В нем никогда не было здорового честолюбия.
Уэйд положил ногу на ногу и сделал глоток из стакана.
– Па, – сказал он, – меня всегда мучил один вопрос: почему мама бросила меня и забрала с собой только Бена, когда уходила от тебя? Неужели я был таким несносным ребенком, что она не захотела обременять себя моим воспитанием?
Джейк бросил на сына взгляд, полный изумления и жалости. Только сейчас он осознал, наконец, что должен был чувствовать девятилетний мальчик, оставленный матерью. И какие мысли мучили его. По всей вероятности, мальчик винил в первую очередь себя в том, что мать ушла от них.
– Ах, Уэйд, – Джейк горестно покачал головой. – Как часто родители, сами того не подозревая, наносят своим детям незаживающие раны. Хотя с тех пор прошло уже много лет, я могу облегчить твои муки и сомнения, причинявшие тебе столько боли. Твоя мать всегда очень любила тебя, Уэйд. Любила нисколько не меньше, чем Бена. Но дело в том, что я не разрешил ей забрать тебя.
Уэйд с недоумением уставился на своего отца.
– Но как же так, ты же разрешил забрать ей Бена… своего первенца.
Джейк слегка замялся и, наконец, сказал:
– Бен был не моим ребенком.
– Что?! – Уэйд наклонился к отцу. – Но все думали… все думают, что Бен твой сын!
– Да, я знаю, мы нарочно заставили всех так думать, – Джейк встал и налил себе виски.
Усевшись снова в кресло, он продолжал: – Ты знаешь о том, что мы с твоей матерью приехали сюда из Чикаго?
Уэйд кивнул, вспоминая, как много ему мать рассказывала об этом большом городе и как она скучала по нему. Но видя, что отец хочет продолжить свой рассказ, он весь обратился в слух.
– Когда мы полюбили друг друга и поженились, у Неллы уже был ребенок, грудной младенец, шестимесячный мальчик. Она была вдовой, ее муж умер от воспаления легких за три месяца до рождения сына. Поэтому вполне естественно, когда мы переехали в Ларами, все подумали, что Бен мой ребенок.
Прошло несколько минут, прежде чем до Уэйд а в полной мере дошел смысл того, что сказал ему отец. Если у них с Беном была общая мать, но разные отцы, то у Уэйда больше не было причин опасаться этой ужасной наследственной болезни, передающейся по мужской линии.
Волнуясь и запинаясь, но уже не в силах остановиться, Уэйд на одном дыхании рассказал отцу об одолевавших его страхах и о том аде, в котором он жил последние четыре года. Он рассказал отцу о своей мучительной любви к Шторм и о том, почему он не мог жениться на ней. Затем Уэйд поведал Джейку о болях в ноге, которые убедили его в том, что страшное заболевание постепенно овладевает его организмом.
От жалости и сочувствия к сыну, который так долго молча страдал, на глазах Джейка выступили слезы.
– Тайна Неллы причинила тебе неимоверные страдания, – сказал он. – Мы с матерью лишили тебя, сынок, четырех лет безмятежного семейного счастья и вместо этого обрекли на муки. Но, слава Богу, – все еще можно исправить. Ты должен немедленно сделать две вещи. Надеюсь, мне нет необходимости говорить тебе, что именно предстоит тебе сделать?
Джейк вопросительно взглянул на сына.
– Нет, сэр, – лицо Уэйда озарилось широкой улыбкой. – Прежде всего, я пойду к доктору и выясню, что у меня с ногой, а потом отправлюсь к Шторм, попытаюсь помириться с ней и сделаю ей предложение.
На следующее утро Уэйд встал очень рано, собираясь пойти на прием к доктору, чтобы побыстрее выяснить, что у него с ногой. Но Джейн встала еще раньше. Она уже варила кофе на кухне, когда Уэйд, свернув свою постель на софе в гостиной, где он спал, вошел на кухню.
– Доброе утро, Уэйд, – сказала она и налила две чашки крепкого кофе.
Когда они уселись за стол и начали пить кофе, Джейн мягко сказала:
– Я слышала ваш с Джейком разговор вчера вечером, – она положила ладонь на руку Уэйда.
– Мне было ужасно жаль вас, вы так долго страдали, но теперь вы можете сказать Шторм о своей любви. На том вечере в доме Рёмеров я заметила по ее глазам, что она очень любит вас.
Уэйд взял ее руку в свою и крепко пожал.
– Спасибо, Джейн.
– Я думаю, что нам с Эми следует строить свои дальнейшие планы самостоятельно и собираться в Чикаго.
