И тут он указал на раненого матроса, который, неправильно истолковав его жест, обнажил плечо и показал всем нагноившуюся рубленую рану. Капитан «Сан-Фернандо» нахмурился и сказал что-то мужчине, стоявшему слева от него, тогда как на лице священника снова мелькнула и исчезла слабая тень усмешки.
После этого на палубу из трюма вынесли кое-какие вещи и оружие из трофеев, захваченных нами у испанцев, которые мы не успели выбросить за борт; все это было предъявлено сэру Джасперу, и он, вежливо улыбаясь, принялся излагать всякие небылицы о каждом из предметов, что, несомненно, свидетельствовало о чрезвычайно пылком его воображении, но никак не совпадало с историей, рассказанной им прежде. Я даже застонал про себя, когда заметил снова тень усмешки на лице священника.
Я в душе на чем свет стоит ругал сэра Джаспера за его безрассудство, поскольку, считая себя обреченным, я полагал, что он своим враньем сует в петлю и свою шею, и шеи моих товарищей, ибо на лицах священника и капитана «Сан-Фернандо» не было ни намека на жалость и милосердие.
Наконец сэр Джаспер закончил декламировать свои фантазии, отвесил низкий поклон и принялся с довольным видом невозмутимо подкручивать кончики своих усов, что он проделывал всегда, когда ему случалось выступить с речью, неважно, на какую тему или перед какой аудиторией.
— Итак, отец мой, — обратился капитан к священнику, — что вы скажете об этой любопытной истории?
— Ересь и ложь, — глухим, низким голосом ответил монах. — Господь направил этих людей в наши руки, и Святая Церковь займется их спасением. Но мне хотелось бы побеседовать с вами наедине, капитан.
— Очень хорошо, — согласился капитан. — И вас, дон Гомес, я попрошу проследовать за нами в каюту.
В ответ на это предложение монах недовольно поморщился, но промолчал, и капитан, отдав приказание стражникам, отвернулся, намереваясь уходить, но тут человек с родимым пятном вежливо тронул его за рукав, отвел немного в сторону и принялся что-то нашептывать на ухо.
— О-о, это уже выглядит весьма странно, — услышал я слова капитана, и он с любопытством посмотрел на меня, прежде чем солдаты сомкнулись вокруг нас и отвели обратно в трюм; вот когда я пожалел, что не тому проломил голову в том памятный день на дороге в Плимут.
— Итак, — сказал сэр Джаспер, когда дверь нашей тюрьмы за нами захлопнулась, — дела у нас, кажется, складываются неважно.
— Во многом благодаря вам, сэр, — холодно заметил я.
— Что ты имеешь в виду? — быстро спросил он.
— Вы забыли, что я знаю латынь, и поэтому понимаю немного по-испански, — ответил я. — Меня просто удивляет, какую несусветную чушь вы наплели этим «донам»!
— Мастер Клефан, ты прав, — покорно согласился он, — и я приношу свои извинения; но я решил именно таким образом показать этим мерзавцам, что мы их ни капельки не боимся!
— Как? — воскликнули мы в один голос.
— А вот так, друзья мои: я подслушал кое-какие их разговоры между собой и, зная язык немного лучше, чем мой юный друг, только что так справедливо упрекнувший меня, понял одно: нас всех собираются казнить, причем каким-то странным способом, суть которого я, сколько ни прислушивался, так и не уяснил; по крайней мере, хоть не повесят, и за то спасибо! Знаете, я сочинил пару куплетов, сам того не желая; моя муза, оказывается, в прекрасной форме, жаль только, что скоро ей придет конец!
Он продолжал болтать, то и дело прочищая нос и посмеиваясь чему-то про себя, тогда как остальные сидели в молчании, охваченные ужасом, пытаясь отыскать путь к спасению, — по крайней мере, такова была моя реакция на сообщение сэра Джаспера, ибо мне очень не нравилась внешность капитана «Сан-Фернандо», а тем более священника.
— Боже, спаси нас всех! — пробормотал наконец мастер Трелони.
— Боюсь, только Он может это сделать, — сказал сэр Джаспер, — а что касается твоего последнего слова, то оно и вовсе лишнее, так как, по моему мнению, мы или все спасемся, или все отправимся в рай, поскольку эти испанские дьяволы не признают полумер!
— Мастер Роджерс, сэр, — спросил один из матросов, — не можете ли вы сказать, каким способом нас убьют, если это случится?
