А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Хотя арабы были не в состоянии непрерывно поддерживать свою власть в каждом форпосте, который они основывали в землях чуждой им культуры, их экспансия в VIII в. тем более примечательна, что она происходила в период почти непрекращавшихся внутренних раздоров. Муавийа (661–680) и позднее Абд ал-Малик (685–705) могли в периоды кризисов откупить мир с Византией ценой выплаты ежегодной дани, но внутренний мир нельзя было купить ни за какие деньги. В качестве халифа Муавийа пользовался всеобщим признанием, однако благочестивцы подозревали, что его правление было более арабским, чем исламским, и что он, говоря их собственными словами, низвел власть халифов до обычного царствования. Иракцы постоянно обвиняли его в том, что он склоняется на сторону сирийцев, и держали себя так, что его и в самом деле все больше тянуло доверять столь любезной его сердцу стране. Хариджиты, эти поборники анархии, объединяли вокруг себя всех тех, кто был ущемлен в социальном отношении или протестовал против «неисламского» поведения властей, и искоренить их было невозможно. Требование признать легитимность Алидов находило все большую поддержку среди недовольных представителей неарабских народов. Да и сами арабские племена были неспособны прийти к согласию в ситуации, когда мощь их государства оказалась столь велика, что ограничивала их собственную свободу действий. Столетнее существование арабской империи не создало у арабов общих политических интересов – лишь сирийское правительство, по-видимому, понимало, в чем они заключались, – и вместо этого возродило доисламские отношения полуострова, но на новой, неизмеримо более высокой стадии – на стадии дар ал-ислама. Соперничество племен обострялось, так как слишком многое было поставлено на карту; племена объединялись, или, лучше сказать, родственные группы, традиционно составлявшие верхушку отдельных племен, превращались в могущественные группировки, которые, несмотря на свою непрочность, упорно враждовали друг с другом. На всей территории Халифата племена рабиа и азд выступали совместно против племен тамим и бакр. Со временем эта неприязнь переросла во враждебность между северными и южными арабами, между группами племен кайс и калб, и борьба между ними велась с таким ожесточением, какое нам сегодня трудно представить. Эти отношения не являлись наследием древних времен, не отражали они и расовых различий; они были следствием перенесения примитивных доисламских концепций государственности и юридических норм в обстановку мировой империи.
Убаюканные относительной легкостью первоначальных успехов, не желавшие подвергать опасности свою монополию на власть признанием полноправия мусульман-чужестранцев и в то же время не замечавшие слабости своего положения в качестве меньшинства, арабы вели себя так, словно их гегемонию не могли нарушить ни братоубийственные войны, ни резня, ни восстания. Чем более близким становился конец омейядского периода, тем более нереальными делались перспективы создания надпартийного режима. Тот, кого поддерживало племя кайс, автоматически превращался во врага племени калб. Сила курай-шитов состояла в том, что они не принадлежали ни к одной из этих группировок: пригодность должностного лица определялась, как правило, на основании его принадлежности к племени, не обладавшему влиянием или придерживавшемуся традиционного нейтралитета. Так, множество известнейших государственных деятелей импперии принадлежали к племени сакиф; хотя и связанные родством с кайс, они занимали своего рода «наднациональную» позицию.
При Муавийи положение было относительно спокойным. Халиф сумел найти верный тон в отношениях с главами племен, сохранил в неприкосновенности византийский и персидский государственный аппарат и полагался на верность своих сирийцев, не жалея сил, чтобы укрепить их преданность династии. Разруха, последовавшая за гражданской войной, и начавшееся затем экономическое процветание, стимулируемое объединением громадных территорий, позволило ему некоторое время сдерживать непримиримых без применения силы. Недостаток дисциплины в рядах басрийцев, руководствовавшихся прежде всего племенными интересами, и среди жителей Куфы, расколотых на политические партии, ослаблял оппозицию, не нанося пока ущерба интересам империи. В Басре (а потом и в Куфе) правил Зийад ибн Абихи (ум. 673), которого Муавийа официально признал своим сводным братом. Его «тронная» речь, ставшая знаменитой благодаря прекрасному арабскому слогу, в основном отражала царившую в Ираке атмосферу и господствовавший там стиль управления, который опирался на вновь организованные полицейские силы (шурта). С несравненной лаконичностью новый правитель поведал о том, чего провинция могла от него ожидать; его речь свидетельствовала также о позиции, которая крайне затруднила предписанные обычаем родственные связи.
