В тридцати двух километрах от Тулузы, у самой подошвы Пиренеев, нас застигла ночь, невдалеке от дрянной гостиницы посреди дикой и уединенной местности; о продолжении пути нечего было и думать, а потому мы и покорились необходимости провести ночь под ее кровлей.
В гостинице было уже много посетителей и, между прочим, две дамы с погонщиком ослов, которые возвращались откуда—то с купаний и были тоже застигнуты ночью.
Одна из них была старуха, а другая прехорошенькая двадцатилетняя девушка.
Мы были молоды, милостивый государь, притом же достаточно пьяны и притом считали себя в завоеванной стране.
Один из нас, бельгиец по происхождению и человек без всяких правил, предложил нам такое дело, которое бы мы, будучи в здравом смысле, наверное, с негодованием отвергли бы, — но мы были пьяны и приняли его со смехом.
Я не буду говорить о том, что происходило затем, но скажу только, что наутро мы были уже далеко от этой гостиницы, оставив в ней мать и ее опозоренную дочь, о которой я знал только, что ее зовут Терезой и имел на память от нее только один медальон, который сорвался у нее с шеи.
Мы достигли Барселоны через несколько дней и как раз накануне большого сражения, в котором были убиты оба мои сотоварища по этому гнусному делу.
Но меня бог спас и сохранил, и во мне возникло тогда странное убеждение, что провидение щадило меня для того, что приготовляло мне более страшное возмездие, чем мгновенная смерть.
По окончании войны я поселился в Мадриде у одного старого еврея, торговавшего кожей. Он был французский выходец 1709 года; однажды ночью меня разбудили. Оказалось, что мой хозяин отчаянно болен и что он находится в ужасном бреду. Я знал, что у него нет никого близких и потому немедленно отправился к нему и стал ухаживать за ним. Через несколько времени он пришел в себя; поблагодарив меня за мои хлопоты, спросил, как меня зовут.
— Кермор де Кермаруэ, — был мой ответ.
— Кермаруэ! — закричал тогда он каким—то странным голосом.
— Ну да!
— Перо! перо! — стал он умолять, указывая на свой письменный стол.
Я исполнил его желание, хотя решительно не понимал, что он хочет делать.
Старик написал две строчки и подписался.
В них было сказано: «Завещаю г. Кермаруэ все свое состояние».
Через четверть часа после этого его уже не было больше в живых.
В бумагах его мы нашли разъяснение его поступка. Мой дед — барон де Кермаруэ, эмигрируя из Франции, оставил ему на сохранение двести тысяч ливров.
Террор вынудил еврея удалиться из отечества; он приехал в Испанию, занялся торговлей и при помощи денег моего деда нажил громадное состояние. Дед оставил ему двести тысяч ливров, а он возвратил мне двенадцать МИЛЛИОНОВ; Я немедленно уехал из Испании в Париж и, право, готов был бы перевернуть весь мир, чтобы отыскать Терезу и предложить ей свою руку, но здесь, в Париже, меня ожидало достойное возмездие.
Бог покарал меня.
Двадцать лет уже, как я страдаю этим недугом и не выхожу из этой комнаты, а сегодня, когда мне остается всего несколько часов жизни, я решился обратиться к вам. Кто знает, может быть, опозоренная мной девушка еще жива… может быть, даже я отец… Теперь понимаете ли вы меня?
— Да, — прошептал Арман.
— Я узнал, — добавил умирающий, — что вы посвятили себя на добрые дела.
У вас есть свои агенты и своя полиция; вы отыскиваете самые скрытые бедствия. Я надеялся и думал, что вы можете найти ту, которой я завещаю все свое богатство.
— Но, — заметил скромно Арман, — сумею ли я…
— Постарайтесь.
— А если эта особа умерла и если у нее нет ребенка?
— Тогда я вас делаю своим наследником. Но, милостивый государь, я… Богатство мое пригодится на ваши добрые дела. Вот ключ — когда я умру, снимите его с моей шеи и отворите шкатулку: в ней вы найдете два завещания, составленные в разное время, — одно, делающее вас моим наследником, а другое — Терезу или ее ребенка, если вы их найдете; к этому завещанию приложен медальон, бывший на ней в роковую ночь. В этом медальоне волосы и портрет женщины — по всей вероятности, ее матери, вот что я вам могу дать для указаний.
Голос умирающего слабел, час кончины близился. «К шести часам, — прошептал он, — я пригласил священника».
В эту самую минуту раздался звонок: это был священник.
Спустя два часа после этого барон де Кермаруэ скончался.
