А я отвечал, что мой отец вел дела по старинке и это приносило кое-какой доход, но, конечно, если теперь наша пивная приносит лишь убытки, то ее следует прикрыть. Тогда Дивни заявлял, что сдать лицензию на право держать питейное заведение — дело нехитрое, но вот получить ее снова совсем непросто, поэтому надо все весьма серьезно обдумать, и спешить вообще не стоит.
Приблизительно в те времена, когда мы все это обсуждали — а мне уже было под тридцать, — о нас с Дивни стали говорить как о закадычных друзьях, хотя откуда взялось такое мнение — не совсем ясно, так как я почти никуда не выходил из дому. А сидел я дома потому, что был занят своей работой и у меня почти не оставалось времени ни на что другое; к тому же с моей деревянной ногой не очень-то и погуляешь. Но говорили-то в общем правильно: все так повернулось, что мы с Дивни не расставались ни на минуту ни днем, ни, представьте себе, ночью. Весь день я торчал вместе с ним на ферме, а вечером сидел на старом стуле, на котором сиживал мой отец, под масляной лампой, в уголке пивной, и пытался работать в шуме и галдеже, который становился особенно громким после того, как посетители вступали в схватку с «Борцом». По воскресеньям, если Дивни шел в гости к соседям, я отправлялся и возвращался вместе с ним, и никогда не бывало, чтобы я уходил куда-нибудь или возвращался после него. Если он уезжал в город, чтобы заказать черного пива или семенного картофеля или чтобы, как он говорил, «повидаться с некоей особой», я катил позади него на своем велосипеде. Я перетащил свою постель к нему в комнату и старался заснуть лишь после того, как он погружался в сон, и проснуться по крайней мере за час до того, как он начинал ворочаться перед пробуждением. Но однажды моя бдительность едва не дала сбой. Помню, проснулся я среди ночи — что-то меня разбудило. Было еще совершенно темно, но по звукам, которые до меня доносились, я определил, что Дивни, не зажигая света, тихонько одевается. Я спросил его, куда это он собирается идти на ночь глядя, а он ответил, что ему не спится и что, возможно, прогулка пойдет ему на пользу. Я тут же заявил, что тоже мучаюсь от бессонницы, и мы вышли из дому вдвоем. Ночь оказалась очень холодной и дождливой. Худшей погоды для прогулки нельзя себе и представить, да еще ночью. Когда мы вернулись домой, промокшие до нитки и страшно продрогшие, я возьми и скажи, что глупо спать в разных кроватях в такую отвратительную погоду, и залез к нему в постель. Он тогда ничего не сказал, и после того случая я спал рядом с ним в его постели. И потом тоже он по этому поводу ничего не говорил. Мы продолжали дружелюбно относиться друг к другу, но ситуация была, конечно, весьма странной, и ни мне, ни ему все это не нравилось. Соседи быстренько подметили, что мы стали совершенно неразлучны. Так продолжалось три года, мы все время были вместе, и все говорили, что в Ирландии не сыщешь двух более настоящих христиан, чем я и Дивни. Говорили, что дружба — это замечательно и что мы с Дивни являли собой наиблагороднейший пример содружества всех времен и народов. Если какие-либо люди ссорились, ругались или спорили, не соглашаясь друг с другом, их тут же стыдили и говорили, что следует брать пример с меня и Дивни. Если бы Дивни появился где-нибудь или когда-нибудь без меня, это бы страшно всех изумило. И нет ничего странного в том, что вряд ли бывали еще люди, которые до такой степени не могли терпеть друг друга, как мы с Дивни, и при этом были бы так вежливы друг с другом и проявляли бы такое внешнее дружелюбие по отношению друг к другу.
А теперь я должен вернуться в своем рассказе на несколько лет назад, чтобы пояснить, как же так получилось, что мы столь сильно невзлюбили друг друга. Той «некоей особой», которую раз в месяц навешал Дивни, была девица по имени Пегин Миерс. К тому времени я завершил создание полного и точного «Указателя к произведениям де Селби», где были представлены мнения всех комментаторов, труды которых удалось разыскать, по каждому аспекту творчества великого ученого. Соответственно у каждого из нас в голове роилось множество волнующих мыслей и предвкушений — правда, несколько разного свойства. Однажды Дивни сказал мне:
— Ты вот написал могучую книгу, в этом нет у меня сомнения.
— Она полезна, — скромно признал я, — и очень нужна.
