— Я сперва так же думал, — убеждал Лазарев. — Но потом, когда догонял вас, оглянулся и увидел, как «фоккер» вспыхнул и упал. Значит, я его подбил, просто он загорелся позднее.
— Может, это был другой «фоккер»? — спросил Игорь.
— Нет. Упал мой «фоккер». — И Лазарев показал на карте место, где врезался в землю фашистский истребитель.
— Сам-то уверен, что именно ты его сбил, а не кто-то другой? — вмешался я в разговор.
Лазарев заколебался.
— Больше по нему никто не стрелял. А я израсходовал весь боекомплект.
— Расход снарядов и патронов еще не доказательство.
Я прикинул в уме, что истребитель-приманка имел куда большую скорость, чем Лазарев, и уничтожить «фоккера» в ситуации, которая создалась в тот момент, было невозможно. К тому же Лазарев уж не ахти как метко стрелял.
— Нельзя его было сбить, — утверждал Кустов. — Он перед твоим носом промелькнул метеором. Тут никакой сверхас не успел бы прицелиться. А потом ты сам говоришь, что стрелял с большой дальности.
— Да, с большой, — согласился Лазарев. — Поэтому он сразу и не загорелся.
— Может быть, его сбил другой истребитель?
— Или же зенитчики, — добавил я.
— Но, кроме нас, там больше никого не было… разрывов тоже. Их-то уж нельзя проглядеть.
— Все же тут какое-то недоразумение, — сказал я, обдумывая, как лучше разобраться во всех противоречиях.
— Почему вы не верите? — Лазарев возмутился. — Я хорошо видел, как «фоккер» упал.
— Подожди! — прервал я Лазарева. — Ты сбил или кто другой, об этом сейчас говорить и спорить не будем. «Фоккер» упал на нашей территории. Ты не ошибся в месте?
— Нет. Точно запомнил. Там рядом стоят какие-то два домика. Сверху очень приметны.
— Ну вот и пошлем туда толкового парня. Он на месте по обломкам самолета, по опросу бойцов (они-то наверняка видели воздушный бой) все точно узнает.
Окончательное подведение итогов уничтоженных самолетов противника — дело не простое. Летчик не всегда видит результаты своих атак. На помощь приходят товарищи — участники боя. Но и они часто, увлеченные воздушной схваткой, могут проглядеть. Ведь каждый старается увидеть, сколько осталось самолетов, а не сколько сбито.
Во всех неясных случаях летчики сообща уточняют результаты боя.
Бывает и так. Летчик считает, что атаковал неудачно, промазал. А на самом деле подбитый им вражеский самолет через некоторое время врезается в землю и сгорает.
Чтобы не было путаницы в учете сбитых самолетов, решающее слово принадлежит земле. На разборе боя подробно выясняется, где упали вражеские машины и когда. Войска дают письменное подтверждение. Если сбитый самолет упал на территории противника, то победа считается зарегистрированной, только когда ее подтвердят участники боя. Такой порядок в полку строго соблюдался и не вызывал никаких недоразумений.
Мы думали, что история со злосчастным «фоккером» останется между нами. Однако в полку пошли разговоры, что Лазарев хотел приписать себе не сбитый им самолет. Этот слух дошел и до заместителя командира полка по политической части.
Подполковник Александр Иванович Клюев был на политической работе давно, но сам никогда не летал, поэтому особенно в технику воздушной работы не вмешивался. Зато много занимался «земными» делами. Здесь от него не ускользала ни одна мелочь. И уж если дело касалось честности человека, его партийности, Клюев всегда разбирался сам. Внимательно выслушав мой рассказ, он вздохнул:
— Да-а, дело щекотливое. Лазарев переживает. Но в таких делах в прятки играть нельзя. Учет сбитых самолетов — большое дело. Ведь только так можно определить потери противника. Если бы вы доложили, что Лазарев сбил «фоккера», а позднее выяснилось обратное, то заварилась бы такая каша! Нас всех могли бы обвинить в очковтирательстве.
— А если придет подтверждение, что Лазарев сбил «фоккера», значит, мы его оскорбили недоверием! Тоже нехорошо.
— Да, нехорошо, — согласился Клюев. — Но это будет меньшим злом и послужит уроком для всех. Летчик не может докладывать о сбитом самолете, если он сам в этом точно не уверен.

10
Тимонов в состоянии тяжелого шока, с перебитыми ногами и раздробленной левой рукой, со множеством глубоких ранений в грудь, живот и голову был доставлен в полевой госпиталь.
