Первый раз в жизни со мной случилось, что я ничего не могу понять! (Садится.)
Рина (Новаковичу). Разве ты ничего не узнал поподробнее?
Новакович. Ну, узнал; говорят, он не умирал.
Спасое. Ну, конечно, теперь он будет отрицать!
Новакович. Он остановился в «Эксцельзиоре».
Спасое. Какой это участок?
Новакович. В гостинице «Эксцельзиор». Это все, что я узнал. (Вспомнил.) Ах, да, вот еще что! Он расспрашивал у Радича, где я живу, и сказал, что обязательно посетит меня.
Анта. Вас?
Новакович. Меня или… может быть, мою жену.
Рина (в страхе). Меня? Почему меня?
Анта. Да вы же для него самый близкий человек.
Рина. Я?
Анта. Ну да, вы же теперь, в сущности, его жена.
Рина (подбегает к Новаковичу и крепко обнимает его). Милан, неужели то, что говорит этот господин, правда?
Новакович (растерянно) . Я не знаю! (Анте.) На основании чего вы так говорите?
Анта. На основании Саветы Томич.
Спасое. Вот те на! Какая-то еще Савета Томич?
Анта. Да та, что вышла замуж, думая, будто она вдова, а когда вернулся первый муж, суд переселил ее по долгу службы, без проездных и квартирных, из второго брака в первый.
Рина (взволнованно, Новаковичу). Неужели это возможно?
Анта. Говорят, по закону так.
Новакович (желая утешить Рину). Я не верю, чтобы закон служил насилию, а это было бы насилием!
Рина (обнимая Милана). Я не хочу расставаться!
Новакович. Успокойся, Рина! Нет закона, разрушающего счастливые браки!
Спасое (размышляет, слушая их разговор). Все, что вы говорите, все второстепенно, абсолютно второстепенно. Главный и основной вопрос: как может человек, которого мы три года тому назад честно и от всего сердца похоронили, как он может и на основании чего?…
XV
Любомир, те же.
Любомир (несет несколько номеров разных газет. Он бледен и очень растерян). Что же это, что же это такое, бога ради?! (Вспомнил.) Пардон, сударыня! (Подходит к Рине и целует ей руку. Обращается к остальным.) Что же это?
Рина. Вам плохо?
Анта (звонит). У вас не больное сердце?
Входит Анна.
(Анне.) Стакан воды!
Анна уходит.
Любомир (усталый и обессиленный, опускается в кресло). Ничего, ничего, мне лучше, ничего! Что же это, что же это такое!
Новакович. Кто вам сказал?
Любомир. Кто? (Протягивает ему газеты.) Да вот, полны газеты.
Все (в один голос). Газеты?
Набрасываются на газеты, расхватывают их, и каждый читает.
Анта. Ух, какие крупные заголовки!
Спасое (читает заголовок). Вы только послушайте: «Мертвые подымаются».
Анта (читает). «А придет судный день, мертвые восстанут из гробов».
Новакович (читает). «На участке семнадцать могила тридцать девять открылась и мертвец встал».
Любомир (читает). «Мертвые встают, мертвые говорят!».
Анна приносит стакан воды. Любомир берет и пьет.
Спасое. Не нахожу это настолько интересным, чтобы ему уделять такое внимание в газетах.
Любомир. Можете себе представить, каково мне было, когда я узнал на улице эту потрясающую новость! До того я и понятия не имел. Дожидаюсь на остановке трамвая, стою, развернул газету, и вдруг мое внимание привлек броский заголовок: «Мертвые встают, мертвые говорят!» Прочитал первые строки, и сразу же меня в пот ударило!
Рина. Точно так же и я.
Любомир. На лбу выступил пот, руки похолодели, в глазах помутилось, и я прислонился к стене.
Спасое (взяв его под руку, отводит в сторону; тихо). Не понимаю, зять, почему это тебя так волнует? Понимаю еще всех остальных, но тебя?… Какие у тебя могли быть дела с покойным Маричем?
Любомир (все еще нервничает и волнуется). Сейчас не до того. Об этом потом.
Спасое. Должно быть, какая-нибудь крупная сумма?
Любомир. Да, что-то вроде этого!
Новакович (все еще погружен в чтение газеты). Э-э! Вот и точное описание, как все произошло. Целое интервью!
Все (подходят к Новаковичу). Читайте, читайте!
Любомир, подавленный, отходит, но все же следит за чтением.
Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, было ли все это предварительно задумано и проведено по определенному плану, господин Марич решительно ответил, что никакого умысла здесь не было. Он так объясняет случившееся: «Со мной произошел роковой случай: жена жестоко меня обманула, и я очень сильно переживал. Хотя я и разочаровался в ней, я все же любил эту женщину, и потому в то время, когда я очень страдал…».
Рина. Прошу тебя, опусти эти банальности!
Новакович. «Я был страшно возбужден и не знал что делать».
Анта (Рине). У него сердце не больное?
Спасое. Да не перебивайте! Читайте, прошу вас!
Новакович (читает). «Когда я уже готов был принять окончательное решение, я испугался самого себя: подумал, что в таком состоянии могу принять слишком поспешное решение, из-за которого впоследствии придется раскаиваться. Тогда мне пришло в голову бежать, удалиться из среды, казавшейся мне отвратительным соучастником, уединиться, собраться с мыслями и только тогда решить, что предпринять. Я решил уехать, никому не сказав, куда. В действительности я тогда и сам точно этого не знал: поехал куда глаза глядят. Когда кондуктор спросил у меня билет, его у меня не оказалось. А когда он задал вопрос, куда я еду, я не мог ему ответить. Наконец, я решился ехать в Вену, там, подумал я, мне будет лучше всего, так как с Веной я больше всего знаком!»
Анта. Все совершенно понятно! И если бы он возвратился через два-три дня, все было бы в порядке!
Спасое. Да не перебивайте же, ради бога! (Новаковичу.) Прошу вас, читайте дальше!
Новакович (читает). «В Вене я поселился в одной из гостиниц вблизи университета и два-три дня сидел в одиночестве, занятый своими мыслями. На четвертый день я отправился в Кертнер в надежде встретить кого-нибудь в тех кафе, куда заходят наши. И никого не нашел, но зато в одном кафе увидел белградские газеты. Я взял последний номер одной из газет, развернул и удивился, увидев свой портрет. Уже из заголовков я узнал, что я покончил с собой – утопился в Дунае, и прочитал много подробностей о своем «самоубийстве». Сначала я смеялся, а затем мне пришло в голову: «Ведь это, может быть, самый удачный выход из создавшегося положения: считаться мертвым, а быть живым!».
Спасое. Он это считает самым удачным выходом из положения! Большое ему спасибо!
Анта. Но это он со своей точки зрения.
Спасое. Конечно, со своей! Но и у нас имеется своя точка зрения. (Новаковичу.) Читайте, прошу вас, дальше!
Новакович (читает дальше). «И я решился, пусть, будет так. Но ввиду того, что Вена неподходящее место для этого – здесь каждую минуту можно встретить знакомого, – то с первым же поездом я отправился в Германию, в Гамбург. Там я удачно устроился на работу на одной из фабрик в окрестностях Гамбурга, где и провел целых три года незамеченным, так как за пределы предместья никуда не выходил».
Спасое. И спрашивается, зачем же человек оставил такую удачную службу? Остался бы там, – и все было бы в порядке.
Анта. Может быть, он хотел взглянуть на свое имущество.
Спасое. А может быть, хотел получить долги, которые ему не возвратили.
Рина (нервно). Я не могу, я никак не могу прийти в себя и успокоиться!
Спасое. Ну хорошо, тогда кого же мы похоронили?
Новакович. Он отвечает и на этот вопрос.
Спасое. Что же он говорит?
Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, кто же мог быть тот утопленник, на котором оказалась его одежда и у которого были найдены его документы, господин Марич ответил: «Думаю, это был бывший надсмотрщик на моей стройке, – русский эмигрант Алеша».
Спасое. Алеша?!
Новакович (продолжает читать). «В тот день, когда я собирался уезжать, Алеша сообщил мне о своем намерении покончить жизнь самоубийством и твердо сказал, что бросится в Дунай. На нем был мой старый костюм, и при себе он имел мои документы. Только он и мог быть этим самоубийцей».
Спасое. Алеша?
Анта. Значит, ты возложил венок на могилу Алеши?
Любомир (в отчаянии). Вот теперь мы знаем всё. Как видите, положение отчаянное!
Спасое. Конечно, отчаянное!
Любомир. В такой момент и в таком волнении мы даже не в состоянии предусмотреть все последствия…
Анта. Ну, конечно, не в состоянии. (Новаковичу.) Вот, например, вы остались бы вне брака.
Рина (крепко обнимает Милана). Ах нет, только не это!
Анта (к Спасое). А ты остался бы без наследства.
Спасое. А ты отправился бы на год на каторгу.
Ант а. Опять! Я же тебе сказал, что я к этому слову чувствителен.
