Когда я ходила в театр с Кэтлин или еще с кем-нибудь из моих друзей, после спектакля мы обычно забегали в «Лайонз-Корнер-Хау» или в какое-нибудь другое, не менее скромное заведение.Но меня привлекала отнюдь не возможность побывать в «Савое». Мне хотелось еще услышать голос Ричарда Каррингтон-Эша и еще хоть немного посмотреть на него. Когда он пригласил меня, я колебалась не более секунды: «Если я сейчас уйду, то больше никогда не увижу его!..», а мне почему-то не хотелось расставаться с ним. По какой-то необъяснимой причине я желала вновь и вновь видеть его. Он заметил, что я в нерешительности, и повторил:– Пожалуйста, пойдемте. Вы доставите мне огромное удовольствие.Я нервно засмеялась.– Как же… я… мы едва знаем друг друга и…– Но ведь знаем же! – воскликнул Ричард. – Вот и тетушка моя всегда выписывает очки у вашего мистера Диксон-Родда. А это очень важное связующее звено.Тут я снова рассмеялась, но в этот раз было действительно забавно. Я посмотрела на него, а он, тоже смеясь, на меня.– Очень мило с вашей стороны, но…– Но вы согласны? – вновь прервал он меня. – Мисс Браун, скажите «да». Ничего страшного не будет, если этот вечер закончится так же хорошо, как и начался. Был такой превосходный спектакль, и теперь мне больше всего на свете хочется поужинать с вами в каком-нибудь уютном месте. Пожалуйста, не отказывайтесь!На этот раз я не могла сказать «нет». Я сама себе удивлялась и не понимала, почему согласилась поужинать с совершенно незнакомым человеком.Ричард взял меня за руку.– Пойдемте. Я вижу мою колесницу… и старика Денкса с красным носом. Наверное, он замерз.Я пошла с ним, немного волнуясь при виде такого великолепия. Так, значит, это его длинный, блестящий «роллс-ройс» подъезжал к театру. Низко поклонившись, швейцар открыл дверь.– Доброй ночи, сэр… доброй ночи, мадам… – сказал он.Вспыхнув от смущения, «мадам» уселась на мягкое сиденье. Денкс, шофер Ричарда, мужчина среднего возраста в униформе оливкового цвета, укрыл нам пледом ноги. Когда дверцу машины захлопнули, я посмотрела на людей, которые пробирались по грязи и снегу, дрожа на ледяном ветру, и подумала: «Как хорошо быть богатым и иметь такую роскошную, удобную машину». Мне казалось, что у таких людей, как Ричард, очень легкая жизнь. Но больше всего меня удивляло, что, имея все это, он остался таким простым и скромным. Он совсем не был похож на того толстого, претенциозного типа с сигарой и бриллиантовым кольцом, с которым я ассоциировала «роллс-ройс» и другие дорогие машины.Со временем я узнала, как сильно ненавидел Ричард всяческую «напыщенность и показуху», и особенно этот «роллс-ройс», а также Денкса с его услужливыми манерами и хитроватым любопытным взглядом. И машина, и шофер появились по настоятельному желанию его жены. Ричард же предпочитал маленькие машины спортивного типа и сам любил водить их.Когда в тот вечер после балета мы ехали с Ричардом, я чувствовала себя прямо по-королевски и предвкушала наш ужин. Для меня все это было непривычным, почти авантюрным. Конечно, старушка Вин сказала бы, что я наконец-то начала вести себя правильно, и я очень живо представила, как Китс Диксон-Родд говорит мне, что наконец-то во мне проснулся разум и я веду себя как нормальная современная девушка. Ведь ей всегда не нравилась моя сдержанность и холодность по отношению к мужчинам.Интересно, если бы в тот момент мне открылось будущее и я смогла бы предвидеть, чем станет для меня знакомство с Ричардом… каким блаженством и мучением станет для меня моя жизнь… каким восторгом и печалью… осталась бы я, если бы знала все это, или убежала бы куда глаза глядят, чтобы никогда больше не встречаться с Ричардом Каррингтон-Эшем?Нет, все равно я осталась бы с ним, согласилась бы принять страдания, боль и отчаяние… ради того, чтобы узнать и полюбить его! 2 Это был самый прекрасный и удивительный ужин в моей жизни.