У меня для вас очень плохие новости, мистер Коллопи. И для всех остальных тоже. На этой неделе...
– Чем же ты собираешься похвастаться перед нами?
– На этой неделе я вас покидаю. Я собираюсь в Лондон, чтобы поймать там удачу за хвост.
– Да ну! Это правда? Какая замечательная новость.
– В Лондон, мой мальчик? – спросил отец Фарт. – Ну-ну. Это великий город с огромными возможностями. Но англичане ищут людей в основном для тяжелых работ. По крайней мере среди ирландцев. Я непременно дам тебе рекомендательное письмо к одному из наших людей в Лондоне. Ты слышал когда-нибудь о Фарм-стрит? Порой получить работу бывает очень нелегко. Надеюсь, ты не помышляешь об угольном забое?
В ответ на что брат рассмеялся, демонстрируя неподдельное веселье.
– Нет, святой отец, – сказал он, – если только вы не имеете в виду покупку шахты и помещение в банк огромных комиссионных.
– Ну и чем же ты собираешься заниматься? – строго спросил мистер Коллопи.
– Ну, для начала арендовать пару комнат для офиса на Тули-стрит.
– Ради Бога, где это?
– Это в самом центре Лондона и очень близко от Темзы. А в окрестностях неподалеку есть несколько железнодорожных станций. Я хочу сказать, предположим, мною заинтересуется полиция...
– Что? Полиция ?
Мистер Коллопи не был уверен, что не ослышался. Брат снова засмеялся:
– Да, полиция. Едва ли они смогут уследить сразу за всеми станциями. Но даже если и смогут, у меня останутся хорошие шансы скрыться по воде. Немного обустроившись, я заведу собственную баржу и пришвартую ее неподалеку от офиса. Они никогда не заподозрят, что можно скрыться таким способом. Настоящий бизнесмен должен предусмотреть все.
– По-моему, ты свихнулся. И эта мысль приходит мне в голову далеко не в первый раз. Как насчет денег для переезда и аренды квартиры? Если ты рассчитываешь на меня...
– Мистер Коллопи, не надо ставить меня в неловкое положение подобными разговорами.
– Насколько я помню, – вмешался отец Фарт, – наши люди все еще содержат в Лондоне приют. Эти братья всегда на своем посту, и, мне кажется, плата за ночлег там просто мизерная. Я, разумеется, мог бы дать тебе рекомендательное письмо.
– У тебя есть деньги? – спросил мистер Коллопи.
– Есть, или появятся в течение недели.
– Это честно заработанные деньги? Если это какая-нибудь проклятая чепуха, что-то связанное с надувательством, или грабежом магазинов, или обманом простых людей, тогда я скажу тебе просто и прямо: тебе не стоит забираться так далеко, аж в самый Лондон, чтобы попасть в полицию. Без малейших колебаний я сам вызову полицейских, ибо на свете нет ничего отвратительнее бесчестности. Это одно из худших изобретений сатаны. Я не хочу, чтобы проклятие пало на этот дом. Ты слышал о майоре Линче из Голуэя? Запомни это. Крепко запомни.
– Вы слишком суровы, Коллопи, – сказал отец Фарт. – Зачем сразу предполагать худшее? Зачем накликать дьявола?
– Я живу в этом доме, – раздраженно ответил мистер Коллопи, – и у меня есть кое-какой опыт.
– Если учесть все, что нам известно, этот предприимчивый молодой человек может еще принести славу вашему дому.
– Да, конечно. – В тоне мистера Коллопи послышалась легкая горечь. – Я тоже могу принести великую славу этому дому, если достигну своей великой цели. Тогда потомки установят на стене этого дома мемориальную доску, и вы еще увидите женщин со всего света, совершающих паломничество, чтобы узреть мое скромное жилище. В свое время, конечно. А я тогда буду уже высоко на небесах, где смогу наконец-то отдохнуть.
Брат демонстративно зевнул.
– Джентльмены, – сказал он. – Я устал и хотел бы отправиться спать. Мы сможем поговорить о моих планах завтра.
Он встал и спотыкаясь направился к лестнице. Мы, оставшиеся в кухне, переглянулись.
11
Когда я немного позже лег в постель, брат уже спал, несомненно убаюканный виски. Утром я спросил его, всерьез ли он говорил о намерении открыть офис на Тули-стрит.
– Конечно, всерьез, – ответил он.
– И что ты собираешься там делать?
