Дважды они проходили мимо входов в другие выработки.
Затем она ощутила под рукой что-то иное. Холодное и скользкое, но мягкое и утыканное колкой щетиной. Клер повела рукой в сторону — и нащупала ткань. Тихонько взвизгнув, она отдернула руку.
— Что случилось? — тревожно спросил Никлас.
— Там… там утопленник, — дрожащим голосом ответила Клер.
Он остановился.
— Может быть, этот человек еще жив.
Вспомнив дряблую безжизненную кожу, девушка содрогнулась и затрясла головой.
— Нет, не думаю.
— Возможно, это бедняга Бодвилл. Когда нас только подхватил поток, я почувствовал, как об меня что-то стукнулось — наверное, это было его тело. Если он умер, то мы уже ничем ему не поможем. Нам надо идти дальше, Клер.
Его будничный тон помог ей взять себя в руки. Больше всего девушка испугалась того, что она, возможно, наткнулась на тело Оуэна, но лицо её друга было чисто выбрито, а этот несчастный зарос щетиной…
Никлас снова зашагал вперед. Когда они отошли от утопленника на почтительное расстояние. Клер опустила руку и вытерла ее о штаны — бессмысленный жест, ведь она была в воде по самую шею — после чего опять начала ощупывать стену.
Выработка казалась бесконечной, во всяком случае, гораздо более длинной, чем когда у них был свет; Клер уже начала спрашивать себя, не свернули ли они как-то в боковой штрек, когда Никлас вдруг остановился снова.
— Держитесь. Мы попали в тупик, — сказал он. — Нет, выработка идет дальше, но, начиная отсюда, ее потолок опускается ниже уровня воды, — поправился он через несколько мгновений.
Клер сдвинула брови, припоминая.
— Был один участок, где потолок нависал очень низко, — сказала она. — Но по-моему, это продолжалось недолго. Вам еще тогда пришлось пригнуть голову.
— Честно говоря, я как-то не обращал на такие вещи особого внимания. Единственно помню, что иногда я мог идти прямо, а иногда нет. — В его голосе звучала озабоченность. — Я не хочу утаскивать вас под воду, не зная, как далеко тянется этот участок. Вы можете подержаться за стойку, пока я разведаю путь?
Клер совершенно не улыбалось остаться в полузатопленной выработке наедине с плавающим где-то рядом мертвецом, но она спокойно сказала:
— Рудничная стойка есть сзади нас, футах в десяти. Я могу подержаться за нее.
Он начал пятиться, пока она не нащупала стойку.
— Можете как следует за нес ухватиться?
— Да, за нее как раз очень удобно держаться, — уверила она его.
Он торопливо поцеловал ее в лоб, потом сказал с легкой досадой:
— Извините, я забыл. Похоже, я использовал свой завтрашний поцелуй, да?
— Думаю, что при данных обстоятельствах я разрешу вам его не засчитывать, — с нарочитой серьезностью ответила Клер.
— В таком случае… — Он обнял ее и снова поцеловал, на сей раз в губы, и долго не отпускал.
От его объятий по всему ее телу, вплоть до заледеневших пальцев ног. разлилось блаженное тепло. Когда Никлас наконец отстранился, она попыталась, впрочем, без особого успеха, придать своему голосу строгость:
— Вы слишком много себе позволяете, лорд Эбердэр. Он издал короткий смешок.
— Что верно, то верно.
И, более не обремененный пассажиркой, быстро поплыл по направлению к тому участку, где потолок уходил под воду.
Клер прислушивалась, стараясь по звукам определить, что он делает. Никлас остановился, несколько раз глубоко вдохнул, чтобы набрать в легкие как можно больше воздуха, а затем с тихим плеском выдры, ныряющей с берега в ручей, ушел под воду.
Окружающая ее вода тотчас же показалась Клер на десять градусов холоднее. Она задрожала, живо представив в воображении самый ужасный исход. Если они заблудились, свернув из главной выработки куда-то вбок, то Никлас, ничего не подозревая, плывет сейчас навстречу своей гибели. «А ну, прекрати паниковать», — твердо сказала она себе. Граф-демон уже вполне доказал, что может позаботиться и о себе, и о ней.
И тем не менее Клер казалось, что она ждет Никласа целую вечность. Наконец, шумно хватая ртом воздух, он вынырнул на поверхность и, едва к нему вернулась способность говорить, поплыл к девушке.
— Этот участок забирает немного вверх, так что на другом его конце мельче, чем здесь. Думаю, мы можем его преодолеть, но будет нелегко — вам придется надолго задержать дыхание. Вы доверитесь мне?
