Как только он ушел, Джессика сбросила с плеч сюртук и надела перчатки, насколько это было возможно сделать без горничной. Ей не удалось дотянуться до всех застежек, большая часть была на спине, но она нашла достаточно для того, чтобы можно было не держать лиф руками. Борясь с завязками и крючками, она с жестокой объективностью оценила ситуацию.
Она поняла – не имеет значения, что Дейн ее не изнасиловал. Важно то, что ее застали с Дейном, – этого достаточно, чтобы в глазах всего мира она стала порченым товаром.
Менее чем через сутки эта история достигнет каждого уголка Парижа. Через неделю она попадет в Лондон. Она хорошо видела, какое будущее ее ожидает.
Ни один уважающий себя джентльмен не запятнает имя семьи женитьбой на отбросах Дейна. У нее не будет шансов привлечь в свой магазин богатых респектабельных людей, от которых зависит успех и ее собственная респектабельность. При встрече леди будут придерживать юбки, чтобы не запачкаться о нее, или переходить на другую сторону улицы. Джентльмены перестанут быть джентльменами и начнут обращаться с ней пренебрежительно, как с последней уличной девкой.
Короче, Дейн погубил ее жизнь. Намеренно.
Все, что от него требовалось, – это скользнуть по ним своим смертельным взглядом и сказать, что они ничего не видели, и они решили бы, что для здоровья полезнее с ним согласиться. Все его боятся, даже так называемые друзья. Он может заставить их говорить, делать и верить во все, что он захочет.
Но он жаждал мести – за то, что ему сделала Джессика, как он решил своим искривленным рассудком. Только для этого он затащил ее в сад. Он не преминул заранее кого-то предупредить, чтобы разоблачение состоялось в самый унизительный момент, когда расстегнутый лиф сполз на талию, его язык был у нее во рту, его гнусная рука – у нее под юбкой.
От этого воспоминания у нее разгорелось лицо, но Джессика отказалась стыдить себя за то, что сделала. Ее поведение не отвечало правилам приличия в обществе, было ошибочным, согласно ее личным правилам, но это не было злом. Она молодая, здоровая женщина и поддалась тем же чувствам, которым поддается бесчисленное количество женщин – при условии, что они замужем, овдовели или проявляют осторожность.
И хотя она не была замужем и не овдовела и по обычным меркам можно было считать, что она преступила границы осторожности, она не могла по справедливости обвинять его, что он взял то, что ему добровольно предлагалось.
Но она обвиняла его и будет обвинять за то, что он ее не защитил. Ему было нечего терять, и он знал, что она теряет все. Он мог ей помочь. Ему это ничего не стоило бы. Вместо этого Дейн оскорбил ее и бросил.
Вот это было зло. Основной непростительный поступок.
И он за это заплатит, решила Джессика.
В половине пятого утра Дейн устроил прием в «Антуане», ресторане в Пале-Рояле. К этому времени кружок его приятелей расширился, в него вошла группа гостей леди Уоллингдон – Шеллоуби, Гудридж, Ваутри и Эсмонд. Все старательно избегали темы Джессики Трент, зато в подробностях обсуждали карточное сражение между пьяным прусским офицером и французским республиканцем и последовавшие за этим действия.
Даже проститутки сочли себя обязанными высказать мнение: та, что сидела на правом колене Дейна, была за республиканца, та, что на левом, – за немца. Уровень спора был безграмотным с политической и грамматической точки зрения, в сравнении с ними Берти Трент казался одаренным человеком.
Дейн желал бы не думать о Трент. Но как только на глаза попадался ее брат, в голове возникали картины: Джессика, глядящая ему в глаза из-под огромной шляпы… выжидательное лицо, когда он расстегивает ее перчатку… она бьет его шляпой и маленьким кулачком… целует, когда над головой гремит гром и сверкают молнии… кружится в вальсе, юбки шуршат по ногам, лицо сияет восторгом… А потом в его руках… вихрь образов, чувств, один мучительный момент… когда она целует его в большой отвратительный нос, разрывая ему сердце на куски и соединяя вновь, заставляя верить, что для нее он не монстр. Она заставила его поверить, что он прекрасен.
Ложь, сказал он себе.
Все это ложь, трюки, чтобы заманить его в ловушку. Он погубил ее брата, у нее ничего не осталось. Значит, ей, как и Сюзанне, у которой брат проиграл семейное состояние, ничего не оставалось, кроме как подстроить старейшую в истории ловушку, чтобы изловить, богатого, титулованного мужа.