– Я собираюсь открыть Лондонскую Университетскую Академию. Я буду учить всему по переписке, разрешать любые проблемы, отвечать на любые вопросы. Сперва я, вероятно, начну издавать журнал, затем газету, но, главное, я хочу раскручиваться не спеша. Я буду учить британцев французскому языку и тому, как лечить обморожения. Это, разумеется, будет компания с ограниченной ответственностью. Я также собираюсь нанять юрисконсультов для работы с бумагами. У меня будет филиал в Британском Музее. Если хочешь, потом я возьму тебя к себе на работу.
Мне его предложение показалось весьма великодушным, но по некоторым причинам оно пока еще не привлекало меня. Я сухо спросил:
– Хотелось бы знать, о какой такой железнодорожной станции ты упоминал вчера вечером, говоря о том, что тебе, может быть, придется бежать. В спешке.
– Не пори чепуху. Я всегда действую в рамках закона. Но британцев ничуть не тронет, если полиция явится за мной и постарается перекрыть все шоссейные и железные дороги, а также водные пути. И разве они остановятся перед тем, чтобы упечь меня в лондонский Тауэр? Он, между прочим, находится как раз напротив Тули-стрит, на противоположном берегу реки.
– Да, и многие добрые ирландцы сидели там.
– Верно.
– И расстались там с жизнью.
– Точно. Я выпущу и стану рассылать серию брошюр, озаглавленную: «Как бежать из лондонского Тауэра». Три гинеи за полный курс вместе с кинжалами, револьверами и веревочными лестницами, предоставляемыми ученикам за весьма умеренную дополнительную цену.
– Да заткнись ты, – ответил я.
Когда я вечером вернулся из школы на Синг-стрит, дома никого не было, но записка, оставленная Анни, гласила, что мой обед стоит в духовке. Сразу после еды я яростно набросился на свое проклятое домашнее задание, так как намеревался провести остаток вечера в небольшой школе покера, открывшейся на дому у моего товарища Джека Маллоу. Привлекали ли меня карточные игры? Не знаю. Но сестра Джека – Пенелопа, которая во время перерывов приносила нам чашки чая и кексы, – определенно, да. Она была то, что называется красотка, с золотисто-каштановыми волосами, голубыми глазами и прекрасной улыбкой. И если быть честным до конца, я считал, что нравлюсь ей. Помню, как я был поражен мыслью, что она и Анни принадлежат одному и тому же полу. Анни была ужасным, хромым, тощим созданием. Правда, у нее было доброе сердце и она много трудилась. Мистер Коллопи был весьма привередлив в еде, и хотя одевался скорее как какой-то бродяга, мысль об общественных банях и прачечных приводила его в ужас. Пользоваться ими, считал он, – верный путь заполучить сифилис или тяжелую кожную болезнь. Поэтому Анни была вынуждена стирать его рубашки и другие вещи, хотя за своим целлулоидным воротничком он следил самостоятельно и мыл его горячей водой через день. Ей также приходилось смешивать для него различные лекарства, в состав которых непременно входила сера, хотя я никогда не слышал, какие болезни эти снадобья призваны были лечить или предотвращать. В последние полтора года, или около того, к ней обратились с просьбой принять на себя еще кое-какие функции, на что она согласилась достаточно охотно. Брат уже не вставал рано по утрам, чтобы идти в школу и частенько давал Анни немного денег, чтобы она приносила ему «сами знаете что» для поправки здоровья. Он нуждался в лекарстве, и бедной девушке приходилось незаметно выскальзывать из дому, чтобы принести ему стаканчик виски.
Мистер Коллопи вернулся около пяти часов, а вскоре после него появилась и Анни. Похоже, он пребывал в дурном расположении духа. Не сказав никому ни слова, он рухнул в кресло и стал читать газету. Брат пришел около шести, нагруженный несколькими книгами и маленькими пакетами. Он, естественно, заметил плохое настроение мистера Коллопи и не проронил ни слова. Чаепитие также прошло в молчании, которое приняло почти угрожающий характер. Я продолжал думать о Пенелопе. Чаепитие с ней выглядело бы совсем иначе. Это было бы совместное вкушение амброзии, неслыханной утонченности, за которым последовал бы милый разговор у огня, быть может с легким оттенком меланхолии. Легко ли, размышлял я, или же совершенно невозможно написать по-настоящему хорошее, берущее за душу стихотворение? Такое, что тронет ее сердце, расскажет ей о моей любви. Весьма вероятно, что человеку моего типа нечего и пытаться сделать что-либо в этом роде. В то время как моему брату можно было бы доверить просто и доступно изложить это искусство в ходе шести легких уроков по переписке. Конечно, я никогда не обсуждал с ним этот вопрос, поскольку его насмешки только вывели бы меня из себя.
