Нетерпеливые, но нежные руки сняли с нее одежду, и она ощутила горячие прикосновения, в то время как сама она дрожала. Он наклонился и поцеловал ее. Потом его губы двинулись к ее грудям, дразня их языком и оставляя на своем пути взволнованный разгоряченный след. Она обнаружила, что сама бесстыдно тянется к его пуговицам. Сначала она расстегнула его рубашку, так, чтобы ее пальцы могли пробежать по великолепной симметрии его груди, так, чтобы губы ее могли ощутить вкус его кожи, лизнуть саму его сущность, заставить его дрожать так же, как дрожала она сама.
А потом его брюки… Ее руки двигались медленно, и она ощущала спазмы, разрывающие его тело, когда она освободила предмет своих вожделений, теперь полный и твердый. Он застонал, и стон этот слился с новым раскатом грома. Он перекатился и вошел в нее. И бушевавшая снаружи буря потускнела на фоне той бури, что бушевала в них.
Езда на молнии. Где-то в глубине своего сознания, еще не захваченной сотрясающими ее тело ощущениями, она вспомнила, как Адриан говорил об этом. Теперь она понимала, что значит ездить верхом на молнии.
Господи Всевышний, какой же она была яркой!
* * *
Адриан сидел, прислонившись к стене сарая, и смотрел на спящую Лорен. Снаружи все еще шел сильный дождь, но гроза миновала. Он слышал далекие раскаты грома и знал, что эпицентр бури сместился в сторону.
Сейчас в сарай пробивался лучик света. Адриан наблюдал за тем, как этот лучик коснулся золота ее волос. Во сне ее лицо выглядело таким открытым, таким ранимым, таким мирным.
Он дотронулся рукой до влажной пряди и провел рукой по контуру ее щеки. Он услышал, как она вздохнула. Это был Удовлетворенный вздох, как у маленького ребенка.
Он услышал собственный вздох, но его вздох не был столь спокойным.
Лорен Брэдли была полна противоречий. Он вспомнил Их первую встречу. Она была одета в очень скромное платье, а ее золотисто-зеленые глаза искрились. Он тогда не понял почему — да он и сейчас как следует не понимал, почему она так привлекала его, как не догадывался и о страсти, скрывавшейся за довольно-таки обычной внешностью.
Но мало-помалу он узнавал, что ничего обычного в ней не было. В ту ночь, когда они удирали от патрульных судов северян, он увидел в ней родственную душу. Он увидел, что лицо ее вспыхнуло скорее от волнения, чем от страха. То же самое волнение он видел в ее лице в тюрьме, а потом и в поезде. Он подозревал, что до их встречи эта страстная сторона ее натуры чем-то сдерживалась. А когда она проявилась, он устремился к ней, как мотылек к пламени.
Он больше не мог себе представить жизни без Лорен. Он этого и не хотел. Она окрасила все, что прежде казалось серым. Но он знал, что не может ей доверять. Ему было больно сознавать, что она все еще многое скрывает от него. Несмотря на то, что она была так раскованна, когда они занимались любовью, она все еще во многих отношениях оставалась для него загадкой.
Ему было трудно поверить в двойственность ее натуры, однако он сам время от времени видел эту двойственность — в тюрьме, в поезде, на дороге.
Она была похожа на Сильвию.
Но она и совсем не походила на Сильвию. Каковы бы ни были причины тому, что она сделала, это были не деньги. Все же ему следовало ее ненавидеть. Ему следовало презирать ее, как он презирал Сильвию.
Но с тем же успехом он мог попытаться презирать солнце, дававшее ему тепло, за то, что оно в полдень иссушало землю. Или луну, за то, что она давала свет и таила в себе опасность, или шторм, сочетавший в себе ярость и великолепие…
ГЛАВА 20
Лорен проснулась от толчка костлявой лапы и от ощущения сырости. Не открывая глаз, она потянулась как сытая, довольная кошка.
Тело ее все еще болело. Она подозревала, что оно еще долго будет болеть, но другие чувства заставляли забыть об этом дискомфорте: чудесное тепло, ощущение удовлетворения, охватившее все ее существо.
Лорен слышала стук дождя по крыше. Теперь он утратил свою ярость. Его ритм стал равномерным, убаюкивающим. Сам его звук стал успокаивающим. Она лениво посмотрела на Сократа, чесавшего лапу и довольно ухмылявшегося. У него был такой лукавый вид, словно это он сам все устроил.
