Затем, откинувшись на спинку стула, сложил руки на животе, закинул ногу на ногу и обратился ко мне:
– Я познакомился с ним в Балтиморе лет этак двадцать-двадцать пять назад. Я посещал тамошний анатомический колледж. Изучал традиционную медицину, знаете ли, до того как обнаружить чудеса томсонианского метода. В последний год моего пребывания там Баллингер тоже записался в колледж. Он был еще совсем мальчишкой, но очень сметливым и сообразительным. И очень веселым… Шутил так же ловко, как орудовал скальпелем. За словом в карман не лез. Мне потребовалось время, – добавил доктор, – чтобы его раскусить.
– И кем же он оказался на деле? – поинтересовался я, пораженный исключительно мрачным тоном, каким произнес эти слова обычно добродушный врач.
На мой вопрос он ответил вопросом.
– Знаком ли вам термин «нравственная имбецильность»? – спросил Фаррагут.
– Разумеется, – ответил я. – Это понятие, сформулированное знаменитым немецким психологом Метценгерштейном для описания умственного состояния, которое влияет исключительно на сферу нравственности. Человек, страдающий подобным расстройством, обычно не имеет себе равных по интеллекту. Напротив, он демонстрирует чрезвычайную рассудительность. Однако нравственное чувство у него полностью отсутствует. Он совершенно не способен ни к сочувствию, ни к раскаянию. Для такого человека другие люди – просто предметы, которые он использует ради собственной выгоды или удовольствия.
– Законченный портрет Герберта Баллингера, – сказал Фаррагут. – Внесу еще лишь один штрих. Он эксплуатировал не только живых. За мертвыми он тоже охотился.
Я отнюдь не был поражен этим заявлением, однако испытал дрожь оттого, что мои мысли подтверждаются.
– Не стану притворяться – ваше замечание меня не удивило, – сказал я, – поскольку в точности соответствует некоторым выводам, к которым пришел я сам. Однако прежде чем поделиться ими, я должен попросить вас рассказать мне все, что вы знаете, о незаконной деятельности Баллингера.
– Хорошо, – сказал доктор Фаррагут, опустив ноги на пол и выпрямляясь на стуле. – Интерес Герберта к медицине не имел ничего общего с помощью людям. Как вы сказали, такие личности заботятся лишь о самих себе. Герберту, как и ему подобным, были важны исключительно его собственные нужды. Для удовлетворения их он и использовал трупы.
– Какие именно нужды вы имеете в виду? – поинтересовался я.
– Некоторые носили чисто денежный характер, – сказал доктор Фаррагут. – И пройдоха же был наш Герберт. Вот вам один пример. Он состряпал дьявольски умную схему страхования жизни. Уговорил другого студента взять страховой полис, в котором Герберт фигурировал как бенефициарий. Потом каждый день стал просматривать некрологи в газетах. Всякий раз, как умирал какой-нибудь бедолага, Герберт отправлялся ночью на кладбище и вскрывал могилу. Вырыл, должно быть, с полдюжины тел, пока не наткнулся на парня, отдаленно похожего на его соучастника. Затем эта парочка разыграла его смерть в результате несчастного случая, подменив реально существовавшего человека трупом. Когда страховая компания раскошелилась, они поделили неправедные доходы… хотя, зная Герберта, уверен, что он отхватил львиную долю.
– Полагаю, остальные эксгумированные тела были возвращены на место упокоения, – сказал я.
– Ничего подобного, – ответил доктор Фаррагут. – Зачем отличным трупам пропадать зря? Герберт отволакивал их в лабораторию, освежевывал, а затем с помощью приятеля таксидермиста изготавливал из скелетов анатомические образцы. Насколько я понял, он заработал несколько сот долларов, продавая их местным врачам.
– Из вашего рассказа явствует, – произнес я, – что Баллингер нажил значительную сумму противозаконной практикой.
Уверен, – ответил Фаррагут. – Но интерес Герберта был не только в этом. Боюсь, вам не доставит особого удовольствия слушать о других его наклонностях.
– Что вы имеете в виду?! – воскликнул я.
На лице доктора Фаррагута появилось выражение крайней неприязни. Какое-то мгновение он просто смотрел на меня, словно ему было противно продолжать рассказ на столь малоаппетитную тему.