Пенелопа? Я стал размышлять над этим именем. Я помнил, что Пенелопа была женой Улисса, и сколько бы распутников ни осаждало ее, пока законный муж пропадал на войне, она сохраняла ему верность. Они считали, что Пенелопа должна уступить их низким и неподобающим поползновениям. Она отвечала, что согласна, но только после того, как закончит свою пряжу. Каждую ночь ей приходилось расплетать то, что сплела за день, для того чтобы работа так и не была бы закончена. О чем свидетельствовало подобное поведение? О глубокой и чистой любви, конечно. Возможно, с изрядной долей хитрости и коварства. Интересно, обладает ли моя любимая Пенелопа обоими этими качествами? Ладно, я еще увижусь с ней сегодня вечером.
После того как мы кончили пить чай и Анни убрала со стола, мистер Коллопи возобновил чтение газеты, но через некоторое время отложил ее, выпрямился в кресле и пристально уставился на брата, дремавшего напротив, возле плиты.
– Я хотел бы сказать тебе пару слов, мистер-мой-дружочек, – неожиданно заявил он.
Брат тоже выпрямился.
– Ну, – сказал он, – я слушаю.
– Ты знаешь человека по имени сержант Дрисколл из DMP?
– Я не знаком ни с кем из полисменов. Стараюсь держаться от них подальше. Это весьма опасные типы, продвигающиеся по службе со скоростью, пропорциональной количеству людей, которым они доставили неприятности. И у них есть способ доставить самым уважаемым людям самые большие неприятности.
– Да что ты говоришь! И что это за способ?
– Лжесвидетельство. Они даже телеграфный столб заставят дать нужные показания. Все они – сыновья стервятников из глухой провинции.
– Я хотел сказать, что сержант Дрисколл из DMP...
– Настоящий дикарь из Керри, могу поручиться. Этот болван встает в шесть утра, чтобы приготовить тринадцать порций завтрака из картошки, может быть, с несколькими листьями капусты, соли и пахты, – еда не для белого человека. Завтрак для Него Самого, Ее Самой, девяти детей и трех свиней, причем для всех из одного котла. И этот стручок должен следить за законом и порядком в Дублине!
– Я говорю о сержанте Дрисколле из DMP. Он был здесь сегодня утром. Помоги мне Боже, но отвечать всю жизнь на вопросы полиции – это мой крест.
– Для таких случаев есть хорошее правило: не давайте никаких показаний. Не доставляйте им такого удовольствия. Скажите, что сначала должны переговорить со своим адвокатом, независимо от того, в чем вас обвиняют.
– Обвиняют меня ! Это касалось не меня. Он искал тебя. Он вел следствие. Может быть большой скандал, поверь моему слову.
– Искал меня ! Да что я сделал?
– Один молодой парень свалился в реку возле Айлендбридж, повредил голову и чуть не утонул. Его отправили в больницу. Сержант Дрисколл и его люди допросили этого парня и других молодых хулиганов, которые были вместе с ним. И те упомянули твое имя.
– Ничего не знаю ни о каких парнях с Айлендбридж.
– Тогда почему они назвали тебя? Полиции даже известен наш адрес. Сержант сказал, что к ним в руки попала записная книжка с этим адресом на обложке.
– Вы видели эту записную книжку?
– Нет.
– Это дело рук какого-то пройдохи, который не любит меня за какую-нибудь воображаемую обиду. Любителя доставлять неприятности. Этот город кишит ими. Я ужасно рад, что убираюсь отсюда. Лучше уж каждый день иметь дело с кровожадными и развращенными саксами.
– Я всегда знал, что у тебя найдется ответ на любой вопрос. Ты непробиваем.
– Я не желаю волноваться по поводу того, что скажет или подумает какое-нибудь отродье из городских трущоб или из деревни.
– Эти подростки, как утверждает сержант Дрисколл, экспериментировали с каким-то ужасно опасным приспособлением, своего рода смертельной машиной. Они натянули проволоку через реку Лиффи, прикрепив ее не то к деревьям, не то к фонарным столбам на другой стороне. А этот молодой идиот вставил ноги в пару специальных туфель или чего-то в этом роде. Что ты об этом думаешь?