— Конечно, ведь я нужна вам, чтобы пристойно вести хозяйство. — Когда он находился рядом, шутить было совсем нетрудно.
Никлас рассмеялся и донес ее по воде до того места, где потолок уходил под воду.
— Сделайте несколько глубоких вдохов и обеими руками возьмитесь за мою левую кисть. Когда будете готовы, сожмите ее два раза.
Она исполнила все в точности, схватилась пальцами обеих рук за его руку, потом дважды сжала ее в знак готовности, и он, нырнув, потащил се за собой. Он плыл на боку, мощно отталкиваясь ногами. Плыл Никлас быстро, однако Клер скоро поняла, что, предупреждая се, он нисколько не преувеличил: ей и в самом деле было ой как нелегко. Хотя она верила ему, вскоре, когда в ее легких кончился воздух, ее охватила паника. Клер отчаянно захотелось выскочить на поверхность и глотнуть воздуха. Но вместо этого, чувствуя, что ее сердце стучит, как барабан, она сделала медленный выдох в воду.
Клер казалось, что еще немного — и она не выдержит и вдохнет воду, но тут Никлас внезапно дернул ее вверх, и они вынырнули на поверхность. Она приникла к нему, тяжело дыша.
— Вы храбрая девушка, — пробормотал он, гладя ее по спине.
— Не храбрая, — с трудом выдохнула Клер, — и не девушка. А очень, очень сердитая старая дева.
Никлас рассмеялся и поцеловал ее еще раз. У нее было полное право остановить его — он уже давно превысил свой лимит, — но она этого не сделала. Его поцелуи придавали ей мужества, а оно было ей необходимо. О нравственности она подумает, когда они наконец выберутся из-под земли.
Ее сотрясало желание — да, желание, и только оно вливало силы в ее усталое измученное тело. Клер не сразу осознала, что это ритмичное пульсирование присутствует не только в ней самой, но и вовне. Все вокруг — и вода, и камень — вибрировало и сотрясалось. Клер вскинула голову и с облегчением сказала:
— Насос заработал.
Она попыталась достать ногами пол и с радостью обнаружила, что может стоять, держа лицо над водой — хотя и не без труда.
— Аллилуйя! В честь этого надо поцеловаться, — воскликнул Никлас. И, снова заключив ее в объятия, начал искать губами ее рот. Она, смеясь, оттолкнула его.
— Вы когда-нибудь думаете о чем-либо, кроме поцелуев? — Временами, — признался он, — но не по доброй воле. — Он обхватил ее руками за талию и поднял так, что их губы оказались на одном уровне.
С каждым разом Клер становилось все легче отдаваться его поцелуям. И вот сейчас у нес тоже было такое чувство, будто она плывет, плывет в пьянящей смеси воды и желания. Рай в угольной шахте…
Призвав на помощь здравый смысл, она отклонилась назад и проговорила сдавленным голосом:
— Если мы тотчас же не прекратим, вода вокруг нас закипит.
— Клариссима! — воскликнул он с видимым удовольствием. — Это самые приятные слива, которые я от вас слышал!
Хорошо, что Никлас не попытался поцеловать ее опять, — ее воля к сопротивлению была уже на исходе. Потом он поставил девушку на ноги, обвил рукой ее плечи, и они двинулись дальше.
В скором времени они наткнулись на стену, которая издала при этом металлический лязг. Никлас ощупал ее свободной рукой.
— По-моему, это та дверь, которую охранял Хью.
Слава Богу, поблизости не было видно плавающего маленького мертвого тела… Никлас пригнулся, и, обхватив Клер за талию, проплыл вместе с ней через затопленную доверху дверь.
Вынырнув с другой стороны двери и поморгав, он ощутил огромное облегчение: впереди блестели огоньки свечей. Человек шесть шахтеров приближались к нему по воде, которая доходила им только до пояса, и первым среди них шел Оуэн.
Он закричал:
— Клер, Никлас, это вы?
— Да, мы, и с нами все в порядке, — крикнул в ответ Никлас, помогая Клер встать на ноги. — А ты сумел выручить Хью?
— Да, но еще немного — и ему пришел бы конец. Когда мы доплыли до верхнего горизонта, мне пришлось поднять малыша из шахты наверх. Бедняга так перепугался, что ни за что не хотел оставаться под землей.
— Там, в выработке, плавает утопленник, — угрюмо сказала Клер. — Еще жертвы есть?
— Это, должно быть, Бодвилл, упокой Господи его душу, — Оказал Оуэн. — Но больше никто не погиб и особо не пострадал. Нам крупно повезло.
— Мы пошли за Бодвиллом, — сказал одни из шахтеров.