Без всякого вступления Зийад заявил следующее: «Вы ставите родство на первое место, а религию – на второе; вы оправдываете и прячете своих грешников и не выполняете предписаний, которые ислам освятил для вашей же пользы. Опасайтесь красться по ночам; я казню любого человека, которого обнаружат на улице после наступления темноты. Опасайтесь взывать за помощью к родственникам; я отрежу язык каждому, кто поднимет для этого голос. Я правлю вами с помощью всемогущего бога и защищаю вас во имя божьего блага (т е. блага государства. – Г. Г.); я требую от вас повиновения, а вы можете требовать от меня честности. Как бы ни был я далек от достижения своих целей, я никогда не забуду трех вещей: я всегда приму любого человека, который пожелает говорить со мной; я всегда буду с точностью выплачивать вам жалованье; я не пошлю вас воевать слишком надолго или чересчур далеко. Не предавайтесь ненависти и злобе против меня, это не приведет к добру. Я вижу, многие крутят головой – пусть каждый смотрит, чтобы его голова осталась у него на плечах!» (с немецкого перевода Велльхаузена).
И все же внутри Халифата шло сильное брожение. Что бы правительство ни делало, благочестивцы в Медине считали Муавийу узурпатором, иракские шииты оставались непримиримыми, и религиозный индивидуализм хариджитов был постоянно готов прорваться наружу. В нарушение неписаного закона Муавийа попытался добиться, чтобы его сын Йазид был признан наследником престола; провинции присягнули ему на верность в отличие от известнейших представителей «исламской аристократии». Смерть Муавийи подала сигнал к восстаниям, которые в конечном счете привели к образованию онтрправительства в Мекке.
Враги Йазида (680–683) создали ему дурную репутацию. Новый халиф имел несчастье подавить восстание Хусайна ибн Али, спровоцированное шиитами Куфы; 10 октября 680 г. внук Пророка был убит в не имевшей серьезного военного значения битве при Кербеле, примерно в 40 км к северо-западу от Куфы. Через несколько лет он превратился в шиитского героя, полного глубокого философского смысла, и вплоть до наших дней эмоциональная жизнь движения сконцентрирована вокруг этой мученической смерти. В Хусайне возродился мотив заступника-страдальца, сверхгуманной личности, которая приносит добровольную жертву во имя интересов общины. Шииты, сплотившиеся вокруг его потомков, естественно, не имели единой политической программы, но занимали единую бескомпромиссную позицию, согласно которой главные догматы ислама толкуются иначе, чем в джамаа. Интерпретация крайними шиитами имама как истинного харизматического правителя – даже лишенного политической власти-и как заступника, сочетающего в себе божественную субстанцию и личность пророка, строго говоря, не ближе к кораническому учению о пророке, чем суннитская концепция халифа.
