«Лексикон Суды» послужил первым инструментом придумывания и введения в обиход поддельных античных и средневековых текстов. Вопрос, когда же были созданы тексты самой «Суды», остается открытым. Так как в более позднее время «Лексикон Суды» считался «подлинной» энциклопедией классической греческой литературы; то историческим документом классической древности он остается и по сей день. При этом вовсе не обязательно, что «Лексикон» был составлен в X веке при Константине : он мог быть продан беженцами из Византии после 1453 года.
Данте знал очень немногих античных латинских писателей; из поэтов ему были известны лишь Вергилий, Овидий, Лукиан и Гораций. Имя Гомера он знал, но с творчеством знаком не был. Некий грек Пилат из Салоников (умер в 1366 году в Калабрии) впервые ввел оное в оборот, когда продал в Италии латинский перевод Илиады и части Одиссеи. Боккаччо пользовался ими, хотя с сегодняшней точки зрения переводы эти выглядят убогой халтурой.
Во всяком случае, до начала XV века собственно греческих текстов в Европе не знали; с содержанием некоторых из них знакомились в переложении с арабского на древнееврейский и латынь. При этом тексты подвергались существенной переработке, сокращались, редактировались, обогащались вставками. Например, фундаментальный труд по фармакологии греческого врача Диоскорида, пройдя целых три ступени перевода, изменился до неузнаваемости. С творчеством Платона дело обстояло не лучше.
За поколение до «утраты» Византии в результате османского завоевания (1453) в Европе возник интерес к подлинным греческим книгам. Многие сотни оригинальных рукописей (и копий) были привезены в Италию. Косимо де Медичи вложил немалую часть огромного фамильного состояния в создание библиотеки классических произведений, которые он, в основном, покупал у беженцев. В 1440 году во Флоренции он открыл школу неоплатонической философии, где учителями были знаменитые Марсилио Фичино и Виссарион. Так началось освоение Платона и платоников Западом. Виссарион, архиепископ Никейский, перешедший в католичество и достигший в Италии высших церковных чинов, владел самым большим собранием греческих рукописей, многие из которых он самолично перевел на латынь. Поэтому в его коллекции трудно отличить «новоделы» от оригинала из Византии или, быть может, из античности. Понятия авторства и авторских прав в ту эпоху еще не существовало, тем более когда речь шла об идее, философии и теологии. Собственные мысли, вложенные в уста античных героев и подкрепленные авторитетом древности, приобретали, по мнению гуманистов, больший вес .
Фичино, например, переводивший, в числе прочих, Платона, Плотина и Ямвлиха, ревностно пытался соединить эллинский дух с христианством. Творчество Лукиана из Сармосаты , впервые изданного в 1496 году во Флоренции, изрядно «христианизировано». Издали его по одной из 80 сохранившихся копий, «не все из которых достоверны». Кстати, в такой ситуации практически невозможно ознакомиться с источником.
Как развалины античных городов служили потомкам эрзац-каменоломней, так и сохранившиеся тексты и фрагменты, находившиеся в обращении, представлялись в ту эпоху неисчерпаемым кладезем философских идей и теологических аргументов. Вопрос, насколько тот или иной текст достоверен, кто его нашел или сфабриковал, мало кого занимал. По представлениям людей позднего средневековья – и это проявилось в ходе творческого создания истории Каролингов – время и пространство в историографии не имели большого значения. Рабанус в «Хронологии» выдвинул собственную концепцию (Лозовски, 1996). Однако накопление знаний и освоение изрядной части возникшего античного наследия привело к тому, что угол обзора увеличился, стал достовернее, «подлиннее» и… неузнаваемым.
После возникновения папства в Авиньоне и его переселения в конце XIV века в Рим в Италии началось возрождение интереса к античности. Основоположником гуманизма считается Петрарка, хотя понятие это возникло столетие спустя, и в наш обиход введено было задним числом Винкельманом в 1765 году (Хунгер, с. 525). Кроме Цицерона, Сенеки и других классиков Петрарка знаком вроде бы и с трудами одного из ранних «отцов церкви» Августина. К сожалению, почти все рукописи, которыми он пользовался, включая собственные копии, безвозвратно утеряны, поэтому доказать или опровергнуть его знакомство с Августином не представляется возможным .
