— И правильно сделал командующий, — сказал Кустов. — Один риск Худякова стоит награды. Человек рисковал головой, все это видели. А что, если бы немцам удалось сбить хотя бы один штурмовик? Худякова первого бы взяли в оборот: почему сунул нос куда тебя никто не просил?..
— Видать, командарм хорошо понимает, что значит своевременно наградить отличившегося, — продолжил Рогачев.
— Лучше его никто не мог оценить бой Худякова, — заметил Кустов. — Не схватились бы с «юнкерсами» — бомбы посыпались бы на голову его войск.
Рогачев кивнул головой:
— Награждать за бой, как это делается в наземных войсках, правильно. У нас не так. Обычно истребителям дают ордена только за сбитые самолеты.
— По-моему, это не совсем продумано, — заметил Кустов, — иногда бой важнее, чем несколько сбитых самолетов.
— Правильно, Игорь, — поддержал я Кустова. — Бывает же, что и много самолетов собьем, а задача не выполнена: немцы удачно отбомбились. Не мешало бы летчиков-истребителей награждать за хорошие бои.
— Тогда может получиться, что у истребителя, не сбившего ни одного самолета, будет вся грудь в орденах, — возразил Лазарев. — А разве можно считать летчика истребителем, если он сам не уничтожил ни одного самолета? Раз ты истребитель — истребляй врага, а зря воздух не утюжь!
— Согласен, — подхватил Тимонов. — К тому же тот, кто не уничтожает врага, сам рискует быть уничтоженным. О чем же тут спорить?
Рогачев поднял руку и примирительно улыбнулся (он не любил бесплодных разговоров):
— Хватит, братцы! Я пришел к вам не за тем, чтобы решать, кого и как награждать. Сейчас в полк звонил командир дивизии и приказал подробно разобрать со всеми летчиками бой группы Худякова. Сделайте это сейчас, пока есть время. С техническим составом вечером побеседует замполит. Да, чуть не позабыл. Обещают из нашей армейской газеты «Крылья победы» прислать корреспондента. Видно, боем заинтересовались по-настоящему. И правильно: такие дела достойны истории.
— А летчики? — спросил Тимонов.
— Само собой разумеется! — ответил Василий Иванович.

4
Отчаянно цепляясь за выгодные рубежи и населенные пункты, враг пытался сдержать натиск советских армий. Фашистское командование рассчитывало спасти свои войска от разгрома, отведя их за Днепр. Гитлеровцы надеялись на этом естественном рубеже навязать Советской Армии затяжные позиционные бои. Вся их пропаганда трубила, что Днепр, закованный в железо и бетон, — неприступный «Восточный вал», за которым после Курского сражения и длительного отступления можно будет отдохнуть.
Ставка Советского Верховного Главнокомандования, учитывая трудности в битве за Днепр, значительно усилила войска, действующие на решающих направлениях. Центральному и Воронежскому фронтам, наступавшим на главном, киевском, направлении, были переданы 61, 52 и 3-я гвардейская танковая армии и несколько отдельных корпусов. Чтобы помешать противнику организованно закрепиться на правом берегу и ослабить его сопротивление, было решено форсировать Днепр с ходу.
Во всех наших штабах и частях закипела работа по подготовке к прыжку через Днепр. На партийных собраниях, митингах, в беседах и разговорах — всюду слышалось слово «Днепр».
Пожалуй, еще никогда мы не были охвачены таким наступательным порывом, как в те дни. Несмотря на то что полк с начала Курской битвы не знал передышки, никто не испытывал усталости — она отступила перед нашим стремлением к победе. Враг, неся большие потери, всюду отходил на запад. Хотя шла осень, на душе было легко и весело.
Все три недели общего наступления нашего Воронежского фронта воздушные бои то ярко разгорались, то затухали. Как ни пытались фашистские летчики вернуть господство в воздухе, потерянное под Курском, ничего из этого не вышло. В жарких боях быстро таяли их пополнения. Немецкие истребители несколько раз меняли тактику. Сначала они воевали, как правило, большими группами, но, обессилев, вынуждены были снова перейти на полеты парами и мелкими подразделениями.
Вот уже второй день в небе нет больших боев. Враг действует внезапными наскоками пар и звеньев. В таких случаях наша зоркость — основа успеха. И командир полка, ставя задачу на вылет, предупредил:
— Прошу смотреть в оба. Немцы сейчас только зазевавшихся и ловят. Учтите: половина наших самолетов была сбита из-за невнимательности летчиков. Теперь нас, «стариков», осталось тринадцать, да вот еще Кустов прибыл… Все мы уже стреляные да стреляные. Но в полк пришла молодежь, и мы за нее в ответе.