И в самом деле, в ней было много совершенно нового и такого, что доказывало: множество широко распространенных представлений о де Селби и его теориях являлись в корне неверными и проистекали от неверного прочтения его произведений.
— И что, твоя книга может сделать твое имя известным на весь мир? И ты можешь стать обладателем золотых гор, продавая права на ее издание?
— Может быть и так.
— А чего же тогда ты ее не выпускаешь?
Я пояснил, что для того, чтобы «выпустить» такую книгу, как моя, требуются деньги на ее издание; если ты уже известный автор и имеешь хорошую репутацию, то издательства сами выпускают твои книги, не требуя с тебя денег на их издание. Он поглядел на меня сочувственно, что было для него совсем необычно, и вздохнул.
— Да, с деньжатами нынче туговато, взять негде, — изрек Дивни, — питейное дело на ладан дышит, земля совсем выхолощена, урожаев не дает, а все почему? Потому что нет искусственного навоза, его не достать ни за какие деньги. А отчего так? А все от козней жидов и масонов.
Я знал, что с удобрениями дело обстоит совсем не так, как представлял его мне Дивни — он как-то раз уже признавался мне, что просто не хочет возиться с ними. Помолчав, он добавил:
— Надо подумать, как раздобыть денежки для твоей книжки, да и мне самому деньги не помешают. Разве можно так долго заставлять девушку ждать? Так можно дождаться до того, что она станет старой девой и ждать больше уж будет нечего.
Я не спросил его, собирается ли он привести жену — если он действительно женится — в «наш» дом, но если бы он и в самом деле вознамерился это сделать и мне не удалось бы отговорить его, то мне самому пришлось бы уйти из дому. С другой стороны, если бы он после женитьбы ушел сам, то я, наверное, был бы даже весьма и весьма этому рад.
Миновало несколько дней, прежде чем мы снова заговорили о деньгах. И вдруг, во время очередной нашей беседы, он сказал:
— А как насчет того, чтоб старого Мэтерса, ну вроде как?..
— А причем тут Мэтерс?
Я никогда не видел этого старика, но много слышал о нем. Он долгих пятьдесят лет занимался торговлей скотом, а теперь оставил дела и жил преспокойно в своем большом доме. Точнее, он не совсем оставил дела, он просто вел их через агентов. Поговаривали, что каждый раз, когда он отправляется, ковыляя на своих старых ногах, в деревню, то тащит с собой не менее трех тысяч фунтов, которые аккуратно помещает в банке. Хотя я очень мало разбирался в общепринятых правилах приличия, даже я счел бы совершенно непозволительным обращаться к Мэтерсу с просьбой одолжить нам денег.
— У него денег невпроворот, — сказал Дивни.
— Как-то негоже нам просить милостыню.
— Нет, негоже, — согласился Дивни.
А он в какой-то степени не лишен чувства собственного достоинства, подумалось мне. И в тот раз мы больше о Мэтерсе не говорили. Но потом Дивни взял в привычку в каждой беседе, о чем бы ни шла речь, упоминать, как бы между прочим и совсем ни к месту, о том, что нам, дескать, нужны деньги, и о том, сколько дурных денег таскает с собой старый Мэтерс в своем «черном ящичке». Иногда Дивни поносил Мэтерса, обвинял его в том, что тот состоит в заговоре вместе с производителями искусственного навоза, или в том, что Мэтерс нечист на руку и ведет дела нечестно, а значит, денежки его вроде как неправедные. Однажды Дивни заговорил о «социальной справедливости», но видно было, что он совершенно неправильно понимает, что же это такое — «социальная справедливость».
Трудно сказать, как и когда мне стало ясно, что Дивни вовсе не намеревался просить денег у Мэтерса ни как милостыню, ни в виде одолжения, а просто хотел ограбить старика. Не могу также вспомнить и того, сколько времени прошло, прежде чем я наконец осознал, что Дивни хочет не только ограбить Мэтерса, но и убить его: ведь мертвый Мэтерс не сможет дать показаний, и опознать грабителя будет невозможно. Знаю наверняка лишь то, что не ранее чем через полгода я начал воспринимать обсуждение этого страшного плана как естественную часть наших бесед. Потом прошло еще три месяца, прежде чем я заставил себя окончательно согласиться с этим предложением, и еще три месяца, прежде чем я сумел открыто признаться, что все мои сомнения и опасения отброшены. Не буду рассказывать о том, какие Дивни применял уловки и хитрости, чтобы вынудить или подтолкнуть меня принять его план. Достаточно будет сказать, что он прочитал мой «Указатель к произведениям Де Селби» (или притворился, что прочитал) и потом обсуждал со мной проблему ответственности, которую берет на себя человек, отказывающийся по нелепой прихоти опубликовать «Указатель» и тем самым явить его миру.