Вообще, история с вечно теряющимися книгами, «считавшимися у гуманистов за большую ценность, чем реликвии» (Хунгер, с. 547), не находит логического объяснения. Сохранилось большое количество писем ранних гуманистов (почему же не книг?!). Петрарка, например, якобы четырнадцатью веками отделенный от своих любимых поэтов, пишет о них, как о современниках, вместе с ними переживает их трудности, страдает и радуется. Даже Макиавелли в 1513 году высказывается в том же духе: «Без всякого чувства робости разговариваю я с ними; осведомляюсь у них об основаниях тех или иных поступков, и они отвечают мне, ибо они люди» (Хунгер, с. 539). И Петрарка и Макиавелли решительно сходятся в одном весьма характеристическом аспекте: в эмоциональной близости античному прошлому. Вплоть до формы выражения и правописания существует сильнейшее сходство. И не удивительно. Ведь речь идет о возрождении.
Такое «активное приятие» древности возможно лишь в том случае, если твое мироощущение полностью сливается с таковым античности, что при (утверждаемом теорией) отстоянии эпох в полторы тысячи лет кажется мне немыслимым. А от любовного подражания до новодела – тонкого воссоздания «древнего античного» текста – всего один шаг.
«Возрождение» (Ренессанс) по-разному проявлялось в разных областях культуры. Наряду с сознательной фальсификацией шло кропотливое восстановление из фрагментов и спасение памятников прошлого, фиксация и сохранение в письменном виде сведений, передававшихся в устной традиции. Именно по языческому содержанию часто можно судить об относительной подлинности произведения. В ту эпоху язычество было основательно забыто, и сохранением языческих памятников трудно было бы снискать себе славу. Средневековые тексты зачастую подвергались переработке. В ранних изданиях собрания басен Ромулуса, составленном якобы в 350-500 годы (на самом деле, предположительно в XI веке), еще были боги, храмы и жертвы.
Высший расцвет
Плодотворная мастерская подделыциков в монастыре Монте Кассино «явила» миру многие важные тексты. «В 1407 году Бруни и Поджо устремили взоры на архивы монастыря в Монте Кассино, где еще Боккаччо собрал в свое время богатый урожай. Истинный успех их предприятия оценить невозможно; результаты его – скорее всего намеренно – скрывались… При этом Поджо подвизался и как копиист. Переписывая рукописи, он одновременно оттачивал собственный стиль» (Хунгер, с. 544).
Немалое число классических произведений было создано и в Германии. Не случайно «Реформистский» собор состоялся именно в немецком городе Констанц (1414-1418), вокруг которого находились монастыри с богатейшими архивами . «В свите Папы Иоанна XIII на север в качестве секретарей и писцов курии прибыли многие гуманисты, среди них Бруни и Поджо» (Хунгер, с. 540). За длительную поездку через Германию, Францию до Англии, где он задержался до 1423 года, Поджо собрал огромное количество рукописей, частично заказанных им заранее. Приобретения он тут же копировал, никому не позволяя взглянуть на оригиналы.
Базельский собор (1432-1440) оказался не менее плодоносным. Здесь отличился Джованни Ариспа, «спасший» многие греческие рукописи из Византии. Николай Кузанский «открыл» 16 комедий Плавта, 12 из которых были совершенно неизвестны. Шла работа и в Венгрии: король Матиас Корвин собрал целую библиотеку рукописей. Франческо Сассетти вернулся из Франции с багажом из 67 томов произведений древнеримских писателей, в основном, «подтверждающих» уже известные или, по меньшей мере, предсказанные и ожидаемые тексты.