— Он неподалеку от того участка, где низкий потолок. — пояснил Никлас.
Шахтер кивнул и вместе с тремя другими направился к металлической двери. Вода быстро спадала, и теперь по ту сторону двери уже можно было идти с зажженными свечами.
Когда Клер и остальные побрели к главной галерее, Оуэн сказал:
— Простите, что мы так долго не приходили вам на помощь. Там впереди есть один участок, который никак невозможно было преодолеть, пока не заработал насос.
— С нами ничего не произошло, хотя, не скрою, мне случалось проводить время с куда большей приятностью, — сухо ответил Никлас. — Тут что, каждый день бывают такие истории, или этот потоп был устроен специально в мою честь?
Оуэн вздохнул.
— Хотел бы я сказать, что сегодня выдался необычный день, да жаль, не могу.
"Нет худа без добра, — подумала Клер, устало бредя по пояс в воде. По крайней мере теперь, когда Никлас узнал, что к чему, на собственной шкуре, в шахте наверняка многое изменится, и очень скоро.
Глава 11
Зная, как Клер обессилена, Никлас крепко обхватил се рукой, когда скрипящая лебедка стала поднимать их на поверхность. После того как он протащил девушку на закорках по полузатопленной шахте, ему вовсе не хотелось потерять ее теперь, на последнем этапе пути. Она устало прислонилась к нему, явно довольная, что он ее держит.
Наверху он спрыгнул на землю, потом помог ей вылезти из подъемной петли. От пронзительного ветра их насквозь промокшая одежда мгновенно стала холодной, как лед.
Хью стоял возле устья шахты, глядя на возвращающихся во все глаза. Когда он увидел Оуэна, поднявшегося на поверхность вместе с Никласом и Клер, лицо его осветилось счастливой улыбкой.
— Ох, и рад же я, что вы живы, мистер Моррис! Эта шахта — проклятое место.
Оуэн похлопал мальчика по плечу.
— В работе шахтера нет ничего дурного, Хью, хотя она и не каждому по душе.
— Клянусь перед Господом Иисусом, что никогда больше туда не спущусь, — проговорил мальчик таким серьезным голосом, что стало ясно: это не богохульство, а обет. Пока он произносил эти слова, лебедка подняла на поверхность еще нескольких шахтеров. Один из них, тощий верзила с красным лицом, заорал:
— Я слыхал, что ты тут сказал, малец, и чтоб больше я от тебя такой ерунды не слышал! А чтобы отучить тебя от нытья, я сейчас спущу тебя обратно в шахту.
Маленькое личико Хью побелело. Дрожа, но явно не собираясь отступать от своих слов, он промолвил:
— Нн… нет, я туда больше не пойду.
— Я твой отец, и ты будешь делать то, что я говорю, — рявкнул краснолицый и, шагнув к Хью, протянул длинную руку, чтобы схватить его за запястье.
Мальчик истошно закричал и юркнул за спину Оуэна.
— Пожалуйста, мистер Моррис, не позволяйте ему забрать меня! Пожалуйста!..
— Послушай, Уилкинс, — мягко сказал Оуэн, — твой парень чуть было не утонул. Его надо покормить и уложить спать, а уж никак не спускать обратно в шахту.
— Не лезь не в свое дело, Моррис. — Уилкинс снова попытался поймать сына и едва не упал.
Выражение лица Оуэна стало жестким.
— Да ты пьян! Оставь ребенка в покос, пока не протрезвеешь.
Шахтер взорвался, как порох и, тряся костлявым кулаком, заревел:
— Не смей меня учить, что мне делать с собственным сыном, ты, сюсюкающий методистский ублюдок!
Оуэн ловко уклонился от тумака, после чего с видимым удовлетворением сшиб своего противника с ног метким ударом в челюсть. Пока оглушенный Уилкинс без чувств лежал на земле, Оуэн повернулся к мальчику и опустился рядом с ним на колени.
— Пойдем-ка лучше ко мне, Хью, и попьем чаю, — ласково проговорил он. — Твой отец нынче не в духе.
Увидев искаженное страхом и обидой личико Хью, Никлас поморщился, как от боли — все это слишком живо напомнило ему собственное детство. А то, как говорил с ребенком Оуэн… Перед глазами Никласа мгновенно возникло доброе и честное лицо преподобного Моргана.
Желая отделаться от этих горьких воспоминаний, он отвернулся — и как раз вовремя: Уилкинс, шатаясь, встал на ноги, поднял с земли свое кайло и с гримасой ярости размахнулся, чтобы ударить им Оуэна в затылок.
Под дружный крик «Берегись!» Никлас рванулся вперед и с такой силой вырвал кайло из рук Уилкинса, что тот свалился на землю. Однако, свирепо взревев, тут же попытался подняться вновь.