Это произошло незадолго до того, как усилившееся среди шиитов волнение приняло политическую окраску. Ал-Мухтар, один из вождей племени сакиф, выступил в защиту единственного оставшегося в живых сына Али – Мухаммада ибн ал-Ханафийи и предложил свои услуги в качестве его представителя. Он проповедовал существование «сокрытого имама», который в конце времен объявится в качестве махди, мессии, и создаст царство справедливости, благодаря чему движение станет (в конце концов} в значительной степени независимым от превратностей судьбы. Мухтар сражался под лозунгом «Месть за Хусайна!» и в течение двух лет (685–687) держался в Куфе, опираясь на энтузиазм хилиастов – персов и арабов. Воевать с ним выпало на долю Зубайрида Мусаба: Йазид после завоевания Медины чуть было не возвратил себе Мекку и не ликвидировал «благочестивый» антихалифат Абдаллаха ибн аз-Зубайра (сына «сподвижника» Пророка, убитого в «битве верблюда»), но умер. Беспорядки, возникшие в связи с необходимостью решения вопроса о престолонаследии, переросли в Сирии в межплеменную вражду и поставили под угрозу само существование династии. Кайситы, покинувшие Омейядов и перешедшие на сторону Ибн аз-Зубайра, были разбиты в 684 г. у Мардж Рахита. В свою очередь, они не желали отказываться от кровавого мщения калбитам – война за престол и племенные междоусобицы в данном отношении не различались, – и это был последний удар по все более слабевшему арабскому миру. Тот факт, что арабское государство все же выжило, объясняется лишь тем, что даже после восстановления власти Омейядов при Абд ал-Малике региональные интересы в руководстве исламской империи и лояльность по отношению к правящей династии уравновешивали разрушительные тенденции. Кроме того, профессиональная армия существовала только в Сирии и, по крайней мере до смерти Хишама, она не принимала участия в межплеменных конфликтах.
Абд ал-Малик всячески старался закрепить за Сирией религиозное главенство: он завершил сооружение мечети «Купол Скалы» в Иерусалиме (691) и стал поощрять паломничество в этот город в качестве замены хаджжа в Мекку. Однако единство империи удалось восстановить лишь после того, как ал-Хаджжадж ибн Йусуф, происходивший из племени сакиф, в 692 г. взял штурмом Мекку и антихалиф погиб на священной земле. Затем Хаджжадж был назначен наместником Ирака, а вскоре после этого ему было вверено и управление Хорасаном. Разразилось новое восстание, которое было близко к тому, чтобы зажечь весь восток, но он обратил мятежников в бегство. Хаджжадж вошел в историю как пугало для благочестивцев и для иракских сепаратистов. Несмотря на значительные завоевания, осуществленные его полководцами, и на экономическое благосостояние, которое его правление принесло Ираку, арабские авторы не простили ему ни недостатка внимания к племенам, ни нетерпимости по отношению к набожным мечтателям, которые в действительности представляли опасность для империи. Многозначительным свидетельством господствовавших даже в «замиренном» Ираке настроений был тот факт, что Хаджжадж счел необходимым перенести свою резиденцию в крепость Васит, на западном берегу Тигра, примерно на полпути между Куфой и Басрой, и что он был вынужден в основном опираться на расквартированные там сирийские войска, которые старался держать подальше от местных арабов.
Причину беспокойства, распространившегося здесь и в персидских областях, следует искать не столько в конфликте между племенами, сколько в арабской системе правления. Проще говоря, арабо-мусульманский правящий класс, представители которого были на содержании у государства, будучи военными и часто землевладельцами, жил за счет немусульман. В этом отношении арабская империя лишь продолжала то, что всегда было в обычае; однако эксплуатация contribuens plebs («присоединенных народов») была, по-видимому, более мягкой, чем прежде. Византийский высший класс по большей части бросил свои земли, но персы остались и постепенно превращались в мусульманский высший класс. Хотя в общем власти им не досаждали и они, по сути дела, выполняли функции посредников между правительством и населением, дихканам (мелкое дворянство) грозило постепенное падение престижа, и это наряду с их желанием приобрести, хотя бы частично, политический контроль над своей собственной судьбой все больше способствовало исламизации. Однако как раз исламизация, главным образом, разумеется, переход в ислам массы иранцев из простонародья, обострила противоречие между арабизмом с его политической исключительностью и эгалитарной исламской религией, как ее понимали не только новообращенные, но и «благочестивая» ортодоксия, хотя едва ли этот эгалитаризм был осуществим за пределами хариджитской общины.