– Ничего особенного, за исключением того, что все это напоминает какой-то цирк.
– Да, Танец Смерти в Императорском Театре на Рождество. Видит Бог, но мне никогда прежде не доводилось слышать о такой безрассудной, греховной и нелепой выходке. Единственные, кого я жалею, – это родители, несчастные страдающие родители, которые трудились, сдирая кожу до костей, вскормили и воспитали этих оболтусов и обрекли себя на голодную старость ради того, чтобы дать им образование. Хорошая порка, с утра до вечера, – вот что крайне необходимо этим поганцам.
– А как один из них очутился в воде?
– А как ты думаешь? Он прошел по проволоке до половины пути, затем запаниковал, растерялся и свалился в воду, ударившись головой о плывущий деревянный брус. И конечно же, никто из этих болванов не умел плавать. Слава Богу, что неподалеку оказался судебный пристав. Он услышал крики и вопли и поспешил на выручку. Но первым подоспел один безработный. Вдвоем они вытащили уже почти захлебнувшегося паренька, из реки и перевернули вверх ногами, чтобы вылить из него воду.
– Ну, и... – прервал его брат.
– Это просто рука Провидения, что эти люди оказались там. Гения эквилибристики отвезли в больницу на Джервис-стрит, и в этом нет ничего забавного. Тебя могли бы обвинить в непредумышленном убийстве.
– Повторяю, я не имею к этому никакого отношения. Я ничего не знаю. Мне эти факты не известны.
– По-моему, тебе придется присягнуть в этом.
– Я и присягну.
– И у тебя хватает бесстыдства и наглости сидеть здесь и обвинять многострадальную полицию в предвзятости?
– Но так оно и есть.
– Клянусь, будь я судьей, я бы знал, чьим показаниям можно верить в деле об Айлендбридж.
– Если бы меня обвинили в том, что я затеял эту глупую выходку, я бы не остановился ни перед чем, чтобы разоблачить низких негодяев, пытающихся бросить тень на мою репутацию.
– Да, я хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Одно вранье неизбежно повлечет за собой следующее, и так будет до тех пор, пока ты окончательно не увязнешь в ужасной лжи и лжесвидетельстве, так что судья или судебный секретарь, или кто-там-еще, будет вынужден прервать процесс и передать его материалы генеральному прокурору. И, будь уверен, мало тебе не покажется. Ты сможешь получить пять лет за лжесвидетельство и попытку запутать судебный процесс. А когда ты выйдешь, тебя снова привлекут по делу на Айлендбридж.
– Черт побери, я не собираюсь иметь дело с этими людьми.
– Вот как? Хорошо, тогда это сделаю я. Это мой дом.
– Вы же знаете, я очень скоро покину его.
– Сержант Дрисколл сказал, что ты должен явиться на Колледж-стрит для дачи показаний.
– Я не пойду на Колледж-стрит. Сержант Дрисколл может убираться к черту.
– Прекрати употреблять в моем доме бранные слова, или ты покинешь его раньше, чем собирался. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что мне доставит удовольствие отвечать перед полицией за низменные и презренные махинации, с помощью которых ты пытался обманывать простодушных юнцов.
– Какая чепуха!
– Да, и грабить их, отнимать у них деньги, которые они не заработали, а тянули из кошельков своих многострадальных родителей и опекунов.
– Говорю вам, я не знаю никаких простодушных молодых людей в Айлендбридж. Все те молодые люди, с которыми я знаком, отнюдь не простодушны.
– Твой язык – один из самых подлых и лживых во всей Ирландии – это проверенный факт. Ты не что иное, как презренный бродяга. Я достоин осуждения за то, как воспитал тебя. Может быть, Бог меня простит.
– Почему вы не считаете достойными осуждения этих стервятников, святых христианских братьев? Отошедших от Бога христианских братьев?
– Я неоднократно просил тебя не осквернять мою кухню трусливым поношением твоих преданных своему делу, высоконравственных христианских учителей.
– А я слышал, что брат Граппи собирается сложить с себя сан и жениться.
– Послушай меня! – возопил мистер Коллопи. – Ты еще не настолько взрослый, чтобы тебе нельзя было прописать березовой каши. Помни это. Хорошая порка порой творит чудеса.
Определенно, он очень сильно разозлился. Брат презрительно пожал плечами, но, к счастью, в этот момент во входную дверь постучали. Это был мистер Рафферти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Чем же ты собираешься похвастаться перед нами?
