничего у тебя не выйдет. Валяй, исчезай снова, развлекайся! Но не жди, что я приползу на коленях, умоляя сообщить сведения о леди Андрагорре…Последнюю фразу он закончил вопросительным тоном и посмотрел на Лафайета тоскливым взглядом.—Леди Андрагорре? — пробормотал O'Лири. — Сведения?..Герцог вздохнул.—Хорошо. Допускаю, я вел себя некорректно и готов признать ошибку. Я был неправ, Ланцелот. Хотя вряд ли ты можешь упрекнуть меня, если вспомнишь историю с тухлым яйцом и бутылкой чернил! И тем не менее, я согласен помириться. Я даже извинюсь, хотя это против моих правил. Теперь ты согласен поговорить со мной, как джентльмен с джентльменом?—Э-э-э— давайте мириться, — ответил Лафайет, лихорадочно думая, как бы чего не ляпнуть. — Но камера для пыток — неподходящее место для дружеской беседы.Герцог хмыкнул и, секунду подумав, громко позвал Стонруба.—Проследи, чтобы этого дворянина освободили, помыли, накормили, одели, согласно его положению в обществе, и привели в мои апартаменты через полчаса, — приказал он и, бросив на Лафайета угрожающий взгляд, добавил: — И никаких исчезновений, Ланцелот.—Ну вот, подфартило, — философски заметил Стонруб, глядя в спину герцога, закрывающего за собой дверь. — Жаль, не успел показать тебе несколько славных приемов, но все равно, приятно было познакомиться. До встречи, друг.—Спасибо, — сказал Лафайет. — Послушай, Стонруб, что ты знаешь о леди Андрагорре?—Не больше других. Она — самая богатая и самая красивая леди на всем Меланже, а страсть герцога к ней горит как огонь в Чикаго.—Ты слышал о чикагском пожаре?—Конечно. Пивнушка. Сгорела на прошлой неделе. А что?—Ладно, неважно. Ты говоришь?..—Увы! Его светлости никогда не удается близко познакомиться с Ее светлостью.—Почему?Стонруб ухмыльнулся и игриво ткнул Лафайета локтем в бок.—Потому что у нее есть другой. Это все знают.—Другой?O'Лири почувствовал, что его сердце подпрыгнуло до горла, ушло в пятки и вернулось на прежнее место.Стонруб понизил голос до шепота:—Герцог Родольфо ничего не знает, но он играет вторую скрипку после одного мошенника по имени Лоренцо Долговязый, или Ланцелот Счастливчик — точно не помню, как его зовут.—Лоренцо Долговязый? — прохрипел O'Лири, морщась от боли и глядя, как добист снимает с него колодки.—Если верить официальному сообщению, миледи отправилась навестить свою тетку-старушку и ее двенадцать кошек, — доверительно сообщил Стонруб. — Но между нами говоря, ходят слухи, что леди Андрагорра уехала в Закличарье и намерена провести медовый месяц в охотничьей избушке.—М-медовый месяц?—Да. Пойдем, друг. Отведу тебя к служанке, а дальше — ее забота. * * * Когда Лафайета, принявшего ванну, прекрасно накормленного и одетого по последней моде, ввели в кабинет, герцог Родольфо сидел в мягком кожаном кресле за небольшим столиком, уставленном бутылками, фужерами и рюмками.—Садись, Ланцелот, — сказал он, явно заставляя себя разговаривать дружеским тоном. — Бокал вина? Сигару?—Благодарю. — Со вздохом облегчения Лафайет опустился в кресло и зевнул, рискуя вывихнуть челюсть. — Прошу прощенья, — извинился он и на всякий случай добавил: — Привык ложиться рано. И кстати, мое имя — Лафайет.—Хорошо пообедал?—Немного мешали девушки, которые вшестером терли мне спину, накладывали пластырь на ссадины и массировали ушибы. Но я ценю твою доброту.