В бок впился край корзины с рисовыми колобками и чаем, но наглый торговец и не подумал извиниться. Оливия впервые поняла, каково это – быть одетой в грубый костюм китайской крестьянки.
Девушка глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и попыталась различить в людской мешанине блестящие черные волосы и широкие плечи Льюиса Синклера, но уже потеряла его из виду. Запахи пряностей, чеснока, табака и жареного мяса назойливо лезли в ноздри. Но Оливия упорно продолжала пробиваться к англиканской миссии, не понимая, как она могла находить эту часть города интригующей и экзотичной.
Только бы случайно не повернуть к югу!
Миссия находилась на западе, почти параллельно британскому посольству, но на другой стороне широкой оживленной улицы, ведущей от ворот Чэньмэнь.
Оливия боролась с нарастающей слабостью, то и дело, смахивая со лба капли пота. Если она упадет в обморок здесь, посреди улицы, ее, скорее всего, затопчут.
Но тут она вдруг увидела впереди знакомую черную шевелюру и сильные плечи.
– Доктор Синклер! – позвала она, но голос утонул в уличном гаме.
Сзади опять раздались крики всадников, сопровождавших очередные носилки. Оливия, оказавшаяся прямо на дороге, отчаянно старалась уклониться от надвигавшейся опасности. Но никто не хотел посторониться: слишком хорошо знали бедняки вкус бамбуковых палок, при помощи которых расчищали дорогу для носилок важных чиновников и дипломатов.
– С дороги! – крикнул слуга.
Оливия снова попробовала отскочить.
– Доктор Синклер! – Отчаянно вскрикнула она. – Льюис!
Он повернулся и стал искать взглядом в толпе, Оливия, облегченно всхлипнув, помахала рукой. Но тут безжалостный удар опрокинул ее. Она упала на мостовую, под ноги прохожих и конские копыта, но успела инстинктивно закрыть лицо руками и свернуться в клубочек. Пыль из-под копыт душила ее. Что-то больно ткнуло ее в спинy – то ли чья-то нога, то ли угол носилок. Она задыхалась, ловя ртом воздух. И уже смирилась с неизбежным концом, когда откуда-то из кошмарной тьмы протянулась сильная рука и поставила ее на ноги. Ошеломленная, растерянная, Оливия почти ничего не видела. Льюис схватил ее за плечи и стал трясти как куклу.
– Какого дьявола. – прошипел он, бледнея от страха и ярости, – вы тут творите?
– Я…
Она хватала ртом воздух, тщетно стараясь что-то скачать; носилки остановились, и седок требовал узнать, почему задерживается движение. Сквозь море охватившей ее боли пробилась робкая мысль: неужели она выбила из седла одного из сопровождающих носилки всадников?
– Я хотела добраться до англиканской миссии, – пояснила она, наконец, но тут же осеклась, когда занавеска носилок резко откинулась. Увидев лицо седока, девушка побелела как полотно, и Льюис подхватил ее на руки в полной уверенности, что она вот-вот лишится чувств.
– Из всех идиотских, глупых, бессмысленных выходок… – свирепо начал он, но она уже ничего не слышала.
В носилках сидел Филипп…
Глава 5
Ее голова лежала на его плече. Его руки обнимали ее. Сильные, надежные руки.
Льюис, словно одержимый дьяволом, разрезал испуганно колыхавшееся людское море. Сестра Анжелика и Лань Куй старались не отстать.
Даже у дверей англиканской миссии он не подумал поставить Оливию на ноги.
А она не пыталась освободиться. Боль и усталость взяли свое. Фанатичная ненависть на лицах «боксеров», напавших на виллу, казалось, самым безумным образом слилась с бешенством Филиппа при виде загородивших дорогу людей.
Она ослабела от голода и усталости и была совершенно сбита с толку.
– Положите ее, доктор Синклер, – мягко посоветовала сестра Анжелика.
Льюис оглядел до отказа забитый измученными крестьянками и плачущими детишками двор миссии и покачал головой:
– Здесь каждый дюйм свободного пространства на вес золота. Она не ранена. Только устала. Лучшее место для нее – посольский квартал.
– Но разве вам не следует повидаться с епископом Фавье? – с неожиданной настойчивостью спросила монахиня – Если дела в Северном соборе так же плохи, как…
Оливия боролась с обволакивающей усталостью. Почему сестра Анжелика, такая кроткая и спокойная, вдруг заговорила таким тоном? И почему теперь, когда Льюис доставил сестру Анжелику и Лань Куй в англиканскую миссию, ему необходимо поговорить с епископом Фавье, апостолическим викарием католической церкви?