Вот лишь несколько примеров акции, охватившей почти всю Европу. К 1437 году Сикко Полентон подготовил первую Историю латинской литературы в 18 томах. «Латинская литература от Античности до Петрарки видится ему единым целым» (Хунгер, с. 545). В Боббио, также славившемся производством фальшивок, обнаружили тексты неизвестных латинских грамматистов и стихотворцев и, между прочими, Теренция, которого и напечатали в 1497 году в Майланде; «рукопись, разумеется, безвозвратно утеряна: доказательство того, что гуманисты обращались со своими приобретениями вовсе не так бережно, как можно было бы судить по восторгу, с каким они описывали находки друзьям» (Хунгер, с. 546). Не говоря уже о том, что «реликвии» стоили баснословных денег, которые почти всегда готовы были выложить князья-меценаты либо курия.
Фальсификатор на папском престоле
В этой главе мы мысленно окинем взглядом деятельность многократно упоминавшегося Пикколомини (с 1458 года – Папы Пия II), типичного представителя эпохи Ренессанса, «фальсифицировал даже свою собственную жизнь, пытаясь добиться, чтобы она могла служить примером для потомков» (как заявил Пауль Ц. Мартин 23.5.1998 в своем выступлении на конференции в Леонберге). Возможно, чтобы добиться своего избрания Римским Папой, Пикколомини пришлось подделать даже персональные данные. Эти документы до сих пор хранятся в «Codex Reginensis » в Ватикане. День его рождения (24.8.1405) считался исключительно неблагоприятным: Сатурн был в оппозиции к Солнцу, Луне и Венере; Марс – в оппозиции к Меркурию – зловещее сочетание. Мало того, 24 августа простых смертных классического Рима охватывал страх и ужас: именно в этот день, – так писал Цицерон-духи имели обыкновение подниматься из преисподней.
Итак, Пикколомини изменил день своего рождения, выбрав, в соответствии с гороскопом, исключительно благоприятный день, 18 октября 1405 г.: при восходе солнца в 6.49 наблюдались два классических счастливых сочетания: в парах Венера-Юпитер и Солнце-Сатурн небесные тела находились под углом в 60° друг к другу, к тому же Меркурий в астрономическом соединении с Венерой. Лучше не бывает.
А вот с местом рождения, которым ему хотелось сделать Вечный город, обмануть было труднее: он родился в местечке Корсиньяно в Тоскане. Удалось только выкопать легенду о том, что был в войске Суллы некий офицер Корсиний, в честь которого якобы и названа деревня. Что еще оставалось Пию, кроме как застроить деревню роскошными домами, объявить городом и учредить в нем епископскую кафедру? Город стал называться Пьенса (от pius- набожный, благочестивый). В наши дни в Пьенсу съезжаются многочисленные туристы полюбоваться на соборы, епископские дворцы и, прежде всего, на Палаццо Пикколомини, увековечивший фамилию его семьи и выстроенный по его собственному проекту.
В миру он звался Энеа Сильвио, и свое будущее папское имя нашел у Вергилия (Энеида, I, 378): Sum pius Aeneas (Я Эней, благочестивый). Разумеется, он придумал себе герб и разместил на нем соответствующий этому выражению девиз, который должен был предвещать трон Папы Римского его близкому родственнику (его племянник, Пий III, управлял Вселенской церковью 26 дней). Предшественника же своего, Пия I (142-157, святого и мученика), он выдумал; его письма признаны даже католическими богословами фальсификацией. Пикколомини считал себя девятым по счету Папой Римским; вообще, цифру девять он называл святой и придавал ей большое значение. Она часто повторяется в его удивительной автобиографии, оконченной как раз к новому, 1464 году. Стилем и размахом она напоминает «Галльскую войну» Цезаря. Начинается его жизнеописание с истории благородного семейства Пикколомини, исконных римских жителей, переехавших, по несчастью, в Тоскану. Буркхардт на это замечает: «Будем надеяться, что у него не возникало при этом неблагочестивое желание быть одним из Юлиев».
Однако полная треволнений жизнь Пия II и не нуждалась в приукрашивании. В 26 лет он участвовал в Базельском соборе; затем был личным секретарем императора Фридриха III, из рук которого принял корону Первого поэта. При его посредстве император встал на сторону Папы Римского Николая V в борьбе с Базельским собором; за эту услугу Пикколомини был пожалован епископской кафедрой в Триесте. В числе его достижений и решение Венского конкордата объявить постановления Базельского собора недействительными и отобрать у немецкой церкви с трудом достигнутые свободы. Десять лет спустя он сам стал Папой Римским.