Мэтерс жил один. Дивни точно разузнал, когда, каким вечером и на каком пустынном участке дороги мы могли бы встретить старика и отобрать его заветный сундучок с деньгами. Случилось это глубокой зимой. Когда мы сели за ужин и стали обсуждать предстоящее дело, день уже угасал. Дивни предложил взять с собой лопаты и привязать их на видном месте к нашим велосипедам — те, кто увидит нас на дороге, будут думать, что мы отправились за кроликами, а лопаты нам нужны для того, чтобы откапывать их норы. Дивни заявил, что берет с собой свой тяжеленный насос, сделанный из железной трубы, «на тот случай, если будет небольшой прокол» в какой-нибудь шине и придется ее поддувать.
О том, как было совершено убийство, многого не скажешь. Быстро темнело, облачность была низкая, да еще, словно сговорясь с нами, опустился гадкий туман, укрывший все вокруг так, что в нескольких шагах ничего не было видно. Мы спрятали велосипеды у дороги и стали ждать. Дорога была мокрая, стояла полная тишина, было лишь слышно, как с деревьев на землю падают капли. Я стоял, опершись на свою лопату, и чувствовал себя очень несчастным. Дивни находился рядом — насос под мышкой, трубка во рту, — и попыхивал ею с довольным видом. Старый Мэтерс появился совершенно неожиданно, вынырнув из мглы и тумана. Поначалу я его толком и рассмотреть не мог, различил лишь бледное пятно лица — казалось, в нем нет ни кровинки, — торчащее над воротником его спускающегося до пят, длинного пальто. Дивни, едва завидев Мэтерса, шагнул ему навстречу и, показывая куда-то на дорогу, спросил:
— Вот то, случайно, не ваш сверточек будет?
Старик повернул голову в том направлении, куда показывал Дивни, и тут же получил сильнейший удар по затылку железным насосом. Этот страшный удар сшиб Мэтерса с ног, сломав ему, наверное, шейные позвонки. Старик растянулся в грязи, но не вскрикнул, а почему-то тихо произнес, словно беседуя с кем-то: «Мне наплевать на капусту» или «Мне наливать — у меня пусто», — я не совсем расслышал. Сказал и замер, а я по-идиотски продолжал стоять у дороги, опираясь на свою лопату. Дивни хищно подскочил к лежащему старику, наклонился, пошарил в карманах пальто и выпрямился. В руках у него был черный ящичек, в котором обычно в те времена хранили деньги. Он помахал им в воздухе и заорал:
— Эй, ну проснись же и кончай его! Лопатой его, лопатой!
Я, как кукла, сделал несколько шагов, широко замахнулся лопатой и рубанул что есть силы с плеча. Удар пришелся по торчащему над воротником пальто подбородку. Я почувствовал — и почти что услышал, — как проламываются кости, словно с хрустом поддается толстая пустая скорлупа. Не знаю, сколько раз я ударил старика лопатой, помню только, что остановился лишь тогда, когда почувствовал изнеможение.
Я отбросил лопату в сторону и поглядел по сторонам. Но Дивни я не увидел. Я тихо позвал его, но ответа не получил. Пройдя по дороге несколько шагов, я снова окликнул Дивни. Ответа не было. Тогда я перепрыгнул через сточную канаву, шедшую вдоль дороги, и взобрался на невысокий земляной вал, тянувшийся вдоль нее. Я вглядывался в сгущающуюся тьму и туман, но никого не видел. Я снова позвал Дивни, но громко кричать я боялся, — снова ни слова в ответ. Дивни исчез. Он удрал с ящичком с деньгами и оставил меня одного с мертвецом и с лопатой! А бедная лопата, брошенная в жидкую грязь, уже, наверное, подкрашивала ее в красноватый цвет.
Сердце мое болезненно трепыхнулось, и мороз по коже пробежал от страха. Если бы кто-нибудь появился на дороге в ту минуту, не избежать мне виселицы. Даже если бы Дивни оставался рядом со мной, и это не спасло бы меня. Я весь застыл от ужаса и долго простоял так, без движения, глядя на то, страшное, что в длинном черном пальто измятой, скомканной кучей валялось в грязи.