– Вам должно быть известно, мистер По, – не сразу ответил он, – что существует определенный сорт мужчин – если, конечно, эти существа достойны так называться, – которые предпочитают мертвых живым. Ничто не волнует их сильнее, чем труп красивой молодой женщины. Любуясь ее обнаженными формами – мраморным телом, точеными ногами, белоснежной, оплетенной тонкой сеточкой голубоватых сосудов грудью, – они приходят в неописуемое исступление. Что и говорить, анатомический колледж дает этим выродкам практически неограниченные возможности тешить свои низменные наклонности.
– Не сомневаюсь, что вы говорите истинную правду, – заметил я, с дрожью вспомнив об отвратительных шуточках, которыми обменивались в прозекторской доктора Мак-Кензи двое его студентов над выкопанным из могилы телом Эльзи Болтон.
– Но бывает и хуже, – сказал Фаррагут. – Некоторые из этих чудовищ не довольствуются простым разглядыванием трупа. Ими овладевают омерзительные желания, которые они могут удовлетворить, лишь выплеснув свои вожделения на бездыханное тело жертвы. Я не стану долее говорить об этом – слишком ужасно. Скажу только, что Герберт Баллингер был одним из них.
– Н-но откуда вам это известно? – запинаясь, пробормотал я, чувствуя, что голова у меня кружится при одной лишь мысли о такой жуткой, такой неописуемой развращенности. Верности ради скажу, что я читал о случаях, когда живые люди продолжали сожительствовать с мертвецами. Говорят, что царь Ирод спал рядом с телом своей обожаемой жены Марианны на протяжении еще нескольких лет после ее кончины, а Иоанна Безумная, королева Кастилии, как гласит молва, поступала точно так же с телом своего усопшего мужа, Филиппа Красивого. Да и сам я недавно был свидетелем того, как Питер Ватти любовно обнимает отвратительные, иссохшие останки своей давно умершей жены.
Однако, какими бы страшными ни были эти примеры, когда доведенные до отчаяния люди отказывались бросить тела любимых в разверстый зев могилы, они, по крайней мере, оставались в рамках понимания. Но принять тот факт, что существуют мужчины, вступающие в соитие с женскими трупами, воображение отказывалось.
– Я сам был тому свидетелем, – сказал Фаррагут. – Как-то ночью, уже поздно – или скорее еще рано, ведь было всего два часа утра, – я возвращался домой. До этого мы кутили с приятелями. Стыдно сказать, но я был под хмельком. Проходя мимо колледжа, я увидел в одном из окон яркий свет. Это показалось мне очень странным. И я решил разобраться, в чем дело. К тому времени меня повысили до ассистента, и у меня был ключ. Войдя в здание, я увидел, что свет идет из прозекторской. Как ни ломал я голову, но не мог представить, что творится там в такой час. Тогда я на цыпочках подкрался к двери и заглянул внутрь. Не стану описывать увиденное мною в подробностях. Скажу лишь, что Герберт развлекался с трупом хорошенькой шестнадцатилетней девушки, который привезли в тот день.
Хотя в кабинете доктора Фаррагута было довольно прохладно, я почувствовал, как горячий пот стекает из-под повязки, которой он обмотал мне голову. Достав носовой платок, я вытер капельку пота, которая затекла мне в глаз, и спросил:
– И что вы сделали?
– Разумеется, тут же сообщил обо всем врачу, который курировал колледж, – сказал доктор Фаррагут. – На следующий же день Герберта выставили. Он винил во всем исключительно меня. Уверен, поклялся отомстить, – доктор Фаррагут пожал плечами. – Больше я о нем ничего не слышал. Насколько мне известно, он как сквозь землю провалился. Не лезь в бутылку – сам туда попадешь.
Хотя эта шутка была едва ли не самой натужной из всего, что я слышал от доктора Фаррагута, я решил сделать ему приятное и изобразил самое убедительное подобие улыбки, на какое был способен.
– Ну, а теперь ваш черед, По, – сказал доктор, явно очень довольный моей реакцией. – Что привело вас к мысли, что за всем этим стоит Герберт Баллингер?
Положив платок в карман, я обратился к доктору так:
– Герберт Баллингер вовсе никуда не исчезал, напротив, до последнего времени он проживал неподалеку, в Бостоне, где содержал процветающее ателье, изготовлявшее дагеротипы. Помимо портретов в мастерской, он занимался доходным делом, снимая на память недавно умерших у них на дому.
– Да, это похоже на Герберта, все верно, – сказал Фаррагут.
