Скарамуш, который знал, по-видимому, о способности Хозяина к гипнозу, потому и пытавшийся отвлечь меня от его глаз, только крякнул от досады.«Еще и влюбится осел, – подумал Скарамуш при этом. – Жаль, что отца рядом нет».Вот так вот всегда бывает: не знаешь, где ищешь – и вдруг найдешь, как говорил мой Иван. Над этим красавцем с пейсами стоит еще его папаша, который является истинным Хозяином, приказавшим украсть меня. И этого-то настоящего Хозяина в этом замке в настоящее время нет. А когда он будет?:По приказу Скарамуша два кудлатых слуги в драных куртках и коротких по колено штанах, без чулков и в деревянных туфлях, с испуганными глазами и трясущимися руками вытащили меня из телеги и, поставив на землю, бросились распаковывать сундук, ибо было им приказано и вернуть мне мое платье.Я оперлась на протянутую пейсоватым красавцем руку и, велев освободить Юлию, пошла по направлению к щербатым от времени каменным ступеням, ведущим в замок, представляющий собой большое каменное здание с малым числом окон в корявой каменно-известковой стене и с прогнутой в середине черепичной крышей. Да и парадные двери были не лучше: какие-то скособоченные, покрытые пылью, сквозь которую проглядывалась старинная резьба, повествующая о страстях Господних.«Я – в плену! – подумала я с восторгом. – Интересно: зачем это им?» 4 Как раз на этом месте воспоминания мои были прерваны. Госпожа де Шеврез болтала об очередной пакости, которую будто бы совершил герцог Ришелье, фактический властитель Франции, превративший сына моего Анри – Луи Тринадцатого – в бумагу для протирки задницы после сидения на горшке, давая свои с виду вовсе и не глупые оценки принцам королевской крови и герцогу де Ла Рошфуко Пятнадцатому, недавно появившемуся при королевском дворе и весьма благосклонно принятому маршалом де Конде, а потом вдруг прервала рассказ и спросила:– Вы же только что с дороги, милочка? А я не угостила вас, не пригласила присесть. Как это неучтиво с моей стороны!– Не стоит беспокоиться… – улыбнулась я и добавила с нажимом в голосе, -.. МИЛОЧКА. Я не устала. К тому же мне пора. Слуги, надеюсь, уже купили дом, который мне приглянулся. Дома и поем.И встала. Ответ мой был, несомненно, верхом неучтивости и неуважения к хозяйке, его следовало бы назвать даже оскорблением по отношению к госпоже де Шеврез, за что нормальная бы аристократка попыталась бы вырвать мне глаза. Но сообщение о том, что я в состоянии, едва появившись в Париже, тут же купить понравившийся мне дом и сразу же расположиться в нем, то есть, разом приобретя и всю тамошнюю мебель и утварь, по-настоящему всполошили герцогиню. Ибо во Франции нет людей безразличных к денежному состоянию ближнего своего, а появление богатой провинциалки, по мнению парижан, дает умному человеку шанс покопаться в ее кошельке. Мысли госпожи де Шеврез не надо было читать – они были написаны на ее лице.– Простите, синьора! – воскликнула она. – Как я могла забыть! Ваша прабабушка была богатейшей женщиной! Помнится, мой прадедушка говорил, что ей принадлежат десятки замков по всей Европе, несчетное число лесов и пашен. Это все теперь ваше, да?Если бы мне принадлежали только эти пустяки. Эта овца даже не представляла истинной величины моего богатства. Но я не стала отвечать. Я сказала голосом холодным и властным:– Было не очень приятно познакомиться с вами, герцогиня. Я всего лишь три часа в Париже, пришла засвидетельствовать свое почтение к вам первой – и вижу, что ошиблась в ожиданиях. Вы не сможете меня представить ко двору и не научите меня современному этикету. Честь имею откланяться.С тем и ушла, провожаемая растерянным взглядом господи де Шеврез и слыша ее мысли:«Мерзавка! Ну, погоди! Сегодня же напишу кардиналу о твоем появлении – и он примет меры. Подумаешь – Аламанти…»Все стало на свои места: госпожа де Шеврез только играла роль политической интриганки, с которой будто бы борется кардинал Ришелье – тот самый юный Арман-Жан, которого я совратила в бытность свою фавориткой короля Анри Четвертого, дабы уравнял он себя с его Величеством и понял, что властители государств сделаны из того же мяса и полны того же дерьма, что и обычные смертные. И теперь вот Франция пожинает плоды того давнего разврата: король Луи Тринадцатый стал фигурой номинальной при своем первом министре кардинале Ришелье, а великая противница их обоих госпожа де Шеврез оказалась на деле всего лишь провокаторшей, с помощью которой выявляются неугодные властям люди. Удивляло не это. Странно было то, что верный слуга королевы Анны пресловутый мушкетер д'Арамиц числится в близких знакомцах госпожи де Шеврез, которая играет роль главного врага супруги короля французского. И встретиться с ним мне в этом доме не суждено.