– Но с чего вы так решили? – почти сердито воскликнул Уэйд, выпуская ее руку. – Ведь в отношении вас ничего не изменилось. Как мы и планировали, вы будете жить здесь вместе с моим отцом. А мы со Шторм поселимся в отдельном доме неподалеку.
– Но, Уэйд, Эми и Джейк не состоят в кровном родстве. С нашей стороны будет нечестно пользоваться его добротой.
– Если вы не хотите разбить сердце этого доброго старика, вы не должны увозить от него Эми. Глядя на нее, он каждый раз вспоминает свою Неллу. Он в последние дни помолодел на пару десятков лет. Так хорошо, как сейчас, он уже давно не выглядел. И потом, не надо говорить никому о том, что Бен – не его сын.
– Если вы действительно так считаете, Уэйд, я была бы вам и Джейку благодарна до конца своей жизни за приют и вашу доброту.
– Ну уж нет. Это нам с папой следует благодарить вас и Эми, если вы согласитесь скрасить своим присутствием жизнь старика.
Снегопад, наконец, прекратился, но мороз усилился, так что холод пробирал Уэйда до костей, когда он шел к своей маленькой конюшне. Однако Уэйд едва ли ощущал мороз, седлая своего жеребца и выводя его во двор. Он все еще ощущал тот душевный подъем, который вызвал у него разговор с отцом прошлым вечером. От охватившего все его существо радостного волнения кровь быстрее бежала в жилах Уэйда, и сердце учащенно билось в груди.
Ренегейд нетерпеливо бил копытами по застывшей обледенелой площадке перед конюшней в предвкушении быстрого бега, который разогреет кровь застоявшегося скакуна.
Уэйд вскочил в седло и пришпорил коня.
Он прибыл к доктору Джекобу как раз в тот момент, когда седовласый доктор разжигал огонь в печи своей приемной комнаты.
Когда Уэйд открыл дверь и вошел в помещение, доктор встретил его озабоченным вопросом:
– Что случилось, Уэйд? У вас дома кто-то серьезно заболел? Почему вы явились ко мне в такую рань?
– Нет, док, у нас все здоровы. Я пришел к вам, чтобы вы осмотрели мою ногу. С некоторых пор она доставляет мне массу неприятностей.
Доктор Джекоб бросил на Уэйда строгий взгляд поверх своих очков в простой проволочной оправе.
– Так почему же вы все это время молчали? Почему не пришли ко мне раньше? Расскажите мне о характере боли – она постоянная или приступообразная?
– Нога болит постоянно. Иногда боль ноющая, а порой острая, почти нестерпимая, но так или иначе нога напоминает о себе постоянно.
Доктор пригласил Уэйда в свой маленький кабинет и там велел ему раздеться по пояс.
– Черт возьми, док! Но у меня болит нога, а вовсе не спина, – проворчал Уэйд, расстегивая рубашку.
– Я знаю, – заверил его доктор, исследуя пальцами позвоночник, – иногда все дело именно в спине. Там кроются причины некоторых наших недомоганий… Ага, вот оно, – удовлетворенно воскликнул он, нащупав что-то своими опытными пальцами. – Это как раз то, что я и предполагал. Явление довольно распространенное…
– Какое явление? Да говорите же вы яснее, черт бы вас побрал! – нетерпеливо допытывался Уэйд.
– У вас небольшие смещения позвонков, сместившийся диск давит на нерв, и вы испытываете боль в ноге. Такое смещение могло произойти, когда вы ловили с помощью лассо дикую лошадь или вытягивали большого теленка из болота… Скажите, когда у вас начались эти боли?
– Где-то лет шесть назад. А можно хоть что-нибудь сделать теперь? Мне осточертела эта вечная боль в ноге!
Доктор кивнул.
– Я могу помочь вам, но если вы действительно хотите избавиться от недомоганий, вы должны строжайшим образом следовать всем моим предписаниям.
– Я сделаю все, что потребуется, док.
– Ну тогда слушайте. Сначала я постараюсь вправить диск на прежнее место, затем наложу очень тугую фиксирующую повязку и выпишу специальный медицинский корсет из Чикаго. Когда заказ доставят к нам сюда, я надену это хитроумное изобретение человеческой мысли на вас, и вы будете носить его целых шесть месяцев. Из них два месяца вы не будете снимать его ни днем, ни ночью, а остальные четыре месяца можете надевать его только в дневное время. Причем два месяца вам нельзя испытывать никаких физических нагрузок… нельзя переутомляться даже в занятиях любовью с вашими многочисленными; женщинами, – усмехнулся доктор.