– На этой неделе я вас покидаю. Я собираюсь в Лондон, чтобы поймать там удачу за хвост.
– Да ну! Это правда? Какая замечательная новость.
– В Лондон, мой мальчик? – спросил отец Фарт. – Ну-ну. Это великий город с огромными возможностями. Но англичане ищут людей в основном для тяжелых работ. По крайней мере среди ирландцев. Я непременно дам тебе рекомендательное письмо к одному из наших людей в Лондоне. Ты слышал когда-нибудь о Фарм-стрит? Порой получить работу бывает очень нелегко. Надеюсь, ты не помышляешь об угольном забое?
В ответ на что брат рассмеялся, демонстрируя неподдельное веселье.
– Нет, святой отец, – сказал он, – если только вы не имеете в виду покупку шахты и помещение в банк огромных комиссионных.
– Ну и чем же ты собираешься заниматься? – строго спросил мистер Коллопи.
– Ну, для начала арендовать пару комнат для офиса на Тули-стрит.
– Ради Бога, где это?
– Это в самом центре Лондона и очень близко от Темзы. А в окрестностях неподалеку есть несколько железнодорожных станций. Я хочу сказать, предположим, мною заинтересуется полиция...
– Что? Полиция ?
Мистер Коллопи не был уверен, что не ослышался. Брат снова засмеялся:
– Да, полиция. Едва ли они смогут уследить сразу за всеми станциями. Но даже если и смогут, у меня останутся хорошие шансы скрыться по воде. Немного обустроившись, я заведу собственную баржу и пришвартую ее неподалеку от офиса. Они никогда не заподозрят, что можно скрыться таким способом. Настоящий бизнесмен должен предусмотреть все.
– По-моему, ты свихнулся. И эта мысль приходит мне в голову далеко не в первый раз. Как насчет денег для переезда и аренды квартиры? Если ты рассчитываешь на меня...
– Мистер Коллопи, не надо ставить меня в неловкое положение подобными разговорами.
– Насколько я помню, – вмешался отец Фарт, – наши люди все еще содержат в Лондоне приют. Эти братья всегда на своем посту, и, мне кажется, плата за ночлег там просто мизерная. Я, разумеется, мог бы дать тебе рекомендательное письмо.
– У тебя есть деньги? – спросил мистер Коллопи.
– Есть, или появятся в течение недели.
– Это честно заработанные деньги? Если это какая-нибудь проклятая чепуха, что-то связанное с надувательством, или грабежом магазинов, или обманом простых людей, тогда я скажу тебе просто и прямо: тебе не стоит забираться так далеко, аж в самый Лондон, чтобы попасть в полицию. Без малейших колебаний я сам вызову полицейских, ибо на свете нет ничего отвратительнее бесчестности. Это одно из худших изобретений сатаны. Я не хочу, чтобы проклятие пало на этот дом. Ты слышал о майоре Линче из Голуэя? Запомни это. Крепко запомни.
– Вы слишком суровы, Коллопи, – сказал отец Фарт. – Зачем сразу предполагать худшее? Зачем накликать дьявола?
– Я живу в этом доме, – раздраженно ответил мистер Коллопи, – и у меня есть кое-какой опыт.
– Если учесть все, что нам известно, этот предприимчивый молодой человек может еще принести славу вашему дому.
– Да, конечно. – В тоне мистера Коллопи послышалась легкая горечь. – Я тоже могу принести великую славу этому дому, если достигну своей великой цели. Тогда потомки установят на стене этого дома мемориальную доску, и вы еще увидите женщин со всего света, совершающих паломничество, чтобы узреть мое скромное жилище. В свое время, конечно. А я тогда буду уже высоко на небесах, где смогу наконец-то отдохнуть.
Брат демонстративно зевнул.
– Джентльмены, – сказал он. – Я устал и хотел бы отправиться спать. Мы сможем поговорить о моих планах завтра.
Он встал и спотыкаясь направился к лестнице. Мы, оставшиеся в кухне, переглянулись.
11
Когда я немного позже лег в постель, брат уже спал, несомненно убаюканный виски. Утром я спросил его, всерьез ли он говорил о намерении открыть офис на Тули-стрит.
– Конечно, всерьез, – ответил он.
– И что ты собираешься там делать?