— Не знаю, парень, не знаю; но боюсь, священник приложил к этому руку.
— Тогда да смилуется над нами Господь, — сказал моряк, — потому что мой брат погиб от их рук в Испании, а одному из тех, кто сидел с ним в тюрьме, удалось бежать, и — о Джим, бедный Джим!
Рыдания, вырвавшиеся из его груди, прервали фразу, но нам нетрудно было домыслить все остальное: ведь в те дни именем Святой Инквизиции пугали капризных детей и у многих сильных мужчин при этом имени мороз пробирал по коже.
Долгое время мы сидели молча, каждый погруженный в собственные мысли, и тогда сэр Джаспер, который ни при каких обстоятельствах не в состоянии был удержать язык за зубами, неожиданно хрипло засмеялся.
— Печальная у нас компания, джентльмены, — сказал он. — Клянусь честью, мы еще не покойники и, слава Богу, нам не заткнули рты; так что же мешает нам грянуть веселую песню и показать этим испанцам, что мы мужчины, да к тому же англичане! Прошу прощения, мастер Клефан, — добавил он, низко поклонившись мне при свете тусклого фонаря, раскачивавшегося на проволоке; затем довольно мелодичным голосом громко затянул:
— Скажи мне, приятель, и дай ответ:
в чем сила британца, открой мне секрет?
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Мы все хором подхватили так, что задрожали переборки нашей тюрьмы:
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Сэр Джаспер продолжал:
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
в чем вера британца, открой мне секрет?
— А верит он в Бога, в свой меч, в свой закон,
и в друга надежного верует он!
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
кто враг у британца, открой мне секрет?
— Шотландец, француз и турецкий ага,
но нету испанца коварней врага!
— Мы просим у вас прощения за этот куплет, мастер Клефан!
— Пустяки! — возразил я. — В нем очень просто заменить, например, британца на шотландца, а шотландца, скажем, на католика — и тогда все будет в порядке!
— Отличный ответ, клянусь честью! — засмеялся сэр Джаспер. — Но хор у нас, ребята, получился отменный: он заставит расшевелиться это унылое преподобие, монаха, тощего, как сушеная треска!
— Теперь напоследок, приятель, ответь,
за что же британец готов умереть?
— Готов он за честь, за Отчизну свою
и за королеву погибнуть в бою!
— Веселее, джентльмены, больше жизни! — кричал сэр Джаспер, и хор нестройно, конечно, но зато от души и так громогласно, как только позволяли здоровенные легкие в крепкие глотки, — снова подхватил:
— Готов он за честь, за Отчизну свою
И за королеву погибнуть в бою!
Не успели мы закончить, как дверь распахнулась, и на пороге появился испанский капитан в сопровождении джентльмена в черном.
— Вы слишком шумите, сердито сказал капитан, обращаясь к сэру Джасперу
— Клянусь честью, в я того же мнения! — возразил маленький кавалер.
— Позвольте мне посоветовать вам, сеньор. приступить лучше к молитвам!
— Согласен с вами, сеньор капитан «с молитвам и славословию; только, если позволите, в обратном порядке: сначала воспоем славу, а потом уж займемся и молитвами!
— Английская собака! — процедил сквозь зубы испанский капитан, но высокий мужчина в черном остановил его.
— Они мужественные люди, — сказал он. — Клянусь Пречистой Девой, хотел бы я иметь хотя бы тысячу таких в моем походе на Гвиану: в заметьте, капитан Гамбоа, я возражаю против намерений поступить с ними так. как собираетесь вы и отец Мигель. Это постыдно и бесчеловечно!
— В таком случае выразите свой протест святому отцу и послушайте, что он вам скажет, дон Гомес, — грубо ответил капитан, скривив в неприятной усмешке свои тонкие губы. — Или вы предпочтете, чтобы я это сделал за вас?
— Нет-нет, — поспешно возразил мужчина в черном, заметно побледнев, и я с первого взгляда понял, какой смертельный страх испытывает он к тощему монаху с лицом, похожим на череп, и с проницательными черными глазами, пылающими точно угли.
— Запомните, — сказал капитан Гамбоа, — если вы не прекратите шуметь, я прикажу залить вашу клетку водой и утоплю всех певчих птиц, посмевших чирикать на моем судне без позволения!