Спасое. Знаешь, я только хотел изложить все последствия. Но есть одно, и самое тяжелое: это господин Джурич. Что скажет обо всем этом господин Джурич?
Новакович. Человек, вложивший весь свой опыт, весь свой авторитет и связи в то огромное предприятие, в которое мы вложили лишь капитал и знания, – что скажет он? Ведь если согласиться с таким положением вещей, то есть если признать, что Марич жив, – все наше предприятие рухнет до самого основания.
Анта. Это еще не самое страшное!
Спасое. Не самое страшное? То есть как не самое страшное? Ты когда-нибудь слышал о большой финансово-промышленной компании, акционерном обществе «Иллирия»?
Анта. Да, слышал, знаю!
Спасое. Это, сударь, компания, которая берет у государства концессию на осушение всех болот, участков, затопляемых водой, озер и вообще всех заболоченных пространств в нашей стране. Это большая, двенадцатилетняя работа, предусматривающая сооружение крупных технических объектов: не менее десяти больших железных мостов, около ста бетонных и множество туннелей и сооружений для пропуска паводковых вод. Это нечто грандиозное, понимаешь!
Анта. Я не вижу только, какая здесь связь?
Спасое. Какая связь? Мы в это вложили всё, всё, что имели: господин Новакович на различные гербовые сборы и предварительные расходы – на составление смет и прочее – внес около полмиллиона динаров наличными. Господин Протич, мой будущий зять, а пока жених моей дочери, избран техническим директором всего предприятия. Да, сударь, и избран не потому, что он мой зять, а как специалист. Два года тому назад мой зять напечатал свой большой научный труд «Мелиорация местности». Этот труд явился необычайной сенсацией. На основании труда он был выбран экстраординарным профессором университета, потому что это не просто научный труд, имеющий обычную ценность, а научная революция в области гидротехники, по тем новым методам ведения работ, которые в нем изложены.
Анта (с восхищением). Как это ты так учено говоришь?
Спасое. Я все это зазубрил, выучил наизусть, чтобы уметь сказать об этом предмете.
Любомир (к Спасое). Прошу вас, отец, поговорите о чем-нибудь другом, не надо больше об этом.
Спасое. Я хотел ему объяснить.
Анта. А какое отношение все это имеет к тебе?
Спасое. Прежде всего у этой крупной промышленно-финансовой компании нет основного капитала. Весь капитал, на котором основано это предприятие, заключается в том, что его главный директор господин Джурич – брат министра.
Анта. А Шварц и Розендольф?
Спасое. Шварц и Розендольф – обыкновенные торговые агенты: один – агент какой-то фабрики автомобильных покрышек, другой – фабрики расчесок и тому подобных целлулоидных изделий. Ты скажешь: «Зачем мы вовлекли их в предприятие, если они обыкновенные агенты?» А потому, сударь, что нашей стране, нашим банкам и нашему торговому миру не импонирует предприятие, в котором не было бы какого-нибудь Шварца или Розендольфа. А самое главное, они у нас числятся не просто агентами, мы объявили их представителями крупных иностранных капиталов: Шварц считается представителем бельгийских, а Розендольф – англо-саксонских капиталов. Впрочем, нам капитал и не нужен; когда мы получим концессию, мы, по всей вероятности, ее продадим. Но что нам было необходимо, так это предварительные расходы и залог. Предварительные расходы взял на себя господин Новакович, а под залог я отдал свой трехэтажный дом на Теразии.
Анта. Так ведь ты дал этот дом в приданое дочери?
Спасое. Да, но временно отдаю его под залог. Ну, теперь ты понимаешь наше положение? И представь, после всего этого появляется какой-то покойник, проглатывает этот залог, проглатывает все предприятие «Иллирия»! Можно ли это допустить, скажите, пожалуйста? Можно ли допустить!
Новакович (нервно). Поэтому-то мы и говорим об этом, а не об «Иллирии».
Спасое. О чем?
Рина. О нем, о покойнике. Он может прийти каждую минуту. Каждый раз, как открываются двери, я вздрагиваю.
Спасое (нервничает, но берет себя в руки). Ну… и пусть приходит…
Новакович. Да, но вопрос, как нам вести себя по отношению к нему?
Спасое. Как? Очень просто! Мы не можем признать его живым: это было бы против наших интересов. Следовательно, мы должны относиться к нему как к покойнику.
Анта. Как ты себе это представляешь? Что ж, когда он появится, нам перекреститься?