…Мы познакомились с ним на Калининском фронте. Тимонов впервые встретился с противником в воздухе и, забыв все на свете, без оглядки, со всем пылом молодости ринулся на фашиста. Опомнился, только когда противник скрылся из виду. Бензин был уже на исходе. Сел в лесу. Побился. Здорово повредил поясницу. Несколько суток выбирался из лесу. Обмороженный, в бреду пришел в городок Старая Торопа. Отлежался в госпитале и, когда прибыл в эскадрилью, перво-наперво заявил: «Эх, скоростенка маловата на „ишачке“, а то бы не ушел от меня „мессершмитт“.
О том, что больше месяца он не мог согнуться, — ни единого вздоха. Снова стал летать, но перегрузки сказывались. Часто Коля ходил с «креном», как он называл свою скованность. Ему однажды посоветовали уйти с фронта в летную школу инструктором. Там легче, перегрузок таких не будет. Тимонов спокойно ответил: «Как потом я объясню своим детишкам этот поступок? Им одно будет ясно: отец во время войны искал работу полегче».
Николай всегда думал о будущем. «Почему „думал“? Почему я раньше времени хороню Тимоху?» — поймал я себя на мысли. Он выживет! Не такой характер у Тимохи, чтобы сдаваться. Он и смерть переборет.
Рядом со мной стоял Кустов. Игорь умел поразительно быстро погружаться в свои мысли. Задумавшись, он смотрел на багровый закат. Я легонько толкнул друга.
— Что застыл? Тимоха еще придет в полк и будет воевать!
Кустов очнулся и, чуть подумав, убежденно ответил:
— Должен!
Начальник штаба полка пригласил нас в машину.
Если смерть не всегда нам подвластна, то настроение зависит, как правило, от самих людей. А летчики не любят похоронную атмосферу, поэтому, как только машина тронулась, кто-то сразу запел:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор…
Ни ухабы, ни выбоины трудной фронтовой дороги не могли оборвать дружный хор летчиков.

11
Посланный из эскадрильи человек прибыл с передовой. Он привез все данные о нашем бое 13 октября. Предстоял откровенный и серьезный разговор. Мы, чтоб остаться с глазу на глаз, зашли поглубже в лес.
«Фоккер» действительно упал там, где указал Лазарев, но сбит был зенитчиками, мелкокалиберной артиллерией, разрывы снарядов которой в солнечный день почти не заметны. Это произошло в тот момент, когда Сергей уже оставил истребитель противника, поэтому он и не мог видеть меткой стрельбы артиллеристов. Когда же Лазарев оглянулся, «фоккер» уже пылал и падал. Сергей и решил, что это от его снарядов и пуль загорелся истребитель.
— Как же так? — растерянно удивился Лазарев, держа в руках записку из штаба стрелковой дивизии, в расположение которой упал «фоккер». — Выходит, я обманул вас? — Сергей ни на кого не смотрел. На лице появились красные пятна.
Мастерство истребителя, основанное на расчете, выдержке и быстроте, неуравновешенному Лазареву давалось особенно медленно и с тяжелыми срывами. Неудачи царапали его душу. Нужны были время и помощь, чтобы все зажило и Сергей пришел в равновесие. Теперь у него хватало мужества признаваться в своих ошибках, а это уже победа над собой. Мы понимали состояние товарища: радовался своей очередной победе, и на тебе… Все же разговор, в котором участвовала вся эскадрилья, получился крупным и бурным. Он рассеял все недоразумения. На фронте резкость и справедливость довольно часто шагали в ногу. Иначе нельзя. Идя в бой, мы должны верить друг другу, как самому себе.
Ох уж эти недоразумения!

1
Осень вступила в свои права. От густой мороси все как в тумане. Сыро. Слякотно. Полеты отменены. Мы отоспались, отдохнули. После второго завтрака техники вышли из землянки. У машин для них всегда находились дела. Летчики остались на КП. Одни, усевшись за стол, только что освободившийся от посуды, читали или играли в шахматы, в домино, другие лежали и сидели на нарах, весело переговаривались, громко и дружно смеялись, когда кто-нибудь ввертывал меткую шутку или забавную историю.