Молодые летчики, сгрудившись стайкой, внимательно слушали командира. Среди них Николай Севастьянов, Александр Сирадзе, Николай Априданидзе, Григорий Вовченко. Без молодых как-то не замечаешь роста своего боевого мастерства, как не замечаешь скорости самолета, летящего рядом. Только в тот момент, глядя на новичков, мы ощутили происшедшие в нас перемены, и слова командира об ответственности за молодежь обрели для нас реальный смысл.
Пока дела шли хорошо. Летая с этого аэродрома, мы уничтожили шестнадцать самолетов противника. Своих же не потеряли ни одного.
Майор внимательно посмотрел на нас. Его взгляд задержался на мне и Кустове:
— Вашей паре в особенности надо быть начеку. Я вам место в боевом порядке не указываю. Находитесь там, где считаете нужным.
— А если противник будет находиться далеко от нас, можно отстать от группы и атаковать?
— Действуйте по обстановке. В случае чего мы шестеркой и без вас сумеем надежно прикрыть «илы», — ответил командир полка.
Под нами плывут выжженные врагом украинские поля и села. За отступающими фашистами волнами то там, то здесь бушует огонь. Ожесточенно, густо искрится фронт.
После дождя в безоблачном небе отличная видимость. Мы с Кустовым летим выше основной группы, с солнечной стороны. Штурмовики и идущие с ними истребители видны как на ладони.
«Илы» неторопливо, по-хозяйски, штурмуют окопавшихся фашистов на западном берегу речки Сулы, и я невольно какие-то секунды любуюсь их слаженной работой. Кустов тоже загляделся. И оба не заметили, как из синевы неба прямо перед нами выросла пара истребителей «Фокке-Вульф-190». Полив друг друга огнем, мы разошлись по правилам уличного движения — левыми бортами.
Один «фоккер» проскочил мимо меня так близко, что я разглядел четыре торчащие пушки и черную стрелу, проходящую через весь фюзеляж. С такими украшениями обычно летают фашистские асы. Мы бросили «яки» вдогонку. Противник развернулся навстречу. И снова атака.
Враг спокойно шел на лобовую. Зная, что при таких условиях трудно сбить самолет этого типа, заманиваем противника для боя на вираже. Высота шесть тысяч метров. Здесь «фоккеры» имеют наилучшие летные данные и с охотой принимают наш вызов. На этой высоте у них преимущество и в скорости, и в маневре. Нужно немедленно снизиться! А что со штурмовиками? Может, на них тоже напали истребители? Улучив момент, гляжу вниз. Штурмовики отбомбились и под прикрытием «яков» без помех уходят домой. Значит, мы можем продолжать схватку.
— Спиралью теряем высоту, — передаю Кустову.
Игорь понимает меня и почти штопором ввинчивается вниз. «Фоккеры», прильнув к нашим хвостам, преследуют. Мы с трудом уклоняемся от их очередей. Но вот три с половиной тысячи метров. Наилучшая высота для наших самолетов. Теперь мы от защиты переходим к нападению.
Деремся один на один. Я вижу, как подбитый Кустовым истребитель, дымя, выходит из боя. Я тоже спешу расправиться со «своим» фрицем. Но он очень вертлявый. Ас! Наконец мой «як» оказался позади «фоккера». Ловлю в прицел. Момент!.. Опытный противник понимает, что это значит, и отвесно проваливается вниз. Тяжелому самолету удается оторваться от легкого «яка». Но «фоккер» потерял высоту, а с ней все свои преимущества.
У земли, при выходе из пикирования, настигаю фашиста. Он мечется, но уйти от «яка» не в силах. На малой высоте «фоккер» как утюг: ни скорости, ни маневра. В отчаянии фашист делает горку. На этом я ловлю его.
Поглядел вверх. К моему удивлению, второй «фоккер», оставляя след дыма, неуклюже летел прежним курсом на малой скорости, а Игорь зачем-то шел за ним необычно близко. Странно. Спешу к товарищу и запрашиваю, почему не добивает «фоккера».
Никакого ответа. Просвет между самолетом Кустова и противником опасно уменьшается. Зная порывистую и решительную натуру Игоря, думаю: «А не решил ли он в азарте таранить врага?»
— Почему молчишь? Отвечай!