— Надеюсь, вода не будет так дурно пахнуть, как все на вашем судне? — крикнул ему вдогонку сэр Джаспер, когда дверь за обоими захлопнулась,
— Несчастный человек, — добавил он по-английски. — Он ничего не смыслит в музыке! Что ж, так оно и должно быть: судя по его лицу, лучшая мелодия для него — визг тупой пилы, вгрызающейся в дубовый пень! А по мне, так хорошая история ничуть не хуже веселого куплета; вот послушайте-ка одну для разнообразия!
Он всячески пытался приободрить нас, наш вечно не унывающий сэр Джаспер, отвлекая от печальных мыслей о страшной участи, ожидающей пленников испанской инквизиции, ибо у нас не было ни малейшей надежды на спасение.
Так мы провели два долгих дня в полутемной, грязной и зловонной дыре, пытаясь изо всех сил сохранить бодрость духа и крепость тела, питаясь скудной пищей, которую наш тюремщик приносил нам дважды в день. Всякий раз, когда он открывал дверь в нашу темницу, с палубы до нас доносились стук молотков, топот ног, скрип и громыхание каких-то тяжелых предметов, перетаскиваемых с места на место, но, когда мы спрашивали у него о значении всего этого, он только гнусно хихикал и предлагал потерпеть, поскольку вскоре мы и без него все узнаем.
Утром на третий день после гибели» Морской феи «, едва успев покончить с завтраком, состоявшим из кружки воды и черствого сухаря, мы услыхали у двери своей тюрьмы шум шагов, бряцание оружия и скрежет отпираемых замков. Дверь распахнулась, и нам было приказано выходить по одному, причем каждому тут же стягивали тонким линьком локти за спиной, оставляя кисти рук свободными. Отряд солдат, вооруженных алебардами, ожидал окончания этой процедуры, после чего нас вывели на палубу; на лицах наших конвоиров я заметил угрюмое и замкнутое выражение как у людей, находящихся не в ладу со своей совестью, и опять с тревогой и любопытством подумал о том, каким же способом нас собираются казнить.
Наконец мы поднялись на высокий полуют, и копейщики, выстроив нас в шеренгу перед собой, сомкнулись позади в полукольцо; перед нами стояли только капитан Гамбоа, католический священник и» меченый» с родимым пятном на лице. Однако я смотрел не на них взгляд мой был прикован к удивительному сооружению, настолько странному, что я в первую минуту не поверил собственным глазам.
С левого борта часть высокого бульварка была разобрана, и на уровне палубы над водой выступала прочная дощатая платформа, на конце которой стояла высокая, в полтора человеческих роста, фигура женщины — женщины без рук без ног, женщины, выкованной из стали!
Лицо ее было отлито весьма искусно, так что она, казалось, улыбалась нам, но эта улыбка сразу напомнила мне ту, которую я видел на лице монаха, когда он слушал болтовню сэра Джаспера, и ледяная дрожь вновь пробежала у меня по спине. Венчик, вырезанный из дерева и выкрашенный в бледно-голубой цвет, был надет на голову странной фигуры, а шею украшало двойное колье из полированной стали, тогда как у ее подножья находилась полукруглая металлическая площадка, достаточная, чтобы на ней поместился человек, стоящий вплотную к фигуре. Вниз с платформы свисал прочный смоленый канат; конец его исчезал за бортом, оставаясь вне поля моего зрения.
Все это было настолько удивительно и непонятно, что я растерянно оглянулся вокруг в поисках объяснения столь странному феномену, но ничего не увидел, кроме маленькой группы англичан, связанных и беспомощных, сбившихся в кучу, словно овцы в загоне. Немного поодаль стояли капитан Гамбоа, монах и испанец, устроивший засаду на сэра Фрэнсиса под Плимутом, взгляды наши встретились, и он злорадно усмехнулся
Позади в по сторонам от меня выстроилась шеренга солдат» все в одинаковых кожаных колетах в стальных шлемах, с алебардами в руках, а над их головами возвышались тонкие, суживающиеся кверху мачты огромного галеона, опутанные сплошной паутиной снастей в канатов, в повсюду — на реях, на вантах, на смотровых площадках мачт наподобие став птиц на ветках деревьев чернели многочисленные фигуры солдат в матросов, с нетерпением глазевших на нас, словно в ожидании какого-то диковинного спектакля; сколько я ни вглядывался, я не заметил среда них ни дона Гомеса, на многих других из тех, кого видел прежде.