Черт возьми, подумал про себя Уэйд, ну и расчудесный же у нас со Шторм получится медовый месяц!
Но тут доктор Джекоб без лишних комментариев, стоя позади Уэйда, сунул свои руки ему под мышки, коротко велел пациенту немного потерпеть и резко дернул его корпус, вправляя диск на свое место.
Уэйд заорал благим матом и на его лбу от острой боли выступил холодный пот.
– Это было очень больно, док, – пожаловался он.
– Да, я предполагал, что так оно и будет, и вы еще не раз испытаете боль здесь, в позвоночнике пока все окончательно заживет. А теперь сидите спокойно, я перевяжу вас.
Покидая через пятнадцать минут кабинет доктора, Уэйд чувствовал себя как туго спеленатый младенец, но зато он больше совершенно не хромал.
Глава 29
Воздух в кухне был хорошо прогрет, а вода в меру горячая, когда Шторм разделась и с наслаждением ступила в деревянное корыто, а потом уселась в нем, вытянув ноги. Она дотянулась рукой до края кухонного стола и достала мочалку и кусок душистого мыла, теперь она могла взбить мягкую ароматную пену в корыте. Проводя по гладкой коже шеи и груди мягкой мочалкой, Шторм думала об Уэйде. Когда она лежала в полузабытьи в ту роковую ночь в своей комнате, она даже и представить не могла, что он находится здесь рядом, что он бушует, словно разъяренный буйвол, круша все на своем пути. Но почему он казался в ту ночь спятившим от горя и тревоги человеком? Все его поступки свидетельствовали об его безграничной любви к ней, Шторм.
– Прекрати! – приказал Шторм ее внутренний голос. – Ты опять начинаешь все сначала. Ты сама постоянно убеждаешь себя выкинуть из головы всякие мысли об этом человеке, даешь себе клятвы и сама тут же их нарушаешь, снова связывая все свои надежды с человеком, который намерен жениться на другой женщине. Но ведь ты так настрадалась за все эти годы, что просто не имеешь права, чтобы тебя вновь и вновь одурачивали и водили за нос.
– Конечно, ты права, – пробормотала Шторм, не замечая, что разговаривает сама с собой, и, выйдя из воды, начала усердно растирать свое влажное тело полотенцем, как будто наказывая себя за то, что никак не могла выйти из этого заколдованного круга, все время возвращаясь к одному и тому же вопросу: «Любит он меня или не любит?».
Наконец, Шторм надела новое платье, которое Мария подарила ей на Рождество, туго затянув пояс вокруг своей тонкой талий.
А затем подошла к зеркалу, чтобы расчесать свои белокурые волосы. Когда Шторм вошла в гостиную, в камине весело горел огонь. Она была одна в доме. Мария воспользовалась ясным погожим деньком, чтобы съездить навестить свою сестру, а Джеб помогал Кейну на конюшне чистить и кормить его любимых кобыл.
Шторм подумала, свернувшись калачиком на софе у камина, что Кейн может теперь не беспокоиться за своих кобыл – дикий жеребец больше не посягнет на его собственность. Эта мысль одновременно радовала и огорчала Шторм, потому что белый жеребец был поистине великолепным животным. Ковбои отнесли его гарему целый стог сена и доложили Кейну, что кобылы почти совсем прирученные и не боятся людей. Шторм догадывалась по тому огоньку, который с недавних пор горел в глазах Кейна, что ее брат строит свои планы в отношении табуна дикого жеребца.
Шторм взяла книгу, которую она пыталась читать вот уже две недели, и открыла ее на той странице, где лежала закладка. Она уже прочитала несколько страниц, не особо вдумываясь в смысл прочитанного, когда вдруг распахнулась входная дверь и в гостиную потянуло холодным воздухом.
– Кейн, ради бога, сейчас же закрой дверь, – крикнула она раздраженным тоном.
Дверь закрылась, и кто-то спокойным уверенным шагом, минуя кухню, направился к ней в гостиную.
– Это не Кейн, – раздался глубокий голос, и только тогда Шторм взглянула на вошедшего.
Шторм, конечно, узнала Уэйда, но она не могла поверить своим глазам. Несмотря на огромный синяк, украшавший его левый глаз, он выглядел лет на десять моложе своих лет. Его серые глаза сияли тем жизнерадостным блеском, который Шторм помнила с детства. А обычно сжатые напряженные губы Уэйда сейчас мягко, ласково улыбались ей.
Эту перемену в нем произвела Джейн, горько подумала Шторм, наблюдая, как Уэйд снимает свою зимнюю куртку на меху и вешает ее на спинку стула.