– Так и быть, сначала зайду к епископу, – неохотно согласился он, – а потом сделаю все, чтобы мисс Харленд благополучно добралась до посольского квартала.
Оливия, конечно, сознавала, что должна потребовать немедленно отпустить ее. Но ей было так хорошо в его объятиях!
Крошечная капелька пота сбегала по оливковой коже его шеи. Интересно, какова эта капелька на вкус, если Оливия осмелится слизнуть ее?
Мужской запах, исходивший от Льюиса, пьянил, как аромат цветов красного жасмина. Смесь пота, его и конского. Едва уловимая примесь одеколона.
Грудью она ощущала гулкое биение его сердца. А от его рук шел жар, как ни странно, утешавший и успокаивающий.
Оливия почувствовала, как опускаются и тяжелеют веки…
Но тут же распахнула глаза, когда он круто повернулся и вынес ее из полумрака миссии на залитые солнцем улицы. – Куда мы идем? – едва ворочая языком, спросила она, поняв, что он направляется не на восток, к посольскому кварталу, а к высоким глухим, покрытым фиолетовыми пятнами стенам Императорского города.
– В Нэйтан, – коротко ответил Льюис. Судя по голосу, он был ужасно на нее зол.
Ощущение комфорта исчезло.
– Что такое Нэйтан? – осмелилась спросить Оливия, когда он стал проталкиваться сквозь толпу.
– Северный собор.
Ей очень хотелось поинтересоваться, зачем им собор, но загорелое лицо Синклера было жестким и непроницаемым, и она промолчала, отчетливо сознавая неприличную легкость, с которой он нес ее. Господи, какой стыд! Ведь ее едва, прикрытая грубым полотном грудь прижимается к его груди!
Льюис не нуждался в эскорте, разгоняющем пешеходов бамбуковыми палками, чтобы расчистить ему дорогу. Он проходил сквозь толпу, как нож сквозь масло, и вскоре они оказались перед воротами Тяньаньмэнь, или Воротами Небесного Спокойствия, откуда можно было войти в Императорский город.
Руки Оливии непроизвольно сжали его шею. Она крайне редко бывала в Императорском городе, но хорошо знала, что находится в самом центре. Яркие, покрытые эмалью крыши Запретного города и Летнего дворца, где находился двор вдовствующей императрицы Цыси.
Город напоминал ей изящную резную шкатулку, которую в детстве подарил Оливии отец. Если открыть ее, внутри оказывалась шкатулка поменьше, в ней еще одна и так далее. Внутри стен Пекина сначала простирался Китайский город, потом Татарский, в котором находились посольства и англиканская миссия. Ворота Тяньань-мэнь вели в Императорский город, а желтые и розовые стены окружали Запретный город и дворец императрицы Цыси, которая, словно паучиха, восседала в центре красочной паутины.
– Как, по-вашему, императрица действительно подстрекает «боксеров»? – не выдержала Оливия.
– Да, – сухо обронил Синклер, явно не расположенный к дальнейшим беседам.
Горькие слезы обожгли глаза. Она никому не помогла своей неразумной беготней по улицам. Не увидела, что творится в англиканской миссии, и не сможет связно рассказать Филиппу о невыносимых условиях существования беженцев.
Филипп.
Сердце Оливии болезненно сжалось. Куда он мчался в такой спешке? И почему его слуга так безжалостно избивали зазевавшихся путников? Должно быть, у него крайне спешное дело.
Она подняла глаза на замкнутое, бесстрастное лицо Льюиса Синклера и только сейчас сообразила, что он не знал, кто находился в носилках. Очевидно, в городе происходило нечто важное, о чем им пока неизвестно.
– Льюис, в носилках сидел Филипп.
На секунду его руки словно окаменели. Он остановился, недоверчиво глядя на нее.
– Филипп? Какой Филипп?
– Филипп Казанофф, мой жених.
Он со свистом втянул в себя воздух. На секунду Оливии показалось, что он вот-вот ее уронит.
– Должно быть, в городе творится что-то очень странное, – виновато пробормотала она, сознавая, что гнев Льюиса вызван не только ее неуместным поступком, но имеет другие, куда более глубокие причины. – Филипп ужасно спешил, иначе не позволил бы слугам вести себя подобным образом. Речь наверняка шла о жизни и смерти.
– Казанофф!