«Конечно, — подумал я, — ни одному смертному не приходилось до сих пор наблюдать такое необычное зрелище!» Однако некий внутренний голос подсказывал мне, что самое необычное ожидает нас еще впереди.
Взглянув опять на железную статую, я заметил далеко за ней, на горизонте, какое-то белое пятнышко, которое я принял было за парус, но потом» присмотревшись, понял, что это было всего лишь белое оперение морской птицы, сверкнувшее на солнце. Впрочем, были ли то птица или корабль, на помощь ни от кого мы все равно не могли рассчитывать, и я перевел взгляд на сэра Джаспера, с комичным выражением рассматривавшего странную фигуру, шутливо подталкивая мастера Трелони плечом под ребра. Я едва сумел удержаться от смеха, пока не взглянул на лицо последнего, и тут мне уже стало не до веселья. Я вспомнил, что, прежде чем покинуть нашу тюрьму, он беседовал с братом человека, ставшего жертвой дьявольских пыток в секретных застенках Святой Инквизиции. Я отыскал глазами лицо того матроса, и то, что я прочел на нем, встревожило меня еще больше; но тут по знаку священника «меченый», с родимым пятном на физиономии, выступил вперед и начал речь.
— Слушайте, вы, английские собаки! — закричал он. — Здесь стоит Железная Девственница или, если хотите, наша Милосердная Дева, заступница истинной веры! Она спасает заблудшие души от ереси, питаясь грешными телами вероотступников, и аппетит у нее отменный! Она в своей всеблагой милости готова неустанно защищать нашу Святую Церковь, уничтожая проклятых еретиков днем и ночью! Она уже проголодалась и готова к трапезе! Глядите!
С этими словами он позвонил в судовой колокол, висевший рядом с кормовым фонарем, и со стороны платформы до нас донесся какой-то странный звук, напомнивший мне, злобное глухое ворчание хищного зверя. Канат под платформой дернулся и пошел вверх, наматываясь, очевидно, на потаенный ворот, скрытый где-то под палубой. По всему переднему фасаду фигуры прошла зигзагообразная трещина, словно статуя лопнула сверху донизу. Щель постепенно расширялась, пока я не сообразил наконец, что фигура внутри пустая и состоит из двух половинок, края которых, словно пальцы сцепленных вместе ладоней, заходят друг за друга и которые сейчас раскрываются. Более того, мне стало понятно и странное предназначение этого дьявольского изобретения, когда обе створки раскрылись полностью и я увидел на внутренней поверхности их ряды длинных и острых стальных шипов, расположенных на уровне груди и живота человека. Под основанием статуи в платформе зияла дыра, и сквозь нее виднелись морские волны; теперь стало видно и то, что к концу тянущегося вверх каната подвешен массивный чугунный якорь.
— Итак, Железная Дева готова к трапезе, вы, бешеные английские псы, решившие, будто можете безнаказанно смеяться над Святой Церковью и хозяйничать в странах, не принадлежащих вам! — продолжал кричать испанец с родимым пятном, когда глухой монотонный рокот под платформой затих и якорь, перестав подниматься, повис, раскачиваясь, у подножья статуи. — Она проголодалась, разве вы не видите? Смотрите, какие крепкие и острые у нее зубы! Она проголодалась, говорю вам, и голод ее не будет утолен, пока на земле останется хоть один еретик!
Негодяй к этому времени вошел в раж, доведя себя до бешенства: родимое пятно его стало тускло-багровым, на губах выступила пена, а жестокое лицо его приобрело дьявольски-зловещее выражение.
— Она думала, бедняжка, — продолжал он, — что ей придется утолять голод лишь жалкими язычниками-индейцами, но вот, по милости Неба и нашего святейшего папы, к нам и руки попала достойная ее пища, а она голодна, говорю я вам!