Никлас пнул его носком сапога в живот, и пьяный шахтер снова нелепо растянулся на спине.
Тогда Никлас опустил кайло и упер его стальное острие прямо в горло Уилкинса. От того тяжело разило дешевым виски. Да тут все ясно, как день: такому вечно пьяному мерзавцу нельзя доверить и собаку, не то что ребенка!
— У меня к тебе есть предложение, Уилкинс, — спокойно сказал Никлас. — Работа в шахте пришлась твоему сыну не по душе, а он парнишка упрямый. Так что сам видишь — тебе от него не будет никакого толку. Хочешь, я заберу его у тебя? Ну… скажем, за двадцать гиней? Это никак не меньше того, что Хью может заработать за много лет, открывая и закрывая дверь в шахте, к тому же тебе не придется тратиться ни на его питание, ни на одежду.
— А ты еще кто такой? — озадаченно заморгав, спросил Уилкинс.
— Я Эбердэр.
Физиономия пьяницы искривилась. Забыв об опасности своего положения, он насмешливо прохрипел:
— Ах, вот оно что! Цыганский граф неравнодушен к мальчикам! Так вот почему твоя жена тебя на дух не переносила, а?
Никлас судорожно стиснул рукоятку кайла, борясь с желанием всадить его в мягкое горло краснорожего верзилы.
— Ты так и не ответил, согласен ли отдать своего сына, — выговорил он, овладев собой. — Двадцать гиней, Уилкинс. Подумай, сколько виски можно купить на такие деньги.
Упоминание о деньгах и тем более о виски моментально направило мысли Уилкинса в другое русло.
— Ладно, — буркнул он наконец. — Давай двадцать пять гиней, и можешь забирать щенка со всеми потрохами. Бог мне свидетель, проку от него ни на грош. Только и делает, что ноет и хнычет, да клянчит еду.
Никлас посмотрел на шахтеров, которые молча наблюдали эту сцену.
— Вы согласны быть свидетелями того, что мистер Уилкинс добровольно отказывается от всех прав на своею сына в обмен на сумму в двадцать пять гиней?
Большинство зрителей кивнули: на их лицах было написано отвращение к человеку, который готов продать собственного сына.
Никлас отвел острие кайла от горла Уилкинса, и тот тяжело поднялся на ноги.
— Дай мне свой адрес, и сегодня вечером тебе доставят деньги. Мой управляющий потребует у тебя расписку, удостоверяющую, что тебе заплачено за мальчика сполна.
После того как Уилкинс кивнул в знак согласия, Никлас отбросил в сторону кайло и вкрадчиво проговорил:
— Ну вот, теперь, когда мы с тобой оба стоим на ногах, может, ты откроешь свой грязный рот и возведешь на меня еще какой-нибудь поклеп? Не бойся, я не вооружен, так что мы сможем обсудить твои заявления и разобраться между собой как мужчина с мужчиной.
Хотя шахтер был тяжелее по меньшей мере фунтов на тридцать, он отвел глаза и тихо, так, чтобы его смог расслышать лишь только Никлас, пробормотал:
— Да делай ты, что тебе нравится, цыганский ублюдок, мне-то что?
Чувствуя, что Уилкинс уже надоел ему до самой последней крайности, Никлас отвернулся от его багровой физиономии и обратился к Моррису.
— Оуэн, если я возьму на себя все расходы на содержание Хью, ты согласен забрать его к себе и растить вместе с твоими собственными детьми? Или, если это по какой-то причине невозможно, не знаешь ли ты какую-нибудь другую подходящую семью?
— Мы с Маргед возьмем его, — Оуэн обнял мальчика за плечи. — Хочешь всегда жить со мной, Хью? Только имей в виду: тогда тебе придется ходить в школу.
Глаза Хью наполнились слезами. Он кивнул и молча уткнулся лицом в шею Оуэна. Пока тот гладил малыша по спине, Никлас вместо того, чтобы растрогаться, цинично размышлял о великой силе денег. За каких-то двадцать пять гиней можно было дать ребенку совершенно новую жизнь! Естественно, благородная кровь стоила больше: сам Никлас обошелся старому графу вчетверо дороже. И можно не сомневаться, что тот заплатил бы и более высокую цену, если б в жилах его внука не было низкой примеси цыганской крови.
Лицо Никласа напряглось и застыло; он отвернулся.