Энеа Сильвио Пикколомини был крещен в сохранившейся до наших дней купели небольшой деревенской церквушки, так называемой пьеве, стоявшей поодаль от селения, за сегодняшними городскими стенами Пьенцы. Над входом там изображено змееногое чудовище, сопровождаемое с обеих сторон ужасными пресмыкающимися. В нише одного из окон стоит языческого вида «Богоматерь»; стены и колонны расписаны змеями и древними языческими символами. Единственное, что напоминает о христианстве, – это написанная на боковой двери сцена поклонения волхвов.
На самом деле, вокруг Тосканы стоят сотни простых, изукрашенных на языческий лад пьев, совсем непохожих на церкви. Они действительно своей простой строительной конструкцией и своими украшениями больше напоминают языческие храмы или, по крайней мере, заставляют вспомнить гностиков или ариан. Удивительно, что столь могущественный церковный деятель, едва не затеявший (при поддержке албанского героя Скандербега) последний крестовый поход против турков, появился на свет в столь явно нехристианском окружении. Зато становится ясно, насколько важна для него была акция фальсификации: деревенский мальчик, крестившийся в крошечной языческой церкви, достигает высшего чина в церковной иерархии и перекраивает всю мировую историю. Творческое переиначивание всемирной истории помогло ему забыть крошечную пьеву его детства.
Совершенно не по-христиански выглядят и большие храмы Тосканы, например, в Сан-Кирико, где о католицизме напоминают лишь отдельные современные вкрапления. Изображенные там сказочные чудовища принадлежат совсем другому миру, ставшему нам, благодаря многовековой идеологической обработке, непонятным и чуждым. Смешными кажутся любые новомодные попытки истолкования сюжетов: они только подчеркивают наше непонимание древнего призрачного духовного мира. Иногда создается впечатление, что в лучшем случае об отдельных этих существах может идти речь в «Откровении Иоанна», но и эта мысль притянута за уши.
Зато античные произведения искусства, например римские геммы, настолько соответствуют этому языческому духу и стилю, а художественные формы этих двух эпох настолько близки друг к другу, что кажется, будто римскую античность и католическое христианство XV века разделяют всего несколько поколений .
Марк Аврелий, христианский император
«Государевы зерцала» писались правителями в назидание потомству, главным образом, сыновьям-наследникам. Известнейший образчик эпохи Ренессанса был создан Петраркой. При дворах Византии и Персии они были известны уже в X-XI веках и имели целью не только педагогическое, воспитательное воздействие на наследников трона, но и создание своеобразного нравственного мерила для благородных и образованных людей. Идеализирующие и в то же время несущие отпечаток эпохи, «государевы зерцала», указывая на пример героических и благонравных предков, должны были воодушевлять потомство сильнее, нежели указующий перст отца, пусть даже папа и восседает на княжеском престоле. Ничто человеческое не чуждо живым; лишь мертвым дано носить сияющий венец непорочности.
Самое знаменитое «зерцало» в мировой литературе как раз и является обращением к прошлому: это «Reloj de principes» (Часы государевы) преподобного Антонио де Гевара, созданное им между 1518 и 1524 годами для могущественнейшего из людей, императора Карла V, в чьей империи никогда не заходило солнце. Это «величайший литературно-исторический вымысел», своего рода роман-аллегория с множеством подробностей из жизни самого императора. Он был тотчас же переведен на все европейские языки, и тираж его многократно превысил тиражи всех выпущенных к тому времени книг. «Часы государевы» называют «бестселлером Ренессанса».