А теперь, — воскликнул он, — смотрите, как изящно кушает наша Дама, как изысканны ее манеры! — с этими словами он выхватил пику из рук стоявшего рядом солдата и осторожно прикоснулся ее древком к полукруглой железной площадке у ног статуи. Послышался громкий утробный звук, похожий на довольное урчание сытого хищника, под аккомпанемент которого тяжелый якорь рухнул вниз, а створки статуи, до сих пор стоявшие раскрытыми по обе стороны железной площадки, словно когтистые лапы, ежесекундно готовые схватить свою жертву, мгновенно сомкнулись, тесно прижавшись к корпусу фигуры, так что даже щели между ними невозможно было заметить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
После этого на палубу из трюма вынесли кое-какие вещи и оружие из трофеев, захваченных нами у испанцев, которые мы не успели выбросить за борт; все это было предъявлено сэру Джасперу, и он, вежливо улыбаясь, принялся излагать всякие небылицы о каждом из предметов, что, несомненно, свидетельствовало о чрезвычайно пылком его воображении, но никак не совпадало с историей, рассказанной им прежде. Я даже застонал про себя, когда заметил снова тень усмешки на лице священника.
Я в душе на чем свет стоит ругал сэра Джаспера за его безрассудство, поскольку, считая себя обреченным, я полагал, что он своим враньем сует в петлю и свою шею, и шеи моих товарищей, ибо на лицах священника и капитана «Сан-Фернандо» не было ни намека на жалость и милосердие.
Наконец сэр Джаспер закончил декламировать свои фантазии, отвесил низкий поклон и принялся с довольным видом невозмутимо подкручивать кончики своих усов, что он проделывал всегда, когда ему случалось выступить с речью, неважно, на какую тему или перед какой аудиторией.
— Итак, отец мой, — обратился капитан к священнику, — что вы скажете об этой любопытной истории?
— Ересь и ложь, — глухим, низким голосом ответил монах. — Господь направил этих людей в наши руки, и Святая Церковь займется их спасением. Но мне хотелось бы побеседовать с вами наедине, капитан.
— Очень хорошо, — согласился капитан. — И вас, дон Гомес, я попрошу проследовать за нами в каюту.
В ответ на это предложение монах недовольно поморщился, но промолчал, и капитан, отдав приказание стражникам, отвернулся, намереваясь уходить, но тут человек с родимым пятном вежливо тронул его за рукав, отвел немного в сторону и принялся что-то нашептывать на ухо.
— О-о, это уже выглядит весьма странно, — услышал я слова капитана, и он с любопытством посмотрел на меня, прежде чем солдаты сомкнулись вокруг нас и отвели обратно в трюм; вот когда я пожалел, что не тому проломил голову в том памятный день на дороге в Плимут.
— Итак, — сказал сэр Джаспер, когда дверь нашей тюрьмы за нами захлопнулась, — дела у нас, кажется, складываются неважно.
— Во многом благодаря вам, сэр, — холодно заметил я.
— Что ты имеешь в виду? — быстро спросил он.
— Вы забыли, что я знаю латынь, и поэтому понимаю немного по-испански, — ответил я. — Меня просто удивляет, какую несусветную чушь вы наплели этим «донам»!
— Мастер Клефан, ты прав, — покорно согласился он, — и я приношу свои извинения; но я решил именно таким образом показать этим мерзавцам, что мы их ни капельки не боимся!
— Как? — воскликнули мы в один голос.
— А вот так, друзья мои: я подслушал кое-какие их разговоры между собой и, зная язык немного лучше, чем мой юный друг, только что так справедливо упрекнувший меня, понял одно: нас всех собираются казнить, причем каким-то странным способом, суть которого я, сколько ни прислушивался, так и не уяснил; по крайней мере, хоть не повесят, и за то спасибо! Знаете, я сочинил пару куплетов, сам того не желая; моя муза, оказывается, в прекрасной форме, жаль только, что скоро ей придет конец!
Он продолжал болтать, то и дело прочищая нос и посмеиваясь чему-то про себя, тогда как остальные сидели в молчании, охваченные ужасом, пытаясь отыскать путь к спасению, — по крайней мере, такова была моя реакция на сообщение сэра Джаспера, ибо мне очень не нравилась внешность капитана «Сан-Фернандо», а тем более священника.
— Боже, спаси нас всех! — пробормотал наконец мастер Трелони.
— Боюсь, только Он может это сделать, — сказал сэр Джаспер, — а что касается твоего последнего слова, то оно и вовсе лишнее, так как, по моему мнению, мы или все спасемся, или все отправимся в рай, поскольку эти испанские дьяволы не признают полумер!
— Мастер Роджерс, сэр, — спросил один из матросов, — не можете ли вы сказать, каким способом нас убьют, если это случится?
— Не знаю, парень, не знаю; но боюсь, священник приложил к этому руку.