Перенимая его легкую непринужденную манеру поведения, она сказала как можно более бодро и весело:
– Ну, Уэйд, ты весь просто светишься изнутри от счастья!
Уэйд осторожно уселся рядом с ней на софу, вытянув и скрестив ноги. Такой ласковой и призывной улыбки, обращенной к ней, Шторм не видела на его лице по крайней мере последние четыре года.
«Крепись, моя девочка, – сказала она себе, чувствуя, что ее сердце затрепетало в груди. – Вспомни, сколько раз этот человек надувал тебя самым наглым и бессовестным образом».
И Шторм постаралась придать своему лицу спокойное безразличное выражение, что бы он ни делал и ни говорил.
– Ты тоже выглядишь намного лучше, чем в последний раз, когда я видел тебя, – заметил Уэйд.
– Да, я себя чувствую намного лучше, – сказала Шторм.
Оба разом замолчали и уставились друг на друга; молчание затягивалось, обоих распирали невысказанные слова и чувства, которые они все это время усердно подавляли в своей душе. Наконец обоих как будто прорвало, и они заговорили разом.
– Говори, что ты хочешь сказать, – ласково произнес Уэйд.
– Нет, ты говори. То, что я собиралась сказать, не имеет никакого значения.
Уэйд помолчал минуту, а потом начал тихо говорить:
– Шторм, я очень многое хочу сказать тебе, мне надо объяснить…
– Послушай, Уэйд, тебе вовсе незачем пускаться в объяснения. Как ни слаб мой разум, но в конце концов он сделал тот вывод, который долгие годы напрашивался сам собой. Все это время я принимала братскую заботу за любовь, которую ты, конечно, никогда ко мне не испытывал, – Шторм заставила себя взглянуть на Уэйда и добавила. – Прости меня, пожалуйста, за все те неприятные мгновения, которые я, возможно, доставила тебе.
Уэйд недоверчиво глянул на нее.
– Боже мой, Шторм, ты действительно слаба рассудком, если могла сделать такой безосновательный вывод, – его голос становился все более хриплым от охватившего его волнения, – я никогда не испытывал к тебе невинных братских чувств, по крайней мере с тех пор, как тебе исполнилось четырнадцать лет, и ты начала превращаться из подростка в девушку.
Уэйд отвернулся к камину и уставился на пылающий огонь.
– Ты даже представить себе не можешь, как я мучился, сгорая от страсти каждый раз, когда видел тебя. И как я презирал себя за то, что испытывал похоть, по существу, к ребенку! – он взял руку Шторм и начал гладить ее, продолжая говорить. – Иногда мне кажется, что я полюбил тебя с первого дня твоего появления на свет.
Шторм с недоумением взглянула на Уэйда, в ее глазах ясно читалось отчаянье. Неужели она бредит? Но хотя ее сердце бешено колотилось в груди, она заставила себя говорить легким веселым тоном:
– О, Уэйд, я уверена, что маленькие сорванцы двенадцати лет от роду не обращают никакого внимания на новорожденных младенцев.
– Но я всегда обращал на тебя внимание, – Уэйд нежно пожал ее руку, – я был просто очарован твоим нежным розовым личиком и большими глазами, которые так серьезно смотрели на меня. Каждый раз, когда мне удавалось улизнуть от Кейна, я пробирался в твою комнату и сидел там часами, любуясь тобой.
Он тихо засмеялся.
– Однажды твоя мама разрешила взять тебя на руки. Ты взглянула на меня и широко улыбнулась своим беззубым ротиком. Наверное, с тех пор ты и вошла в мое сердце.
Не в силах больше сдержаться, Шторм, засмеялась и в то же самое время залилась слезами. Она бросилась на шею Уэйду.
– И я не собираюсь покидать его! – воскликнула она сквозь слезы и прижалась лицом к его плечу.
– Как же ты мог заставлять меня страдать все эти годы? Ты же хорошо знал, что я тоже люблю тебя. В тот день у реки, помнишь? Я бы могла позволить тебе все, – Шторм грустно улыбнулась, – ты бы мог стать моим любовником, когда б ты только этого захотел. В мои шестнадцать лет. И даже, даже, когда мне было четырнадцать лет.
Уэйд достал из кармана жилета письмо, которое причинило ему столько горя.
– Я хочу, чтобы ты прочитала это, Шторм. И тогда ты получишь объяснение всем моим поступкам.
В комнате воцарилась полная тишина, только было слышно, как в камине потрескивают и шипят поленья. Шторм низко склонилась над исписанным листком бумаги. Через минуту она уронила письмо на колени, и по ее щекам потекли слезы горечи и душевной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Уэйд положил ногу на ногу и сделал глоток из стакана.