– Эта часть его деятельности позволяла Баллингеру, – продолжал я, – отбирать трупы, наиболее подходящие для анатомических исследований. Затем он передавал эти сведения доктору Алистеру Мак-Кензи, который с помощью своих студентов выкапывал отобранные тела из могил вскоре после похорон.
– Так, значит, я был прав насчет этой шельмы Мак-Кензи! – воскликнул доктор Фаррагут.
– Вы были правы насчет незаконных способов, какими он добывал тела для вскрытия, – ответил я. – Однако не думаю, что он был замешан в краже ваших секретов. Уверен, что Баллингер сам спланировал и осуществил это преступление.
Доктор Фаррагут с сомнением покачал головой.
– Вы вполне в этом уверены?
– На то есть основания, – сказал я. – То, что у Баллингера, как вы сами заявили, есть мотив причинить вам неприятности, лишь усиливает мое убеждение.
– Да, несомненно, он был мстительным мошенником, – сказал Фаррагут. – Но продолжайте же, По.
– В обмен на услуги Баллингера, – сказал я, – доктор Мак-Кензи давал ему зубы вскрытых трупов. Баллингер снабжал ими дантиста, некоего Ладлоу Марстона, который извлекал из этого прибыль, делая из них протезы для своих состоятельных пациентов.
– Знаете поговорку: «Заботьтесь о своих зубах – они о вас не позаботятся», – сказал Фаррагут. – Ладлоу Марстон, да? Ей-богу, знакомое имя.
Помимо частной практики доктор Марстон был одной из главных достопримечательностей Бостонского музея мистера Кимболла, где прославился крайне занимательными выступлениями, во время которых демонстрировал воздействие закиси азота.
– Ну конечно, – сказал доктор Фаррагут. – Сам-то я, правда, не бывал на его представлениях, но наслышан. Он ведь еще и поэт, кажется?
– Можно сказать и так, – ответил я, не высказывая мнения о претенциозных виршах Марстона из уважения к покойному.
– Так или иначе, ваша украденная шкатулка обнаружилась именно в кабинете Марстона. Учитывая его деловые отношения с Баллингером, вполне вероятно, что он получил этот бесценный предмет от вашего заклятого врага. Эта версия подкрепляется открытием, которое я совершил совсем недавно, будучи пленником Питера Ватти.
– Что за открытие? – спросил Фаррагут.
– Баллингер недавно был в Конкорде, – ответил я. – Более того, по всей видимости, он побывал и в этом самом доме.
Это утверждение так поразило доктора Фаррагута, что он дернулся, словно ударенный током гальванической батареи.
– Пузырек вашего «целебного бальзама» дал Ватти не кто иной, как Герберт Баллингер, который убедил затворника, что бальзам обладает сверхъестественными свойствами, – объяснил я. – Такое поведение, разумеется, полностью соответствует вашему описанию Баллингера как человека, поднаторевшего в том, чтобы внушать к себе доверие. Поскольку он явно не получил лекарство непосредственно от вас, напрашивается только одно объяснение: он украл его из вашего кабинета, когда похищал шкатулку.
– Да благослови меня Господь, – сказал Фаррагут, качая головой. – Конечно, все указывает на Герберта. Полагаю, я еще легко отделался.
– Вы правы, – сказал я. – За последние дни несколько человек, так или иначе связанных с этим делом, погибли ужасной смертью. Поначалу я сделал вывод, что большинство этих убийств совершил сам Баллингер. Однако теперь выясняется, что это дело рук его преступного сообщника, некоего Боудена.
– Никогда о таком не слышал, – сказал Фаррагут, – хотя, должно быть, он дурной человек, коли работает с Гербертом.
– Боюсь, они уже больше не соучастники, – сказал я.
– Вы имеете в виду, что они разругались? – спросил Фаррагут.
– Я имею в виду, – мрачно ответил я, – что одной из жертв оказался сам Герберт Баллингер.
Казалось, услышав это известие, доктор Фаррагут лишился дара речи. Мгновение он просто переводил дух, глядя на меня с разинутым от изумления ртом.
– Герберт Баллингер… убит? – спросил он наконец. Затем, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, добавил: – Полагаю, это к лучшему. Одним безумцем на свете меньше.
Боюсь, – сказал я прерывающимся голосом, – что не могу разделить ваше облегчение. Напротив, со смертью Баллингера шансы обнаружить редкие ингредиенты, необходимые для лечения Вирджинии, ничтожно малы. – Тут меня настолько захлестнуло чувство безнадежности, что я закрыл лицо руками и непроизвольно всхлипнул.