С мыслью об этом и о том, что проблема выбора между д'Арамицем и д'Атосом разрешилась сама по себе, я спустилась по ступенькам в прихожую бывшего дворца герцогов де Шеврез и, выйдя на улицу, поспешила к Лувру, где уже меня ждал последний мой кучер, дабы показать найденную им квартиру.Хотя… если признаться честно… Не будь я столь спесива в тот момент, проглоти я спокойно это дурацкое слово МИЛОЧКА из уст хозяйки дома, вполне могло бы оказаться, что я гораздо раньше узнала бы о заговоре, который плелся против меня уже в то время. Но я была еще слишком юна и слишком глупа в обыденном, чтобы сдержать гнев, всколыхнувший меня при произнесении этого слова этой дурой. Я поспешила домой в твердой уверенности, что и с кардиналом договорюсь, и с королем найду общий язык, и с королевой, конечно же, стану подругой, и с неразлучной тройкой королевских мушкетеров, и с гвардейцем Порто пересплю и по очереди, и вместе.«В конце концов, они просто люди, а я – Аламанти…» – думала при этом. Глава девятаяСофия и Юлия 1 Квартира, в которую меня привел кучер, оказалась на относительно широкой по парижским меркам улице Луи Святого, где жили в мое время лишь люди знатные, но в новое правление изрядно потесненные богатыми буржуа, имеющими где-то на окраинах лавки и мастерские, а здесь проживающие со своими толстыми супругами, которые целые дни проводили в разговорах на улице, обсуждая кареты вельмож, платья их жен, пересказывая друг другу точно те же сплетни, которыми потчевала меня госпожа де Шеврез в течение двух с половиной часов, которые я провела в доме этой мерзавки. Все это я поняла и оценила за те десять минут, что прошла по улице от дворца, где меня встретил кучер, до моего нового дома – и поняла, что это место действительно в Париже самое удобное для житься: и до Лувра недалеко, и до заставы Сан-Жевье меньше часа пешего хода. Прошла мимо почтительно замолкающих при моем появлении и тут же за спиной шушукающихся новых соседок, распахнула дверь и поднялась на второй этаж, из которого, как сказал мне кучер, выселили почти всех прежних жителей, оставив из сердоболия до завтрашнего дня лишь одного безногого, за которым прибудут родственники и отвезут в какой-то другой дом.Молодеющая на глазах Юлия сидела у окна в самой большой комнате этажа, где стояла большая кровать с балдахином, и при свете падающего на ее руки заходящего солнца и масляного светильника подшивала тяжелые темно-зеленые с золотыми лилиями шторы.– Зачем это? – спросила я, ибо чувствовала раздражение от голода.Юлия вскочила.– Сейчас принесу печеную утку с гречкой и черно сливом, – быстро выпалила она, сделав при этом небольшой книксен, а потом быстро ответила и на мой вопрос. – Шторы шью, чтобы с улицы никто не заглядывал к вам, синьора.Она говорила точно то, что думала. Всегда. Это была идеальная служанка.Я улыбнулась ей и разрешила сбегать к хозяину дома на кухню за уткой, вином и хлебом. А потом, поев, оставила и ей пару кусков на закуску.– Вы очень добры, синьора, – сказала Юлия, принимаясь за трапезу. – Я никогда не ела таких кушаний, когда была замужем. Во всем селе уток у нас ел на Рождество только пастор. Остальные выращивали птицу и про давали ее в Турине.О годах своего замужества Юлия мне не рассказывала. Да я и не расспрашивала ее об этом. Хотя времени для подобных разговоров в замке Сен-Си было хоть отбавляй. Сейчас она хотела поговорить со мной, рассказать о прожитых без меня годах, но мне в этот момент не хотелось ее слушать. Я думала о том, что д'Арамиц все-таки будет моим, пусть даже и не в доме госпожи де Шеврез встречу я его. И д'Атос никуда не денется. Ибо я почувствовала, что после еды хочу либо спать, либо мужчину. Силы вернулись ко мне, растревоженное родами лоно зажило, и ноги мои готовы обнять бедра любого мужчины.