– Па, – сказал он, – меня всегда мучил один вопрос: почему мама бросила меня и забрала с собой только Бена, когда уходила от тебя? Неужели я был таким несносным ребенком, что она не захотела обременять себя моим воспитанием?
Джейк бросил на сына взгляд, полный изумления и жалости. Только сейчас он осознал, наконец, что должен был чувствовать девятилетний мальчик, оставленный матерью. И какие мысли мучили его. По всей вероятности, мальчик винил в первую очередь себя в том, что мать ушла от них.
– Ах, Уэйд, – Джейк горестно покачал головой. – Как часто родители, сами того не подозревая, наносят своим детям незаживающие раны. Хотя с тех пор прошло уже много лет, я могу облегчить твои муки и сомнения, причинявшие тебе столько боли. Твоя мать всегда очень любила тебя, Уэйд. Любила нисколько не меньше, чем Бена. Но дело в том, что я не разрешил ей забрать тебя.
Уэйд с недоумением уставился на своего отца.
– Но как же так, ты же разрешил забрать ей Бена… своего первенца.
Джейк слегка замялся и, наконец, сказал:
– Бен был не моим ребенком.
– Что?! – Уэйд наклонился к отцу. – Но все думали… все думают, что Бен твой сын!
– Да, я знаю, мы нарочно заставили всех так думать, – Джейк встал и налил себе виски.
Усевшись снова в кресло, он продолжал: – Ты знаешь о том, что мы с твоей матерью приехали сюда из Чикаго?
Уэйд кивнул, вспоминая, как много ему мать рассказывала об этом большом городе и как она скучала по нему. Но видя, что отец хочет продолжить свой рассказ, он весь обратился в слух.
– Когда мы полюбили друг друга и поженились, у Неллы уже был ребенок, грудной младенец, шестимесячный мальчик. Она была вдовой, ее муж умер от воспаления легких за три месяца до рождения сына. Поэтому вполне естественно, когда мы переехали в Ларами, все подумали, что Бен мой ребенок.
Прошло несколько минут, прежде чем до Уэйд а в полной мере дошел смысл того, что сказал ему отец. Если у них с Беном была общая мать, но разные отцы, то у Уэйда больше не было причин опасаться этой ужасной наследственной болезни, передающейся по мужской линии.
Волнуясь и запинаясь, но уже не в силах остановиться, Уэйд на одном дыхании рассказал отцу об одолевавших его страхах и о том аде, в котором он жил последние четыре года. Он рассказал отцу о своей мучительной любви к Шторм и о том, почему он не мог жениться на ней. Затем Уэйд поведал Джейку о болях в ноге, которые убедили его в том, что страшное заболевание постепенно овладевает его организмом.
От жалости и сочувствия к сыну, который так долго молча страдал, на глазах Джейка выступили слезы.
– Тайна Неллы причинила тебе неимоверные страдания, – сказал он. – Мы с матерью лишили тебя, сынок, четырех лет безмятежного семейного счастья и вместо этого обрекли на муки. Но, слава Богу, – все еще можно исправить. Ты должен немедленно сделать две вещи. Надеюсь, мне нет необходимости говорить тебе, что именно предстоит тебе сделать?
Джейк вопросительно взглянул на сына.
– Нет, сэр, – лицо Уэйда озарилось широкой улыбкой. – Прежде всего, я пойду к доктору и выясню, что у меня с ногой, а потом отправлюсь к Шторм, попытаюсь помириться с ней и сделаю ей предложение.
На следующее утро Уэйд встал очень рано, собираясь пойти на прием к доктору, чтобы побыстрее выяснить, что у него с ногой. Но Джейн встала еще раньше. Она уже варила кофе на кухне, когда Уэйд, свернув свою постель на софе в гостиной, где он спал, вошел на кухню.
– Доброе утро, Уэйд, – сказала она и налила две чашки крепкого кофе.
Когда они уселись за стол и начали пить кофе, Джейн мягко сказала:
– Я слышала ваш с Джейком разговор вчера вечером, – она положила ладонь на руку Уэйда.
– Мне было ужасно жаль вас, вы так долго страдали, но теперь вы можете сказать Шторм о своей любви. На том вечере в доме Рёмеров я заметила по ее глазам, что она очень любит вас.
Уэйд взял ее руку в свою и крепко пожал.
– Спасибо, Джейн.
– Я думаю, что нам с Эми следует строить свои дальнейшие планы самостоятельно и собираться в Чикаго.