Спасое. Можешь и перекреститься, а что касается меня, я буду считать, что его не существует. Если он придет, я буду считать, что он не пришел, если он со мной поздоровается, я ему не отвечу. Не могу же я здороваться с покойником?! Нет уж, спасибо!
Анта. А если он заговорит?
Спасое. Буду молчать.
Рина. Я отвернусь; не желаю его видеть.
Спасое. Может быть, вы думаете, я желаю?
Новакович. Значит, вы думаете, лучше всего его не замечать, совсем не замечать?
Спасое. Да, как будто его и не существует.
Все одобряют.
XVI
Анна, те же.
Анна приносит визитную карточку и передает ее Новаковичу.
Все (с ужасом). Он?
Новакович. Он!
Все взволнованы и тупо смотрят друг на друга.
Новакович (в раздумье вертит в руке карточку, потом решается). Пусть войдет!
Анна уходит.
Спасое (некоторое время колеблется, затем решительно). Для меня он не существует.
Все. И для нас.
Все принимают различные позы. Спасое скрещивает руки на животе и смотрит в потолок; Рина прячется за спиной Новаковича; Любомир садится в глубокое кресло и закрывает глаза; Анта вытаскивает из кармана носовой платок, подносит его к носу, начинает сморкаться и остается в таком положении.
XVII
Марич, те же.
Марич (входит и окидывает всех взглядом). Добрый день!
Никто ему не отвечает, никто не поворачивает головы. Все остаются в прежних позах. Довольно продолжительная пауза.
(Еще раз оглядывает всех и наконец повторяет.) Добрый день!
Спасое (не поворачиваясь, продолжает упрямо смотреть в потолок). Слышали!
Марич. Я думал… я ожидал…
Спасое (забывшись). Что, какого черта вы ожидали! Вы, вероятно, думали, что мы упадем в обморок, когда вы появитесь?
Марич. Нет, дорогой наследник! Но я думал, что вы встретите меня с радостью, с какой обычно встречают в семье в таких исключительных и необыкновенных случаях. Я же воскрес из мертвых.
Спасое. Это ваше дело!
Марич. Не только мое, но и моей родни. Разве жена, супруга, не обрадуется возвращению мужа, которого считали мертвым?
Рина смущается и прячется за Новаковича.
(К Спасое.) Или вы, например, как ближайший родственник? Говорят, на суде вы доказали, что вы мой ближайший родственник? (Вынимает из кармана извещение о своей смерти.) Вижу, вы и на извещении о смерти подписались, как убитый горем родственник. Такой близкий родственник, как вы, должен был бы обрадоваться!
Спасое (смущенно). Должен бы, не говорю, что не должен, но я не могу позволить, чтобы вы играли моими чувствами. То вам взбредет в голову умереть – и я должен плакать, то ожить – и я должен радоваться. Так вы можете продолжать до бесконечности, и тогда, не правда ли, мне ничего другого не останется, как то плакать, то смеяться!
Марич (посмотрев вокруг). А потом и эти, остальные господа, мой друг и компаньон, например?
Новакович. Мы, сударь, расстались еще при вашей жизни!
Марич. Да, да! Или господин Анта, родственник моей жены? Но оставим его.
Анта. Правильно, оставим меня.
Марич. Но мой молодой друг, господин Протич, к которому я питал столько любви и доверия и которому я…
Любомир (убитый, подходит к нему). Я прошу вас, разрешите поговорить с вами об этом наедине.
Марич. Пожалуйста! Может быть, и вы, господин Анта, желаете поговорить со мной наедине?
Анта. Вы же сказали, что меня минуете.
Марич. Или, может быть, моя супруга?
Рина (вздрагивает, как от укола, переживает и наконец хрипло шепчет). Извольте обратиться к моему супругу!
Новакович. Сударь, ваша бывшая жена совершенно законно вышла за меня замуж, и мы теперь живем очень счастливо. Не понимаю, на основании чего, собственно, вы выделяете мою жену, и какое вы имеете право к ней так обращаться?
Марич. На основании того, что я жив.
Спасое. Это, сударь, еще требуется доказать!
Так нельзя: придет кто-либо и скажет – я жив. Следствием установлено, что вы покончили самоубийством и, следовательно, вы мертвы! Вы мертвы перед законом и метрвы для нас всех. Мы вас похоронили, причем похоронили торжественно. Я шел с вашей женой за гробом, мой зять произнес речь, моя дочь шесть недель носила траур, а я возложил вам на могилу большой венок. Чего же вы еще хотите? И чего еще большего вы хотите?
Марич. Я очень благодарен за такое внимание!