Обращение не принесло маула (мн. ч. – мавали) ни социального, ни экономического равенства, хотя «демократические» проповеди Пророка, казалось бы, обещали им эти права. Войска, состоявшие из мавали, получали содержание и часть военной добычи, но не пожалования; они обычно служили в пехоте, в то время как арабы – в кавалерии; ислам не освободил их также ни от земельного налога, хараджа, ни от десятины, ушра, если она взималась вместо хараджа. Относительно многочисленный средний класс мавали, хорошо образованный и богатый, пользовался большим уважением среди благочестивцев; например, профессия юриста была открыта для мавали еще до 700 г. Однако их социальный статус абсолютно не соответствовал их вкладу в общественную и экономическую жизнь, что усиливало взрывную силу их недовольства; в то же время конфликт между племенами мог лишь способствовать возвышению неарабов.
Стабилизация имперских границ и вытекавшее отсюда уменьшение военной добычи, разбухание списков пожалований и рост внутренней борьбы, поглощавшей огромные средства, не позволили бы самому «благочестивому» правительству обойтись без хараджа, взимаемого с новообращенных. Вследствие административных ошибок, а иногда просто из-за плохого управления новообращенные не всегда освобождались от уплаты подушного налога, взимавшегося с немусульман; это была признанная деградация, подобная той, которая отмечалась в римско-византийском государстве, где аналогичное налогообложение даже именовалось injuria («незаконно отнятое»). Чтобы избежать этого, обращенные уходили из деревень в города, вредя тем самым как государству, так и своим бывшим единоверцам, которых они покинули и которые несли коллективную ответственность за уплату налога. Сохранились сведения о принятых Хаджжаджем крутых мерах, когда он силой заставил переселенцев возвратиться в их деревни и приказал выжечь у каждого на руке его имя, дабы предотвратить повторение бегства.
Эти меры сопровождались энергичными усилиями, направленными на то, чтобы увеличить продуктивность земель, пришедших в упадок за беспокойный период гражданских войн. В Ираке это означало приведение в порядок и расширение системы каналов для увеличения площади обрабатываемых земель. Население относилось к росту земельных площадей со смешанным чувством, так как при этом возникали новые крупные поместья, часто с привлечением капитала халифа или правителя, а местным жителям это было невыгодно. Стремление к личному обогащению привело при последнем значительном омейядском правителе Ирака Халиде ал-Касри (724–739) к таким раздорам, что халиф Йазид III счел необходимым в речи, произнесенной по случаю своего восшествия на престол (744), пообещать, что он не будет сооружать новых опалов (а также начинать новое строительство). Расцвет городов особенно в ираноязычных областях, приходился в основном на аббасидский период, но уже при Омейядах города способствовали развитию экономики империи и играли благотворную роль в жизни мавали и немусульман.
К концу омейядского периода неоднократно предпринимались попытки примирить налог на подчиненное население с заповедями ислама. Образец был дан благочестивым халифом Омаром (II) ибн Абд ал-Азизом (717–720): обращенные освобождались от ПОДУШНОГО налога, но должны были платить земельный налог, несмотря на то что с переходом в ислам они потеряли права на владение землей; новые мусульмане оставались на земле в качестве арендатора. Эта система не вступила в действие немедленно – халиф умер, не пробыв у власти и трех лет, – но она легла в основу принципов, которые со временем стали нормой. Обвинение, в соответствии с которым реформы Омара ставили интересы ислама выше интересов империи и грозили в будущем финансовой катастрофой, – явное преувеличение; налог на городской капитал или на торговлю мог легко компенсировать потерю поступлений от сельских налогов. Наконец, с развитием исламизации все большие группы населения считали нетерпимой систему налогообложения, основанную на эксплуатации неарабских подданных империи, независимо от того, принесет или не принесет реформа вред «арабскому» государству.
Компенсацией за это ослабление арабского государства стала арабизация административной системы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30