— Вот, братцы, послушайте! — сказал Кустов. — Я вам прочту газетную заметку:
— «Группа советских „ястребков“ на предельной скорости с ходу врезалась в плотный строй фашистских бомбардировщиков. Одна за другой падают объятые пламенем вражеские машины. Вдруг во время головокружительного маневра „ястребок“ Григория очутился в созвездии ярко-ослепительных вспышек зенитных снарядов…»
— Разрывы, как сажа черны, а не ослепительно яркие, — заметил Худяков.
— Может, бой был ночью? Тогда вспышки снарядов заметны.
— Группами ночью атакуют только в сказках, — сказал Худяков. — А потом, когда не рассчитаешь и попадешь в строй бомбардировщиков, то тут уж не до прицеливания: скорей уноси ноги, а то сразу тебя слопают.
— Да какой же дурак будет врезаться в строй? — возмутился Лазарев. — Если хочешь, чтобы действительно горели бомбардировщики, а не ты сам, то подходи к ним ближе и лупи в упор! Одного-двух завали — остальные сами повернут.
— Или вот еще: «Впереди него замаячила точка вражеского истребителя. Она стремительно растет, летя ему навстречу. „Лобовая атака?“ — молнией сверкнула мысль у советского аса. „Ну что ж, померяемся силами“, — решает он.
Две машины со скоростью звука мчались навстречу одна другой. Победа в таких случаях достается тому, у кого крепче нервы. Фашист не выдерживает и перед самым носом советского «ястребка» отворачивает, показывая свое желтое пузо. В этот миг длинная очередь пронзает гитлеровца. Он вспыхивает и камнем падает на землю».
— Сильно написано. Но… — Сачков слез с нар и подошел к столу. — Во-первых, когда видишь в небе точки, нельзя определить ни тип самолета, ни его принадлежность. Здесь же товарищ писатель все сразу узнал. Хитер! Во-вторых, если перед самым твоим носом сверкнет истребитель, тут уж и сам черт по нему не успеет прицелиться…
— Давайте комментарии потом, — попросил Игорь. — Так я статью и к вечеру не прочту.
Все смолкли.
— «…Бой с каждой секундой все разгорается. Фашисты, пользуясь численным преимуществом, крепко обложили наших „ястребков“. На Григория одновременно нападают три „мессершмитта“. Они торопятся расправиться со своей жертвой, мешая друг другу. Это использует советский истребитель и меткой очередью заваливает одного стервятника. Кусок плоскости ударяет по голове Григория. Он теряет сознание. Неуправляемая машина входит в крутой штопор, стремительно унося к земле пилота. Стрелка на альтиметре показывает быструю потерю высоты. Вот четыре тысячи метров, три, две, одна и… двести метров. Наконец летчик открывает глаза. „Земля!“ — и резко дает ручку и ногу. Самолет послушно выходит из штопора и свечой взмывает в небесную синеву…»
Смех прервал чтение. Кустов тоже засмеялся и сунул газету Сачкову:
— Не могу дальше. Для любого истребителя на вывод из штопора нужна высота не меньше тысячи метров. А тут двести…
— Может, твоему Григорию, на счастье, подвернулся овраг, и он выручил его? Есть же на свете глубокие впадины, — бросил кто-то.
Миша отстранил газету.
— Ты начал, так дочитывай!
— Хватит. Сыт по горло. Уж если проштопорил до двухсот, то никакая впадина, никакой овраг тебя не спасут: врежешься в землю. А тут такую чепуху пишут.
Каждый человек, уважающий свою профессию, не может равнодушно слушать, когда о его деле пишут небылицы. А летчики, грамотные, мужественные люди, особенно к этому ревнивы. Техническая неточность? Да. Но эта неточность показывает, что автор пишет о том, чего не знает. Все великие дела рождаются в поту и крови будничной боевой работы. Лобовые атаки истребителей эффектны на бумаге, а на деле, как правило, — пшик. Врезание во вражеские стаи бомбардировщиков и другие примитивы, часто выдаваемые за смелость, по сути дела, являются неграмотными способами ведения боя и применяются в большинстве случаев неопытными летчиками. Так зачем же неумение бить врага выдавать за отвагу и героизм?
— Братцы, давайте я вам прочту заметку из нашей армейской газеты «Крылья победы», — предложил Лазарев. — Написано про летчиков нашего полка. «Многочисленные воздушные схватки, которые провели за время наступательных боев наши летчики-истребители, убедительно говорят о том, что при умелых действиях можно добиться победы даже в том случае, если на стороне противника значительный численный перевес.
Особенно поучителен в этом отношении воздушный бой с большой группой фашистских бомбардировщиков и истребителей, проведенный шестью «Яковлевыми» под командой старшего лейтенанта Худякова.