Спасое. Отслужили по вас панихиду в сороковой день и помянули в годовщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Рина (Новаковичу). Разве ты ничего не узнал поподробнее?
Новакович. Ну, узнал; говорят, он не умирал.
Спасое. Ну, конечно, теперь он будет отрицать!
Новакович. Он остановился в «Эксцельзиоре».
Спасое. Какой это участок?
Новакович. В гостинице «Эксцельзиор». Это все, что я узнал. (Вспомнил.) Ах, да, вот еще что! Он расспрашивал у Радича, где я живу, и сказал, что обязательно посетит меня.
Анта. Вас?
Новакович. Меня или… может быть, мою жену.
Рина (в страхе). Меня? Почему меня?
Анта. Да вы же для него самый близкий человек.
Рина. Я?
Анта. Ну да, вы же теперь, в сущности, его жена.
Рина (подбегает к Новаковичу и крепко обнимает его). Милан, неужели то, что говорит этот господин, правда?
Новакович (растерянно) . Я не знаю! (Анте.) На основании чего вы так говорите?
Анта. На основании Саветы Томич.
Спасое. Вот те на! Какая-то еще Савета Томич?
Анта. Да та, что вышла замуж, думая, будто она вдова, а когда вернулся первый муж, суд переселил ее по долгу службы, без проездных и квартирных, из второго брака в первый.
Рина (взволнованно, Новаковичу). Неужели это возможно?
Анта. Говорят, по закону так.
Новакович (желая утешить Рину). Я не верю, чтобы закон служил насилию, а это было бы насилием!
Рина (обнимая Милана). Я не хочу расставаться!
Новакович. Успокойся, Рина! Нет закона, разрушающего счастливые браки!
Спасое (размышляет, слушая их разговор). Все, что вы говорите, все второстепенно, абсолютно второстепенно. Главный и основной вопрос: как может человек, которого мы три года тому назад честно и от всего сердца похоронили, как он может и на основании чего?…
XV
Любомир, те же.
Любомир (несет несколько номеров разных газет. Он бледен и очень растерян). Что же это, что же это такое, бога ради?! (Вспомнил.) Пардон, сударыня! (Подходит к Рине и целует ей руку. Обращается к остальным.) Что же это?
Рина. Вам плохо?
Анта (звонит). У вас не больное сердце?
Входит Анна.
(Анне.) Стакан воды!
Анна уходит.
Любомир (усталый и обессиленный, опускается в кресло). Ничего, ничего, мне лучше, ничего! Что же это, что же это такое!
Новакович. Кто вам сказал?
Любомир. Кто? (Протягивает ему газеты.) Да вот, полны газеты.
Все (в один голос). Газеты?
Набрасываются на газеты, расхватывают их, и каждый читает.
Анта. Ух, какие крупные заголовки!
Спасое (читает заголовок). Вы только послушайте: «Мертвые подымаются».
Анта (читает). «А придет судный день, мертвые восстанут из гробов».
Новакович (читает). «На участке семнадцать могила тридцать девять открылась и мертвец встал».
Любомир (читает). «Мертвые встают, мертвые говорят!».
Анна приносит стакан воды. Любомир берет и пьет.
Спасое. Не нахожу это настолько интересным, чтобы ему уделять такое внимание в газетах.
Любомир. Можете себе представить, каково мне было, когда я узнал на улице эту потрясающую новость! До того я и понятия не имел. Дожидаюсь на остановке трамвая, стою, развернул газету, и вдруг мое внимание привлек броский заголовок: «Мертвые встают, мертвые говорят!» Прочитал первые строки, и сразу же меня в пот ударило!
Рина. Точно так же и я.
Любомир. На лбу выступил пот, руки похолодели, в глазах помутилось, и я прислонился к стене.
Спасое (взяв его под руку, отводит в сторону; тихо). Не понимаю, зять, почему это тебя так волнует? Понимаю еще всех остальных, но тебя?… Какие у тебя могли быть дела с покойным Маричем?
Любомир (все еще нервничает и волнуется). Сейчас не до того. Об этом потом.
Спасое. Должно быть, какая-нибудь крупная сумма?
Любомир. Да, что-то вроде этого!
Новакович (все еще погружен в чтение газеты). Э-э! Вот и точное описание, как все произошло. Целое интервью!
Все (подходят к Новаковичу). Читайте, читайте!
Любомир, подавленный, отходит, но все же следит за чтением.
Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, было ли все это предварительно задумано и проведено по определенному плану, господин Марич решительно ответил, что никакого умысла здесь не было. Он так объясняет случившееся: «Со мной произошел роковой случай: жена жестоко меня обманула, и я очень сильно переживал. Хотя я и разочаровался в ней, я все же любил эту женщину, и потому в то время, когда я очень страдал…».
Рина. Прошу тебя, опусти эти банальности!
Новакович. «Я был страшно возбужден и не знал что делать».
Анта (Рине). У него сердце не больное?
Спасое. Да не перебивайте! Читайте, прошу вас!
Новакович (читает). «Когда я уже готов был принять окончательное решение, я испугался самого себя: подумал, что в таком состоянии могу принять слишком поспешное решение, из-за которого впоследствии придется раскаиваться. Тогда мне пришло в голову бежать, удалиться из среды, казавшейся мне отвратительным соучастником, уединиться, собраться с мыслями и только тогда решить, что предпринять. Я решил уехать, никому не сказав, куда. В действительности я тогда и сам точно этого не знал: поехал куда глаза глядят. Когда кондуктор спросил у меня билет, его у меня не оказалось. А когда он задал вопрос, куда я еду, я не мог ему ответить. Наконец, я решился ехать в Вену, там, подумал я, мне будет лучше всего, так как с Веной я больше всего знаком!»
Анта. Все совершенно понятно! И если бы он возвратился через два-три дня, все было бы в порядке!
Спасое. Да не перебивайте же, ради бога! (Новаковичу.) Прошу вас, читайте дальше!
Новакович (читает). «В Вене я поселился в одной из гостиниц вблизи университета и два-три дня сидел в одиночестве, занятый своими мыслями. На четвертый день я отправился в Кертнер в надежде встретить кого-нибудь в тех кафе, куда заходят наши. И никого не нашел, но зато в одном кафе увидел белградские газеты. Я взял последний номер одной из газет, развернул и удивился, увидев свой портрет. Уже из заголовков я узнал, что я покончил с собой – утопился в Дунае, и прочитал много подробностей о своем «самоубийстве». Сначала я смеялся, а затем мне пришло в голову: «Ведь это, может быть, самый удачный выход из создавшегося положения: считаться мертвым, а быть живым!».
Спасое. Он это считает самым удачным выходом из положения! Большое ему спасибо!
Анта. Но это он со своей точки зрения.
Спасое. Конечно, со своей! Но и у нас имеется своя точка зрения. (Новаковичу.) Читайте, прошу вас, дальше!
Новакович (читает дальше). «И я решился, пусть, будет так. Но ввиду того, что Вена неподходящее место для этого – здесь каждую минуту можно встретить знакомого, – то с первым же поездом я отправился в Германию, в Гамбург. Там я удачно устроился на работу на одной из фабрик в окрестностях Гамбурга, где и провел целых три года незамеченным, так как за пределы предместья никуда не выходил».
Спасое. И спрашивается, зачем же человек оставил такую удачную службу? Остался бы там, – и все было бы в порядке.
Анта. Может быть, он хотел взглянуть на свое имущество.
Спасое. А может быть, хотел получить долги, которые ему не возвратили.
Рина (нервно). Я не могу, я никак не могу прийти в себя и успокоиться!
Спасое. Ну хорошо, тогда кого же мы похоронили?
Новакович. Он отвечает и на этот вопрос.
Спасое. Что же он говорит?
Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, кто же мог быть тот утопленник, на котором оказалась его одежда и у которого были найдены его документы, господин Марич ответил: «Думаю, это был бывший надсмотрщик на моей стройке, – русский эмигрант Алеша».
Спасое. Алеша?!
Новакович (продолжает читать). «В тот день, когда я собирался уезжать, Алеша сообщил мне о своем намерении покончить жизнь самоубийством и твердо сказал, что бросится в Дунай. На нем был мой старый костюм, и при себе он имел мои документы. Только он и мог быть этим самоубийцей».
Спасое. Алеша?
Анта. Значит, ты возложил венок на могилу Алеши?
Любомир (в отчаянии). Вот теперь мы знаем всё. Как видите, положение отчаянное!
Спасое. Конечно, отчаянное!
Любомир. В такой момент и в таком волнении мы даже не в состоянии предусмотреть все последствия…
Анта. Ну, конечно, не в состоянии. (Новаковичу.) Вот, например, вы остались бы вне брака.
Рина (крепко обнимает Милана). Ах нет, только не это!
Анта (к Спасое). А ты остался бы без наследства.
Спасое. А ты отправился бы на год на каторгу.
Ант а. Опять! Я же тебе сказал, что я к этому слову чувствителен.