Неожиданно она осознала свою наготу. Странно, что при этом она не ощущала никакого неудобства. Было нечто прекрасное, чувственное в том, чтобы лежать обнаженной на старом сене, вдыхая свежесть промытого дождем воздуха, смешанного с запахом тел. Голова ее покоилась на руках Адриана, и она протянула руку, чтобы коснуться его слегка влажной груди. Она передвинула голову, чтобы видеть, как он спит. Она испытывала радость от его близости, и ее удивляло то ощущение покоя, которое снисходило на нее рядом с ним. Ощущение покоя в сердце, но не в мыслях.
Неожиданно он пошевелился.
— Адриан?
Он перевернулся и облокотился на руки, чтобы видеть ее лицо.
— Ты просто прекрасна, когда спишь, — заметил Адриан.
— Ты тоже.
Он засмеялся тем чудесным смехом, который, казалось, сотрясал все его тело.
— Похоже, что это наблюдение мне нравится.
— Очень хорошо, — удовлетворенно сказала Лорен. Он неохотно пошевелился.
— Мы были не слишком осторожны.
Под влиянием неожиданного порыва она легонько укусила его в плечо.
Он сделал такую гримасу, словно его тело вновь начало реагировать на ее прикосновения.
— Сократ научил тебя некоторым интересным повадкам.
— Сократу не нужно ничему меня учить. Это приходит ко мне само.
— Мне нравится то, что приходит к тебе само.
Однако он легонько отодвинул ее от себя, встал и подал ей руку.
Она не могла не поморщиться, поднимаясь, боль с новой силой вернулась в ее тело, и она поняла, что до сих пор его близость действовала на нее, как наркотик, утоляя боль.
Он обнял ее за плечи. Она огляделась. За исключением небольшого участка, где они лежали, весь остальной пол в сарае был мокрым, повсюду натекли лужи, потому что сквозь дыры и трещины крыши продолжал капать дождь.
— Полагаю, теперь мы можем сходить в дом, — сказал Адриан. — Не думаю, чтобы там было так же сыро.
Как ни странно, Лорен не хотелось одеваться. Адриан подошел к седлам и вытащил ту самую рубашку, которую она носила минувшей ночью, и натянул ее на руки Лорен. Потом он надел свои сырые брюки и собрал другие мокрые вещи: ее белье и платье, синюю рубашку, которую он отнял у янки.
Кроме того, он взял седельные мешки с оставшейся в них едой и закинул себе на плечо Сократа. Потом протянул ей руку, большую, сильную руку, которая умела быть такой нежной.
Дождь все еще шел, не переставая, и где-то вдалеке все еще слышались раскаты грома. Небо было серым и угрюмым.
Лорен чувствовала странную нерешительность. Почему-то дом казался ей очень печальным, трагическим местом, но она выбранила себя за такие глупые мысли. Там был камин. Она видела, что труба его цела. Возможно, они смогут им воспользоваться. При такой погоде дыма никто не заметит.
Они добрались до порога и полуоткрытой двери. Адриан направился влево, туда, где крыша все еще защищала часть дома. Лорен вновь ощутила нежелание туда входить, и Адриану пришлось потянуть ее за собой.
В комнате царил разгром. На полу валялись сорванные занавески. Мебели не было — видимо, она пошла на дрова. Камин был полон пепла. Ружейный огонь, а возможно, и штыки проделали дыры в стенах. Пол был покрыт грязью и мусором. В углу лежало несколько грязных одеял, рядом с ними были рассыпаны игральные карты, словно игроков внезапно прервали или на них напали во время игры.
Лорен перевела взгляд на камин, где стоял закопченный кофейник. Рядом с ним лежала маленькая сковородка. Ее содержимое давным-давно съели грызуны. Пятна ржавого цвета покрывали деревянный пол. Она вздрогнула. Кровь. Война. Смерть. Все это было в этой комнате, и при мысли об этом ее обдало холодом.
Лорен попятилась назад.
— Я не останусь здесь, — прошептала она. Адриан увидел, как побелело ее лицо. Ее качнуло.
— Тогда идем в сарай, — согласился он.
Он оставил ее на несколько минут и пошел в угол, где с видом прирожденного мусорщика собрал одеяла, сковороду, колоду карт. Засунув все это себе под мышку, он вывел ее из комнаты. Даже он чувствовал себя неуютно в этом доме.