Отныне малыш Хью будет жить в доброй, порядочной семье — это единственное, что действительно имело сейчас значение…
На протяжении всей этой сцены Клер молча наблюдала за Никласом, и ее проницательные голубые глаза подмечали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Затем она ощутила под рукой что-то иное. Холодное и скользкое, но мягкое и утыканное колкой щетиной. Клер повела рукой в сторону — и нащупала ткань. Тихонько взвизгнув, она отдернула руку.
— Что случилось? — тревожно спросил Никлас.
— Там… там утопленник, — дрожащим голосом ответила Клер.
Он остановился.
— Может быть, этот человек еще жив.
Вспомнив дряблую безжизненную кожу, девушка содрогнулась и затрясла головой.
— Нет, не думаю.
— Возможно, это бедняга Бодвилл. Когда нас только подхватил поток, я почувствовал, как об меня что-то стукнулось — наверное, это было его тело. Если он умер, то мы уже ничем ему не поможем. Нам надо идти дальше, Клер.
Его будничный тон помог ей взять себя в руки. Больше всего девушка испугалась того, что она, возможно, наткнулась на тело Оуэна, но лицо её друга было чисто выбрито, а этот несчастный зарос щетиной…
Никлас снова зашагал вперед. Когда они отошли от утопленника на почтительное расстояние. Клер опустила руку и вытерла ее о штаны — бессмысленный жест, ведь она была в воде по самую шею — после чего опять начала ощупывать стену.
Выработка казалась бесконечной, во всяком случае, гораздо более длинной, чем когда у них был свет; Клер уже начала спрашивать себя, не свернули ли они как-то в боковой штрек, когда Никлас вдруг остановился снова.
— Держитесь. Мы попали в тупик, — сказал он. — Нет, выработка идет дальше, но, начиная отсюда, ее потолок опускается ниже уровня воды, — поправился он через несколько мгновений.
Клер сдвинула брови, припоминая.
— Был один участок, где потолок нависал очень низко, — сказала она. — Но по-моему, это продолжалось недолго. Вам еще тогда пришлось пригнуть голову.
— Честно говоря, я как-то не обращал на такие вещи особого внимания. Единственно помню, что иногда я мог идти прямо, а иногда нет. — В его голосе звучала озабоченность. — Я не хочу утаскивать вас под воду, не зная, как далеко тянется этот участок. Вы можете подержаться за стойку, пока я разведаю путь?
Клер совершенно не улыбалось остаться в полузатопленной выработке наедине с плавающим где-то рядом мертвецом, но она спокойно сказала:
— Рудничная стойка есть сзади нас, футах в десяти. Я могу подержаться за нее.
Он начал пятиться, пока она не нащупала стойку.
— Можете как следует за нес ухватиться?
— Да, за нее как раз очень удобно держаться, — уверила она его.
Он торопливо поцеловал ее в лоб, потом сказал с легкой досадой:
— Извините, я забыл. Похоже, я использовал свой завтрашний поцелуй, да?
— Думаю, что при данных обстоятельствах я разрешу вам его не засчитывать, — с нарочитой серьезностью ответила Клер.
— В таком случае… — Он обнял ее и снова поцеловал, на сей раз в губы, и долго не отпускал.
От его объятий по всему ее телу, вплоть до заледеневших пальцев ног. разлилось блаженное тепло. Когда Никлас наконец отстранился, она попыталась, впрочем, без особого успеха, придать своему голосу строгость:
— Вы слишком много себе позволяете, лорд Эбердэр. Он издал короткий смешок.
— Что верно, то верно.
И, более не обремененный пассажиркой, быстро поплыл по направлению к тому участку, где потолок уходил под воду.
Клер прислушивалась, стараясь по звукам определить, что он делает. Никлас остановился, несколько раз глубоко вдохнул, чтобы набрать в легкие как можно больше воздуха, а затем с тихим плеском выдры, ныряющей с берега в ручей, ушел под воду.
Окружающая ее вода тотчас же показалась Клер на десять градусов холоднее. Она задрожала, живо представив в воображении самый ужасный исход. Если они заблудились, свернув из главной выработки куда-то вбок, то Никлас, ничего не подозревая, плывет сейчас навстречу своей гибели. «А ну, прекрати паниковать», — твердо сказала она себе. Граф-демон уже вполне доказал, что может позаботиться и о себе, и о ней.
И тем не менее Клер казалось, что она ждет Никласа целую вечность. Наконец, шумно хватая ртом воздух, он вынырнул на поверхность и, едва к нему вернулась способность говорить, поплыл к девушке.
— Этот участок забирает немного вверх, так что на другом его конце мельче, чем здесь. Думаю, мы можем его преодолеть, но будет нелегко — вам придется надолго задержать дыхание. Вы доверитесь мне?
— Конечно, ведь я нужна вам, чтобы пристойно вести хозяйство. — Когда он находился рядом, шутить было совсем нетрудно.