– Но с чего вы так решили? – почти сердито воскликнул Уэйд, выпуская ее руку. – Ведь в отношении вас ничего не изменилось. Как мы и планировали, вы будете жить здесь вместе с моим отцом. А мы со Шторм поселимся в отдельном доме неподалеку.
– Но, Уэйд, Эми и Джейк не состоят в кровном родстве. С нашей стороны будет нечестно пользоваться его добротой.
– Если вы не хотите разбить сердце этого доброго старика, вы не должны увозить от него Эми. Глядя на нее, он каждый раз вспоминает свою Неллу. Он в последние дни помолодел на пару десятков лет. Так хорошо, как сейчас, он уже давно не выглядел. И потом, не надо говорить никому о том, что Бен – не его сын.
– Если вы действительно так считаете, Уэйд, я была бы вам и Джейку благодарна до конца своей жизни за приют и вашу доброту.
– Ну уж нет. Это нам с папой следует благодарить вас и Эми, если вы согласитесь скрасить своим присутствием жизнь старика.
Снегопад, наконец, прекратился, но мороз усилился, так что холод пробирал Уэйда до костей, когда он шел к своей маленькой конюшне. Однако Уэйд едва ли ощущал мороз, седлая своего жеребца и выводя его во двор. Он все еще ощущал тот душевный подъем, который вызвал у него разговор с отцом прошлым вечером. От охватившего все его существо радостного волнения кровь быстрее бежала в жилах Уэйда, и сердце учащенно билось в груди.
Ренегейд нетерпеливо бил копытами по застывшей обледенелой площадке перед конюшней в предвкушении быстрого бега, который разогреет кровь застоявшегося скакуна.
Уэйд вскочил в седло и пришпорил коня.
Он прибыл к доктору Джекобу как раз в тот момент, когда седовласый доктор разжигал огонь в печи своей приемной комнаты.
Когда Уэйд открыл дверь и вошел в помещение, доктор встретил его озабоченным вопросом:
– Что случилось, Уэйд? У вас дома кто-то серьезно заболел? Почему вы явились ко мне в такую рань?
– Нет, док, у нас все здоровы. Я пришел к вам, чтобы вы осмотрели мою ногу. С некоторых пор она доставляет мне массу неприятностей.
Доктор Джекоб бросил на Уэйда строгий взгляд поверх своих очков в простой проволочной оправе.
– Так почему же вы все это время молчали? Почему не пришли ко мне раньше? Расскажите мне о характере боли – она постоянная или приступообразная?
– Нога болит постоянно. Иногда боль ноющая, а порой острая, почти нестерпимая, но так или иначе нога напоминает о себе постоянно.
Доктор пригласил Уэйда в свой маленький кабинет и там велел ему раздеться по пояс.
– Черт возьми, док! Но у меня болит нога, а вовсе не спина, – проворчал Уэйд, расстегивая рубашку.
– Я знаю, – заверил его доктор, исследуя пальцами позвоночник, – иногда все дело именно в спине. Там кроются причины некоторых наших недомоганий… Ага, вот оно, – удовлетворенно воскликнул он, нащупав что-то своими опытными пальцами. – Это как раз то, что я и предполагал. Явление довольно распространенное…
– Какое явление? Да говорите же вы яснее, черт бы вас побрал! – нетерпеливо допытывался Уэйд.
– У вас небольшие смещения позвонков, сместившийся диск давит на нерв, и вы испытываете боль в ноге. Такое смещение могло произойти, когда вы ловили с помощью лассо дикую лошадь или вытягивали большого теленка из болота… Скажите, когда у вас начались эти боли?
– Где-то лет шесть назад. А можно хоть что-нибудь сделать теперь? Мне осточертела эта вечная боль в ноге!
Доктор кивнул.
– Я могу помочь вам, но если вы действительно хотите избавиться от недомоганий, вы должны строжайшим образом следовать всем моим предписаниям.
– Я сделаю все, что потребуется, док.
– Ну тогда слушайте. Сначала я постараюсь вправить диск на прежнее место, затем наложу очень тугую фиксирующую повязку и выпишу специальный медицинский корсет из Чикаго. Когда заказ доставят к нам сюда, я надену это хитроумное изобретение человеческой мысли на вас, и вы будете носить его целых шесть месяцев. Из них два месяца вы не будете снимать его ни днем, ни ночью, а остальные четыре месяца можете надевать его только в дневное время. Причем два месяца вам нельзя испытывать никаких физических нагрузок… нельзя переутомляться даже в занятиях любовью с вашими многочисленными; женщинами, – усмехнулся доктор.