Поучительность этого сражения состоит прежде всего в том, что наши летчики вели его попутно с выполнением основной задачи по сопровождению штурмовиков. Это в известной мере связывало их действия. Отличное взаимодействие между парами и внутри них, умелый маневр, стремительные атаки и удары с близких дистанций позволили им одержать блестящую победу.
Истребители, возглавляемые тов. Худяковым, сопровождали 12 «Ильюшиных-2». Штурмовики летели на высоте 900 метров двумя группами на дистанции 800-1000 метров друг от друга. Истребители — справа и выше второй группы «илов», эшелонированно, по высоте с превышением одной пары над другой на 200 метров.
Истребители, шедшие под облаками, вскоре заметили большую группу фашистских самолетов, летевших к нашим позициям. Четыре девятки Ю-87 летели на высоте 1200 метров. Левее их, на высоте 1500 метров, находилось шесть Me-109. Правее «юнкерсов» на высоте 900 метров летели четыре ФВ-190, а сзади них находилось шесть Ме-109. Кроме того, два ФВ-190 слева крались к «илам». Таким образом, перед нашими летчиками оказалась группа из 36 бомбардировщиков и 18 истребителей — всего 54 самолета.
Старший лейтенант Худяков быстро оценил обстановку и принял решение одновременно оградить штурмовиков от нападения «мессершмиттов» и помешать «юнкерсам» бомбить наши боевые порядки. Ринувшись со своим ведомым младшим лейтенантом Мелашенко наперерез ФВ-190, Худяков в то же время подал команду второй паре — младшим лейтенантам Выборнову и Сачкову атаковать вражеские бомбардировщики.
Бой распался на два очага. Проследим за развитием событий в обоих очагах…»
— Хватит! — взмолился Кустов. — Скучно, тягуче, а главное — человека совсем не видно. Не умеют писать о воздушных боях.
Ведь порой за одну секунду столько всего в голове промелькнет, столько всего передумаешь, испытаешь такое нервное напряжение, что и в толстой книге не опишешь.
— Это верно, — растягивая слова и как всегда чуть заикаясь, отозвался Иван Хохлов — участник описанного боя. — Прошло больше месяца, а как вспомню про этот бой — так мурашки по коже забегают.
— Чтобы хорошо писать о летчиках-истребителях, нужно самому быть истребителем, и неплохим, — вмешался в разговор капитан Рогачев, отодвигая от себя шахматную доску. — Да, глубина человеческого характера раскрывается через дела.
Василий Иванович прав. Чтобы понять человека, нужно разбираться в его работе. Кто не знает сути дела, тот любить его не может, а тем более хорошо писать о нем. Истребитель — это такая профессия, где кроме обычного ума нужна быстрота реакции, летное соображение. Это доступно только тому, кто сам летает и воюет. Бой подобен пожару. Силу его накала может оценить только тот, кто на себе чувствует пламя. Наблюдая со стороны, издалека, даже с биноклем нельзя определить, как там жарко.
— Критиковать писателей может каждый грамотный человек, — сказал Кустов. — Вот написать книгу — не всякому по плечу. А наш брат истребитель вообще не любит писанину. Да и вредное это дело. Я раз завел дневник, стал записывать впечатления о нашем житье-бытье. И вот как-то сидел под крылом над своей тетрадкой. Вдруг — вылет. Бой был небольшой. Я погнался за «мессером». Думаю: «Вот сейчас собью и все запишу». Другой «мессершмитт» словно понял, что я отвлекся от дела, как даст мне!.. Всю охоту вести дневник выбил.
— Ты кончай воевать и иди в писатели, — посмеялся Лазарев. — Эта работенка полегче.
— Не могу: языков не знаю, как говорил Василий Иванович Чапаев, — и уже серьезно добавил: — Знаний маловато. Чтобы стать писателем, нужно учиться да учиться.
— А талант разве не нужен?
— Не знаю. — Кустов пожал плечами. — Про летчиков раньше тоже говорили: чтобы летать, нужно иметь талант. Жизнь доказала, что каждый нормальный молодой человек, если захочет, может стать летчиком. Может, и писателем тоже? Мастерами ведь не родятся. Все дается трудом.
Впоследствии, когда я писал воспоминания, в памяти всплыл и этот разговор. Как наивны были наши суждения. Мне пришлось работать в деревне и в городе, матросом на Волге, немало повоевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23