В ответ на этот взрыв отчаяния доктор Фаррагут сделал нечто совершенно неожиданное. Пододвинувшись ко мне на несколько дюймов, он положил руку мне на колено и самым что ни на есть радостным голосом воскликнул:
– Можете больше не волноваться, По! Именно это я хотел сказать вам с самого начала.
Отведя руку, я ошарашенно воззрился на него.
– Украденные ингредиенты мне больше не нужны, – продолжал доктор. – Мне в руки попал небольшой запасец.
– Что?! – вскричал я, едва смея поверить тому, что слышу.
– Не сомневайтесь! – воскликнул доктор, звучно шлепая меня по колену. – Это вещество сейчас у меня в лаборатории. Теперь у меня есть все, что нужно, чтобы приготовить таблетки для Вирджинии.
– Н-но где? – спросил я, настолько потрясенный, что мне едва удалось вымолвить связное предложение. – Как?
– Случайно наткнулся на маленькую упаковку, – ответил доктор Фаррагут. – Сам же припрятал на полке несколько недель тому и совершенно позабыл. Боюсь, в моем возрасте вас ожидает то же самое. Мозги уже не молодо-зелено, ха-ха.
– Но это же замечательно! – вскричал я. Эмоции настолько переполняли меня, что я с трудом удержался, чтобы не вскочить и не обнять добряка доктора. – Как скоро вы сможете приготовить лекарство?
– Ну, это пустяки. Через пару часов. Я завезу его сегодня к вечеру. Меня тоже пригласили на премьеру пьесы молодой мисс Элкотт.
– Что ж, тогда я сейчас же отправлюсь, чтобы не мешать вашей работе, – сказал я, быстро вставая с кресла.
– Отвезти вас к Элкоттам? – спросил доктор Фаррагут, поднимаясь.
– Нет-нет, – сказал я. – Немедля беритесь за дело. Я прекрасно доберусь и сам. Ваша целебная мазь, полностью снявшая боль, вкупе с чудесным, совершенно непредвиденным поворотом дел окончательно вернули мне силы.
Подойдя к двери, я помедлил на пороге, чтобы обменяться рукопожатием с доктором Фаррагутом.
– Скоро увидимся снова, – тепло заверил я его.
– Верно, – ответил он. – Я многого жду от сегодняшней постановки. По-моему, мисс Элкотт – прирожденный драматург.
– Она явно чрезвычайно одаренная молодая женщина, мечтающая добиться славы и богатства своими сочинениями, – ответил я. – У меня не хватило духу сообщить ей, что по крайней мере в финансовом смысле большинство профессиональных авторов в Америке прозябает. Американцы несравненно больше посвящают себя коммерции, чем искусству.
– Писателями рождаются, но за это не платят, верно, По? – сказал Фаррагут с искоркой в глазах.
В этот момент сердце мое было настолько исполнено благодарности к старому врачу, что, несмотря на докучный характер его бесконечных шуток (не говоря уже о зерне горькой истины, содержавшейся в последней), я от души расхохотался.
Затем, все еще пофыркивая, я повернулся и, не чуя земли под ногами, направился к дому Элкоттов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Воодушевленный удивительными новостями, которые рассказал мне доктор Фаррагут, я быстро пересек расстояние, разделявшее его дом и усадьбу Элкоттов. Подходя к концу тропы, я увидел в просветы между истончившимися ветвями двускатную крышу и массивную каменную трубу Хиллсайда. Часы показывали половину пятого.
За то время, что прошло после того, как я вышел из дома утром, со мной случилось множество поразительнейших, я бы даже сказал потрясающих, событий. Остаток дня я рассчитывал провести в столь близкой мне по духу атмосфере жилища Элкоттов, наслаждаясь любительским театром Луи и ее сестер, а также обществом уютно примостившейся рядом жены.
Разумеется, у меня не было ни малейшего представления о том, что дома меня ожидает еще один сюрприз.