* * *
Когда они вернулись, несмотря на лужи и дувший в щели ветер, сарай показался им раем. Было довольно тепло, но при такой влажности одежда не сохла.
Адриан опять исчез в доме и вскоре вернулся с двумя досками. Расставив седла, он положил между ними доски и разложил на них платье и белье Лорен.
Потом он покопался в украденных седельных мешках и достал галет, немного бекона и пригоршню зерен кофе.
Адриан выставил наружу сковородку и предоставил дождю возможность ее вымыть, затем молча приготовил бекон, не спуская глаз с побелевшего лица Лорен. Он еще больше забеспокоился, когда она едва притронулась к еде.
Отсутствие аппетита у Лорен лишило аппетита и его. Только Сократ казался доволен едой.
В конце концов он обнял ее.
— Извини, — сказал он. — Хотелось бы иметь больше еды для тебя, но кофе лучше сберечь на утро.
Лорен старалась стряхнуть с себя неожиданно нахлынувшее отчаяние. Она не понимала его причину. С того момента, когда она увидела дом, у нее появилось ужасное предчувствие, и оно стало сильнее, когда они вошли в дом. В этом доме произошло что-то ужасное. И это предположение заставило ее подумать о собственных прошлых и будущих утратах. И за несколько минут это ощущение отчаяния стало таким сильным, словно кто-то глубоко вонзил меч в ее тело.
Адриан придвинулся ближе к ней. Она чувствовала его дыхание на своих волосах. Она чувствовала, как его руки крепче сжимают ее талию, но в эту минуту она не могла принять его утешение. Она отодвинулась от него, не отрывая взгляда от его сияющих глаз, которые всегда заставляли ее забыть обо всем на свете.
Она сидела в сухом углу сарая. Сквозь дыры в крыше и сквозь сломанную дверь она видела небо. День был серым, неприятным, дождь лил нескончаемым потоком, и, казалось, он не был намерен перестать.
— Безопасно ли здесь оставаться? — в конце концов спросила она Адриана, который прислонился к стене и внимательно смотрел на нее.
— Думаю, что все, кого застиг дождь, сейчас уже нашли себе укрытие, — ответил он. — Я подозреваю, что они останутся на месте.
— Далеко ли до Потомака?
Он пожал плечами.
— Несколько миль, не больше, но сейчас он разбух из-за дождя.
— Адриан! — Ее голос перешел почти в шепот.
— Да?
— Обычно меня не так легко испугать.
Он грустно улыбнулся.
— Я обнаружил это вечером в день нашей встречи, когда ты пнула того бедного, ничего не подозревавшего негодяя. Если я что-нибудь знаю о тебе, любимая, так это то, что мужества тебе не занимать.
— Мой отец был врачом, — сказала она, игнорируя его слова и пытаясь понять собственную реакцию. — Я привыкла помогать ему… Я… Кровь никогда не беспокоила меня…
Адриан выпрямился, тело его напряглось. Это был один из тех редких случаев, когда она что-то говорила о себе, хотя раньше она уже упоминала о том, что ее отец и брат были врачами. Но она ничего не говорила о том, что помогала им. Возможно, этим объяснялась ее независимость, ее уверенность, которые удивили его вначале, но не более того.
— Я не знаю, почему эта комната так подействовала на меня, — продолжала она.
Но он не хотел потерять крохи информации, которые она только что обронила.
— А Ларри… твой брат… Ты говорила, что он тоже был врачом.
Если бы это было возможно, ее лицо побелело бы еще сильнее.
— Как он умер, Лорен?
Вопрос был задан тихим, невыразимо проникновенным голосом.
— Я не хочу говорить об этом.
— Но тебе снятся об этом кошмары, — настаивал Адриан. — Может быть… если бы ты поговорила об этом…
Но лицо ее стало отстраненным, и он неожиданно почувствовал холод внутри. Она уже делала это прежде — позволяла подойти ближе и затем уходила за пределы досягаемости. Он знал, что должен быть осторожен. Но он хотел только удержать ее и прогнать преследующие ее страхи. Никто и никогда не вызывал в нем такой нежности, и он сам удивлялся тому, что способен на такую нежность.
Однако он знал, что она собиралась сказать что-то еще, о своем брате… или о своем прошлом.
И они никуда не уйдут, по крайней мере, сейчас. Он наклонился и подобрал карты, которые нашел в доме.