— Тогда да смилуется над нами Господь, — сказал моряк, — потому что мой брат погиб от их рук в Испании, а одному из тех, кто сидел с ним в тюрьме, удалось бежать, и — о Джим, бедный Джим!
Рыдания, вырвавшиеся из его груди, прервали фразу, но нам нетрудно было домыслить все остальное: ведь в те дни именем Святой Инквизиции пугали капризных детей и у многих сильных мужчин при этом имени мороз пробирал по коже.
Долгое время мы сидели молча, каждый погруженный в собственные мысли, и тогда сэр Джаспер, который ни при каких обстоятельствах не в состоянии был удержать язык за зубами, неожиданно хрипло засмеялся.
— Печальная у нас компания, джентльмены, — сказал он. — Клянусь честью, мы еще не покойники и, слава Богу, нам не заткнули рты; так что же мешает нам грянуть веселую песню и показать этим испанцам, что мы мужчины, да к тому же англичане! Прошу прощения, мастер Клефан, — добавил он, низко поклонившись мне при свете тусклого фонаря, раскачивавшегося на проволоке; затем довольно мелодичным голосом громко затянул:
— Скажи мне, приятель, и дай ответ:
в чем сила британца, открой мне секрет?
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Мы все хором подхватили так, что задрожали переборки нашей тюрьмы:
— В любви беспредельной к лесам и лугам
и к Англии милой родным берегам!
Сэр Джаспер продолжал:
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
в чем вера британца, открой мне секрет?
— А верит он в Бога, в свой меч, в свой закон,
и в друга надежного верует он!
— Скажи мне, приятель, и дай мне ответ:
кто враг у британца, открой мне секрет?
— Шотландец, француз и турецкий ага,
но нету испанца коварней врага!
— Мы просим у вас прощения за этот куплет, мастер Клефан!
— Пустяки! — возразил я. — В нем очень просто заменить, например, британца на шотландца, а шотландца, скажем, на католика — и тогда все будет в порядке!
— Отличный ответ, клянусь честью! — засмеялся сэр Джаспер. — Но хор у нас, ребята, получился отменный: он заставит расшевелиться это унылое преподобие, монаха, тощего, как сушеная треска!
— Теперь напоследок, приятель, ответь,
за что же британец готов умереть?
— Готов он за честь, за Отчизну свою
и за королеву погибнуть в бою!
— Веселее, джентльмены, больше жизни! — кричал сэр Джаспер, и хор нестройно, конечно, но зато от души и так громогласно, как только позволяли здоровенные легкие в крепкие глотки, — снова подхватил:
— Готов он за честь, за Отчизну свою
И за королеву погибнуть в бою!
Не успели мы закончить, как дверь распахнулась, и на пороге появился испанский капитан в сопровождении джентльмена в черном.
— Вы слишком шумите, сердито сказал капитан, обращаясь к сэру Джасперу
— Клянусь честью, в я того же мнения! — возразил маленький кавалер.
— Позвольте мне посоветовать вам, сеньор. приступить лучше к молитвам!
— Согласен с вами, сеньор капитан «с молитвам и славословию; только, если позволите, в обратном порядке: сначала воспоем славу, а потом уж займемся и молитвами!
— Английская собака! — процедил сквозь зубы испанский капитан, но высокий мужчина в черном остановил его.
— Они мужественные люди, — сказал он. — Клянусь Пречистой Девой, хотел бы я иметь хотя бы тысячу таких в моем походе на Гвиану: в заметьте, капитан Гамбоа, я возражаю против намерений поступить с ними так. как собираетесь вы и отец Мигель. Это постыдно и бесчеловечно!
— В таком случае выразите свой протест святому отцу и послушайте, что он вам скажет, дон Гомес, — грубо ответил капитан, скривив в неприятной усмешке свои тонкие губы. — Или вы предпочтете, чтобы я это сделал за вас?
— Нет-нет, — поспешно возразил мужчина в черном, заметно побледнев, и я с первого взгляда понял, какой смертельный страх испытывает он к тощему монаху с лицом, похожим на череп, и с проницательными черными глазами, пылающими точно угли.
— Запомните, — сказал капитан Гамбоа, — если вы не прекратите шуметь, я прикажу залить вашу клетку водой и утоплю всех певчих птиц, посмевших чирикать на моем судне без позволения!