Выйдя из леса, я увидел привязанную к коновязи перед домом красивую лошадь. У Элкоттов явно был гость-мужчина. Моей первой реакцией было легкое разочарование. Мне не терпелось вернуться домой и поведать о своих приключениях (разумеется, опуская детали, могущие ранить нежные женские души), пока Сестричка вместе с остальными завороженно слушала бы мой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Я познакомился с ним в Балтиморе лет этак двадцать-двадцать пять назад. Я посещал тамошний анатомический колледж. Изучал традиционную медицину, знаете ли, до того как обнаружить чудеса томсонианского метода. В последний год моего пребывания там Баллингер тоже записался в колледж. Он был еще совсем мальчишкой, но очень сметливым и сообразительным. И очень веселым… Шутил так же ловко, как орудовал скальпелем. За словом в карман не лез. Мне потребовалось время, – добавил доктор, – чтобы его раскусить.
– И кем же он оказался на деле? – поинтересовался я, пораженный исключительно мрачным тоном, каким произнес эти слова обычно добродушный врач.
На мой вопрос он ответил вопросом.
– Знаком ли вам термин «нравственная имбецильность»? – спросил Фаррагут.
– Разумеется, – ответил я. – Это понятие, сформулированное знаменитым немецким психологом Метценгерштейном для описания умственного состояния, которое влияет исключительно на сферу нравственности. Человек, страдающий подобным расстройством, обычно не имеет себе равных по интеллекту. Напротив, он демонстрирует чрезвычайную рассудительность. Однако нравственное чувство у него полностью отсутствует. Он совершенно не способен ни к сочувствию, ни к раскаянию. Для такого человека другие люди – просто предметы, которые он использует ради собственной выгоды или удовольствия.
– Законченный портрет Герберта Баллингера, – сказал Фаррагут. – Внесу еще лишь один штрих. Он эксплуатировал не только живых. За мертвыми он тоже охотился.
Я отнюдь не был поражен этим заявлением, однако испытал дрожь оттого, что мои мысли подтверждаются.
– Не стану притворяться – ваше замечание меня не удивило, – сказал я, – поскольку в точности соответствует некоторым выводам, к которым пришел я сам. Однако прежде чем поделиться ими, я должен попросить вас рассказать мне все, что вы знаете, о незаконной деятельности Баллингера.
– Хорошо, – сказал доктор Фаррагут, опустив ноги на пол и выпрямляясь на стуле. – Интерес Герберта к медицине не имел ничего общего с помощью людям. Как вы сказали, такие личности заботятся лишь о самих себе. Герберту, как и ему подобным, были важны исключительно его собственные нужды. Для удовлетворения их он и использовал трупы.
– Какие именно нужды вы имеете в виду? – поинтересовался я.
– Некоторые носили чисто денежный характер, – сказал доктор Фаррагут. – И пройдоха же был наш Герберт. Вот вам один пример. Он состряпал дьявольски умную схему страхования жизни. Уговорил другого студента взять страховой полис, в котором Герберт фигурировал как бенефициарий. Потом каждый день стал просматривать некрологи в газетах. Всякий раз, как умирал какой-нибудь бедолага, Герберт отправлялся ночью на кладбище и вскрывал могилу. Вырыл, должно быть, с полдюжины тел, пока не наткнулся на парня, отдаленно похожего на его соучастника. Затем эта парочка разыграла его смерть в результате несчастного случая, подменив реально существовавшего человека трупом. Когда страховая компания раскошелилась, они поделили неправедные доходы… хотя, зная Герберта, уверен, что он отхватил львиную долю.
– Полагаю, остальные эксгумированные тела были возвращены на место упокоения, – сказал я.
– Ничего подобного, – ответил доктор Фаррагут. – Зачем отличным трупам пропадать зря? Герберт отволакивал их в лабораторию, освежевывал, а затем с помощью приятеля таксидермиста изготавливал из скелетов анатомические образцы. Насколько я понял, он заработал несколько сот долларов, продавая их местным врачам.
– Из вашего рассказа явствует, – произнес я, – что Баллингер нажил значительную сумму противозаконной практикой.
Уверен, – ответил Фаррагут. – Но интерес Герберта был не только в этом. Боюсь, вам не доставит особого удовольствия слушать о других его наклонностях.
– Что вы имеете в виду?! – воскликнул я.
На лице доктора Фаррагута появилось выражение крайней неприязни. Какое-то мгновение он просто смотрел на меня, словно ему было противно продолжать рассказ на столь малоаппетитную тему.