Спасое. Знаешь, я только хотел изложить все последствия. Но есть одно, и самое тяжелое: это господин Джурич. Что скажет обо всем этом господин Джурич?
Новакович. Человек, вложивший весь свой опыт, весь свой авторитет и связи в то огромное предприятие, в которое мы вложили лишь капитал и знания, – что скажет он? Ведь если согласиться с таким положением вещей, то есть если признать, что Марич жив, – все наше предприятие рухнет до самого основания.
Анта. Это еще не самое страшное!
Спасое. Не самое страшное? То есть как не самое страшное? Ты когда-нибудь слышал о большой финансово-промышленной компании, акционерном обществе «Иллирия»?
Анта. Да, слышал, знаю!
Спасое. Это, сударь, компания, которая берет у государства концессию на осушение всех болот, участков, затопляемых водой, озер и вообще всех заболоченных пространств в нашей стране. Это большая, двенадцатилетняя работа, предусматривающая сооружение крупных технических объектов: не менее десяти больших железных мостов, около ста бетонных и множество туннелей и сооружений для пропуска паводковых вод. Это нечто грандиозное, понимаешь!
Анта. Я не вижу только, какая здесь связь?
Спасое. Какая связь? Мы в это вложили всё, всё, что имели: господин Новакович на различные гербовые сборы и предварительные расходы – на составление смет и прочее – внес около полмиллиона динаров наличными. Господин Протич, мой будущий зять, а пока жених моей дочери, избран техническим директором всего предприятия. Да, сударь, и избран не потому, что он мой зять, а как специалист. Два года тому назад мой зять напечатал свой большой научный труд «Мелиорация местности». Этот труд явился необычайной сенсацией. На основании труда он был выбран экстраординарным профессором университета, потому что это не просто научный труд, имеющий обычную ценность, а научная революция в области гидротехники, по тем новым методам ведения работ, которые в нем изложены.
Анта (с восхищением). Как это ты так учено говоришь?
Спасое. Я все это зазубрил, выучил наизусть, чтобы уметь сказать об этом предмете.
Любомир (к Спасое). Прошу вас, отец, поговорите о чем-нибудь другом, не надо больше об этом.
Спасое. Я хотел ему объяснить.
Анта. А какое отношение все это имеет к тебе?
Спасое. Прежде всего у этой крупной промышленно-финансовой компании нет основного капитала. Весь капитал, на котором основано это предприятие, заключается в том, что его главный директор господин Джурич – брат министра.
Анта. А Шварц и Розендольф?
Спасое. Шварц и Розендольф – обыкновенные торговые агенты: один – агент какой-то фабрики автомобильных покрышек, другой – фабрики расчесок и тому подобных целлулоидных изделий. Ты скажешь: «Зачем мы вовлекли их в предприятие, если они обыкновенные агенты?» А потому, сударь, что нашей стране, нашим банкам и нашему торговому миру не импонирует предприятие, в котором не было бы какого-нибудь Шварца или Розендольфа. А самое главное, они у нас числятся не просто агентами, мы объявили их представителями крупных иностранных капиталов: Шварц считается представителем бельгийских, а Розендольф – англо-саксонских капиталов. Впрочем, нам капитал и не нужен; когда мы получим концессию, мы, по всей вероятности, ее продадим. Но что нам было необходимо, так это предварительные расходы и залог. Предварительные расходы взял на себя господин Новакович, а под залог я отдал свой трехэтажный дом на Теразии.
Анта. Так ведь ты дал этот дом в приданое дочери?
Спасое. Да, но временно отдаю его под залог. Ну, теперь ты понимаешь наше положение? И представь, после всего этого появляется какой-то покойник, проглатывает этот залог, проглатывает все предприятие «Иллирия»! Можно ли это допустить, скажите, пожалуйста? Можно ли допустить!
Новакович (нервно). Поэтому-то мы и говорим об этом, а не об «Иллирии».
Спасое. О чем?
Рина. О нем, о покойнике. Он может прийти каждую минуту. Каждый раз, как открываются двери, я вздрагиваю.
Спасое (нервничает, но берет себя в руки). Ну… и пусть приходит…
Новакович. Да, но вопрос, как нам вести себя по отношению к нему?
Спасое. Как? Очень просто! Мы не можем признать его живым: это было бы против наших интересов. Следовательно, мы должны относиться к нему как к покойнику.
Анта. Как ты себе это представляешь? Что ж, когда он появится, нам перекреститься?
Спасое. Можешь и перекреститься, а что касается меня, я буду считать, что его не существует. Если он придет, я буду считать, что он не пришел, если он со мной поздоровается, я ему не отвечу. Не могу же я здороваться с покойником?! Нет уж, спасибо!