Глубокую яму, аккуратно сохранив дерн с травой, мы с Дивни выкопали в поле недалеко от дороги лишь только заявились на место ожидания. Вспомнив об этом, я в панике бросился к телу и, ухватившись за совсем уже промокшее пальто, потащил убитого прочь с дороги. С величайшим трудом я перетащил его через канаву и подтащил к вырытой нами яме. Кое-как затолкав туда тело, я побежал за лопатой и, вернувшись, стал бешено, словно сослепу, засыпать и заваливать яму вырытой землей.
Когда яма была уже почти засыпана, я услышал чавкающие шаги. Оглянувшись в великом смятении, я увидел силуэт человека, по которому тут же безошибочно признал Дивни. Он осторожно перелез через канаву и направился по полю ко мне. Когда Дивни подошел, я, не говоря ни слова, показал лопатой на полузасыпанную могилу. Дивни, не проронив ни звука, повернулся и отправился в ту сторону, где лежали наши велосипеды. Вернулся он со своей лопатой и стал методично забрасывать яму землей. Я делал то же самое. Когда все было завершено, мы постарались уничтожить следы, свидетельствующие о происшедшем. Потом мы вычистили ботинки травой, привязали лопаты к велосипедам и отправились домой пешком, катя велосипеды рядом с собой. По дороге нам встретились несколько человек и пожелали доброго вечера. Я уверен, что нас приняли за уставших работников, возвращавшихся домой после тяжелого трудового дня. И они не очень ошиблись. По пути домой я спросил Дивни:
— А куда ты подевался, сразу после того как, ну, это?..
— Занимался одним неотложным делом, — ответил Дивни.
Я решил, что он имеет в виду одно, всем хорошо известное дело, без которого ни одному человеку не обойтись, и поэтому сказал:
— Ты мог бы и потерпеть и сделать это потом.
— Я делал совсем не то, что ты думаешь, — буркнул Дивни.
— А ящичек у тебя?
На этот раз он повернул голову ко мне, скорчил рожу и приложил палец к губам.
— Тихо, не так громко, — прошептал Дивни. — Он в надежном месте.
— В каком?
Но Дивни ответил лишь шипением и еще сильнее прижал палец к губам. Всем этим он давал мне понять, что упоминать о ящичке, даже шепотом, было с моей стороны невероятной глупостью и неосторожностью.
Когда мы пришли домой, он тут же отправился без всякого зазрения совести лишить меня моей доли денег убитого Мэтерса. Я прекрасно понимал и то, что нет совершенно никакой необходимости ждать, пока «все уляжется», потому что исчезновение старика никого особенно не удивило. В округе говорили, что Мэтерс был человеком со странностями и вообще весьма неприятной, скаредной личностью и что вполне в его духе было уехать куда-то, никому ничего об этом не сообщив и не оставив адреса.
Я, кажется, уже упоминал о том, что мы оказались в положении, когда нам приходилось пребывать в постоянной, так сказать, физической близости, и положение это становилось все более невыносимым. Я надеялся, что навязывая ему свое постоянное и слишком близкое присутствие, заставлю его сдаться, но на всякий случай всюду и всегда носил с собой маленький пистолет. Однажды в воскресенье мы сидели в кухне — кстати, оба с одной и той же стороны камина, — Дивни вынул трубку изо рта и, повернувшись ко мне, сказал:
— Знаешь, а все уже улеглось.
В ответ я только крякнул.
— Ты понял, что я имею в виду?
— Ну, никакого особенного шума никто и не поднимал, — бросил я довольно сухо.
Дивни взглянул на меня, как обычно, с начальственным и надменным видом:
— Я в этих делах разбираюсь и могу тебе сказать, что ежели поспешишь — бах, сразу и влипнешь. Тут никакая осторожность не помешает, но теперь я знаю наверняка, что все успокоилось, так что можно действовать без риска.
— Я рад, что ты так считаешь.
— Грядут отличные времена. Завтра я отправлюсь за ящичком, и денежки мы поделим вот прямо тут, на этом столе.
— Мы отправимся за ящичком вместе, — сказал я, особенно выделив первое слово.
Он одарил меня долгим обиженным взглядом и печально спросил, неужели я ему не доверяю? А я ответил, что раз мы вдвоем начинали это дело, то вдвоем должны его и закончить.
— Ну, ладно, — пробурчал он раздраженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31