Полицейский комиссар немедленно все опечатал, а Арман воротился домой, унося с собой два завещания.
При покойнике остался только один комиссионер, принесший графу де Кергацу письмо от барона де Кермаруэ.
Оставшись один, Коляр улыбнулся.
— Ах ты, старикашка, — пробормотал он, — ты, брат, умер спокойно. Я пришел к тебе нищим и вымолил у тебя позволение пожить для того, чтобы узнать, что можно извлечь из богатого человека, умирающего без наследников.
— Да… мы посмотрим теперь, — продолжал он, — кто из нас скорее найдет Терезу — ваш ли добродетельный граф де Кергац или наш капитан Вильямс. Нам достанутся, старикашка, твои миллионы…
И при этом Коляр расхохотался самым наглым образом.
ВИШНЯ И БАККАРА
Через две недели после свидания капитана Вильямса с Коляром в один солнечный январский день в пятом этаже одного из домов улицы Темпль, у окна, выходившего во двор, прилежно работала молодая девушка. Она была высока, стройна и бела, как лилия, между тем как волосы ее были цвета воронова крыла.
Ее прозвали в магазине, где она училась делать цветы, Вишней.
Вишня открыла окно и, продолжая работать, беззаботно распевала один из модных романсов Альфреда Мюссе.
При последнем куплете хорошенькие ручки молодой девушки докончили стебелек пиона.
— Ну, — заметила она при этом, — через десять минут моя работа будет кончена, и тогда я отнесу ее, а на обратном пути постараюсь побывать и в мастерской господина Гро.
И при этом Вишня улыбнулась.
— Да, наконец—то пришло воскресенье, — мечтала она, — если завтра будет такая же погода, как и сегодня, то я буду одна из самых — счастливейших женщин! Мой жених повезет меня обедать со своею матерью в Бельвиль.
— Бедный Леон, — проговорила девушка, принимаясь снова за работу, — как ему не хочется ехать домой за бумагой для продажи своей маленькой земельки. Ах! Если бы г. Гро не обещал назначить его через месяц в подмастерья, то он уже давно бы уехал.
И при этих словах Вишня полупечально улыбнулась и взглянула на клетку, в которой порхала маленькая синичка.
— У тебя, милочка, будет скоро прехорошенький хозяин, — сказала она при этом и встала со своего места, — мы будем тогда уже вдвоем насыпать тебе корм. Но это будет только через два месяца… А как это долго, когда кого—нибудь любят!..
И Вишня опять вздохнула.
В это время на лестнице раздались чьи—то шаги, и чей—то голос, не менее свежий, но гораздо звучнее, чем у Вишни, запел одну из арий Надо.
— Суббота, — подумала Вишня и подвинулась к двери. — Опять Баккара, зачем это моя важная сестрица повадилась так часто жаловать ко мне?
Дверь Вишниной комнаты отворилась, и вошла женщина.
Это была родная сестра Вишни, она была так же хороша, как и ее сестра, но отличалась от нее только тем, что была блондинка, ее звали Баккара.
За шесть лёт перед этим она бежала от своего отца, резчика на меди, и против его воли сошлась с бароном д'О., который нарочно для нее построил дом; целых пять лет она не виделась со своей сестрой, так как отец проклял ее.
Когда он умирал, она возвратилась к его смертному одру, и он простил ее.
Похоронив отца. Баккара перевезла к себе свою мать и снова зажила своей прежней жизнью.
Вишня же любила честного ремесленника Леона Роллана, по ремеслу столяра—краснодеревщика, и должна была в самом непродолжительном времени сделаться его женою.
Сестры постоянно виделись между собою, но Вишня никогда не была в доме своей сестры.
Сестры поцеловались.
— Здравствуй, Вишенка.
— Здравствуй, Луиза, — ответила молодая девушка, имевшая особенное отвращение к насмешливому прозвищу Баккара, которое дали ее сестре несколько кутил на одном пикнике, где она имела счастье выиграть груды золота в эту игру.
— Неужели это ты все сегодня сработала? — спросила Баккара, садясь около сестры и рассматривая ее работу.
— Да, сегодня, — улыбнулась Вишня, — мне нужно поскорей окончить эту работу. Я хочу сегодня кончить свое платье.
— Вот как, ты, кажется, собираешься нарядиться завтра?
— Конечно, ведь завтра воскресенье.
— Как! Только поэтому? Вишня сконфузилась.
— Леон повезет меня со своей матерью в Бельвиль.
— Следовательно, ты все еще любишь своего Леона?