– Я собираюсь открыть Лондонскую Университетскую Академию. Я буду учить всему по переписке, разрешать любые проблемы, отвечать на любые вопросы. Сперва я, вероятно, начну издавать журнал, затем газету, но, главное, я хочу раскручиваться не спеша. Я буду учить британцев французскому языку и тому, как лечить обморожения. Это, разумеется, будет компания с ограниченной ответственностью. Я также собираюсь нанять юрисконсультов для работы с бумагами. У меня будет филиал в Британском Музее. Если хочешь, потом я возьму тебя к себе на работу.
Мне его предложение показалось весьма великодушным, но по некоторым причинам оно пока еще не привлекало меня. Я сухо спросил:
– Хотелось бы знать, о какой такой железнодорожной станции ты упоминал вчера вечером, говоря о том, что тебе, может быть, придется бежать. В спешке.
– Не пори чепуху. Я всегда действую в рамках закона. Но британцев ничуть не тронет, если полиция явится за мной и постарается перекрыть все шоссейные и железные дороги, а также водные пути. И разве они остановятся перед тем, чтобы упечь меня в лондонский Тауэр? Он, между прочим, находится как раз напротив Тули-стрит, на противоположном берегу реки.
– Да, и многие добрые ирландцы сидели там.
– Верно.
– И расстались там с жизнью.
– Точно. Я выпущу и стану рассылать серию брошюр, озаглавленную: «Как бежать из лондонского Тауэра». Три гинеи за полный курс вместе с кинжалами, револьверами и веревочными лестницами, предоставляемыми ученикам за весьма умеренную дополнительную цену.
– Да заткнись ты, – ответил я.
Когда я вечером вернулся из школы на Синг-стрит, дома никого не было, но записка, оставленная Анни, гласила, что мой обед стоит в духовке. Сразу после еды я яростно набросился на свое проклятое домашнее задание, так как намеревался провести остаток вечера в небольшой школе покера, открывшейся на дому у моего товарища Джека Маллоу. Привлекали ли меня карточные игры? Не знаю. Но сестра Джека – Пенелопа, которая во время перерывов приносила нам чашки чая и кексы, – определенно, да. Она была то, что называется красотка, с золотисто-каштановыми волосами, голубыми глазами и прекрасной улыбкой. И если быть честным до конца, я считал, что нравлюсь ей. Помню, как я был поражен мыслью, что она и Анни принадлежат одному и тому же полу. Анни была ужасным, хромым, тощим созданием. Правда, у нее было доброе сердце и она много трудилась. Мистер Коллопи был весьма привередлив в еде, и хотя одевался скорее как какой-то бродяга, мысль об общественных банях и прачечных приводила его в ужас. Пользоваться ими, считал он, – верный путь заполучить сифилис или тяжелую кожную болезнь. Поэтому Анни была вынуждена стирать его рубашки и другие вещи, хотя за своим целлулоидным воротничком он следил самостоятельно и мыл его горячей водой через день. Ей также приходилось смешивать для него различные лекарства, в состав которых непременно входила сера, хотя я никогда не слышал, какие болезни эти снадобья призваны были лечить или предотвращать. В последние полтора года, или около того, к ней обратились с просьбой принять на себя еще кое-какие функции, на что она согласилась достаточно охотно. Брат уже не вставал рано по утрам, чтобы идти в школу и частенько давал Анни немного денег, чтобы она приносила ему «сами знаете что» для поправки здоровья. Он нуждался в лекарстве, и бедной девушке приходилось незаметно выскальзывать из дому, чтобы принести ему стаканчик виски.
Мистер Коллопи вернулся около пяти часов, а вскоре после него появилась и Анни. Похоже, он пребывал в дурном расположении духа. Не сказав никому ни слова, он рухнул в кресло и стал читать газету. Брат пришел около шести, нагруженный несколькими книгами и маленькими пакетами. Он, естественно, заметил плохое настроение мистера Коллопи и не проронил ни слова. Чаепитие также прошло в молчании, которое приняло почти угрожающий характер. Я продолжал думать о Пенелопе. Чаепитие с ней выглядело бы совсем иначе. Это было бы совместное вкушение амброзии, неслыханной утонченности, за которым последовал бы милый разговор у огня, быть может с легким оттенком меланхолии. Легко ли, размышлял я, или же совершенно невозможно написать по-настоящему хорошее, берущее за душу стихотворение? Такое, что тронет ее сердце, расскажет ей о моей любви. Весьма вероятно, что человеку моего типа нечего и пытаться сделать что-либо в этом роде. В то время как моему брату можно было бы доверить просто и доступно изложить это искусство в ходе шести легких уроков по переписке. Конечно, я никогда не обсуждал с ним этот вопрос, поскольку его насмешки только вывели бы меня из себя.