Никлас рассмеялся и донес ее по воде до того места, где потолок уходил под воду.
— Сделайте несколько глубоких вдохов и обеими руками возьмитесь за мою левую кисть. Когда будете готовы, сожмите ее два раза.
Она исполнила все в точности, схватилась пальцами обеих рук за его руку, потом дважды сжала ее в знак готовности, и он, нырнув, потащил се за собой. Он плыл на боку, мощно отталкиваясь ногами. Плыл Никлас быстро, однако Клер скоро поняла, что, предупреждая се, он нисколько не преувеличил: ей и в самом деле было ой как нелегко. Хотя она верила ему, вскоре, когда в ее легких кончился воздух, ее охватила паника. Клер отчаянно захотелось выскочить на поверхность и глотнуть воздуха. Но вместо этого, чувствуя, что ее сердце стучит, как барабан, она сделала медленный выдох в воду.
Клер казалось, что еще немного — и она не выдержит и вдохнет воду, но тут Никлас внезапно дернул ее вверх, и они вынырнули на поверхность. Она приникла к нему, тяжело дыша.
— Вы храбрая девушка, — пробормотал он, гладя ее по спине.
— Не храбрая, — с трудом выдохнула Клер, — и не девушка. А очень, очень сердитая старая дева.
Никлас рассмеялся и поцеловал ее еще раз. У нее было полное право остановить его — он уже давно превысил свой лимит, — но она этого не сделала. Его поцелуи придавали ей мужества, а оно было ей необходимо. О нравственности она подумает, когда они наконец выберутся из-под земли.
Ее сотрясало желание — да, желание, и только оно вливало силы в ее усталое измученное тело. Клер не сразу осознала, что это ритмичное пульсирование присутствует не только в ней самой, но и вовне. Все вокруг — и вода, и камень — вибрировало и сотрясалось. Клер вскинула голову и с облегчением сказала:
— Насос заработал.
Она попыталась достать ногами пол и с радостью обнаружила, что может стоять, держа лицо над водой — хотя и не без труда.
— Аллилуйя! В честь этого надо поцеловаться, — воскликнул Никлас. И, снова заключив ее в объятия, начал искать губами ее рот. Она, смеясь, оттолкнула его.
— Вы когда-нибудь думаете о чем-либо, кроме поцелуев? — Временами, — признался он, — но не по доброй воле. — Он обхватил ее руками за талию и поднял так, что их губы оказались на одном уровне.
С каждым разом Клер становилось все легче отдаваться его поцелуям. И вот сейчас у нес тоже было такое чувство, будто она плывет, плывет в пьянящей смеси воды и желания. Рай в угольной шахте…
Призвав на помощь здравый смысл, она отклонилась назад и проговорила сдавленным голосом:
— Если мы тотчас же не прекратим, вода вокруг нас закипит.
— Клариссима! — воскликнул он с видимым удовольствием. — Это самые приятные слива, которые я от вас слышал!
Хорошо, что Никлас не попытался поцеловать ее опять, — ее воля к сопротивлению была уже на исходе. Потом он поставил девушку на ноги, обвил рукой ее плечи, и они двинулись дальше.
В скором времени они наткнулись на стену, которая издала при этом металлический лязг. Никлас ощупал ее свободной рукой.
— По-моему, это та дверь, которую охранял Хью.
Слава Богу, поблизости не было видно плавающего маленького мертвого тела… Никлас пригнулся, и, обхватив Клер за талию, проплыл вместе с ней через затопленную доверху дверь.
Вынырнув с другой стороны двери и поморгав, он ощутил огромное облегчение: впереди блестели огоньки свечей. Человек шесть шахтеров приближались к нему по воде, которая доходила им только до пояса, и первым среди них шел Оуэн.
Он закричал:
— Клер, Никлас, это вы?
— Да, мы, и с нами все в порядке, — крикнул в ответ Никлас, помогая Клер встать на ноги. — А ты сумел выручить Хью?
— Да, но еще немного — и ему пришел бы конец. Когда мы доплыли до верхнего горизонта, мне пришлось поднять малыша из шахты наверх. Бедняга так перепугался, что ни за что не хотел оставаться под землей.
— Там, в выработке, плавает утопленник, — угрюмо сказала Клер. — Еще жертвы есть?
— Это, должно быть, Бодвилл, упокой Господи его душу, — Оказал Оуэн. — Но больше никто не погиб и особо не пострадал. Нам крупно повезло.
— Мы пошли за Бодвиллом, — сказал одни из шахтеров.
— Он неподалеку от того участка, где низкий потолок. — пояснил Никлас.