– Вам должно быть известно, мистер По, – не сразу ответил он, – что существует определенный сорт мужчин – если, конечно, эти существа достойны так называться, – которые предпочитают мертвых живым. Ничто не волнует их сильнее, чем труп красивой молодой женщины. Любуясь ее обнаженными формами – мраморным телом, точеными ногами, белоснежной, оплетенной тонкой сеточкой голубоватых сосудов грудью, – они приходят в неописуемое исступление. Что и говорить, анатомический колледж дает этим выродкам практически неограниченные возможности тешить свои низменные наклонности.
– Не сомневаюсь, что вы говорите истинную правду, – заметил я, с дрожью вспомнив об отвратительных шуточках, которыми обменивались в прозекторской доктора Мак-Кензи двое его студентов над выкопанным из могилы телом Эльзи Болтон.
– Но бывает и хуже, – сказал Фаррагут. – Некоторые из этих чудовищ не довольствуются простым разглядыванием трупа. Ими овладевают омерзительные желания, которые они могут удовлетворить, лишь выплеснув свои вожделения на бездыханное тело жертвы. Я не стану долее говорить об этом – слишком ужасно. Скажу только, что Герберт Баллингер был одним из них.
– Н-но откуда вам это известно? – запинаясь, пробормотал я, чувствуя, что голова у меня кружится при одной лишь мысли о такой жуткой, такой неописуемой развращенности. Верности ради скажу, что я читал о случаях, когда живые люди продолжали сожительствовать с мертвецами. Говорят, что царь Ирод спал рядом с телом своей обожаемой жены Марианны на протяжении еще нескольких лет после ее кончины, а Иоанна Безумная, королева Кастилии, как гласит молва, поступала точно так же с телом своего усопшего мужа, Филиппа Красивого. Да и сам я недавно был свидетелем того, как Питер Ватти любовно обнимает отвратительные, иссохшие останки своей давно умершей жены.
Однако, какими бы страшными ни были эти примеры, когда доведенные до отчаяния люди отказывались бросить тела любимых в разверстый зев могилы, они, по крайней мере, оставались в рамках понимания. Но принять тот факт, что существуют мужчины, вступающие в соитие с женскими трупами, воображение отказывалось.
– Я сам был тому свидетелем, – сказал Фаррагут. – Как-то ночью, уже поздно – или скорее еще рано, ведь было всего два часа утра, – я возвращался домой. До этого мы кутили с приятелями. Стыдно сказать, но я был под хмельком. Проходя мимо колледжа, я увидел в одном из окон яркий свет. Это показалось мне очень странным. И я решил разобраться, в чем дело. К тому времени меня повысили до ассистента, и у меня был ключ. Войдя в здание, я увидел, что свет идет из прозекторской. Как ни ломал я голову, но не мог представить, что творится там в такой час. Тогда я на цыпочках подкрался к двери и заглянул внутрь. Не стану описывать увиденное мною в подробностях. Скажу лишь, что Герберт развлекался с трупом хорошенькой шестнадцатилетней девушки, который привезли в тот день.
Хотя в кабинете доктора Фаррагута было довольно прохладно, я почувствовал, как горячий пот стекает из-под повязки, которой он обмотал мне голову. Достав носовой платок, я вытер капельку пота, которая затекла мне в глаз, и спросил:
– И что вы сделали?
– Разумеется, тут же сообщил обо всем врачу, который курировал колледж, – сказал доктор Фаррагут. – На следующий же день Герберта выставили. Он винил во всем исключительно меня. Уверен, поклялся отомстить, – доктор Фаррагут пожал плечами. – Больше я о нем ничего не слышал. Насколько мне известно, он как сквозь землю провалился. Не лезь в бутылку – сам туда попадешь.
Хотя эта шутка была едва ли не самой натужной из всего, что я слышал от доктора Фаррагута, я решил сделать ему приятное и изобразил самое убедительное подобие улыбки, на какое был способен.
– Ну, а теперь ваш черед, По, – сказал доктор, явно очень довольный моей реакцией. – Что привело вас к мысли, что за всем этим стоит Герберт Баллингер?
Положив платок в карман, я обратился к доктору так:
– Герберт Баллингер вовсе никуда не исчезал, напротив, до последнего времени он проживал неподалеку, в Бостоне, где содержал процветающее ателье, изготовлявшее дагеротипы. Помимо портретов в мастерской, он занимался доходным делом, снимая на память недавно умерших у них на дому.
– Да, это похоже на Герберта, все верно, – сказал Фаррагут.