—Превосходно. А теперь поговорим без обиняков. Какие у тебя… э-э-э… отношения с леди Андрагоррой?—Отношения с леди Андрагоррой… — повторил Лафайет. —Гм-мм… как тебе сказать… я — ее муж. Лицо герцога окаменело.—Муж?! — голос его рубанул воздух, подобно падающему ножу гильотины.—Троюродный муж, — торопливо поправился Лафайет. — Мы почти незнакомы.—Миледи никогда не была замужем, — чеканя каждое слово, сообщил Родольфо. Он потянулся за бутылкой виски, налил себе на два пальца и опрокинул рюмку одним глотком. — К тому же она разведена.—Очаровательная девушка, — все так же торопливо продолжал Лафайет. — Веселая, жизнерадостная…—Меня не интересуют интимные подробности, — перебил Родольфо и закусил нижнюю губу. — Капитан Пифпаф доложил, что ты пытался заговорить с ней на улице.—Прекрасный человек, капитан Пифпаф, — радостно заявил Лафайет, довольный, что может переменить тему разговора. — И… э-э-э— очень настойчивый.—Хотел бы я знать, чем ты оскорбил несравненную леди? Она тебя просто презирает.—Все началось с хлопушки в постели, — охотно ответил Лафайет, но, увидев черную тучу, затмившую герцогское чело, мгновенно перестроился. — Хлопушка — это кошка, — объяснил он.— Андрагорра вбила себе в голову, что будет с ней спать. А у меня от кошек аллергия, так что сам понимаешь, какие у нас были отношения.—Ты хочешь сказать.. что никогда… ни разу…—Вот именно. — Лафайет отер потный лоб рукавом кружевной рубашки и налил себе большую рюмку виски.—Считай, что тебе крупно повезло, Ланцелот, — сурово сказал Родольфо. — В противном случае я вынужден был бы немедленно отрубить тебе голову.—Меня зовут Лафайет. И давай не будем начинать все сначала, — ответил O'Лири, переводя дух после крепкого виски. — Ты хотел поговорить со мной, как джентльмен с джентльменом. Я тебя слушаю.Герцог забарабанил пальцами по столу.—Дело в том, что я испытываю чувство привязанности к данной леди, — признался он. — Естественно, я предложил ей провести вместе отпуск. Не пожелав оправдать оказанного мною доверия, она отказалась, сославшись на то, что еще раньше договорилась навестить престарелую родственницу.—Ну и что?—Возможно, я излишне мнителен, но мне показалось, она разговаривала без должной страсти. — Герцог наполнил свою рюмку.—А может, ты не в ее вкусе, — ответил Лафайет, следуя примеру герцога.—Не в ее вкусе? Что ты имеешь в виду?—Во-первых, ты ей в отцы годишься, — напомнил Лафайет.—Не имеет значения.—Для тебя. А во-вторых, только не обижайся, ты какой-то невеселый. Даф… леди Андрагорра любит порезвиться.—Невеселый? Как я могу веселиться, обремененный государственными делами, измученный бессонницей, изжогой и отсутствием денег?Герцог схватил бутылку за горлышко и наполнил рюмки до краев.—Вот и я говорю. Твоя светлость. Сплошная работа и никаких развлечений делают Родольфо скучным.—Сплошная работа и никаких… клянусь своими поджилками, сэр, неплохо сказано!Они чокнулись. Герцог задумчиво облизнул губы.—Теперь я все понял. Каким идиотом я был! Почему ж не подошел к ней честно, открыто, предложив, например, весело прогуляться по музею или бесшабашно поиграть в карты?—То-то и оно, Родольфо.На сей раз рюмки наполнил Лафайет.—Ты мог бы даже предложить ей прогулку в парке, отдых на пляже и пикник на лужайке. Когда муравьи ползают в картофельном салате, для любви нет преград. Твое здоровье!