Шахтер кивнул и вместе с тремя другими направился к металлической двери. Вода быстро спадала, и теперь по ту сторону двери уже можно было идти с зажженными свечами.
Когда Клер и остальные побрели к главной галерее, Оуэн сказал:
— Простите, что мы так долго не приходили вам на помощь. Там впереди есть один участок, который никак невозможно было преодолеть, пока не заработал насос.
— С нами ничего не произошло, хотя, не скрою, мне случалось проводить время с куда большей приятностью, — сухо ответил Никлас. — Тут что, каждый день бывают такие истории, или этот потоп был устроен специально в мою честь?
Оуэн вздохнул.
— Хотел бы я сказать, что сегодня выдался необычный день, да жаль, не могу.
"Нет худа без добра, — подумала Клер, устало бредя по пояс в воде. По крайней мере теперь, когда Никлас узнал, что к чему, на собственной шкуре, в шахте наверняка многое изменится, и очень скоро.
Глава 11
Зная, как Клер обессилена, Никлас крепко обхватил се рукой, когда скрипящая лебедка стала поднимать их на поверхность. После того как он протащил девушку на закорках по полузатопленной шахте, ему вовсе не хотелось потерять ее теперь, на последнем этапе пути. Она устало прислонилась к нему, явно довольная, что он ее держит.
Наверху он спрыгнул на землю, потом помог ей вылезти из подъемной петли. От пронзительного ветра их насквозь промокшая одежда мгновенно стала холодной, как лед.
Хью стоял возле устья шахты, глядя на возвращающихся во все глаза. Когда он увидел Оуэна, поднявшегося на поверхность вместе с Никласом и Клер, лицо его осветилось счастливой улыбкой.
— Ох, и рад же я, что вы живы, мистер Моррис! Эта шахта — проклятое место.
Оуэн похлопал мальчика по плечу.
— В работе шахтера нет ничего дурного, Хью, хотя она и не каждому по душе.
— Клянусь перед Господом Иисусом, что никогда больше туда не спущусь, — проговорил мальчик таким серьезным голосом, что стало ясно: это не богохульство, а обет. Пока он произносил эти слова, лебедка подняла на поверхность еще нескольких шахтеров. Один из них, тощий верзила с красным лицом, заорал:
— Я слыхал, что ты тут сказал, малец, и чтоб больше я от тебя такой ерунды не слышал! А чтобы отучить тебя от нытья, я сейчас спущу тебя обратно в шахту.
Маленькое личико Хью побелело. Дрожа, но явно не собираясь отступать от своих слов, он промолвил:
— Нн… нет, я туда больше не пойду.
— Я твой отец, и ты будешь делать то, что я говорю, — рявкнул краснолицый и, шагнув к Хью, протянул длинную руку, чтобы схватить его за запястье.
Мальчик истошно закричал и юркнул за спину Оуэна.
— Пожалуйста, мистер Моррис, не позволяйте ему забрать меня! Пожалуйста!..
— Послушай, Уилкинс, — мягко сказал Оуэн, — твой парень чуть было не утонул. Его надо покормить и уложить спать, а уж никак не спускать обратно в шахту.
— Не лезь не в свое дело, Моррис. — Уилкинс снова попытался поймать сына и едва не упал.
Выражение лица Оуэна стало жестким.
— Да ты пьян! Оставь ребенка в покос, пока не протрезвеешь.
Шахтер взорвался, как порох и, тряся костлявым кулаком, заревел:
— Не смей меня учить, что мне делать с собственным сыном, ты, сюсюкающий методистский ублюдок!
Оуэн ловко уклонился от тумака, после чего с видимым удовлетворением сшиб своего противника с ног метким ударом в челюсть. Пока оглушенный Уилкинс без чувств лежал на земле, Оуэн повернулся к мальчику и опустился рядом с ним на колени.
— Пойдем-ка лучше ко мне, Хью, и попьем чаю, — ласково проговорил он. — Твой отец нынче не в духе.
Увидев искаженное страхом и обидой личико Хью, Никлас поморщился, как от боли — все это слишком живо напомнило ему собственное детство. А то, как говорил с ребенком Оуэн… Перед глазами Никласа мгновенно возникло доброе и честное лицо преподобного Моргана.
Желая отделаться от этих горьких воспоминаний, он отвернулся — и как раз вовремя: Уилкинс, шатаясь, встал на ноги, поднял с земли свое кайло и с гримасой ярости размахнулся, чтобы ударить им Оуэна в затылок.
Под дружный крик «Берегись!» Никлас рванулся вперед и с такой силой вырвал кайло из рук Уилкинса, что тот свалился на землю. Однако, свирепо взревев, тут же попытался подняться вновь.