— Как насчет азартной игры, мисс Брэдли? — спросил он, и на лице ее появился интерес.
— С удовольствием, капитан Кэбот.
* * *
Проиграв десять фунтов, Адриан подумал о том, что она способная ученица.
Ум ее был подобен ртути. Она мигом впитывала все особенности игры, очень ловко запоминала используемые в игре карты и умело подсчитывала шансы. Он подумал о том, что если бы в Лондоне женщин допускали в игорные дома, то там она была бы просто опасна.
А пока ему приходилось быть внимательным и наблюдать за тем, как сверкали глаза Лорен, когда она осваивала новый трюк.
Адриан подумал, что ее единственным недостатком было то, что она не скрывала радости, когда получала хорошие карты. Он нередко наблюдал за тем, как она скрывает свои чувства, но, играя в карты, она не притворялась. Возможно потому, что это было для нее неважно. Но для него это означало, что обман не был ее естественным состоянием.
Они провели за игрой значительную часть дня. Сократ пристально наблюдал за ними. Время от времени, чтобы привлечь к себе внимание, он выхватывал у них карту и, дразня Адриана, заставлял его бегать за собой. Лорен весело смеялась, глядя, как утонченный английский лорд пытается поймать закутанный в мех сгусток энергии. В конце концов Адриан капитулировал и возвращался к Лорен, а Сократ, весело ухмыляясь, с легким поклоном возвращал карту.
К концу дождливого дня они больше поглядывали друг на друга, чем на карты. На Лорен все еще была надета рубашка Адриана. И в этом одеянии она чувствовала себя удивительно свободно, раскованно и как-то проказливо-чувственно, особенно когда он смотрел на нее таким взглядом, который она ощущала на себе, как интимное прикосновение руки. Она обнаружила, что ее собственный взгляд задерживается на его груди, на темно-русых волосах, сходившихся к талии, как острие стрелы, на выпуклых мускулах, игравших под кожей каждый раз, когда он наклонялся, чтобы взять карту или собрать колоду.
Движения их рук становились все более ленивыми, каждый из них думал не о картах, а совсем о другом. Взгляды их встретились, и они не отрываясь, смотрели друг на друга. Однако ни один из них не делал первого шага. Адриан помнил, как некоторое время назад она уклонилась, а Лорен было страшно оттого, как сильно она желала его, как много он для нее значил. Она чувствовала себя так, словно бросается со скалы в пучину и не в силах предотвратить падения.
А потом ее поглотил яркий синий огонь его глаз. Ее рука протянулась над картами, и он взял ее, и в мгновение ока они уже лежали вместе и тела их подходили друг к другу, как части одной головоломки. Сквозь нежный туман она видела каждую черточку его лица. А его пальцы дразнили и любили. Он вошел в нее сначала осторожно, нежно пробуя, потом полностью. И се тело ответило ему содроганием, сжимая его, любя его…
* * *
Адриан осторожно продвигался на лошади между деревьями. Ему приходилось заставлять себя быть внимательным.
Наступили сумерки, и он несколько минут назад лежал рядом с Лорен. Он все еще чувствовал некоторую апатию и блаженное состояние.
Ему не хотелось ее покидать, но в то же время что-то побуждало его идти. Они были беспечны, и до сих пор им удивительно везло. С нею он забывал обо всем. Казалось, они свили вокруг себя некий кокон, отгородились им от реального мира, пренебрегая самой элементарной осторожностью.
Дождь теперь был совсем жиденький, но он вернул остроту его чувствам, притупленным интенсивностью недавней физической близости. Он расчесал рукой свои влажные волосы, откинув их со лба назад.
Ему нужно было узнать, как далеко они от Потомака и насколько хорошо охраняется река. Поскольку обе армии последнее время участвовали в боях в Пенсильвании, им с Лорен не стоило бояться наткнуться на большой военный лагерь. Но им приходилось опасаться партизан с обеих сторон, налетчиков, дезертиров и предателей. На обоих берегах реки должны были быть небольшие группы войск, наблюдающих за рекой, и ему нужно было придумать способ, как ее пересечь.
И что тогда?
Черт его побери, если он знал. Не убежит ли от него Лорен? Временами он замечал некую решимость в ее глазах. Но теперь… теперь может быть ребенок. Если энтузиазм имеет значение в этом деле, то они определенно его создали. Он улыбнулся при мысли о такой перспективе. Он думал, что никогда не женится по любви. После Сильвии он думал, что никогда. В течение многих лет он даже считал себя неспособным к этому чувству, но теперь он понимал, до чего же был глуп.