В наушниках много шуму, но все же улавливаю:
— Оружие отказало. Сейчас рубану винтом!
Его слова меня испугали. Кустов шел на ненужный риск. При ударе винтом по хвосту на «як» обрушатся тяжелые металлические куски вражеского самолета, которые могут снести часть кабины вместе с головой летчика. Гитлеровец же спустится с парашютом. А находимся мы над территорией, занятой противником. У Игоря больше шансов погибнуть, чем у фашиста. Поэтому я торопливо кричу, кричу несколько раз:
— Оставь «фоккера»! Сейчас я его сниму.
Но меня забивает чей-то разговор. К тому же я понимаю, что Игорь весь поглощен расчетом тарана и вряд ли слышит меня. И потом, раз он задумал — не отступит. Таков характер.
Расстояние между истребителями так сократилось, что вот-вот произойдет столкновение. Не раздумывая, направляю нос своего истребителя между ними и стреляю из всего оружия. А сам дрожу: «А вдруг еще далеко, и трассы сгорят раньше времени?» Нет! Красные, зеленые нити заструились перед Игорем. И он круто отвернул.

5
Воздушный таран — оружие смелых, и, как всякое оружие, его нужно использовать в строго определенных обстоятельствах. Из пушек по воробьям не стреляют, так и таран следует применять лишь в особых случаях, когда иного средства для уничтожения врага нет, а уничтожить его обязательно нужно.
При таране у летчика очень мало шансов остаться в живых, и он должен пользоваться им лишь для спасения жизни людей или для спасения важного объекта.
У Кустова идти на такой риск не было решительно никакой необходимости.
— Понимаешь, — смущенно сказал он, — перезаряжаю, перезаряжаю — не стреляет. А «фоккер» уходит. Злость взяла. Думаю, сейчас тебя винтом по хвосту… Глупо, конечно. Что под нами немцы, я совсем позабыл…
Честно говоря, мы хорошо понимали Кустова и сочувствовали ему. Я не стал ругать его. Мне казалось, да и сейчас так кажется, что любой риск можно оправдать, даже ненужный, с плохим исходом. Оправдания нет только одному: малодушию. Что бы там ни говорилось, а риск — это проявление воли к победе. У малодушия же есть другое название — трусость.
Осеннее солнце грело спокойно и ровно. После обильных дождей побуревшая трава снова зазеленела. Осенью в такую погоду всегда тянет на солнышко.
Мы повалились на мягкую травку у капонира. К нам сейчас же подошел Варвар и устроился в ногах у Кустова. За последний месяц щенок вырос в большого черного пса. Теперь не было никаких сомнений, что это обыкновенная дворняга. Игорь потрепал собаку за уши.
— Вот предатель. К нам в столовую теперь не заманишь. К техникам на харчи перешел.
— Он у нас за сторожа, — сообщил механик моего самолета. — Нынче ночью какого-то типа на аэродроме засек.
Мы болтали и пересмеивались, и тут к нам подсел командир полка. Некоторое время выждав, он неопределенно проговорил:
— Да, таран — штука интересная.
Все посмотрели на него, а он сказал, обращаясь к Лазареву:
— У нас по таранам ты, кажется, специалист?
— А как же, — с готовностью отозвался Сергей. — Пришлось однажды. На Калининском фронте. Глупый я тогда был, совсем зеленый. Захожу это я в хвост «юнкерсу», дай, думаю, срублю. Ближе подхожу, ближе, всего десяток метров осталось. И гут стрелок как даст по мне из пулеметов. Аж небо с овчинку показалось. Бензином меня окатило, маслом, гарью! Тьфу! — Лазарей сплюнул и замолчал.
— А дальше? — спросил Кустов.
— Дальше ничего не было, — с сожалением сказал Лазарев. — Кончился мой таран. Не так это просто, как кажется.
— Да, — вздохнул Кустов, — таран — дело сложное, ему, наверное, надо учиться специально.
— Это как же? — спросил Василяка. — Ввести в летных школах обучение тарану?
— Ну и ввести. Меньше бы гибло у нас летчиков. А то каждый таран — смертельный риск.
— Чепуху ты несешь, Игорь, — с досадой сказал Тимонов. — Таран всегда будет смертельным риском, учись ему, не учись.
— А подвиг и есть смертельный риск, — сказал Тимонов.