– Твоя комната где?. – спросила я.Она что-то ответила, но я не стала слушать, приказала:– Расстели мне постель и раздень меня.Юлия уложила шторы грудой на подоконник и, сняв с постели тоже зеленое с золотыми лилиями покрывало, аккуратно сложила его. Движения ее были неторопливы, грациозны. Недавно еще дряблая шея светилась из-под ниспадающих кудрей молочным цветом, создавая гармонию с пышной грудью ее и округлыми литыми бедрами. Судя по всему, в года замужества своего была она наливным яблочком, как называли в нашей деревне женщин, от взгляда на которых у мужчин ныли зубы и текла слюна, как у бешеных собак. Просто удивительно, как из тонких, костлявых, словно выпотрошенные куры, девчат вырастают аппетитные красавицы с сочными губками, упругими попками и жадными до удовольствий руками.Когда Юлия принялась раздевать меня, я стала помогать ей, но, тронув рукой ее руку, вдруг ощутила ответное движение навстречу – легкое, почти незаметное. Она тут же одернула руку и, обойдя меня сзади, принялась развязывать шнуровку на моей спине, молча и тяжело дыша при этом.«Какая она красивая! – думала при этом служанка. – Господи! Как я ее люблю!»– Что? – спросила я вслух.И тогда Юлия мне впервые в жизни соврала.– Я говорю, шнуровка затянулась, – сказала она срывающимся голосом. – Разрешите, я попытаюсь развязать зубами.– Возьми нож со стола, – сказала я, – и разрежь ее к чертям собачьим.– Как? – испугалась она.– Вот так, – ответила я твердо. – А потом сорви с меня это платье. Разорви на клочки.Я почувствовала холод лезвия между лопаток и легкость в плечах. Платье мое Юлия снимала нежно, так.словно оно было не пропахшее дорогой тяжелое бархатное с златотканым узором, утяжелявшим его, а легкое, как облачко.Тогда я сама, схватив себя за плечи, сдернула его с себя и повернулась лицом к оторопевшей Юлии. Глаза ее сияли, в них стоял восторг.– Господи! Вы вся светитесь! – воскликнула она. – Как икона!И тогда я прижала лицо ее к своей груди…Любовь женщины к женщине сильнее и выше любви между женщиной и мужчиной. Ибо она греховна в сути своей и случается наперекор воле Господа, как вызов высшим силам, как торжество внезапно и на короткий момент времени подобревшего Сатаны. Нет у женщины ничего, кроме языка и пальцев для того, чтобы дарить удовольствие своей подруге, но и нет более искусного и боле нежного орудия, сотворяющего эту ласку. Ибо женщина проникает в подругу свою не только органами своими, но и душой, всеми чувствами своими, всей сущностью своей, как звук одного музыкального инструмента вплетается в звук другого, отчего звучат они совсем уже иначе, богаче и ярче, превращая однообразные движения смычка ли, пальцев ли в целый мир, волшебный и прекрасный.Девчонка визжала в моих объятиях, стонала, кричала от страсти и наслаждения, ярилась, проникая в меня и давая проникнуть в нее. Она едва не проникла в меня лицом своим всем и головой, а потом едва не высосала напрочь, чтобы вдруг в какой-то момент вытянуться струной, горячей, как красное железо в кузнечном горне, слабо пискнуть и… размякнуть, покрытая потом, моими выделениями и еще чем-то пахнущим так знакомо, так волнительно и одновременно успокаивающе…«Завтра надо будет сделать ей подарок… – подумала я, засыпая. – Она – больше чем служанка мне. Я ее по-настоящему люблю…» 2 В Андоре мы были с Юлией пленницами. Хоть и прислуживали нам за обедом все четыре мужчины, которых я увидела сразу по приезду сюда в колымаге с сеном, а все же было ясно, что не они – хозяева наших жизней. Даже чернорясый красавец не посмел сесть рядом со мной, но при этом очень твердым голосом отказался отвечать на мои вопросы о том, почему и зачем нас украли.– Мы вам окажем любую услугу, синьора, – сказал он. – Но то, о чем вы спрашиваете, узнаете в свое время.При этом засранец все время пытался пробить защиту в моем сознании и влезть в мой мозг одним и тем же идиотским словом: «Спать!»– Хочу помыться, – сказала я после блюда, который назвал пейсоносец пилавом, – и лечь спать. Разговаривать будем завтра.