Он любил Лорен. Он это знал. Он также знал, что не может сказать ей об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
А потом его брюки… Ее руки двигались медленно, и она ощущала спазмы, разрывающие его тело, когда она освободила предмет своих вожделений, теперь полный и твердый. Он застонал, и стон этот слился с новым раскатом грома. Он перекатился и вошел в нее. И бушевавшая снаружи буря потускнела на фоне той бури, что бушевала в них.
Езда на молнии. Где-то в глубине своего сознания, еще не захваченной сотрясающими ее тело ощущениями, она вспомнила, как Адриан говорил об этом. Теперь она понимала, что значит ездить верхом на молнии.
Господи Всевышний, какой же она была яркой!
* * *
Адриан сидел, прислонившись к стене сарая, и смотрел на спящую Лорен. Снаружи все еще шел сильный дождь, но гроза миновала. Он слышал далекие раскаты грома и знал, что эпицентр бури сместился в сторону.
Сейчас в сарай пробивался лучик света. Адриан наблюдал за тем, как этот лучик коснулся золота ее волос. Во сне ее лицо выглядело таким открытым, таким ранимым, таким мирным.
Он дотронулся рукой до влажной пряди и провел рукой по контуру ее щеки. Он услышал, как она вздохнула. Это был Удовлетворенный вздох, как у маленького ребенка.
Он услышал собственный вздох, но его вздох не был столь спокойным.
Лорен Брэдли была полна противоречий. Он вспомнил Их первую встречу. Она была одета в очень скромное платье, а ее золотисто-зеленые глаза искрились. Он тогда не понял почему — да он и сейчас как следует не понимал, почему она так привлекала его, как не догадывался и о страсти, скрывавшейся за довольно-таки обычной внешностью.
Но мало-помалу он узнавал, что ничего обычного в ней не было. В ту ночь, когда они удирали от патрульных судов северян, он увидел в ней родственную душу. Он увидел, что лицо ее вспыхнуло скорее от волнения, чем от страха. То же самое волнение он видел в ее лице в тюрьме, а потом и в поезде. Он подозревал, что до их встречи эта страстная сторона ее натуры чем-то сдерживалась. А когда она проявилась, он устремился к ней, как мотылек к пламени.
Он больше не мог себе представить жизни без Лорен. Он этого и не хотел. Она окрасила все, что прежде казалось серым. Но он знал, что не может ей доверять. Ему было больно сознавать, что она все еще многое скрывает от него. Несмотря на то, что она была так раскованна, когда они занимались любовью, она все еще во многих отношениях оставалась для него загадкой.
Ему было трудно поверить в двойственность ее натуры, однако он сам время от времени видел эту двойственность — в тюрьме, в поезде, на дороге.
Она была похожа на Сильвию.
Но она и совсем не походила на Сильвию. Каковы бы ни были причины тому, что она сделала, это были не деньги. Все же ему следовало ее ненавидеть. Ему следовало презирать ее, как он презирал Сильвию.
Но с тем же успехом он мог попытаться презирать солнце, дававшее ему тепло, за то, что оно в полдень иссушало землю. Или луну, за то, что она давала свет и таила в себе опасность, или шторм, сочетавший в себе ярость и великолепие…
ГЛАВА 20
Лорен проснулась от толчка костлявой лапы и от ощущения сырости. Не открывая глаз, она потянулась как сытая, довольная кошка.
Тело ее все еще болело. Она подозревала, что оно еще долго будет болеть, но другие чувства заставляли забыть об этом дискомфорте: чудесное тепло, ощущение удовлетворения, охватившее все ее существо.
Лорен слышала стук дождя по крыше. Теперь он утратил свою ярость. Его ритм стал равномерным, убаюкивающим. Сам его звук стал успокаивающим. Она лениво посмотрела на Сократа, чесавшего лапу и довольно ухмылявшегося. У него был такой лукавый вид, словно это он сам все устроил.