Пенелопа? Я стал размышлять над этим именем. Я помнил, что Пенелопа была женой Улисса, и сколько бы распутников ни осаждало ее, пока законный муж пропадал на войне, она сохраняла ему верность. Они считали, что Пенелопа должна уступить их низким и неподобающим поползновениям. Она отвечала, что согласна, но только после того, как закончит свою пряжу. Каждую ночь ей приходилось расплетать то, что сплела за день, для того чтобы работа так и не была бы закончена. О чем свидетельствовало подобное поведение? О глубокой и чистой любви, конечно. Возможно, с изрядной долей хитрости и коварства. Интересно, обладает ли моя любимая Пенелопа обоими этими качествами? Ладно, я еще увижусь с ней сегодня вечером.
После того как мы кончили пить чай и Анни убрала со стола, мистер Коллопи возобновил чтение газеты, но через некоторое время отложил ее, выпрямился в кресле и пристально уставился на брата, дремавшего напротив, возле плиты.
– Я хотел бы сказать тебе пару слов, мистер-мой-дружочек, – неожиданно заявил он.
Брат тоже выпрямился.
– Ну, – сказал он, – я слушаю.
– Ты знаешь человека по имени сержант Дрисколл из DMP?
– Я не знаком ни с кем из полисменов. Стараюсь держаться от них подальше. Это весьма опасные типы, продвигающиеся по службе со скоростью, пропорциональной количеству людей, которым они доставили неприятности. И у них есть способ доставить самым уважаемым людям самые большие неприятности.
– Да что ты говоришь! И что это за способ?
– Лжесвидетельство. Они даже телеграфный столб заставят дать нужные показания. Все они – сыновья стервятников из глухой провинции.
– Я хотел сказать, что сержант Дрисколл из DMP...
– Настоящий дикарь из Керри, могу поручиться. Этот болван встает в шесть утра, чтобы приготовить тринадцать порций завтрака из картошки, может быть, с несколькими листьями капусты, соли и пахты, – еда не для белого человека. Завтрак для Него Самого, Ее Самой, девяти детей и трех свиней, причем для всех из одного котла. И этот стручок должен следить за законом и порядком в Дублине!
– Я говорю о сержанте Дрисколле из DMP. Он был здесь сегодня утром. Помоги мне Боже, но отвечать всю жизнь на вопросы полиции – это мой крест.
– Для таких случаев есть хорошее правило: не давайте никаких показаний. Не доставляйте им такого удовольствия. Скажите, что сначала должны переговорить со своим адвокатом, независимо от того, в чем вас обвиняют.
– Обвиняют меня ! Это касалось не меня. Он искал тебя. Он вел следствие. Может быть большой скандал, поверь моему слову.
– Искал меня ! Да что я сделал?
– Один молодой парень свалился в реку возле Айлендбридж, повредил голову и чуть не утонул. Его отправили в больницу. Сержант Дрисколл и его люди допросили этого парня и других молодых хулиганов, которые были вместе с ним. И те упомянули твое имя.
– Ничего не знаю ни о каких парнях с Айлендбридж.
– Тогда почему они назвали тебя? Полиции даже известен наш адрес. Сержант сказал, что к ним в руки попала записная книжка с этим адресом на обложке.
– Вы видели эту записную книжку?
– Нет.
– Это дело рук какого-то пройдохи, который не любит меня за какую-нибудь воображаемую обиду. Любителя доставлять неприятности. Этот город кишит ими. Я ужасно рад, что убираюсь отсюда. Лучше уж каждый день иметь дело с кровожадными и развращенными саксами.
– Я всегда знал, что у тебя найдется ответ на любой вопрос. Ты непробиваем.
– Я не желаю волноваться по поводу того, что скажет или подумает какое-нибудь отродье из городских трущоб или из деревни.
– Эти подростки, как утверждает сержант Дрисколл, экспериментировали с каким-то ужасно опасным приспособлением, своего рода смертельной машиной. Они натянули проволоку через реку Лиффи, прикрепив ее не то к деревьям, не то к фонарным столбам на другой стороне. А этот молодой идиот вставил ноги в пару специальных туфель или чего-то в этом роде. Что ты об этом думаешь?