Оказалось, что и большой бочки для мытья в этом замке нет. Зато один из тех негодяев, что стащил меня из гостиницы и насиловал по дороге, сообщил, что видел огромное каменное корыто в одной из комнат. Корыто оказалось мраморной ванной, оставшейся в этих местах со времен еще владычества мавров, должно быть. Свинцовые трубы, по которым когда-то лилась сюда вода, были забиты каким-то хламом, но я настояла на том, чтобы помыться – и слугам вместе с обнаружившимися в замке тридцатью стражниками пришлось нагреть море воды во всякого рода посуде на кострах и натаскать ее в ванну.Сначала помылась я, потом Юлия.После мытья меня с юной Юлией отвели в просторную красного кирпича кладки комнату с железными ре-щетками на расположенном под высоким потолком окне. Здесь были два заправленные чистыми простынями и теплыми верблюжьими одеялами маврской работы топчана. Не в пример всему остальному замку, наша темница (как я сразу окрестила комнату) была не только чисто выметена, но и хорошо протерта от пыли, имела вымытые полы. Даже том Библии лежал рядом с полным фруктов блюдом на низком столике у одной из постелей, освещенной семисвечным светильником. Возле другой кровати в полумраке угадывались очертания какого-то предмета – не до конца убрали мусор, должно быть, подумала, помнится, я, но да чего ждать от вечно неопрятных жидов.К дверям в эту комнату я и юная Юлия подошли со Скарамушем и двумя стражниками, а потом, когда двери закрылись, мы оказались одни…– Наш новый дом… – печально произнесла девочка.Угловатое хрупкое тельце ее, одетое лишь в легкую льняную рубашку с накинутым на плечи вязаным платком, найденным нами в одной из ниш в комнате, где была обнаружена мраморная ванна, мелко подрагивало не то от прохлады, которая буквально тянула от стен, не то от страха.– Ляжем вместе, – сказала я. – Так будет теплей.Она покорно кивнула и, подойдя к постели со столиком и Библией, приоткрыла уголок одеяла. Глянула в мою сторону, словно спрашивая, кто ляжет первой.– Ложись ты, потом я.Она нырнула под одеяло и вытянулась. Губы ее были лиловыми, смотрела она отчужденно, куда-то в потолок.«Надо спать… – думала она. – Синьору согрею – и усну. Надо иметь силы, для этого надо выспаться. А силы нам обеим нужны, очень нужны…»Верная служанка…Я взяла с другой постели второе одеяло и накрыла им девочку. Потом и сама легла рядом, чувствуя, что тепла от тела Юлии совсем нет, а между мною и одеялами сквозит какой-то неприятный холодок.– Прижмись ко мне, – сказала я. Девочка придвинулась.– Крепче.Обняла ее за плечо и притянула к себе так, что все тельце ее, напряженное, как струна, острое, будто и не женское вовсе, едва ли не вошло в меня, как должен был бы войти сегодня красавец с пейсами, испугавшийся даже подглядывать за нами купающимися в ванне и сбежавший не только из комнаты, но даже из замка. Ожидание мужчины, полонившее меня после того, как я вылезла из телеги с сеном и увидела этого иудея, не угасло, а только притаилось, как прячется жар под пеплом костра. Тело девочки, будто ветерок, раздуло мои желания и я, повинуясь позыву лишь души, не намеренно, может быть даже против воли своей, поцеловала макушку девочки, потом спустила губы ниже, тронула верхушку ушка ее, лизнула за ним…Девочка затрепетала всем телом и ответила мне поцелуем в грудь сквозь рубашку. Поцелуй тот был нежный, короткий, после которого она и вовсе сжалась, боясь наказания, удара, брани. Но я сунула руку за свой ворот и рванула ткань – та поползла, вывалив мою сочную, литую грудь, красотой которой восхищались сотни мужчин и женщин, и поднесла ее к губам Юлии. Вторая рука моя при этом оказалась сама по себе у девочки между ног и достигла лобка. Он был лохматым.– Девочка моя!.. – прошептала я со страстью и, оторвав ее лицо от своей груди, впилась губами в ее губы… 3 Вспоминая о той нашей первой ночи любви, я смотрела на спящую рядом Юлию, любовалась ею и радовалась тому, как быстро и так заметно молодеет моя служанка. Все-таки иметь в качестве возлюбленной и качестве наперсницы, какой я видела теперь ее, лучше даму молодую, красивую, способную отвлечь на себя внимание кое-каких мужчин, понять, что хочет мое более омоложенное тело, да и вообще быть более веселой и беззаботной, чем старая баба с отдышкой, обвисшим пузом и толстой задницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18