– Эта часть его деятельности позволяла Баллингеру, – продолжал я, – отбирать трупы, наиболее подходящие для анатомических исследований. Затем он передавал эти сведения доктору Алистеру Мак-Кензи, который с помощью своих студентов выкапывал отобранные тела из могил вскоре после похорон.
– Так, значит, я был прав насчет этой шельмы Мак-Кензи! – воскликнул доктор Фаррагут.
– Вы были правы насчет незаконных способов, какими он добывал тела для вскрытия, – ответил я. – Однако не думаю, что он был замешан в краже ваших секретов. Уверен, что Баллингер сам спланировал и осуществил это преступление.
Доктор Фаррагут с сомнением покачал головой.
– Вы вполне в этом уверены?
– На то есть основания, – сказал я. – То, что у Баллингера, как вы сами заявили, есть мотив причинить вам неприятности, лишь усиливает мое убеждение.
– Да, несомненно, он был мстительным мошенником, – сказал Фаррагут. – Но продолжайте же, По.
– В обмен на услуги Баллингера, – сказал я, – доктор Мак-Кензи давал ему зубы вскрытых трупов. Баллингер снабжал ими дантиста, некоего Ладлоу Марстона, который извлекал из этого прибыль, делая из них протезы для своих состоятельных пациентов.
– Знаете поговорку: «Заботьтесь о своих зубах – они о вас не позаботятся», – сказал Фаррагут. – Ладлоу Марстон, да? Ей-богу, знакомое имя.
Помимо частной практики доктор Марстон был одной из главных достопримечательностей Бостонского музея мистера Кимболла, где прославился крайне занимательными выступлениями, во время которых демонстрировал воздействие закиси азота.
– Ну конечно, – сказал доктор Фаррагут. – Сам-то я, правда, не бывал на его представлениях, но наслышан. Он ведь еще и поэт, кажется?
– Можно сказать и так, – ответил я, не высказывая мнения о претенциозных виршах Марстона из уважения к покойному.
– Так или иначе, ваша украденная шкатулка обнаружилась именно в кабинете Марстона. Учитывая его деловые отношения с Баллингером, вполне вероятно, что он получил этот бесценный предмет от вашего заклятого врага. Эта версия подкрепляется открытием, которое я совершил совсем недавно, будучи пленником Питера Ватти.
– Что за открытие? – спросил Фаррагут.
– Баллингер недавно был в Конкорде, – ответил я. – Более того, по всей видимости, он побывал и в этом самом доме.
Это утверждение так поразило доктора Фаррагута, что он дернулся, словно ударенный током гальванической батареи.
– Пузырек вашего «целебного бальзама» дал Ватти не кто иной, как Герберт Баллингер, который убедил затворника, что бальзам обладает сверхъестественными свойствами, – объяснил я. – Такое поведение, разумеется, полностью соответствует вашему описанию Баллингера как человека, поднаторевшего в том, чтобы внушать к себе доверие. Поскольку он явно не получил лекарство непосредственно от вас, напрашивается только одно объяснение: он украл его из вашего кабинета, когда похищал шкатулку.
– Да благослови меня Господь, – сказал Фаррагут, качая головой. – Конечно, все указывает на Герберта. Полагаю, я еще легко отделался.
– Вы правы, – сказал я. – За последние дни несколько человек, так или иначе связанных с этим делом, погибли ужасной смертью. Поначалу я сделал вывод, что большинство этих убийств совершил сам Баллингер. Однако теперь выясняется, что это дело рук его преступного сообщника, некоего Боудена.
– Никогда о таком не слышал, – сказал Фаррагут, – хотя, должно быть, он дурной человек, коли работает с Гербертом.
– Боюсь, они уже больше не соучастники, – сказал я.
– Вы имеете в виду, что они разругались? – спросил Фаррагут.
– Я имею в виду, – мрачно ответил я, – что одной из жертв оказался сам Герберт Баллингер.
Казалось, услышав это известие, доктор Фаррагут лишился дара речи. Мгновение он просто переводил дух, глядя на меня с разинутым от изумления ртом.
– Герберт Баллингер… убит? – спросил он наконец. Затем, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, добавил: – Полагаю, это к лучшему. Одним безумцем на свете меньше.
Боюсь, – сказал я прерывающимся голосом, – что не могу разделить ваше облегчение. Напротив, со смертью Баллингера шансы обнаружить редкие ингредиенты, необходимые для лечения Вирджинии, ничтожно малы. – Тут меня настолько захлестнуло чувство безнадежности, что я закрыл лицо руками и непроизвольно всхлипнул.