Черт возьми, подумал про себя Уэйд, ну и расчудесный же у нас со Шторм получится медовый месяц!
Но тут доктор Джекоб без лишних комментариев, стоя позади Уэйда, сунул свои руки ему под мышки, коротко велел пациенту немного потерпеть и резко дернул его корпус, вправляя диск на свое место.
Уэйд заорал благим матом и на его лбу от острой боли выступил холодный пот.
– Это было очень больно, док, – пожаловался он.
– Да, я предполагал, что так оно и будет, и вы еще не раз испытаете боль здесь, в позвоночнике пока все окончательно заживет. А теперь сидите спокойно, я перевяжу вас.
Покидая через пятнадцать минут кабинет доктора, Уэйд чувствовал себя как туго спеленатый младенец, но зато он больше совершенно не хромал.
Глава 29
Воздух в кухне был хорошо прогрет, а вода в меру горячая, когда Шторм разделась и с наслаждением ступила в деревянное корыто, а потом уселась в нем, вытянув ноги. Она дотянулась рукой до края кухонного стола и достала мочалку и кусок душистого мыла, теперь она могла взбить мягкую ароматную пену в корыте. Проводя по гладкой коже шеи и груди мягкой мочалкой, Шторм думала об Уэйде. Когда она лежала в полузабытьи в ту роковую ночь в своей комнате, она даже и представить не могла, что он находится здесь рядом, что он бушует, словно разъяренный буйвол, круша все на своем пути. Но почему он казался в ту ночь спятившим от горя и тревоги человеком? Все его поступки свидетельствовали об его безграничной любви к ней, Шторм.
– Прекрати! – приказал Шторм ее внутренний голос. – Ты опять начинаешь все сначала. Ты сама постоянно убеждаешь себя выкинуть из головы всякие мысли об этом человеке, даешь себе клятвы и сама тут же их нарушаешь, снова связывая все свои надежды с человеком, который намерен жениться на другой женщине. Но ведь ты так настрадалась за все эти годы, что просто не имеешь права, чтобы тебя вновь и вновь одурачивали и водили за нос.
– Конечно, ты права, – пробормотала Шторм, не замечая, что разговаривает сама с собой, и, выйдя из воды, начала усердно растирать свое влажное тело полотенцем, как будто наказывая себя за то, что никак не могла выйти из этого заколдованного круга, все время возвращаясь к одному и тому же вопросу: «Любит он меня или не любит?».
Наконец, Шторм надела новое платье, которое Мария подарила ей на Рождество, туго затянув пояс вокруг своей тонкой талий.
А затем подошла к зеркалу, чтобы расчесать свои белокурые волосы. Когда Шторм вошла в гостиную, в камине весело горел огонь. Она была одна в доме. Мария воспользовалась ясным погожим деньком, чтобы съездить навестить свою сестру, а Джеб помогал Кейну на конюшне чистить и кормить его любимых кобыл.
Шторм подумала, свернувшись калачиком на софе у камина, что Кейн может теперь не беспокоиться за своих кобыл – дикий жеребец больше не посягнет на его собственность. Эта мысль одновременно радовала и огорчала Шторм, потому что белый жеребец был поистине великолепным животным. Ковбои отнесли его гарему целый стог сена и доложили Кейну, что кобылы почти совсем прирученные и не боятся людей. Шторм догадывалась по тому огоньку, который с недавних пор горел в глазах Кейна, что ее брат строит свои планы в отношении табуна дикого жеребца.
Шторм взяла книгу, которую она пыталась читать вот уже две недели, и открыла ее на той странице, где лежала закладка. Она уже прочитала несколько страниц, не особо вдумываясь в смысл прочитанного, когда вдруг распахнулась входная дверь и в гостиную потянуло холодным воздухом.
– Кейн, ради бога, сейчас же закрой дверь, – крикнула она раздраженным тоном.
Дверь закрылась, и кто-то спокойным уверенным шагом, минуя кухню, направился к ней в гостиную.
– Это не Кейн, – раздался глубокий голос, и только тогда Шторм взглянула на вошедшего.
Шторм, конечно, узнала Уэйда, но она не могла поверить своим глазам. Несмотря на огромный синяк, украшавший его левый глаз, он выглядел лет на десять моложе своих лет. Его серые глаза сияли тем жизнерадостным блеском, который Шторм помнила с детства. А обычно сжатые напряженные губы Уэйда сейчас мягко, ласково улыбались ей.
Эту перемену в нем произвела Джейн, горько подумала Шторм, наблюдая, как Уэйд снимает свою зимнюю куртку на меху и вешает ее на спинку стула.