Никлас пнул его носком сапога в живот, и пьяный шахтер снова нелепо растянулся на спине.
Тогда Никлас опустил кайло и упер его стальное острие прямо в горло Уилкинса. От того тяжело разило дешевым виски. Да тут все ясно, как день: такому вечно пьяному мерзавцу нельзя доверить и собаку, не то что ребенка!
— У меня к тебе есть предложение, Уилкинс, — спокойно сказал Никлас. — Работа в шахте пришлась твоему сыну не по душе, а он парнишка упрямый. Так что сам видишь — тебе от него не будет никакого толку. Хочешь, я заберу его у тебя? Ну… скажем, за двадцать гиней? Это никак не меньше того, что Хью может заработать за много лет, открывая и закрывая дверь в шахте, к тому же тебе не придется тратиться ни на его питание, ни на одежду.
— А ты еще кто такой? — озадаченно заморгав, спросил Уилкинс.
— Я Эбердэр.
Физиономия пьяницы искривилась. Забыв об опасности своего положения, он насмешливо прохрипел:
— Ах, вот оно что! Цыганский граф неравнодушен к мальчикам! Так вот почему твоя жена тебя на дух не переносила, а?
Никлас судорожно стиснул рукоятку кайла, борясь с желанием всадить его в мягкое горло краснорожего верзилы.
— Ты так и не ответил, согласен ли отдать своего сына, — выговорил он, овладев собой. — Двадцать гиней, Уилкинс. Подумай, сколько виски можно купить на такие деньги.
Упоминание о деньгах и тем более о виски моментально направило мысли Уилкинса в другое русло.
— Ладно, — буркнул он наконец. — Давай двадцать пять гиней, и можешь забирать щенка со всеми потрохами. Бог мне свидетель, проку от него ни на грош. Только и делает, что ноет и хнычет, да клянчит еду.
Никлас посмотрел на шахтеров, которые молча наблюдали эту сцену.
— Вы согласны быть свидетелями того, что мистер Уилкинс добровольно отказывается от всех прав на своею сына в обмен на сумму в двадцать пять гиней?
Большинство зрителей кивнули: на их лицах было написано отвращение к человеку, который готов продать собственного сына.
Никлас отвел острие кайла от горла Уилкинса, и тот тяжело поднялся на ноги.
— Дай мне свой адрес, и сегодня вечером тебе доставят деньги. Мой управляющий потребует у тебя расписку, удостоверяющую, что тебе заплачено за мальчика сполна.
После того как Уилкинс кивнул в знак согласия, Никлас отбросил в сторону кайло и вкрадчиво проговорил:
— Ну вот, теперь, когда мы с тобой оба стоим на ногах, может, ты откроешь свой грязный рот и возведешь на меня еще какой-нибудь поклеп? Не бойся, я не вооружен, так что мы сможем обсудить твои заявления и разобраться между собой как мужчина с мужчиной.
Хотя шахтер был тяжелее по меньшей мере фунтов на тридцать, он отвел глаза и тихо, так, чтобы его смог расслышать лишь только Никлас, пробормотал:
— Да делай ты, что тебе нравится, цыганский ублюдок, мне-то что?
Чувствуя, что Уилкинс уже надоел ему до самой последней крайности, Никлас отвернулся от его багровой физиономии и обратился к Моррису.
— Оуэн, если я возьму на себя все расходы на содержание Хью, ты согласен забрать его к себе и растить вместе с твоими собственными детьми? Или, если это по какой-то причине невозможно, не знаешь ли ты какую-нибудь другую подходящую семью?
— Мы с Маргед возьмем его, — Оуэн обнял мальчика за плечи. — Хочешь всегда жить со мной, Хью? Только имей в виду: тогда тебе придется ходить в школу.
Глаза Хью наполнились слезами. Он кивнул и молча уткнулся лицом в шею Оуэна. Пока тот гладил малыша по спине, Никлас вместо того, чтобы растрогаться, цинично размышлял о великой силе денег. За каких-то двадцать пять гиней можно было дать ребенку совершенно новую жизнь! Естественно, благородная кровь стоила больше: сам Никлас обошелся старому графу вчетверо дороже. И можно не сомневаться, что тот заплатил бы и более высокую цену, если б в жилах его внука не было низкой примеси цыганской крови.
Лицо Никласа напряглось и застыло; он отвернулся.
Отныне малыш Хью будет жить в доброй, порядочной семье — это единственное, что действительно имело сейчас значение…
На протяжении всей этой сцены Клер молча наблюдала за Никласом, и ее проницательные голубые глаза подмечали все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50