Антонио де Гевара (1480-1545) двенадцатилетним мальчиком был принят ко двору католических королей (Изабеллы и Фердинанда Кастильского). В тот же год пал последний мусульманский бастион в Испании, и корабли Колумба пристали к берегам Америки. Еще через двенадцать лет Антонио де Гевара стал францисканским монахом. В 1521 году Карл V призвал его ко двору в качестве проповедника; с 1527 года он занимает должность официального летописца. Карл, до щепетильности честный и набожный, ценит его как одухотворенного человека глубокого ума и остроумного собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Данте знал очень немногих античных латинских писателей; из поэтов ему были известны лишь Вергилий, Овидий, Лукиан и Гораций. Имя Гомера он знал, но с творчеством знаком не был. Некий грек Пилат из Салоников (умер в 1366 году в Калабрии) впервые ввел оное в оборот, когда продал в Италии латинский перевод Илиады и части Одиссеи. Боккаччо пользовался ими, хотя с сегодняшней точки зрения переводы эти выглядят убогой халтурой.
Во всяком случае, до начала XV века собственно греческих текстов в Европе не знали; с содержанием некоторых из них знакомились в переложении с арабского на древнееврейский и латынь. При этом тексты подвергались существенной переработке, сокращались, редактировались, обогащались вставками. Например, фундаментальный труд по фармакологии греческого врача Диоскорида, пройдя целых три ступени перевода, изменился до неузнаваемости. С творчеством Платона дело обстояло не лучше.
За поколение до «утраты» Византии в результате османского завоевания (1453) в Европе возник интерес к подлинным греческим книгам. Многие сотни оригинальных рукописей (и копий) были привезены в Италию. Косимо де Медичи вложил немалую часть огромного фамильного состояния в создание библиотеки классических произведений, которые он, в основном, покупал у беженцев. В 1440 году во Флоренции он открыл школу неоплатонической философии, где учителями были знаменитые Марсилио Фичино и Виссарион. Так началось освоение Платона и платоников Западом. Виссарион, архиепископ Никейский, перешедший в католичество и достигший в Италии высших церковных чинов, владел самым большим собранием греческих рукописей, многие из которых он самолично перевел на латынь. Поэтому в его коллекции трудно отличить «новоделы» от оригинала из Византии или, быть может, из античности. Понятия авторства и авторских прав в ту эпоху еще не существовало, тем более когда речь шла об идее, философии и теологии. Собственные мысли, вложенные в уста античных героев и подкрепленные авторитетом древности, приобретали, по мнению гуманистов, больший вес .
Фичино, например, переводивший, в числе прочих, Платона, Плотина и Ямвлиха, ревностно пытался соединить эллинский дух с христианством. Творчество Лукиана из Сармосаты , впервые изданного в 1496 году во Флоренции, изрядно «христианизировано». Издали его по одной из 80 сохранившихся копий, «не все из которых достоверны». Кстати, в такой ситуации практически невозможно ознакомиться с источником.
Как развалины античных городов служили потомкам эрзац-каменоломней, так и сохранившиеся тексты и фрагменты, находившиеся в обращении, представлялись в ту эпоху неисчерпаемым кладезем философских идей и теологических аргументов. Вопрос, насколько тот или иной текст достоверен, кто его нашел или сфабриковал, мало кого занимал. По представлениям людей позднего средневековья – и это проявилось в ходе творческого создания истории Каролингов – время и пространство в историографии не имели большого значения. Рабанус в «Хронологии» выдвинул собственную концепцию (Лозовски, 1996). Однако накопление знаний и освоение изрядной части возникшего античного наследия привело к тому, что угол обзора увеличился, стал достовернее, «подлиннее» и… неузнаваемым.
После возникновения папства в Авиньоне и его переселения в конце XIV века в Рим в Италии началось возрождение интереса к античности. Основоположником гуманизма считается Петрарка, хотя понятие это возникло столетие спустя, и в наш обиход введено было задним числом Винкельманом в 1765 году (Хунгер, с. 525). Кроме Цицерона, Сенеки и других классиков Петрарка знаком вроде бы и с трудами одного из ранних «отцов церкви» Августина. К сожалению, почти все рукописи, которыми он пользовался, включая собственные копии, безвозвратно утеряны, поэтому доказать или опровергнуть его знакомство с Августином не представляется возможным .