Неожиданно она осознала свою наготу. Странно, что при этом она не ощущала никакого неудобства. Было нечто прекрасное, чувственное в том, чтобы лежать обнаженной на старом сене, вдыхая свежесть промытого дождем воздуха, смешанного с запахом тел. Голова ее покоилась на руках Адриана, и она протянула руку, чтобы коснуться его слегка влажной груди. Она передвинула голову, чтобы видеть, как он спит. Она испытывала радость от его близости, и ее удивляло то ощущение покоя, которое снисходило на нее рядом с ним. Ощущение покоя в сердце, но не в мыслях.
Неожиданно он пошевелился.
— Адриан?
Он перевернулся и облокотился на руки, чтобы видеть ее лицо.
— Ты просто прекрасна, когда спишь, — заметил Адриан.
— Ты тоже.
Он засмеялся тем чудесным смехом, который, казалось, сотрясал все его тело.
— Похоже, что это наблюдение мне нравится.
— Очень хорошо, — удовлетворенно сказала Лорен. Он неохотно пошевелился.
— Мы были не слишком осторожны.
Под влиянием неожиданного порыва она легонько укусила его в плечо.
Он сделал такую гримасу, словно его тело вновь начало реагировать на ее прикосновения.
— Сократ научил тебя некоторым интересным повадкам.
— Сократу не нужно ничему меня учить. Это приходит ко мне само.
— Мне нравится то, что приходит к тебе само.
Однако он легонько отодвинул ее от себя, встал и подал ей руку.
Она не могла не поморщиться, поднимаясь, боль с новой силой вернулась в ее тело, и она поняла, что до сих пор его близость действовала на нее, как наркотик, утоляя боль.
Он обнял ее за плечи. Она огляделась. За исключением небольшого участка, где они лежали, весь остальной пол в сарае был мокрым, повсюду натекли лужи, потому что сквозь дыры и трещины крыши продолжал капать дождь.
— Полагаю, теперь мы можем сходить в дом, — сказал Адриан. — Не думаю, чтобы там было так же сыро.
Как ни странно, Лорен не хотелось одеваться. Адриан подошел к седлам и вытащил ту самую рубашку, которую она носила минувшей ночью, и натянул ее на руки Лорен. Потом он надел свои сырые брюки и собрал другие мокрые вещи: ее белье и платье, синюю рубашку, которую он отнял у янки.
Кроме того, он взял седельные мешки с оставшейся в них едой и закинул себе на плечо Сократа. Потом протянул ей руку, большую, сильную руку, которая умела быть такой нежной.
Дождь все еще шел, не переставая, и где-то вдалеке все еще слышались раскаты грома. Небо было серым и угрюмым.
Лорен чувствовала странную нерешительность. Почему-то дом казался ей очень печальным, трагическим местом, но она выбранила себя за такие глупые мысли. Там был камин. Она видела, что труба его цела. Возможно, они смогут им воспользоваться. При такой погоде дыма никто не заметит.
Они добрались до порога и полуоткрытой двери. Адриан направился влево, туда, где крыша все еще защищала часть дома. Лорен вновь ощутила нежелание туда входить, и Адриану пришлось потянуть ее за собой.
В комнате царил разгром. На полу валялись сорванные занавески. Мебели не было — видимо, она пошла на дрова. Камин был полон пепла. Ружейный огонь, а возможно, и штыки проделали дыры в стенах. Пол был покрыт грязью и мусором. В углу лежало несколько грязных одеял, рядом с ними были рассыпаны игральные карты, словно игроков внезапно прервали или на них напали во время игры.
Лорен перевела взгляд на камин, где стоял закопченный кофейник. Рядом с ним лежала маленькая сковородка. Ее содержимое давным-давно съели грызуны. Пятна ржавого цвета покрывали деревянный пол. Она вздрогнула. Кровь. Война. Смерть. Все это было в этой комнате, и при мысли об этом ее обдало холодом.
Лорен попятилась назад.
— Я не останусь здесь, — прошептала она. Адриан увидел, как побелело ее лицо. Ее качнуло.
— Тогда идем в сарай, — согласился он.
Он оставил ее на несколько минут и пошел в угол, где с видом прирожденного мусорщика собрал одеяла, сковороду, колоду карт. Засунув все это себе под мышку, он вывел ее из комнаты. Даже он чувствовал себя неуютно в этом доме.
* * *
Когда они вернулись, несмотря на лужи и дувший в щели ветер, сарай показался им раем. Было довольно тепло, но при такой влажности одежда не сохла.
Адриан опять исчез в доме и вскоре вернулся с двумя досками. Расставив седла, он положил между ними доски и разложил на них платье и белье Лорен.