В ответ на этот взрыв отчаяния доктор Фаррагут сделал нечто совершенно неожиданное. Пододвинувшись ко мне на несколько дюймов, он положил руку мне на колено и самым что ни на есть радостным голосом воскликнул:
– Можете больше не волноваться, По! Именно это я хотел сказать вам с самого начала.
Отведя руку, я ошарашенно воззрился на него.
– Украденные ингредиенты мне больше не нужны, – продолжал доктор. – Мне в руки попал небольшой запасец.
– Что?! – вскричал я, едва смея поверить тому, что слышу.
– Не сомневайтесь! – воскликнул доктор, звучно шлепая меня по колену. – Это вещество сейчас у меня в лаборатории. Теперь у меня есть все, что нужно, чтобы приготовить таблетки для Вирджинии.
– Н-но где? – спросил я, настолько потрясенный, что мне едва удалось вымолвить связное предложение. – Как?
– Случайно наткнулся на маленькую упаковку, – ответил доктор Фаррагут. – Сам же припрятал на полке несколько недель тому и совершенно позабыл. Боюсь, в моем возрасте вас ожидает то же самое. Мозги уже не молодо-зелено, ха-ха.
– Но это же замечательно! – вскричал я. Эмоции настолько переполняли меня, что я с трудом удержался, чтобы не вскочить и не обнять добряка доктора. – Как скоро вы сможете приготовить лекарство?
– Ну, это пустяки. Через пару часов. Я завезу его сегодня к вечеру. Меня тоже пригласили на премьеру пьесы молодой мисс Элкотт.
– Что ж, тогда я сейчас же отправлюсь, чтобы не мешать вашей работе, – сказал я, быстро вставая с кресла.
– Отвезти вас к Элкоттам? – спросил доктор Фаррагут, поднимаясь.
– Нет-нет, – сказал я. – Немедля беритесь за дело. Я прекрасно доберусь и сам. Ваша целебная мазь, полностью снявшая боль, вкупе с чудесным, совершенно непредвиденным поворотом дел окончательно вернули мне силы.
Подойдя к двери, я помедлил на пороге, чтобы обменяться рукопожатием с доктором Фаррагутом.
– Скоро увидимся снова, – тепло заверил я его.
– Верно, – ответил он. – Я многого жду от сегодняшней постановки. По-моему, мисс Элкотт – прирожденный драматург.
– Она явно чрезвычайно одаренная молодая женщина, мечтающая добиться славы и богатства своими сочинениями, – ответил я. – У меня не хватило духу сообщить ей, что по крайней мере в финансовом смысле большинство профессиональных авторов в Америке прозябает. Американцы несравненно больше посвящают себя коммерции, чем искусству.
– Писателями рождаются, но за это не платят, верно, По? – сказал Фаррагут с искоркой в глазах.
В этот момент сердце мое было настолько исполнено благодарности к старому врачу, что, несмотря на докучный характер его бесконечных шуток (не говоря уже о зерне горькой истины, содержавшейся в последней), я от души расхохотался.
Затем, все еще пофыркивая, я повернулся и, не чуя земли под ногами, направился к дому Элкоттов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Воодушевленный удивительными новостями, которые рассказал мне доктор Фаррагут, я быстро пересек расстояние, разделявшее его дом и усадьбу Элкоттов. Подходя к концу тропы, я увидел в просветы между истончившимися ветвями двускатную крышу и массивную каменную трубу Хиллсайда. Часы показывали половину пятого.
За то время, что прошло после того, как я вышел из дома утром, со мной случилось множество поразительнейших, я бы даже сказал потрясающих, событий. Остаток дня я рассчитывал провести в столь близкой мне по духу атмосфере жилища Элкоттов, наслаждаясь любительским театром Луи и ее сестер, а также обществом уютно примостившейся рядом жены.
Разумеется, у меня не было ни малейшего представления о том, что дома меня ожидает еще один сюрприз.
Выйдя из леса, я увидел привязанную к коновязи перед домом красивую лошадь. У Элкоттов явно был гость-мужчина. Моей первой реакцией было легкое разочарование. Мне не терпелось вернуться домой и поведать о своих приключениях (разумеется, опуская детали, могущие ранить нежные женские души), пока Сестричка вместе с остальными завороженно слушала бы мой рассказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41