– Ничего особенного, за исключением того, что все это напоминает какой-то цирк.
– Да, Танец Смерти в Императорском Театре на Рождество. Видит Бог, но мне никогда прежде не доводилось слышать о такой безрассудной, греховной и нелепой выходке. Единственные, кого я жалею, – это родители, несчастные страдающие родители, которые трудились, сдирая кожу до костей, вскормили и воспитали этих оболтусов и обрекли себя на голодную старость ради того, чтобы дать им образование. Хорошая порка, с утра до вечера, – вот что крайне необходимо этим поганцам.
– А как один из них очутился в воде?
– А как ты думаешь? Он прошел по проволоке до половины пути, затем запаниковал, растерялся и свалился в воду, ударившись головой о плывущий деревянный брус. И конечно же, никто из этих болванов не умел плавать. Слава Богу, что неподалеку оказался судебный пристав. Он услышал крики и вопли и поспешил на выручку. Но первым подоспел один безработный. Вдвоем они вытащили уже почти захлебнувшегося паренька, из реки и перевернули вверх ногами, чтобы вылить из него воду.
– Ну, и... – прервал его брат.
– Это просто рука Провидения, что эти люди оказались там. Гения эквилибристики отвезли в больницу на Джервис-стрит, и в этом нет ничего забавного. Тебя могли бы обвинить в непредумышленном убийстве.
– Повторяю, я не имею к этому никакого отношения. Я ничего не знаю. Мне эти факты не известны.
– По-моему, тебе придется присягнуть в этом.
– Я и присягну.
– И у тебя хватает бесстыдства и наглости сидеть здесь и обвинять многострадальную полицию в предвзятости?
– Но так оно и есть.
– Клянусь, будь я судьей, я бы знал, чьим показаниям можно верить в деле об Айлендбридж.
– Если бы меня обвинили в том, что я затеял эту глупую выходку, я бы не остановился ни перед чем, чтобы разоблачить низких негодяев, пытающихся бросить тень на мою репутацию.
– Да, я хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Одно вранье неизбежно повлечет за собой следующее, и так будет до тех пор, пока ты окончательно не увязнешь в ужасной лжи и лжесвидетельстве, так что судья или судебный секретарь, или кто-там-еще, будет вынужден прервать процесс и передать его материалы генеральному прокурору. И, будь уверен, мало тебе не покажется. Ты сможешь получить пять лет за лжесвидетельство и попытку запутать судебный процесс. А когда ты выйдешь, тебя снова привлекут по делу на Айлендбридж.
– Черт побери, я не собираюсь иметь дело с этими людьми.
– Вот как? Хорошо, тогда это сделаю я. Это мой дом.
– Вы же знаете, я очень скоро покину его.
– Сержант Дрисколл сказал, что ты должен явиться на Колледж-стрит для дачи показаний.
– Я не пойду на Колледж-стрит. Сержант Дрисколл может убираться к черту.
– Прекрати употреблять в моем доме бранные слова, или ты покинешь его раньше, чем собирался. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что мне доставит удовольствие отвечать перед полицией за низменные и презренные махинации, с помощью которых ты пытался обманывать простодушных юнцов.
– Какая чепуха!
– Да, и грабить их, отнимать у них деньги, которые они не заработали, а тянули из кошельков своих многострадальных родителей и опекунов.
– Говорю вам, я не знаю никаких простодушных молодых людей в Айлендбридж. Все те молодые люди, с которыми я знаком, отнюдь не простодушны.
– Твой язык – один из самых подлых и лживых во всей Ирландии – это проверенный факт. Ты не что иное, как презренный бродяга. Я достоин осуждения за то, как воспитал тебя. Может быть, Бог меня простит.
– Почему вы не считаете достойными осуждения этих стервятников, святых христианских братьев? Отошедших от Бога христианских братьев?
– Я неоднократно просил тебя не осквернять мою кухню трусливым поношением твоих преданных своему делу, высоконравственных христианских учителей.
– А я слышал, что брат Граппи собирается сложить с себя сан и жениться.
– Послушай меня! – возопил мистер Коллопи. – Ты еще не настолько взрослый, чтобы тебе нельзя было прописать березовой каши. Помни это. Хорошая порка порой творит чудеса.
Определенно, он очень сильно разозлился. Брат презрительно пожал плечами, но, к счастью, в этот момент во входную дверь постучали. Это был мистер Рафферти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14