Льюис выплюнул это имя словно ругательство. Именно месье Казаноффа он сбил с ног во французском посольстве после оскорбительного выпада о Жемчужной Луне.
Оливии вдруг стало не по себе. Красивое лицо Синклера исказилось свирепой гримасой.
– Не он виноват в том, что меня ударили, – поспешно заверила она. – Он ни о чем не знал. И если бы увидел, что его слуги кого-то покалечили, наверняка остановился бы, какой бы важной ни была его миссия!
При виде злого блеска его прищуренных черных глаз Оливия ощутила озноб страха.
– Вы так думаете? – загремел он, так внезапно разжимая руки, что она с криком свалилась жалким комочком к его ногам. – Воображаете, будто Казаноффу не все равно, погибнет ли какой-то несчастный у него на пути, пока он спешит с одного званого вечера на другой?
Оливия, забыв обо всем, вскочила.
– Конечно, ему не все равно! – крикнула она, забыв об учтивости, приличиях и хороших манерах. О том, что стоит посреди людной улицы, выглядит как жалкий оборванец и ведет себя точно так же. – Филипп – жентльмен! И не позволил бы своим слугам вести себя подобным образом, если бы не спешил из Зимнего дворца со срочным сообщением для посланника!
Льюис удивленно раскрыл глаза, но тут же рассмеялся. Глухо и невесело.
– Боже, вы действительно этому верите! Верите в то, что случившееся с вами полчаса назад – случай исключительный! Что ваш драгоценный Филипп понятия не имел о бесчинствах своих слуг!
Ее спутанные, растрепанные волосы рассыпались по плечам. Нос и щеки перепачканы грязью, Одежду покрывал густой слой пыли.
– Конечно, он ничего не знал! – яростно упорствовала Оливия. – Иначе остановился бы, несмотря на всю важность своей миссии!
– У вашего «благородного» Филиппа не было никакой миссии, – бросил он в ответ. – Он младший дипломат! Не министр! Единственная причина его спешки – боязнь опоздать на очередное развлечение.
– Лгун! – прошипела она, размахнувшись.
– Идиотка! – Он перехватил ее руку. – Вы едва не погибли на мостовой! Вас могли растоптать лошади или обезумевшая толпа! Да и тогда Казанофф вряд ли остановился бы!
– Неправда! – вскрикнула она, безуспешно пытаясь вырваться.
Льюис долго смотрел на нее, чувствуя, как затихают волны гнева.
– Правда, – уже тише, словно выдохшись, ответил он. – Казанофф знал, что кто-то оказался на пути носилок. Именно поэтому носильщики и не могли идти дальше. Но он не спросил, есть ли раненые, только продолжал подгонять слуг.
Оливия уже не прислушивалась к окружающему шуму. Торговцы продолжали расхваливать товар. Плакали дети. Ослики, мулы и верблюды теснились на земляной мостовой. Грохот, вопли, несмолкаемый гам и гомон оглушали. И все же с того момента, когда она увидела жалость в его глазах, ее словно окружил непроницаемый кокон тишины. Слышался только стук ее сердца. И еще вдруг стало трудно дышать.
Потому что он сказал правду. Ту, что она в глубине души уже подозревала сама. Очаровательный, прекрасно воспитанный дипломат, за которого Оливия собиралась замуж, – тот самый человек, который с яростью рванул занавеску носилок, требуя, чтобы носильщики не смели задерживаться. Он знал, что его слуга кого-то сбили, и даже не спросил, жива ли несчастная.
– Почему? – коротко спросила Оливия.
Мир, казалось, сузился до невероятно малых размеров. Остались только они. Кровь бурлила в его жилах раскаленным приливом, и Льюис понял, что охвачен пламенем, разгоревшимся из тлеющих углей. Ему хотелось обнять ее и утешить. Погладить по голове, вытереть грязь с лица, поцеловать нежные беззащитные губы. Любить, любить, любить…
Льюис машинально провел рукой по волосам. Потеряв свою любовь, он не думал, что снова полюбит.
Насмешливая улыбка коснулась его губ. Живущие в Китае европейцы были едины в своем мнений: такая женщина, как Жемчужная Луна, не годится в жены белому человеку. А уж Оливия Харленд тем более не подходит доктору, привыкшему работать в отдаленных китайских провинциях, таких как Чжили и Шаньси. И думать об этом просто безумие. Разве согласится изнеженная английская леди жить в глуши?
Поэтому, когда он опустил руку, в глазах не осталось и следа обуревавших его страстей.
– Потому что он европеец, – бесстрастно пояснил Синклер, – и принял вас за китаянку.