Анта. А если он заговорит?
Спасое. Буду молчать.
Рина. Я отвернусь; не желаю его видеть.
Спасое. Может быть, вы думаете, я желаю?
Новакович. Значит, вы думаете, лучше всего его не замечать, совсем не замечать?
Спасое. Да, как будто его и не существует.
Все одобряют.
XVI
Анна, те же.
Анна приносит визитную карточку и передает ее Новаковичу.
Все (с ужасом). Он?
Новакович. Он!
Все взволнованы и тупо смотрят друг на друга.
Новакович (в раздумье вертит в руке карточку, потом решается). Пусть войдет!
Анна уходит.
Спасое (некоторое время колеблется, затем решительно). Для меня он не существует.
Все. И для нас.
Все принимают различные позы. Спасое скрещивает руки на животе и смотрит в потолок; Рина прячется за спиной Новаковича; Любомир садится в глубокое кресло и закрывает глаза; Анта вытаскивает из кармана носовой платок, подносит его к носу, начинает сморкаться и остается в таком положении.
XVII
Марич, те же.
Марич (входит и окидывает всех взглядом). Добрый день!
Никто ему не отвечает, никто не поворачивает головы. Все остаются в прежних позах. Довольно продолжительная пауза.
(Еще раз оглядывает всех и наконец повторяет.) Добрый день!
Спасое (не поворачиваясь, продолжает упрямо смотреть в потолок). Слышали!
Марич. Я думал… я ожидал…
Спасое (забывшись). Что, какого черта вы ожидали! Вы, вероятно, думали, что мы упадем в обморок, когда вы появитесь?
Марич. Нет, дорогой наследник! Но я думал, что вы встретите меня с радостью, с какой обычно встречают в семье в таких исключительных и необыкновенных случаях. Я же воскрес из мертвых.
Спасое. Это ваше дело!
Марич. Не только мое, но и моей родни. Разве жена, супруга, не обрадуется возвращению мужа, которого считали мертвым?
Рина смущается и прячется за Новаковича.
(К Спасое.) Или вы, например, как ближайший родственник? Говорят, на суде вы доказали, что вы мой ближайший родственник? (Вынимает из кармана извещение о своей смерти.) Вижу, вы и на извещении о смерти подписались, как убитый горем родственник. Такой близкий родственник, как вы, должен был бы обрадоваться!
Спасое (смущенно). Должен бы, не говорю, что не должен, но я не могу позволить, чтобы вы играли моими чувствами. То вам взбредет в голову умереть – и я должен плакать, то ожить – и я должен радоваться. Так вы можете продолжать до бесконечности, и тогда, не правда ли, мне ничего другого не останется, как то плакать, то смеяться!
Марич (посмотрев вокруг). А потом и эти, остальные господа, мой друг и компаньон, например?
Новакович. Мы, сударь, расстались еще при вашей жизни!
Марич. Да, да! Или господин Анта, родственник моей жены? Но оставим его.
Анта. Правильно, оставим меня.
Марич. Но мой молодой друг, господин Протич, к которому я питал столько любви и доверия и которому я…
Любомир (убитый, подходит к нему). Я прошу вас, разрешите поговорить с вами об этом наедине.
Марич. Пожалуйста! Может быть, и вы, господин Анта, желаете поговорить со мной наедине?
Анта. Вы же сказали, что меня минуете.
Марич. Или, может быть, моя супруга?
Рина (вздрагивает, как от укола, переживает и наконец хрипло шепчет). Извольте обратиться к моему супругу!
Новакович. Сударь, ваша бывшая жена совершенно законно вышла за меня замуж, и мы теперь живем очень счастливо. Не понимаю, на основании чего, собственно, вы выделяете мою жену, и какое вы имеете право к ней так обращаться?
Марич. На основании того, что я жив.
Спасое. Это, сударь, еще требуется доказать!
Так нельзя: придет кто-либо и скажет – я жив. Следствием установлено, что вы покончили самоубийством и, следовательно, вы мертвы! Вы мертвы перед законом и метрвы для нас всех. Мы вас похоронили, причем похоронили торжественно. Я шел с вашей женой за гробом, мой зять произнес речь, моя дочь шесть недель носила траур, а я возложил вам на могилу большой венок. Чего же вы еще хотите? И чего еще большего вы хотите?
Марич. Я очень благодарен за такое внимание!
Спасое. Отслужили по вас панихиду в сороковой день и помянули в годовщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10