— Надеюсь, вода не будет так дурно пахнуть, как все на вашем судне? — крикнул ему вдогонку сэр Джаспер, когда дверь за обоими захлопнулась,
— Несчастный человек, — добавил он по-английски. — Он ничего не смыслит в музыке! Что ж, так оно и должно быть: судя по его лицу, лучшая мелодия для него — визг тупой пилы, вгрызающейся в дубовый пень! А по мне, так хорошая история ничуть не хуже веселого куплета; вот послушайте-ка одну для разнообразия!
Он всячески пытался приободрить нас, наш вечно не унывающий сэр Джаспер, отвлекая от печальных мыслей о страшной участи, ожидающей пленников испанской инквизиции, ибо у нас не было ни малейшей надежды на спасение.
Так мы провели два долгих дня в полутемной, грязной и зловонной дыре, пытаясь изо всех сил сохранить бодрость духа и крепость тела, питаясь скудной пищей, которую наш тюремщик приносил нам дважды в день. Всякий раз, когда он открывал дверь в нашу темницу, с палубы до нас доносились стук молотков, топот ног, скрип и громыхание каких-то тяжелых предметов, перетаскиваемых с места на место, но, когда мы спрашивали у него о значении всего этого, он только гнусно хихикал и предлагал потерпеть, поскольку вскоре мы и без него все узнаем.
Утром на третий день после гибели» Морской феи «, едва успев покончить с завтраком, состоявшим из кружки воды и черствого сухаря, мы услыхали у двери своей тюрьмы шум шагов, бряцание оружия и скрежет отпираемых замков. Дверь распахнулась, и нам было приказано выходить по одному, причем каждому тут же стягивали тонким линьком локти за спиной, оставляя кисти рук свободными. Отряд солдат, вооруженных алебардами, ожидал окончания этой процедуры, после чего нас вывели на палубу; на лицах наших конвоиров я заметил угрюмое и замкнутое выражение как у людей, находящихся не в ладу со своей совестью, и опять с тревогой и любопытством подумал о том, каким же способом нас собираются казнить.
Наконец мы поднялись на высокий полуют, и копейщики, выстроив нас в шеренгу перед собой, сомкнулись позади в полукольцо; перед нами стояли только капитан Гамбоа, католический священник и» меченый» с родимым пятном на лице. Однако я смотрел не на них взгляд мой был прикован к удивительному сооружению, настолько странному, что я в первую минуту не поверил собственным глазам.
С левого борта часть высокого бульварка была разобрана, и на уровне палубы над водой выступала прочная дощатая платформа, на конце которой стояла высокая, в полтора человеческих роста, фигура женщины — женщины без рук без ног, женщины, выкованной из стали!
Лицо ее было отлито весьма искусно, так что она, казалось, улыбалась нам, но эта улыбка сразу напомнила мне ту, которую я видел на лице монаха, когда он слушал болтовню сэра Джаспера, и ледяная дрожь вновь пробежала у меня по спине. Венчик, вырезанный из дерева и выкрашенный в бледно-голубой цвет, был надет на голову странной фигуры, а шею украшало двойное колье из полированной стали, тогда как у ее подножья находилась полукруглая металлическая площадка, достаточная, чтобы на ней поместился человек, стоящий вплотную к фигуре. Вниз с платформы свисал прочный смоленый канат; конец его исчезал за бортом, оставаясь вне поля моего зрения.
Все это было настолько удивительно и непонятно, что я растерянно оглянулся вокруг в поисках объяснения столь странному феномену, но ничего не увидел, кроме маленькой группы англичан, связанных и беспомощных, сбившихся в кучу, словно овцы в загоне. Немного поодаль стояли капитан Гамбоа, монах и испанец, устроивший засаду на сэра Фрэнсиса под Плимутом, взгляды наши встретились, и он злорадно усмехнулся
Позади в по сторонам от меня выстроилась шеренга солдат» все в одинаковых кожаных колетах в стальных шлемах, с алебардами в руках, а над их головами возвышались тонкие, суживающиеся кверху мачты огромного галеона, опутанные сплошной паутиной снастей в канатов, в повсюду — на реях, на вантах, на смотровых площадках мачт наподобие став птиц на ветках деревьев чернели многочисленные фигуры солдат в матросов, с нетерпением глазевших на нас, словно в ожидании какого-то диковинного спектакля; сколько я ни вглядывался, я не заметил среда них ни дона Гомеса, на многих других из тех, кого видел прежде.