Оливия кивнула, отчетливо сознавая, что здесь, на пыльной, шумной улице, течение ее жизни необратимо изменилось. Она не станет женой Филиппа Казаноффа. Пусть она вообще не выйдет замуж, но никогда не пойдет к алтарю с человеком, у которого нет ни малейшего желания проявлять доброту и снисходительность к слабым и беззащитным. С человеком, которому бесконечно далеко до Льюиса Синклера.
– Так мы идем к собору? – спросила она, судорожно сглатывала ком в горле.
Льюис кивнул.
– А у вас хватит сил? Справитесь?
– Справлюсь, – спокойно ответила Оливия. Она справится сегодня, и завтра, и во все оставшиеся до конца жизни дни. Справится сама и без него, потому что иного выхода нет.
– Почему вы хотите встретиться с епископом Фавье? – спросила она, пытаясь унять дрожь. Но он сжал ее руку и снова повел вперед.
– На его попечении мой сын, – пояснил Льюис, обходя уличного цирюльника, навязывавшего услуги прохожим. – Собственно, по этой причине я и приехал в Пекин. Хотел оставить Рори в относительной безопасности, с епископом Фавье, старым другом моей семьи, и попытаться убедить сэра Клода и остальных посланников в серьезности ухудшающейся ситуации за стенами Пекина и крайней необходимости выслать войска для усмирения «боксеров».
– Понимаю.
Она думала, что уже испытала самую сильную душевную боль из всех существующих, но теперь поняла, что даже не знала значения этого слова. Ее словно медленно резали ножом по живому. Его сын. Конечно, это очень глупо с ее стороны, но ей и в голову не приходило, что у него может быть ребенок.
Гигантский фасад собора из серого камня навис над ними. Здесь находились приют для сирот, монастырь, больница и школа. И все было забито до отказа перепуганными беженцами.
– Где я могу найти епископа Фавье? – крикнул Льюис одной из монахинь.
– В больнице, доктор Синклер, – ответила та на ходу. За монахиней спешили двое китайских ребятишек. Пока они проталкивались вперед, Оливия выдохнула:
– А остальные беженцы? Те тысячи беженцев, которые до сих пор бредут по дорогам, куда они пойдут? Кто позаботится о них? Здесь еще меньше места, чем в миссии!
– Посольствам придется открыть двери, – бросил Льюис и, завидев величественную фигуру епископа Фавье шагнул навстречу и тепло пожал ему руку.
Оливия вспомнила ухоженные газоны и сады, окружающие британское, французское и американское посольства. Невозможно представить бегающих по ним детей, но Льюис прав! Больше беженцам некуда деваться. В посольском квартале двенадцать посольств, и все очень просторные. Леди Гленкарти уже подала пример, пригласив в свой дом Чуня и Чен-Ю, так что и остальные вряд ли откажутся.
Дети, шнырявшие повсюду, так галдели, что Льюису приходилось кричать. Он представил Оливию епископу.
Та не совсем представляла, каким образом следует приветствовать апостолического викария Пекина, но с облегчением увидела, что в подобных обстоятельствах формальности значения не имеют. Есть куда более важные вещи, чем этикет. И не важно, как именно обращаться к главе католической общины Пекина.
– Должно быть, вам пришлось много пережить, – вздохнул епископ Фавье. – Давайте зайдем внутрь. К сожалению, не смогу вам предложить отдых или прохладительные напитки, но, по крайней мере, там не так шумно.
– Сколько беженцев вы приютили? – выпалила Оливия.
Епископ Фавье в отчаянии покачал головой:
– Кто же может подсчитать? Тысячи!
В этот момент от толпы отделился маленький мальчик и бросился на шею Льюиса.
– Папа! Папа! А ты говорил, что мы увидимся только через много месяцев!
Его кожа была не темнее отцовской. Волосы такие же густые и черные и тоже падали на лоб. Ребенок был так похож на Льюиса, что у Оливии защемило сердце. Серые миндалевидные глаза с обожанием смотрели на отца. Льюис подбросил мальчика в воздух, и тот так радостно улыбнулся, что Оливия поспешно отвернулась, боясь окончательно потерять самообладание.
– Я столько раз твердил нашему посланнику, – начал епископ, когда они вошли в крохотную, заваленную книгами и бумагами комнату в глубине больницы, которая каким-то чудом оказалась свободной от беженцев, – что «боксеры» преследуют и католиков, и приверженцев англиканской церкви, что это приведет к уничтожению всех европейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19