Мы с Ричардом сидели за маленьким боковым столиком в гриль-баре ресторана «Савой», и я с каждой минутой узнавала о нем все больше и больше. Я почти не обращала внимания на людей, о которых он мне рассказывал, думая, что это развлечет меня. Это были важные и очень интересные люди – из мира театра и кино, а также принадлежавшие к литературным кругам. Леди такая-то, старый маркиз, фамилию которого я сразу же забыла. Казалось, он знает всех. А официанты, все до единого, относились к нему с большим уважением. Очевидно, маленький столик у двери, за которым мы сидели, был его обычным местом. Он часто заходил сюда после театра. Метрдотель, радушно улыбаясь, громко приветствовал его, вытянувшись как на параде.– Как поживаете, мистер Каррингтон-Эш? Могу вам порекомендовать омара по-американски. А может быть, для начала немного паштету? Или устриц… дюжину для вас и полдюжины для мадемуазель?Ричард отвечал так дружески, что многие люди проникались к нему искренней привязанностью. У него были прекрасные манеры; он относился к скромной секретарше так, как будто это была сама госпожа маркиза. Он хотел, чтобы я попробовала устриц с шампанским. Всего полбутылки, настаивал он, мне не повредит, потому что я замерзла и устала. Но я никогда не ела устриц и деликатно отказалась. В тех случаях, когда я пробовала шампанское, например на Рождество у Диксон-Роддов, оно мне не нравилось. Поэтому Ричард, который настаивал, чтобы я выпила хоть что-нибудь, выбрал «Шато Марго» и «Соль Кольбер». На закуску была икра, еще одно новое для меня блюдо, но оно мне понравилось. И я, смущенно повторяя его движения, намазала икру на кусочек поджаренного хлеба. Как вкусно!.. В тот вечер и во все последующие наши встречи Ричард приоткрывал мне новый мир, и у меня появилась новая привычка – я стала гурманом.Но как бы мне ни нравились безукоризненно выбранные блюда, тепло и роскошь обстановки, богато одетые люди вокруг, все это не вызывало у меня настоящего интереса. Я была полностью поглощена Ричардом.Он был безупречным собеседником, а за столом – не менее безупречным хозяином, который следил, чтобы его гостья ни в чем не нуждалась. Не успевала я выпить и полбокала, как он делал знак официанту подлить мне вина или принести еще поджаренного хлеба и кофе – в общем, все, что нужно.Я пила, ела и думала, как прекрасно постоянно иметь рядом такого человека. И с женой он вел бы себя так же… в этом я была уверена (но все же довольно наивно надеялась, что он не женат).Он расспрашивал о моей жизни, и я немного рассказала ему, опуская детали, которые, с моей точки зрения, были бы ему скучны. По-видимому, Ричарду было очень интересно. И во время еды, и потом, закурив сигару, он сидел, откинувшись, положив одну руку в карман, и смотрел на меня сквозь облако дыма, которое время от времени разгонял рукой. Однажды, вспоминая об этом вечере, он сказал, что я очаровала его еще в театре, а когда он увидел меня при ярком освещении в ресторане, то запомнил уже все подробности моей внешности, потому что вообще придавал этому немаловажное значение. Ему понравилось мое простое черное платье и подвески. Он сказал, что мои выпирающие скулы, серые глаза с длинными ресницами и темные пушистые волосы сразу вызвали у него симпатию ко мне. Но больше всего Ричарда привлекала моя личность. Он сказал, что с самого начала она ассоциировалась для него с Одеттой из «Лебединого озера»… такая маленькая, бледная, далекая, чистая и в то же время полная скрытой страсти, какой-то неизвестной печали, которых он никогда не замечал в других женщинах. Я не знаю, почему он нашел все это во мне, но он убедил меня, что это было именно так и что ни одна из сидящих за соседними столиками девушек, гораздо более красивых, с отличным макияжем и модно одетых, ни в малейшей степени не привлекала его.Кроме того, он сказал, что я была первой девушкой, которая совершенно откровенно радовалась – без тени скуки и пресыщенности – его приглашению в ресторан.Он признался, что ему было очень приятно развлекать женщину, которая воспринимала все с такой трогательной откровенностью, потому что никогда не знала другой, богатой жизни и всегда обходилась тем, что у нее есть, и мирилась со второсортным.– Богатство и роскошь хотя и приятные вещи, – произнес он, – но они не могут сравниться с музыкой и искусством.– А если бы мне пришлось выбирать между жизненными благами – существованием, лишенным прекрасного, – и бедностью, но с возможностью слушать хорошую музыку, ходить на балет и в оперу, даже если придется сидеть на галерке, то я бы выбрала последнее.