Потом он покопался в украденных седельных мешках и достал галет, немного бекона и пригоршню зерен кофе.
Адриан выставил наружу сковородку и предоставил дождю возможность ее вымыть, затем молча приготовил бекон, не спуская глаз с побелевшего лица Лорен. Он еще больше забеспокоился, когда она едва притронулась к еде.
Отсутствие аппетита у Лорен лишило аппетита и его. Только Сократ казался доволен едой.
В конце концов он обнял ее.
— Извини, — сказал он. — Хотелось бы иметь больше еды для тебя, но кофе лучше сберечь на утро.
Лорен старалась стряхнуть с себя неожиданно нахлынувшее отчаяние. Она не понимала его причину. С того момента, когда она увидела дом, у нее появилось ужасное предчувствие, и оно стало сильнее, когда они вошли в дом. В этом доме произошло что-то ужасное. И это предположение заставило ее подумать о собственных прошлых и будущих утратах. И за несколько минут это ощущение отчаяния стало таким сильным, словно кто-то глубоко вонзил меч в ее тело.
Адриан придвинулся ближе к ней. Она чувствовала его дыхание на своих волосах. Она чувствовала, как его руки крепче сжимают ее талию, но в эту минуту она не могла принять его утешение. Она отодвинулась от него, не отрывая взгляда от его сияющих глаз, которые всегда заставляли ее забыть обо всем на свете.
Она сидела в сухом углу сарая. Сквозь дыры в крыше и сквозь сломанную дверь она видела небо. День был серым, неприятным, дождь лил нескончаемым потоком, и, казалось, он не был намерен перестать.
— Безопасно ли здесь оставаться? — в конце концов спросила она Адриана, который прислонился к стене и внимательно смотрел на нее.
— Думаю, что все, кого застиг дождь, сейчас уже нашли себе укрытие, — ответил он. — Я подозреваю, что они останутся на месте.
— Далеко ли до Потомака?
Он пожал плечами.
— Несколько миль, не больше, но сейчас он разбух из-за дождя.
— Адриан! — Ее голос перешел почти в шепот.
— Да?
— Обычно меня не так легко испугать.
Он грустно улыбнулся.
— Я обнаружил это вечером в день нашей встречи, когда ты пнула того бедного, ничего не подозревавшего негодяя. Если я что-нибудь знаю о тебе, любимая, так это то, что мужества тебе не занимать.
— Мой отец был врачом, — сказала она, игнорируя его слова и пытаясь понять собственную реакцию. — Я привыкла помогать ему… Я… Кровь никогда не беспокоила меня…
Адриан выпрямился, тело его напряглось. Это был один из тех редких случаев, когда она что-то говорила о себе, хотя раньше она уже упоминала о том, что ее отец и брат были врачами. Но она ничего не говорила о том, что помогала им. Возможно, этим объяснялась ее независимость, ее уверенность, которые удивили его вначале, но не более того.
— Я не знаю, почему эта комната так подействовала на меня, — продолжала она.
Но он не хотел потерять крохи информации, которые она только что обронила.
— А Ларри… твой брат… Ты говорила, что он тоже был врачом.
Если бы это было возможно, ее лицо побелело бы еще сильнее.
— Как он умер, Лорен?
Вопрос был задан тихим, невыразимо проникновенным голосом.
— Я не хочу говорить об этом.
— Но тебе снятся об этом кошмары, — настаивал Адриан. — Может быть… если бы ты поговорила об этом…
Но лицо ее стало отстраненным, и он неожиданно почувствовал холод внутри. Она уже делала это прежде — позволяла подойти ближе и затем уходила за пределы досягаемости. Он знал, что должен быть осторожен. Но он хотел только удержать ее и прогнать преследующие ее страхи. Никто и никогда не вызывал в нем такой нежности, и он сам удивлялся тому, что способен на такую нежность.
Однако он знал, что она собиралась сказать что-то еще, о своем брате… или о своем прошлом.
И они никуда не уйдут, по крайней мере, сейчас. Он наклонился и подобрал карты, которые нашел в доме.
— Как насчет азартной игры, мисс Брэдли? — спросил он, и на лице ее появился интерес.
— С удовольствием, капитан Кэбот.
* * *
Проиграв десять фунтов, Адриан подумал о том, что она способная ученица.