Но Дейн поймал себя на том, что оглядывает кружок мужчин вокруг себя и видит: все они лучше, чем он, хорошо себя ведут и имеют лучшие перспективы.
Взгляд остановился на Эсмонде, сидевшем рядом. Самый красивый мужчина на трех континентах и намного богаче маркиза Дейна, хотя никто не знает точно насколько. Почему она не выбрала Эсмонда? Если ей был нужен богатый супруг, почему сообразительная фемина вроде Джессики Трент выбирает Вельзевула, а не ангела? Ад, а не рай?
Голубые глаза Эсмонда встретились с его глазами.
– Любовь слепа, – пробормотал он по-итальянски с прекрасным флорентийским произношением.
Дейн вспомнил, что сказал ему Эсмонд насчет «дурных ощущений», которые он почувствовал в кабачке «Двадцать восемь», и о событиях, последовавших за этим. Сейчас, глядя на него, Дейн сам получил неуютное ощущение, что этот ангелоподобный граф читает его мысли, как в свое время прочел невидимые другим подсказки об этой обители греха.
Дейн открыл было рот, чтобы дать сокрушительный отпор, но Эсмонд вдруг замер, слегка повернул голову, глядя на что-то, и улыбка сошла с его лица..
Дейн посмотрел туда же, в сторону двери, но сначала ничего не увидел, потому что в это время Шеллоуби наклонился, чтобы калить вина.
Потом Шеллоуби выпрямился.
Тогда он ее увидел.
На ней было темно-красное платье, застегнутое доверху, черная шаль накрывала ей голову и плечи, как мантилья. Лицо бледное и твердое. Она подошла к большому столу, высоко держа голову и сверкая серебряными очами, и остановилась в нескольких футах от него.
Его сердце скакало в неистовом галопе, так что он не мог дышать, не то что заговорить.
Она обвела взглядом его компанию.
– Пошли вон, – тихо и твердо сказала она.
Шлюхи соскользнули с его коленей, попутно разбив бокалы. Приятели повскакивали с мест и заторопились, опрокинув кресла.
Только Эсмонд не потерял голову.
– Мадемуазель… – начал он успокаивающим тоном. Она откинула шаль и подняла правую руку. В руке был пистолет, он был нацелен прямо в сердце Дейну.
– Уходите, – сказала она Эсмонду.
Дейн услышав щелчок – она взвела курок – и скрип отодвинутого стула. Эсмонд встал.
– Мадемуазель… – попытался он еще раз.
– Молись, Дейн, – сказала она.
Он перевел глаза с дула пистолета на ее пылающие яростью глаза.
– Джесс, – прошептал он. Она выстрелила.
Глава 8
Выстрел опрокинул Дейна на спину вместе с креслом. Джессика опустила пистолет, выдохнула, повернулась и вышла. Зрителям понадобилось время, чтобы сообразить, о чем им сообщили глаза и уши. За это время она беспрепятственно прошла через ресторан, за дверь и дальше на улицу.
Вскоре она отыскала извозчика, которому было приказано ее дожидаться, и велела ехать в ближайший полицейский участок.
Там она попросила позвать дежурного офицера. Она отдала ему пистолет и рассказала о своем поступке. Офицер ей не поверил. Он послал в «Антуан» двух жандармов, а ей налил стакан вина. Через час жандармы вернулись и привезли пространные заметки, сделанные на месте происшествия, а также графа Эсмонда.
Эсмонд приехал ее освободить, как он сказал. Все это – недоразумение, несчастный случай. Рана маркиза Дейна несмертельна. Царапина, и все. Он не будет выдвигать обвинений против мадемуазель Трент.
Еще бы, конечно, не будет. В судебных баталиях он проиграет. Это все-таки Париж.
– Тогда я сама выдвину против себя обвинение, – сказала она, вздернув подбородок. – Вы можете сказать своему другу…
– Мадемуазель, я почту за честь передать любые послания, какие вы пожелаете, – ласково сказал Эсмонд. – Но, по-моему, нам будет удобнее поговорить в моей карете.
– Разумеется, нет. Я настаиваю на том, чтобы меня заключили в тюрьму для моей же защиты, чтобы он не мог меня убить, дабы успокоить. Потому что, месье, это единственный способ заставить меня успокоиться. – Она обратилась к дежурному офицеру: – Я буду счастлива написать полное и подробное признание. Мне нечего скрывать. Я с восторгом поговорю с репортерами, которые, как я уверена, столпятся здесь через полчаса.