Командир полка покачал головой:
— Значит, вы считаете, что подвиг — это риск, и больше ничего… Но способность идти на риск присуща каждому нормальному человеку. Мы, например, рискуем в каждом вылете, а вот подвиги совершаем довольно редко. Нет, друзья мои, чтобы совершить подвиг, надо уметь больше, чем просто рисковать. Во всяком случае, нам, истребителям, необходимы знания, опыт…
— Конечно так, — согласился Лазарев.
— Вот говорят, в жизни всегда есть место подвигу, — задумчиво сказал Тимонов. — Не знаю, не знаю… Мне, например, это непонятно. Как ты совершишь подвиг, если сидишь в штабе и переписываешь бумаги? Да и в бою не все становятся героями. Для этого нужны какие-то обстоятельства. Относительно сноровки, догадки, опыта я спорить не буду. Здесь наши мнения, дорогие товарищи, сходятся. Но вот относительно риска вы малость, пожалуй, ошиблись. Риск в подвиге, по-моему, самое главное. Без опыта, без знаний — это еще как случится. А вот без смертельного риска подвиг, простите, не считается.
— Силен, Тимоха, — произнес Кустов. — Значит, не будем тарану учиться? Только погоди. В Японии почему-то летчиков специально к нему готовят.
— За всеми справками о самураях обращайтесь вот к нему, — сказал Василяка, указывая на меня.
— Японцы действительно специально обучают своих летчиков тарану, — подтвердил я. — Правда, это не обычные летчики, а так называемые смертники. Однако на Халхин-Голе ни один из них на таран не пошел. А вот советские летчики к таранам специально не готовятся, и тем не менее Скобарихин и Мошин таранили японские самолеты. Подвиг Скобарихина в Монголии в тридцать девятом году запомнился всем. Вы знаете, что впервые совершил таран русский летчик Нестеров. Тогда, в четырнадцатом году, вооружения на самолетах не было. Нестеров искал оружие для воздушного боя и применил таран. Летчик погиб, идея тирана была надолго дискредитирована, но она не умерла. Через двадцать пять лет Скобарихин таранил врага и остался цел. Надо заметить, что боеприпасы у него были, но обстоятельства сложились так, что огонь был бы неэффективен. Говорили, что Скобарихин спасал своего командира. Об этом даже писали. На самом же деле он спасал своего ведомого, молодого летчика, который делал первый боевой вылет. Японец его расстреливал, а он растерялся и не знал, как выйти из-под удара. Еще секунда, и ему был бы конец. Скобарихин понял это. И, спикировав спереди, под углом ударил японца крылом. Тот вспыхнул и рассыпался на кусочки. Скобарихин шел на смертельный риск, чтобы спасти товарища. Наши летчики совершили более двухсот таранов, и это не потому, что они любят риск, а потому, что готовы отдать жизнь за своих товарищей, во имя общего дела.
На войне каждый шаг — риск. Знания, опыт только уменьшают его, но не исключают. Многие представляют подвиг вспышкой, порывом смелости. Это не совсем так. Подвиг прежде всего труд. Тяжелый, солдатский, будничный труд, где кроме постоянного риска нужны знания и опыт. Без них в век моторов, электричества, радио далеко не уедешь.
— Да, все-таки тарану учить надо, — сказал Василяка. — Под Москвой было около тридцати таранов, и большинство летчиков погибло. А ведь можно же, наверное, придумать такой способ, чтобы разбивать вражеские самолеты, а самому оставаться невредимым.

6
Тяжелые тучи и проливные дожди прижали авиацию Воронежского фронта к земле. Многие полки по нескольку дней не могли подняться в воздух. Наконец небо очистилось и погода установилась. Но линия фронта так быстро двигалась к Днепру, что инженерные части, выбиваясь из сил, не успевали готовить аэродромы, разрушенные и заминированные противником. Летать издалека мы не могли и вынуждены были почти неделю находиться у самолетов, ожидая приказа на перебазирование. Надоело это нам, но что поделаешь? На войне часто так случается.
Середина дня. Мягко светило солнце. Летчики эскадрильи собрались в кружок и читали вслух газету. Рядом оружейница Рита Никитина набивала патроны в ленты. Недалеко от нее Надя Скребова прямо на траве переукладывала парашют и тихо напевала. Мы перестали читать — слушаем:
Враг напал на нас, мы с Днепра ушли.
Смертный бой гремел, как гроза.
Ой, Днепро, Днепре, ты течешь вдали,
И волна твоя, как слеза.

Из твоих стремнин ворог воду пьет.
Захлебнется он той водой.
Славный день настал, мы идем вперед
И увидимся вновь с тобой…
Песню заглушил рев мотора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23