Вообще, история с вечно теряющимися книгами, «считавшимися у гуманистов за большую ценность, чем реликвии» (Хунгер, с. 547), не находит логического объяснения. Сохранилось большое количество писем ранних гуманистов (почему же не книг?!). Петрарка, например, якобы четырнадцатью веками отделенный от своих любимых поэтов, пишет о них, как о современниках, вместе с ними переживает их трудности, страдает и радуется. Даже Макиавелли в 1513 году высказывается в том же духе: «Без всякого чувства робости разговариваю я с ними; осведомляюсь у них об основаниях тех или иных поступков, и они отвечают мне, ибо они люди» (Хунгер, с. 539). И Петрарка и Макиавелли решительно сходятся в одном весьма характеристическом аспекте: в эмоциональной близости античному прошлому. Вплоть до формы выражения и правописания существует сильнейшее сходство. И не удивительно. Ведь речь идет о возрождении.
Такое «активное приятие» древности возможно лишь в том случае, если твое мироощущение полностью сливается с таковым античности, что при (утверждаемом теорией) отстоянии эпох в полторы тысячи лет кажется мне немыслимым. А от любовного подражания до новодела – тонкого воссоздания «древнего античного» текста – всего один шаг.
«Возрождение» (Ренессанс) по-разному проявлялось в разных областях культуры. Наряду с сознательной фальсификацией шло кропотливое восстановление из фрагментов и спасение памятников прошлого, фиксация и сохранение в письменном виде сведений, передававшихся в устной традиции. Именно по языческому содержанию часто можно судить об относительной подлинности произведения. В ту эпоху язычество было основательно забыто, и сохранением языческих памятников трудно было бы снискать себе славу. Средневековые тексты зачастую подвергались переработке. В ранних изданиях собрания басен Ромулуса, составленном якобы в 350-500 годы (на самом деле, предположительно в XI веке), еще были боги, храмы и жертвы.
Высший расцвет
Плодотворная мастерская подделыциков в монастыре Монте Кассино «явила» миру многие важные тексты. «В 1407 году Бруни и Поджо устремили взоры на архивы монастыря в Монте Кассино, где еще Боккаччо собрал в свое время богатый урожай. Истинный успех их предприятия оценить невозможно; результаты его – скорее всего намеренно – скрывались… При этом Поджо подвизался и как копиист. Переписывая рукописи, он одновременно оттачивал собственный стиль» (Хунгер, с. 544).
Немалое число классических произведений было создано и в Германии. Не случайно «Реформистский» собор состоялся именно в немецком городе Констанц (1414-1418), вокруг которого находились монастыри с богатейшими архивами . «В свите Папы Иоанна XIII на север в качестве секретарей и писцов курии прибыли многие гуманисты, среди них Бруни и Поджо» (Хунгер, с. 540). За длительную поездку через Германию, Францию до Англии, где он задержался до 1423 года, Поджо собрал огромное количество рукописей, частично заказанных им заранее. Приобретения он тут же копировал, никому не позволяя взглянуть на оригиналы.
Базельский собор (1432-1440) оказался не менее плодоносным. Здесь отличился Джованни Ариспа, «спасший» многие греческие рукописи из Византии. Николай Кузанский «открыл» 16 комедий Плавта, 12 из которых были совершенно неизвестны. Шла работа и в Венгрии: король Матиас Корвин собрал целую библиотеку рукописей. Франческо Сассетти вернулся из Франции с багажом из 67 томов произведений древнеримских писателей, в основном, «подтверждающих» уже известные или, по меньшей мере, предсказанные и ожидаемые тексты.
Вот лишь несколько примеров акции, охватившей почти всю Европу. К 1437 году Сикко Полентон подготовил первую Историю латинской литературы в 18 томах. «Латинская литература от Античности до Петрарки видится ему единым целым» (Хунгер, с. 545). В Боббио, также славившемся производством фальшивок, обнаружили тексты неизвестных латинских грамматистов и стихотворцев и, между прочими, Теренция, которого и напечатали в 1497 году в Майланде; «рукопись, разумеется, безвозвратно утеряна: доказательство того, что гуманисты обращались со своими приобретениями вовсе не так бережно, как можно было бы судить по восторгу, с каким они описывали находки друзьям» (Хунгер, с. 546). Не говоря уже о том, что «реликвии» стоили баснословных денег, которые почти всегда готовы были выложить князья-меценаты либо курия.