– Мадемуазель, я уверен, что дело можно уладить, – сказал Эсмонд. – Но я рекомендую вам остудить свои чувства перед тем, как с кем-то разговаривать.
– Очень мудрый совет, – сказал дежурный офицер. – Вы возбуждены. Это понятно, дела сердечные.
– Верно, – сказала она, глядя в загадочные голубые глаза Эсмонда. – Преступление страсти.
– Да, мадемуазель, это каждому понятно, – сказал Эсмонд. – Если полиция немедленно вас не отпустит, будет нечто большее, чем толпы журналистов, штурмующих это помещение. Весь Париж встанет на вашу защиту, в городе поднимется мятеж. Вы же не хотите, чтобы из-за вас погибали невинные люди.
Снаружи послышался гвалт – Джессика предположила, что это авангард репортеров. Она еще немного потянула, давая накалиться обстановке, потом пожала плечами:
– Хорошо, я поеду домой. Ради безопасности невинных.
В полночь граф Эсмонд был возле Дейна, лежавшего на диване в библиотеке.
Дейн был уверен, что рана пустяковая. Он ее почти не чувствовал. Пуля прошла навылет. Правда, крови было много, но Дейн был привычен к виду крови, в том числе собственной, и не собирался терять сознание.
Все-таки он несколько раз его терял и с каждым разом, приходя в себя, становился все горячее. Приехал врач, осмотрел рану, сделал перевязку и сказал, что Дейну исключительно повезло. Кость не задета, мышцы и нервы понесли минимальный ущерб, опасности заражения нет.
Следовательно, у Дейна не должно быть высокой температуры, но она была. Сначала горела рука, потом плечо, шея. Теперь пылала голова. В этом адском пожаре до него доносился голос Эсмонда, как всегда спокойный.
– Она, естественно, знает, что ни один судья во Франции ее не осудит. Скорее верблюд пройдет в угольное ушко, чем суд приговорит красивую женщину за преступление, хоть как-то связанное с любовью.
– Конечно, знает, – проскрипел Дейн. – Так же как я знаю, что она это сделала не под влиянием момента. Видел ее руку? Ни намека на дрожь. Холодная, устойчивая, любо-дорого посмотреть. Она точно знала, что делала.
– Она хорошо знает, что делает, – согласился Эсмонд. – Стрелять в вас – только начало. Она хочет сделать из вас посмешище. Должен сказать, она вынесет на публику все детали эпизода – в суде, если его добьется, а если не сможет, то в газетах. Она говорит, что повторит все, что вы ей сказали, и в подробностях опишет все, что вы делали.
– Другими словами, все преувеличит и извратит, – злобно сказал Дейн понимая, что ей будет достаточно говорить правду. И в глазах всего мира лорд Вельзевул скатится до положения школьника, который томится, стонет, пыхтит и обливается потом. Его приятели будут выть от восторга, узнав о его излияниях, пусть даже на итальянском языке.
Она вспомнит, как звучали слова – ведь она знаток латинского языка, не так ли? – сделает приемлемую имитацию, потому что умна и сообразительна… и мстительна. Потом его унизительные секреты, фантазии, мечты будут переведены на французский и английский, а потом и на все известные человечеству языки. На карикатурах его слова будут впечатаны в пузыри над головой. На сценах театра будут разыгрываться фарсы.
Дейн понимал, что это только часть того, с чем он столкнется.
Достаточно вспомнить, как пресса пригвоздила к позорному столбу Байрона лет десять назад, а ведь в сравнении с маркизом Дейном поэт был образцом нравственности. Более того, Байрон не был неприлично богатым, как он, ужасающе уродливым и возмутительно могущественным.
Чем человек крупнее, тем ему тяжелее падать. И тем больше миру нравится смотреть на его падение.
Дейн хорошо понимал этот мир, он видел, какое его ждет будущее. Мисс Джессика Трент, несомненно, тоже видела. Вот почему она не убила его. Она хотела, чтобы он прошел через все муки ада, пока живет.
Она знала, что он будет страдать, потому что ударила в единственное место, где он уязвим: в его гордость.
И если для него это будет нестерпимо – а она, конечно, знала, что так и будет, – она, разумеется, получит личное удовлетворение.
Она поимела его, дьяволица.
Адский огонь охватывал все тело, в голове бил набат.