Ум ее был подобен ртути. Она мигом впитывала все особенности игры, очень ловко запоминала используемые в игре карты и умело подсчитывала шансы. Он подумал о том, что если бы в Лондоне женщин допускали в игорные дома, то там она была бы просто опасна.
А пока ему приходилось быть внимательным и наблюдать за тем, как сверкали глаза Лорен, когда она осваивала новый трюк.
Адриан подумал, что ее единственным недостатком было то, что она не скрывала радости, когда получала хорошие карты. Он нередко наблюдал за тем, как она скрывает свои чувства, но, играя в карты, она не притворялась. Возможно потому, что это было для нее неважно. Но для него это означало, что обман не был ее естественным состоянием.
Они провели за игрой значительную часть дня. Сократ пристально наблюдал за ними. Время от времени, чтобы привлечь к себе внимание, он выхватывал у них карту и, дразня Адриана, заставлял его бегать за собой. Лорен весело смеялась, глядя, как утонченный английский лорд пытается поймать закутанный в мех сгусток энергии. В конце концов Адриан капитулировал и возвращался к Лорен, а Сократ, весело ухмыляясь, с легким поклоном возвращал карту.
К концу дождливого дня они больше поглядывали друг на друга, чем на карты. На Лорен все еще была надета рубашка Адриана. И в этом одеянии она чувствовала себя удивительно свободно, раскованно и как-то проказливо-чувственно, особенно когда он смотрел на нее таким взглядом, который она ощущала на себе, как интимное прикосновение руки. Она обнаружила, что ее собственный взгляд задерживается на его груди, на темно-русых волосах, сходившихся к талии, как острие стрелы, на выпуклых мускулах, игравших под кожей каждый раз, когда он наклонялся, чтобы взять карту или собрать колоду.
Движения их рук становились все более ленивыми, каждый из них думал не о картах, а совсем о другом. Взгляды их встретились, и они не отрываясь, смотрели друг на друга. Однако ни один из них не делал первого шага. Адриан помнил, как некоторое время назад она уклонилась, а Лорен было страшно оттого, как сильно она желала его, как много он для нее значил. Она чувствовала себя так, словно бросается со скалы в пучину и не в силах предотвратить падения.
А потом ее поглотил яркий синий огонь его глаз. Ее рука протянулась над картами, и он взял ее, и в мгновение ока они уже лежали вместе и тела их подходили друг к другу, как части одной головоломки. Сквозь нежный туман она видела каждую черточку его лица. А его пальцы дразнили и любили. Он вошел в нее сначала осторожно, нежно пробуя, потом полностью. И се тело ответило ему содроганием, сжимая его, любя его…
* * *
Адриан осторожно продвигался на лошади между деревьями. Ему приходилось заставлять себя быть внимательным.
Наступили сумерки, и он несколько минут назад лежал рядом с Лорен. Он все еще чувствовал некоторую апатию и блаженное состояние.
Ему не хотелось ее покидать, но в то же время что-то побуждало его идти. Они были беспечны, и до сих пор им удивительно везло. С нею он забывал обо всем. Казалось, они свили вокруг себя некий кокон, отгородились им от реального мира, пренебрегая самой элементарной осторожностью.
Дождь теперь был совсем жиденький, но он вернул остроту его чувствам, притупленным интенсивностью недавней физической близости. Он расчесал рукой свои влажные волосы, откинув их со лба назад.
Ему нужно было узнать, как далеко они от Потомака и насколько хорошо охраняется река. Поскольку обе армии последнее время участвовали в боях в Пенсильвании, им с Лорен не стоило бояться наткнуться на большой военный лагерь. Но им приходилось опасаться партизан с обеих сторон, налетчиков, дезертиров и предателей. На обоих берегах реки должны были быть небольшие группы войск, наблюдающих за рекой, и ему нужно было придумать способ, как ее пересечь.
И что тогда?
Черт его побери, если он знал. Не убежит ли от него Лорен? Временами он замечал некую решимость в ее глазах. Но теперь… теперь может быть ребенок. Если энтузиазм имеет значение в этом деле, то они определенно его создали. Он улыбнулся при мысли о такой перспективе. Он думал, что никогда не женится по любви. После Сильвии он думал, что никогда. В течение многих лет он даже считал себя неспособным к этому чувству, но теперь он понимал, до чего же был глуп.
Он любил Лорен. Он это знал. Он также знал, что не может сказать ей об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41