— Разве ты могла сомневаться в этом? — ответила Вишня.
— Он такой честный и красивый.
— Положим, что и так, — возразила Баккара, — но ведь, выйдя за ремесленника, ты будешь всегда остро нуждаться.
— Что же такого? Леон скоро будет сделан мастером — тогда он будет получать уже целых десять франков в день, а — на эти деньги мы устроимся.
Баккара презрительно улыбнулась.
— Ты хорошо знаешь, — сказала она, — что я могу тебе всегда дать четыре и даже хоть десять тысяч франков.
— Ни за что, — возразила ей Вишня, — честная девушка может брать деньги от отца или мужа.
— Но ведь я тебе родная сестра!
— Я бы и взяла, если бы у тебя был муж.
Баккара нахмурилась и прикусила себе губы.
— Ты можешь возвратить мне их, — добавила она как бы вскользь, — когда выйдешь замуж, ведь у Леона есть деньги.
— Нет, благодарю, — ответила Вишня, — я вообще не люблю занимать деньги.
Молодая девушка, разговаривая с сестрой, снова принялась за работу, между тем как Баккара подошла к окну и бросила мимолетный взгляд на одно окно соседнего дома.
Это окно было заперто и даже закрыто жалюзи.
— Его опять нет дома, — проговорила чуть слышно Баккара и обернулась назад.
Вишня работала, но между прочим потихоньку наблюдала за своей сестрой.
— Скажи мне, милая Луиза, наконец, — спросила она самым простодушным тоном, — к чему следует приписать то, что ты сделалась так любезна ко мне и стала бывать у меня чуть не каждый день?
Баккара вздрогнула.
— Или у тебя дело в нашем квартале? — продолжала Вишня.
— Нет, — ответила старшая сестра, — я бываю у тебя потому, что люблю тебя и имею чересчур много свободного времени.
Вишня улыбнулась:
— Да ведь у тебя всегда было много свободного времени. Однако ты…
— Изволь, душа моя, я тебе выскажусь в таком случае прямо, — перебила ее Баккара. — Я влюблена. Я, которая известна всему Парижу под именем бессердечной, я, про которую говорят, что она смеется над мужчинами, как француз над китайцем.
Вишня невольно приподняла голову и посмотрела на свою сестру.
— Да, — продолжала Баккара, — с месяц тому, когда я была у тебя и увидала там, в окне, молодого человека, который взволновал так мое сердце, что оно, никогда не любившее, сильно забилось… Там, — добавила она, — вон в этом окне.
— Вижу и знаю даже того, о ком ты говоришь, — заметила, улыбаясь, Вишня, — это Фернан Роше.
— Ты знаешь его? — радостно переспросила Баккара.
— Да.
— О, ты не знаешь, как я люблю его, — продолжала Баккара, — я люблю его так, как ты никогда не любила и не будешь любить своего Леона.
— Вот как! — проговорила недоверчиво Вишня.
— Я видела его всего три раза, но так влюбилась в него, что готова решиться на всякую глупость. Да кто же он? Говори мне скорей. Как ты с ним познакомилась?
— Очень просто, — ответила Вишня, не узнавая сестры. — Он, кажется, очень небогатый человек и служит в какой—то конторе. Когда он переезжал сюда, то ему пришлось купить письменный стол и кровать у хозяина моего Леона. А так как он получает всего двести франков в месяц, то ему было очень стеснительно отдать сразу всю сумму, которую он должен был за эту мебель. Леон, по своей доброте, устроил, что его хозяин, рассрочил ему этот долг. С тех пор мы и знакомы. Он всегда кланяется мне. Да вот и он сам!
В соседнем доме в это время растворилось окно, и в нем показался молодой человек.
Баккара мгновенно побледнела.
Вишня подошла к окну и начала что—то напевать.
Молодой человек обернулся к ней и вежливо поклонился, хотя, казалось, очень удивился, что сзади молодой девушки стояла другая, поразительно схожая с ней.
— Это моя сестра, — сказала ему Вишня.
Фернан поклонился.
— Пригласи его, — шепнула Баккара умоляющим голосом.
Вишне стало жаль сестру, и она, не подумав, предложила Фернану зайти к ней.
— Благодарю вас, — ответил молодой человек, — но мне некогда, я еду сейчас обедать в гости, и мне нужно еще успеть переодеться.
— Он уходит, — прошептала Баккара, — я хочу знать, где он будет, и узнаю это. Может быть, к какой—нибудь женщине… О, я буду ужасно ревнива.