– Лучше я разберусь с ней напрямую, – сказал он. Язык распух, речь была невнятной. – Переговоры. Скажи ей… – Горло тоже горело. – Условия. Скажи…
Он закрыл глаза я поискал в пульсирующей голове слова, но их не было. Голова была раскаленной наковальней, по которой адский кузнец бил молотом, выколачивая из нее интеллект, мысли, память. Дейн слышал далекий голос Эсмонда, но не понимал смысла слов. Потом сатанинский молот нанес сокрушительный удар, и Дейн погрузился в забытье.
В следующие четыре дня Дейн то и дело терял сознание, горя в лихорадке, которой у него не должно было быть. Утром пятого дня он проснулся и почувствовал, что более-менее здоров. То есть прошли жар и пульсация в голове, но левая рука не двигалась, бесполезно висела сбоку. Ощущения в ней были, но он ничего не мог ею делать.
Пришел врач, осмотрел его, глубокомысленно покачал головой.
– Я не нахожу ничего плохого.
Он призвал коллегу, который тоже не нашел ничего плохого, они призвали третьего – с тем же результатом.
За день его осмотрели восемь врачей, и все говорили одно и то же. Дейн вышел из себя. Весь день его толкали, выспрашивали, что-то бормотали, он зря потратил на шарлатанов кучу денег.
В довершение всего через несколько минут после ухода последнего эскулапа явился судебный клерк. Герберт принес доставленную клерком записку, когда Дейн пытался налить себе вина. Бросив взгляд на серебряный поднос с запиской, Дейн промахнулся и облил вином халат, тапочки и восточный ковер.
Он с проклятиями швырнул в Герберта поднос, вихрем вылетел из гостиной в свою комнату, где довел себя до бешенства, пытаясь одной рукой сломать печать и развернуть письмо. А потом пришел в такую ярость, что уже ничего перед собой не видел.
Смотреть особенно было не на что. Мистер Эндрю Геррард желал встретиться с адвокатом его светлости по поводу мисс Трент.
Внутренности лорда Дейна превратились в олово.
Эндрю Геррард был знаменитым лондонским адвокатом с клиентурой из могущественных английских эмигрантов в Париже. Он был оплотом честности – неподкупный, лояльный и неутомимый. Лорд Дейн, как большинство людей, осознавал, что за изысканным экстерьером адвоката маячит железный капкан и акульи зубы. Капкан был нацелен в основном на мужчин, потому что мистер Эндрю Геррард был галантным рыцарем в служении слабому полу.
Для него не имело значения, что закон был прерогативой мужчин, что по их законам женщина не имела прав и не могла объявить, что ей хоть что-то принадлежит, включая отпрысков.
Геррард создавал им права, уверенный, что женщины должны их иметь, и все тут. Даже Френсис Боумонт, какой бы он ни был свиньей, не смел тронуть ни фартинга из доходов жены – благодаря Геррарду.
Короче, мисс Трент не только собралась сделать из Дейна пресмыкающееся, но грязную работу за нее проделает Геррард, все будет по закону, не останется такой лазейки, в которую Дейн мог бы пролезть.
«Нет животного более непреклонного, чем женщина, – говорил Аристофан. – Ни огонь, ни рысь не будут столь безжалостны».
Безжалостна. Непреклонна.
– О нет, не выйдет, – пробормотал Дейн. – Никаких посредников, дьявольское отродье. – Он скатал записку в твердый шарик и запустил его в горящий камин. Потом подошел к столу, схватил лист бумаги, накорябал ответ и крикнул камердинера.
В записке к мистеру Геррарду Дейн заявил, что встретится с мисс Трент сегодня в семь часов в доме ее брата. Он не станет посылать на эту встречу адвоката, как того требовал мистер Геррард, поскольку маркиз Дейн не желает, чтобы «по доверенности за него расписались, привели к присяге и обобрали до нитки». Если мисс Трент желает диктовать условия, она чертовски хорошо может это сделать лично. Если ее это не устраивает, пусть присылает к Дейну своего брата, добро пожаловать, он будет счастлив решить дело на двадцати шагах – на этот раз когда оба противника будут вооружены.
Ввиду последнего предложения Джессика решила, что брату лучше провести этот вечер вне дома. Он все еще понятия не имел о том, что происходит.
Вернувшись из полицейского участка, она нашла брата страдающим от головной боли после неумеренных возлияний на балу у леди Уоллингдон.
После нескольких месяцев беспутной жизни его здоровье пошатнулось, он пал жертвой диспепсии и вчера до чая не вставал с постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30