Фальсификатор на папском престоле
В этой главе мы мысленно окинем взглядом деятельность многократно упоминавшегося Пикколомини (с 1458 года – Папы Пия II), типичного представителя эпохи Ренессанса, «фальсифицировал даже свою собственную жизнь, пытаясь добиться, чтобы она могла служить примером для потомков» (как заявил Пауль Ц. Мартин 23.5.1998 в своем выступлении на конференции в Леонберге). Возможно, чтобы добиться своего избрания Римским Папой, Пикколомини пришлось подделать даже персональные данные. Эти документы до сих пор хранятся в «Codex Reginensis » в Ватикане. День его рождения (24.8.1405) считался исключительно неблагоприятным: Сатурн был в оппозиции к Солнцу, Луне и Венере; Марс – в оппозиции к Меркурию – зловещее сочетание. Мало того, 24 августа простых смертных классического Рима охватывал страх и ужас: именно в этот день, – так писал Цицерон-духи имели обыкновение подниматься из преисподней.
Итак, Пикколомини изменил день своего рождения, выбрав, в соответствии с гороскопом, исключительно благоприятный день, 18 октября 1405 г.: при восходе солнца в 6.49 наблюдались два классических счастливых сочетания: в парах Венера-Юпитер и Солнце-Сатурн небесные тела находились под углом в 60° друг к другу, к тому же Меркурий в астрономическом соединении с Венерой. Лучше не бывает.
А вот с местом рождения, которым ему хотелось сделать Вечный город, обмануть было труднее: он родился в местечке Корсиньяно в Тоскане. Удалось только выкопать легенду о том, что был в войске Суллы некий офицер Корсиний, в честь которого якобы и названа деревня. Что еще оставалось Пию, кроме как застроить деревню роскошными домами, объявить городом и учредить в нем епископскую кафедру? Город стал называться Пьенса (от pius- набожный, благочестивый). В наши дни в Пьенсу съезжаются многочисленные туристы полюбоваться на соборы, епископские дворцы и, прежде всего, на Палаццо Пикколомини, увековечивший фамилию его семьи и выстроенный по его собственному проекту.
В миру он звался Энеа Сильвио, и свое будущее папское имя нашел у Вергилия (Энеида, I, 378): Sum pius Aeneas (Я Эней, благочестивый). Разумеется, он придумал себе герб и разместил на нем соответствующий этому выражению девиз, который должен был предвещать трон Папы Римского его близкому родственнику (его племянник, Пий III, управлял Вселенской церковью 26 дней). Предшественника же своего, Пия I (142-157, святого и мученика), он выдумал; его письма признаны даже католическими богословами фальсификацией. Пикколомини считал себя девятым по счету Папой Римским; вообще, цифру девять он называл святой и придавал ей большое значение. Она часто повторяется в его удивительной автобиографии, оконченной как раз к новому, 1464 году. Стилем и размахом она напоминает «Галльскую войну» Цезаря. Начинается его жизнеописание с истории благородного семейства Пикколомини, исконных римских жителей, переехавших, по несчастью, в Тоскану. Буркхардт на это замечает: «Будем надеяться, что у него не возникало при этом неблагочестивое желание быть одним из Юлиев».
Однако полная треволнений жизнь Пия II и не нуждалась в приукрашивании. В 26 лет он участвовал в Базельском соборе; затем был личным секретарем императора Фридриха III, из рук которого принял корону Первого поэта. При его посредстве император встал на сторону Папы Римского Николая V в борьбе с Базельским собором; за эту услугу Пикколомини был пожалован епископской кафедрой в Триесте. В числе его достижений и решение Венского конкордата объявить постановления Базельского собора недействительными и отобрать у немецкой церкви с трудом достигнутые свободы. Десять лет спустя он сам стал Папой Римским.