Для Ричарда это очень много значило. Ведь, как я узнала позже, он был женат на женщине, которая с колыбели усвоила, что деньги, положение в обществе и известность гораздо важнее всего остального.У Ричарда был дар вызывать людей на откровенность. И очень скоро я подробно рассказала ему о себе и о том, что я делала с тех пор, как покинула монастырский приют.Он заставил меня рассказать ему и о монастыре и все время, пока я говорила, качал головой и вполголоса делал разные замечания – например, такие: «Страшно представить, что выносит ребенок в таких ужасных местах», или: «Бедная деточка», или: «Боже мой, как печально!»Но мне не хотелось, чтобы он жалел меня, и я постаралась перейти к описанию следующего этапа моей жизни, который прошел в конторе одной из фирм в Сити, а затем рассказала, как подружилась с Кэтлин. Я даже немного поведала ему о брате Кэтлин, Патрике. Ричард слушал очень внимательно, глядя сначала на меня, а потом на длинный, тонкий обгоревший конец своей сигары. Несколько раз он покачал головой.– Да, для вас это было чертовски неприятно. Очевидно, парень был не в своем уме. Нечестно было сваливать все на вас.Я даже содрогнулась при воспоминании о тех тяжелых, тревожных днях с бедным Патриком и переменила тему. Но оказалось, все это заинтересовало Ричарда, и он вернулся к этому разговору:– Вы были влюблены в этого молодого человека? Почувствовав, что краснею, я стала смотреть в чашку с кофе.– Нет, – ответила я и, смеясь, добавила: – Я никогда не была влюблена.Некоторое время он молчал. Я посмотрела на него и увидела, что он отсутствующим взглядом смотрит куда-то мимо меня, при этом у него было очень печальное выражение глаз, У меня от жалости защемило сердце. Затем, повернувшись ко мне, он сказал:– Может быть, вы правильно поступаете, Розелинда. Любовь не приносит счастья.В первый раз за весь вечер он назвал меня Розелиндой, и мне это очень понравилось. Я не хотела, чтобы он и дальше называл меня «мисс Браун».– Я уверена, что вы ошибаетесь… я хочу сказать, что с вашей стороны было бы ошибкой думать так. По своей природе любовь – это счастье, и если человек встречает свою настоящую любовь, то она должна приносить ему только радость.Ричард с доброй улыбкой посмотрел на меня. Посмотрел так, как смотрит взрослый на не знающего жизнь ребенка.– Дорогая моя, ошибаетесь именно вы. Чем сильнее и истиннее любовь, тем сильнее боль и разочарование.Меня это огорчило. Я начала с жаром отстаивать свое мнение, что было совсем на меня не похоже, потому что обычно я старалась сдерживать свои эмоции. Но в тот вечер, когда мы ужинали с Ричардом, я осмелела, и мне хотелось говорить и говорить с ним.– Вы не должны так думать. Это неверно. Я могу понять, что люди страдают, когда теряют того, кого любят… Вот и Пат страдал, я знаю, страдал из-за меня, и мне было его очень жаль. Но зачем разочаровываться? Все зависит от человека, иллюзии можно сохранить при любых условиях. Это вопрос верности и преданности, которые таятся где-то глубоко в душе.Наши взгляды встретились… Ричард смотрел на меня со смешанным чувством жалости и понимания.– Дорогая моя Розелинда… как же вы еще молоды, как восхитительно наивны! Простите меня за то, что я не могу с вами согласиться, хотя я абсолютно уверен, что вы говорите то, что думаете. Вы абсолютно искренни, откровенны. Я редко встречаю женщин с идеалами… или иллюзиями. Да и у меня самого их почти совсем не осталось.– Это просто ужасно! – воскликнула я.– Ужасно, – кивнул он в знак согласия. – Но неизбежно. Как раз это я и пытаюсь вам объяснить. Чем больше любовь, тем сильнее страдания.Тогда я еще не понимала, что он имел в виду, ведь я ничего не знала о его собственной жизни, и старалась доказать, что он был не прав.– Я утверждаю, – уверяла я, – что, несмотря ни на что, можно сохранить свои идеалы и иллюзии, но только если у человека крепка вера. Вот у меня было тяжелое детство, да и потом жизнь складывалась непросто. А я не разочаровалась в жизни и людях и не стала циничной.– Вы – отважная маленькая девочка, Розелинда, – сказал он. – Это видно. Но вспомните… по вашему собственному утверждению, вы еще никого не любили. И пока вы не полюбите, нельзя с уверенностью сказать, как это на вас подействует.