«Конечно, — подумал я, — ни одному смертному не приходилось до сих пор наблюдать такое необычное зрелище!» Однако некий внутренний голос подсказывал мне, что самое необычное ожидает нас еще впереди.
Взглянув опять на железную статую, я заметил далеко за ней, на горизонте, какое-то белое пятнышко, которое я принял было за парус, но потом» присмотревшись, понял, что это было всего лишь белое оперение морской птицы, сверкнувшее на солнце. Впрочем, были ли то птица или корабль, на помощь ни от кого мы все равно не могли рассчитывать, и я перевел взгляд на сэра Джаспера, с комичным выражением рассматривавшего странную фигуру, шутливо подталкивая мастера Трелони плечом под ребра. Я едва сумел удержаться от смеха, пока не взглянул на лицо последнего, и тут мне уже стало не до веселья. Я вспомнил, что, прежде чем покинуть нашу тюрьму, он беседовал с братом человека, ставшего жертвой дьявольских пыток в секретных застенках Святой Инквизиции. Я отыскал глазами лицо того матроса, и то, что я прочел на нем, встревожило меня еще больше; но тут по знаку священника «меченый», с родимым пятном на физиономии, выступил вперед и начал речь.
— Слушайте, вы, английские собаки! — закричал он. — Здесь стоит Железная Девственница или, если хотите, наша Милосердная Дева, заступница истинной веры! Она спасает заблудшие души от ереси, питаясь грешными телами вероотступников, и аппетит у нее отменный! Она в своей всеблагой милости готова неустанно защищать нашу Святую Церковь, уничтожая проклятых еретиков днем и ночью! Она уже проголодалась и готова к трапезе! Глядите!
С этими словами он позвонил в судовой колокол, висевший рядом с кормовым фонарем, и со стороны платформы до нас донесся какой-то странный звук, напомнивший мне, злобное глухое ворчание хищного зверя. Канат под платформой дернулся и пошел вверх, наматываясь, очевидно, на потаенный ворот, скрытый где-то под палубой. По всему переднему фасаду фигуры прошла зигзагообразная трещина, словно статуя лопнула сверху донизу. Щель постепенно расширялась, пока я не сообразил наконец, что фигура внутри пустая и состоит из двух половинок, края которых, словно пальцы сцепленных вместе ладоней, заходят друг за друга и которые сейчас раскрываются. Более того, мне стало понятно и странное предназначение этого дьявольского изобретения, когда обе створки раскрылись полностью и я увидел на внутренней поверхности их ряды длинных и острых стальных шипов, расположенных на уровне груди и живота человека. Под основанием статуи в платформе зияла дыра, и сквозь нее виднелись морские волны; теперь стало видно и то, что к концу тянущегося вверх каната подвешен массивный чугунный якорь.
— Итак, Железная Дева готова к трапезе, вы, бешеные английские псы, решившие, будто можете безнаказанно смеяться над Святой Церковью и хозяйничать в странах, не принадлежащих вам! — продолжал кричать испанец с родимым пятном, когда глухой монотонный рокот под платформой затих и якорь, перестав подниматься, повис, раскачиваясь, у подножья статуи. — Она проголодалась, разве вы не видите? Смотрите, какие крепкие и острые у нее зубы! Она проголодалась, говорю вам, и голод ее не будет утолен, пока на земле останется хоть один еретик!
Негодяй к этому времени вошел в раж, доведя себя до бешенства: родимое пятно его стало тускло-багровым, на губах выступила пена, а жестокое лицо его приобрело дьявольски-зловещее выражение.
— Она думала, бедняжка, — продолжал он, — что ей придется утолять голод лишь жалкими язычниками-индейцами, но вот, по милости Неба и нашего святейшего папы, к нам и руки попала достойная ее пища, а она голодна, говорю я вам!
А теперь, — воскликнул он, — смотрите, как изящно кушает наша Дама, как изысканны ее манеры! — с этими словами он выхватил пику из рук стоявшего рядом солдата и осторожно прикоснулся ее древком к полукруглой железной площадке у ног статуи. Послышался громкий утробный звук, похожий на довольное урчание сытого хищника, под аккомпанемент которого тяжелый якорь рухнул вниз, а створки статуи, до сих пор стоявшие раскрытыми по обе стороны железной площадки, словно когтистые лапы, ежесекундно готовые схватить свою жертву, мгновенно сомкнулись, тесно прижавшись к корпусу фигуры, так что даже щели между ними невозможно было заметить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41