Перенимая его легкую непринужденную манеру поведения, она сказала как можно более бодро и весело:
– Ну, Уэйд, ты весь просто светишься изнутри от счастья!
Уэйд осторожно уселся рядом с ней на софу, вытянув и скрестив ноги. Такой ласковой и призывной улыбки, обращенной к ней, Шторм не видела на его лице по крайней мере последние четыре года.
«Крепись, моя девочка, – сказала она себе, чувствуя, что ее сердце затрепетало в груди. – Вспомни, сколько раз этот человек надувал тебя самым наглым и бессовестным образом».
И Шторм постаралась придать своему лицу спокойное безразличное выражение, что бы он ни делал и ни говорил.
– Ты тоже выглядишь намного лучше, чем в последний раз, когда я видел тебя, – заметил Уэйд.
– Да, я себя чувствую намного лучше, – сказала Шторм.
Оба разом замолчали и уставились друг на друга; молчание затягивалось, обоих распирали невысказанные слова и чувства, которые они все это время усердно подавляли в своей душе. Наконец обоих как будто прорвало, и они заговорили разом.
– Говори, что ты хочешь сказать, – ласково произнес Уэйд.
– Нет, ты говори. То, что я собиралась сказать, не имеет никакого значения.
Уэйд помолчал минуту, а потом начал тихо говорить:
– Шторм, я очень многое хочу сказать тебе, мне надо объяснить…
– Послушай, Уэйд, тебе вовсе незачем пускаться в объяснения. Как ни слаб мой разум, но в конце концов он сделал тот вывод, который долгие годы напрашивался сам собой. Все это время я принимала братскую заботу за любовь, которую ты, конечно, никогда ко мне не испытывал, – Шторм заставила себя взглянуть на Уэйда и добавила. – Прости меня, пожалуйста, за все те неприятные мгновения, которые я, возможно, доставила тебе.
Уэйд недоверчиво глянул на нее.
– Боже мой, Шторм, ты действительно слаба рассудком, если могла сделать такой безосновательный вывод, – его голос становился все более хриплым от охватившего его волнения, – я никогда не испытывал к тебе невинных братских чувств, по крайней мере с тех пор, как тебе исполнилось четырнадцать лет, и ты начала превращаться из подростка в девушку.
Уэйд отвернулся к камину и уставился на пылающий огонь.
– Ты даже представить себе не можешь, как я мучился, сгорая от страсти каждый раз, когда видел тебя. И как я презирал себя за то, что испытывал похоть, по существу, к ребенку! – он взял руку Шторм и начал гладить ее, продолжая говорить. – Иногда мне кажется, что я полюбил тебя с первого дня твоего появления на свет.
Шторм с недоумением взглянула на Уэйда, в ее глазах ясно читалось отчаянье. Неужели она бредит? Но хотя ее сердце бешено колотилось в груди, она заставила себя говорить легким веселым тоном:
– О, Уэйд, я уверена, что маленькие сорванцы двенадцати лет от роду не обращают никакого внимания на новорожденных младенцев.
– Но я всегда обращал на тебя внимание, – Уэйд нежно пожал ее руку, – я был просто очарован твоим нежным розовым личиком и большими глазами, которые так серьезно смотрели на меня. Каждый раз, когда мне удавалось улизнуть от Кейна, я пробирался в твою комнату и сидел там часами, любуясь тобой.
Он тихо засмеялся.
– Однажды твоя мама разрешила взять тебя на руки. Ты взглянула на меня и широко улыбнулась своим беззубым ротиком. Наверное, с тех пор ты и вошла в мое сердце.
Не в силах больше сдержаться, Шторм, засмеялась и в то же самое время залилась слезами. Она бросилась на шею Уэйду.
– И я не собираюсь покидать его! – воскликнула она сквозь слезы и прижалась лицом к его плечу.
– Как же ты мог заставлять меня страдать все эти годы? Ты же хорошо знал, что я тоже люблю тебя. В тот день у реки, помнишь? Я бы могла позволить тебе все, – Шторм грустно улыбнулась, – ты бы мог стать моим любовником, когда б ты только этого захотел. В мои шестнадцать лет. И даже, даже, когда мне было четырнадцать лет.
Уэйд достал из кармана жилета письмо, которое причинило ему столько горя.
– Я хочу, чтобы ты прочитала это, Шторм. И тогда ты получишь объяснение всем моим поступкам.
В комнате воцарилась полная тишина, только было слышно, как в камине потрескивают и шипят поленья. Шторм низко склонилась над исписанным листком бумаги. Через минуту она уронила письмо на колени, и по ее щекам потекли слезы горечи и душевной боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39