– А почему бы мне в один прекрасный день не встретить счастливую любовь?Ричард очень ласково улыбнулся мне.– Моя дорогая, я всем сердцем надеюсь, что так и будет. Вы заслуживаете счастья. И я совсем не хочу навязывать вам свое циничное отношение к жизни.– Я думаю, на самом деле вы ничуть не циничны, – сказала я. – Вы так же, как и я, любите музыку, все прекрасное…– В этом я могу с вами согласиться, но любовь к абстрактному не приносит боли, а великое искусство никогда не подведет, – отметил он. – Я говорил о любви человеческой. Вот что может поколебать веру, дитя мое. Поэтому в самом начале я сказал, что, наверное, избегая любви, вы поступаете очень мудро.– Не думаю, чтобы я избегала ее. Просто она не встречалась на моем пути.Он снова улыбнулся, загасил сигару и подозвал официанта.– Мне нужно еще что-нибудь выпить. Покрепче. А вы не хотите?– Спасибо, нет.– А кофе?Я согласилась, не думая о времени. Было почти двенадцать часов ночи. Что скажут Диксон-Родды, если их личный секретарь прокрадется домой после полуночи?Но будем надеяться, что они не придадут этому значения. Я ведь свободный человек! И я осталась, с восхищением глядя на симпатичное, подвижное лицо Ричарда и вдумываясь в каждое его слово. Когда официант принес мне кофе и удалился, Ричард вернулся к теме нашего разговора.– Вы удивительно чистосердечны, Розелинда Браун, – сказал он. – Когда вы только что признались, что не избегали любви умышленно, но что она просто не встретилась вам, я был поражен. Есть ли еще женщины, которые до такой степени лишены тщеславия?– О, я никогда не была тщеславной, – сказала я. – Мне потребовались долгие годы, чтобы обрести хоть какую-нибудь уверенность в себе. Может быть, причиной тому мое воспитание.– Да, конечно. Но уверяю вас, его результат просто восхитительный. – И он улыбнулся. – И вы уж никак не можете страдать от комплекса неполноценности, моя дорогая. Вы очень красивы, кроме того, умны. Немногие девушки могут похвастаться сочетанием таких качеств.Я почувствовала, что от его похвалы у меня запылали щеки и радостно забилось сердце. «Красивая… Он считает меня красивой и умной… В это трудно поверить!»– Я не привык расточать комплименты, – добавил Ричард. – Я говорю только то, в чем уверен, и, пожалуйста, не обижайтесь.– А я… и не обижаюсь.Он сидел молча и смотрел на меня. Я почти ощущала его прикосновение, когда его глаза скользили по моим волосам, лицу, фигуре. Я чувствовала какое-то странное волнение. Его внимательный взгляд зачаровывал. Но я больше не могла с ним разговаривать. Его откровенное восхищение вывело меня из равновесия, и мне никак не удавалось прийти в себя. Этого я не ожидала. Мне представлялось, что он совсем не похож на тех мужчин, с которыми я была знакома, что он гораздо выше всех их по своему интеллекту, положению и воспитанию. Поэтому я с трудом поверила, что его действительно восхищала я, такая скромная и незаметная секретарша.Наконец Ричард снова заговорил:– Что же это получается: вот уже три года вы живете в доме на Уимпл-стрит; Диксон-Родды без вас как без рук, но в будущем вас не ожидает ничего лучшего? Не правда ли?– Вы говорите так, как будто у меня все плохо. А ведь моя теперешняя жизнь – просто рай по сравнению с тем, что было раньше.– Бедная девочка, – сказал он. – Наверное, у вас почти не бывает времени, чтобы как следует отдохнуть?– Но мне повезло во сто раз больше, чем многим моим знакомым!Ричард улыбнулся.– Вы никогда не признаете своего поражения, верно?– Никогда. И никому не советую этого делать.– Вы правы, – сказал он, вздохнув. Вздох был тяжелый, глубокий, и он эхом отозвался в моем сердце.«Почему он так вздыхает? Какие у него неприятности? Разве он может быть несчастлив – такой обеспеченный, красивый, привлекательный мужчина? Кажется, у него есть все, чем фортуна может одарить человека».И я добавила:– Я поняла, что надо противостоять судьбе, иначе она сокрушит тебя.– О, Розелинда, теперь ваши слова звучат цинично.– Это не цинизм, это чистая логика.– Вы хотите сказать, что я наконец-то встретил женщину, которая способна логически мыслить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32