Вишня с удивлением слушала сестру.
— Но ведь г. Фернан не муж и не любовник тебе? — заметила она.
— Он будет им.
— Твоим мужем?
Баккара пожала плечами и замолчала.
— Впрочем, — проговорила Вишня, — кажется, Леон
говорил, что Фернан хочет жениться.
Баккара вздрогнула.
— Он? Жениться?
— Да, кажется, — ответила простодушно Вишня.
— Я не хочу этого!
— По какому же праву?
— Да разве в любви есть права! — воскликнула Баккара и, бросив взгляд в зеркало, казалось, в один миг вообразила всю силу и величие своей красоты.
— Однако мне пора, — заметила Вишня, вставая.
Сестры простились и расстались.
Вишня пошла в улицу Темпль, а Баккара села в дорогой купе, запряженный серой лошадью, и приказала кучеру следовать за вышедшим из дому Фернаном.
Купе поехал, а Баккара осторожно опустила плотные шторы.
ФЕРНАН
Фернану было не больше двадцати шести лет, он был бледный молодой человек, с лицом скорее выразительным, чем красивым.
Фернан был сирота, воспитанный своим дядей, который после себя не оставил ему никакого наследства.
Он служил в Министерстве иностранных дел и получал по двести франков в месяц.
В свободное время он писал водевили и зарабатывал этой работой еще небольшие суммы.
Фернан был влюблен в дочь своего начальника Эрмину де Бопрео, у которой, как говорили, было около восьмидесяти тысяч приданого.
И Фернан знал, что ему придется долго бороться со всеми препятствиями, чтобы достигнуть своего заветного желания — руки Эрмины.
Итак, молодой человек был приглашен к г. Бопрео на обед, а потому и обратил особенное внимание на свой туалет.
Господин Бопрео, приглашая молодого человека к себе, и не подозревал никогда о взаимной любви его и своей дочери. Фернан был умен и трудился над большим сочинением о международном праве, и на это—то сочинение сильно рассчитывал де Бопрео, предполагая издать его под своим именем и надеясь, таким образом, добиться крестика Почетного Легиона и места директора департамента.
— Приходите в три часа, — сказал ему Бопрео, — мы до пяти часов поработаем.
Фернан прошел бульвар, поворотил в улицу Темпль и направился к дому, где жил его начальник.
Баккара видела, как он вошел в этот дом, и не теряя времени, вошла в ворота его и прошла прямо к привратнику.
Здесь жила какая—то болтливая старуха, которой Баккара немедленно сунула в руку луидор.
— Кто этот господин? — спросила она.
— Чиновник Министерства иностранных дел, — ответила старуха, пряча деньги поглубже. — Он идет . к начальнику.
— А как зовут этого начальника?
— Г. Бопрео.
— Женатый?
— Да.
— Жена его молода?
— Нет, лет сорока.
— А… у них есть дочь?
— И прехорошенькая, — ответила старуха, — и, я думаю, молодой человек, собственно, и ходит из—за нее.
— Вы думаете? — спросила Баккара изменившимся голосом.
— Когда он уходит отсюда? — добавила она.
— Часов в десять вечера.
— Хорошо, — пробормотала Баккара и бросила еще один луидор.
А в это время Фернан входил к своему начальнику.
Г. де Бопрео был незначительный дворянин из графства Венсен, он приехал в Париж без всего, но благодаря своей гибкости, добился через двадцать лет своего теперешнего места начальника отделения, которое и занимал уже около десяти лет.
Лет за восемнадцать перед этим он познакомился с молодой девушкой—сиротой, у которой не было никогда родных, кроме старой тетки. Эта девушка, по имени Тереза д'Альтерив, была жертвой гнусной засады, вследствие чего у нее родился ребенок — дочь Эрмина.
Г. Бопрео увидал Терезу. Справился о ее приданом и сделал предложение. Тереза не скрыла от него ничего, а Бопрео сказал на это:
— Я признаю вашего ребенка своим.
Тереза не раздумывала и согласилась. В свете Эрмину считали законной дочерью г. Бопрео. От этого брака с Терезой у него было два сына, из которых один уже умер, а другой, пятнадцати лет, жил дома. Единственная служанка господина начальника была послана за провизией, а потому, когда Фернан позвонил у двери г. Бопрео, ему отворила сама Эрмина. Увидев молодого человека, девушка вся вспыхнула, а Фернаном овладело то сильное и наивное смущение, какое овладевает влюбленным в присутствии любимой женщины.
Тереза Бопрео сидела в гостиной и рукодельничала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9