—Конечно, мой мальчик! Как это мне раньше в голову не пришло? — Наполняя рюмки, Родольфо расплескал виски на скатерть. — Я был дураком! Бесчувственным идиотом!—Не упрекай себя, Руди, — сказал Лафайет, поднимая рюмку.— В конце концов, тебе надо было управлять государством.—Верно. Но теперь я прозрел, и все благодаря тебе, мой мальчик. Я буду кормить ее своими любимыми яствами, мы будем слушать мою любимую музыку, я подарю ей изысканные вина, завалю моими любимыми книгами, духами, закидаю нарядами, которые пойдут ей больше всего…—Руди! Остановись! Не хочешь ли ты немного подумать о вкусах самой леди?—Как может она возражать, когда ей подадут нарубленную куриную печенку в белом вине, а мой оркестр сыграет «Траурный марш» Сеула?—И оденешь ты ее по последней моде? Трудно сказать, Руди. Женщины — странные животные. Никогда не знаешь, что они думают. Напомни мне как-нибудь об одной принцессе, с которой я был обручен..—И я начну сейчас, немедленно! — воскликнул Родольфо и ударил кулаком по столу. — Я… черт возьми, ничего не получится. Она уехала из города и вернется только через две недели.—Недурна была девочка, — сообщил Лафайет. — Но стоило мне на минутку отвернуться…—В конце концов, герцог я или не герцог? И какой смысл быть герцогом, если герцог не может отдать приказ? — Родольфо победоносно посмотрел на Лафайета. — Я прикажу, чтобы ее вернули. Кавалерийский отряд догонит ее за два часа, а я тем временем охлажу мое любимое вино.—Ах, Руди, — запротестовал Лафайет. — Поклонение, а не сила, разве ты забыл?—Это слишком хлопотно.—Неужели ты хочешь иметь забитую рабыню, угрюмо подчиняющуюся всем твоим прихотям, вместо ласковой и воркующей голубки, восхищенной твоими галантностью и умом?—Гм-мм… При такой постановке вопроса рабыня кажется мне куда практичнее.—Ерунда, Руди. Ты ведь не откажешься, если этот лакомый кусочек, этот созревший плод достанется тебе в целости и сохранности? Поэтому не посылай потных солдат, которые притащат ее за волосы, визжащую и царапающуюся, а отряди чрезвычайного посла, который передаст ей твои пожелания с учтивостью, достойной великого герцога. — Лафайет икнул и, опрокинув бутылку над рюмкой, постукал по донышку.—Черт возьми, сынок, ты как всегда прав. — Родольфо нахмурился. — Но кому из кретинов и пьяниц, меня окружающих, могу я доверить столь важное дело?—Тебе нужен человек, доказавший свою преданность, ум и храбрость. Благородный рыцарь, находчивый, галантный, образованный, а не мужлан, который продаст лошадь и автограф твоего письма первому встречному.—Какого письма?—Того, в котором ты напишешь, что поклоняешься ей издалека, — сказал Лафайет. Он потряс пустую бутылку и бросил ее через плечо.—Великолепно! — воскликнул Родольфо и вновь ударил кулаком по столу с такой силой, что бокалы подпрыгнули. — Но… что я ей напишу? — Он задумчиво принялся грызть ногти. — Честно говоря, мой мальчик…—Зови меня просто Лафайет, Руди.—Мне казалось, тебя зовут Ланцелот, — рассеянно заметил герцог. — Только вот сочинитель из меня никудышный, а ты говоришь, я должен…—Что за бред, Руди. С чего ты взял?—Как! Ты ведь сам предложил мне написать письмо.—Я имею в виду, что меня зовут Ланцелот?—Ланцелот.. При чем здесь Ланцелот? — Родольфо удивленно посмотрел по сторонам и внезапно расплылся в счастливой улыбке. — Конечно! — воскликнул он. — Конечно, Ланцелот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19