Энеа Сильвио Пикколомини был крещен в сохранившейся до наших дней купели небольшой деревенской церквушки, так называемой пьеве, стоявшей поодаль от селения, за сегодняшними городскими стенами Пьенцы. Над входом там изображено змееногое чудовище, сопровождаемое с обеих сторон ужасными пресмыкающимися. В нише одного из окон стоит языческого вида «Богоматерь»; стены и колонны расписаны змеями и древними языческими символами. Единственное, что напоминает о христианстве, – это написанная на боковой двери сцена поклонения волхвов.
На самом деле, вокруг Тосканы стоят сотни простых, изукрашенных на языческий лад пьев, совсем непохожих на церкви. Они действительно своей простой строительной конструкцией и своими украшениями больше напоминают языческие храмы или, по крайней мере, заставляют вспомнить гностиков или ариан. Удивительно, что столь могущественный церковный деятель, едва не затеявший (при поддержке албанского героя Скандербега) последний крестовый поход против турков, появился на свет в столь явно нехристианском окружении. Зато становится ясно, насколько важна для него была акция фальсификации: деревенский мальчик, крестившийся в крошечной языческой церкви, достигает высшего чина в церковной иерархии и перекраивает всю мировую историю. Творческое переиначивание всемирной истории помогло ему забыть крошечную пьеву его детства.
Совершенно не по-христиански выглядят и большие храмы Тосканы, например, в Сан-Кирико, где о католицизме напоминают лишь отдельные современные вкрапления. Изображенные там сказочные чудовища принадлежат совсем другому миру, ставшему нам, благодаря многовековой идеологической обработке, непонятным и чуждым. Смешными кажутся любые новомодные попытки истолкования сюжетов: они только подчеркивают наше непонимание древнего призрачного духовного мира. Иногда создается впечатление, что в лучшем случае об отдельных этих существах может идти речь в «Откровении Иоанна», но и эта мысль притянута за уши.
Зато античные произведения искусства, например римские геммы, настолько соответствуют этому языческому духу и стилю, а художественные формы этих двух эпох настолько близки друг к другу, что кажется, будто римскую античность и католическое христианство XV века разделяют всего несколько поколений .
Марк Аврелий, христианский император
«Государевы зерцала» писались правителями в назидание потомству, главным образом, сыновьям-наследникам. Известнейший образчик эпохи Ренессанса был создан Петраркой. При дворах Византии и Персии они были известны уже в X-XI веках и имели целью не только педагогическое, воспитательное воздействие на наследников трона, но и создание своеобразного нравственного мерила для благородных и образованных людей. Идеализирующие и в то же время несущие отпечаток эпохи, «государевы зерцала», указывая на пример героических и благонравных предков, должны были воодушевлять потомство сильнее, нежели указующий перст отца, пусть даже папа и восседает на княжеском престоле. Ничто человеческое не чуждо живым; лишь мертвым дано носить сияющий венец непорочности.
Самое знаменитое «зерцало» в мировой литературе как раз и является обращением к прошлому: это «Reloj de principes» (Часы государевы) преподобного Антонио де Гевара, созданное им между 1518 и 1524 годами для могущественнейшего из людей, императора Карла V, в чьей империи никогда не заходило солнце. Это «величайший литературно-исторический вымысел», своего рода роман-аллегория с множеством подробностей из жизни самого императора. Он был тотчас же переведен на все европейские языки, и тираж его многократно превысил тиражи всех выпущенных к тому времени книг. «Часы государевы» называют «бестселлером Ренессанса».
Антонио де Гевара (1480-1545) двенадцатилетним мальчиком был принят ко двору католических королей (Изабеллы и Фердинанда Кастильского). В тот же год пал последний мусульманский бастион в Испании, и корабли Колумба пристали к берегам Америки. Еще через двенадцать лет Антонио де Гевара стал францисканским монахом. В 1521 году Карл V призвал его ко двору в качестве проповедника; с 1527 года он занимает должность официального летописца. Карл, до щепетильности честный и набожный, ценит его как одухотворенного человека глубокого ума и остроумного собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32