В нем смертельный яд.
Я свяжусь с вами в ближайшие три дня, чтобы сообщить подробности заговора. До этого момента не доверяйте никому, никому ничего не рассказывайте».
Таинственное послание напугало и удивило меня. Я сразу же вызвала мадам де Мирапуа и показала ей письмо.
– Маловероятно, чтобы иезуиты и парламентарии решили объединиться, – сказала она.
– Вы правы, – ответила я. – Но и те и другие – экстремисты, которые подвергаются гонениям со стороны короля. Что, если давние враги решили объединиться против общего зла?
– Может быть, и так, – согласилась она. – Нет сомнения, что если король умрет и на трон взойдет дофин, он не станет доставлять им столько проблем, сколько Луи. Но это письмо может оказаться банальной мистификацией. Прежде чем обращаться в полицию, давайте подождем, появится ли отравленный ликер.
Мы все еще рассуждали о сомнительной вероятности кровавого заговора, когда появилась Генриетта.
– Прошу прощения, мадам Жанна, там привезли бутылку апельсинового ликера, которую вы заказывали.
Нас с мадам де Мирапуа бросило в дрожь, и я приказала Генриетте вызвать полицию.
Полицейские медики определили, что цианида, содержащегося в ликере, хватило бы, чтобы убить меня одним маленьким глотком.
Начальник полиции Сартен заверил меня, что на поиски автора анонимного письма будут брошены все силы. Он пообещал лично допросить всех иезуитов и парламентариев, которых только сможет найти, чтобы найти зачинщиков возможного заговора.
Сартен потратил три дня, но ничего не выяснил. Он не смог выйти на информатора, но выяснил, что все допрошенные им люди не имели никакого отношения к заговору. В это время наемный посыльный принес во дворец второе анонимное послание. В нем говорилось, что я получу информацию о готовящихся покушениях на мою жизнь и жизнь короля, если утром следующего дня оставлю сумку с пятьюстами тысячами ливров под скамейкой в парке около Аполлоновых купален.
Под покровом ночи люди Сартена заняли наблюдательные посты в кустах и за деревьями. На рассвете Генриетта, одетая в мое платье, положила деньги в условленное место. Через несколько мгновений полиция схватила женщину средних лет, которая пришла за ними.
Женщину отвезли в Бастилию и пригрозили пытками, если она не расскажет все как есть, но арестованная заверила, что в этом нет необходимости, так как она готова ответить на любые вопросы. Она рассказала, что ее зовут мадам Лоример и о заговоре она узнала случайно. Она живет неподалеку от Рю Сен-Роше, где есть небольшой тихий скверик. Она целую неделю наблюдала за двумя подозрительными типами, которые каждый день встречались в этом парке, – медленно прогуливалась мимо них, навострив уши. По обрывкам фраз она поняла, что эти двое были наняты иезуитами и парламентариями, чтобы убить короля и меня. У нее были проблемы с деньгами, и по глупости своей она решила извлечь выгоду из того, что ей удалось узнать. Мадам Лоример сказала, что, после того как она написала первое письмо, ей удалось узнать имя одного из мужчин. Она готова сообщить его полиции в надежде на снисходительность. Его звали Шамбер.
Мадам Лоример бросили в тюрьму по обвинению в вымогательстве и сокрытии преступления. Месье Шамбера, приятного молодого человека, арестовали и доставили в Бастилию. Он рассказал совершенно иную историю. По его словам, он был любовником мадам Лоример, но она надоела ему, и он закрутил роман с молоденькой натурщицей. Мадам Лоример пришла в ярость, когда он отверг ее, угрожала ему расправой и теперь, пытаясь отомстить, придумала эту историю.
Сартен снова допросил мадам Лоример. Она заявила, что незнакома с Шамбером. Шамбер же не смог предоставить следствию ни единого свидетеля, который мог бы доказать, что он был ее любовником.
Кто же она – обманутая женщина или вымогательница? Является ли он угрозой жизни короля и моей или виноват лишь в том, что бросил одну женщину ради другой?. Кому из них верить? Эти вопросы не давали мне покоя. Я хотела найти на них ответы.
Женщина сама согласилась помогать следствию, а потому я приказала Сартену подвергнуть мужчину пыткам. Полицейские истязали его на дыбе несколько дней, но он продолжал клясться, что единственное его преступление – увлечение молодой женщиной. Сартен сообщил мне, что, даже когда Шамбера растянули до предела, он продолжал утверждать, что не слышал ни о каком заговоре. Сартен просил моего разрешения прекратить допрос. Нездоровое любопытство толкнуло меня пойти посмотреть своими глазами, какие страшные муки может причинить один человек другому. Шамбер был довольно красив, но сейчас он выглядел просто ужасно. Я приказала управлявшему пыточным колесом увеличить растяжение и продолжать допрос. На моих глазах Шамбер скончался в диких муках.
Я была отвратительна сама себе. Мне вспомнилось, как злилась я на мадам де Помпадур за то, что она бросила несчастную девушку в темницу только потому, что это было в ее власти. Теперь и я из страха за свою жизнь творила ту же неоправданную жестокость, пользовалась своим положением, чтобы причинить невиновным страдания, гибель. Стыд лег на меня невыносимым бременем, и результатом стала неконтролируемая ярость. Я потребовала, чтобы мадам Лоример подвергли такому же допросу. После нескольких дней на дыбе она тоже не выдержала мучений и умерла. До последнего момента женщина клялась, что никогда не видела Шамбера ранее и знает только то, что ей удалось подслушать. Найти участников заговора среди иезуитов и парламентариев не удалось.
Расследование завершилось полным провалом. Единственным его результатом стали слухи о моей безжалостной жестокости. Мысль о моем поступке вызывает у меня огромное чувство вины. Я никогда никому не признавалась в этом грехе, но, раз уж это мои последние часы на этой земле, нужно вымолить прощение хотя бы за самые страшные свои дела.
Замо подрос и превратился в бунтующего подростка. Голос его стал ниже; он часто грубил, испытывая мое терпение. Я же продолжала потакать ему во всем.
В июне я отправилась в Лувисьен. Я пригласила канцлера Рене и нескольких его друзей поужинать во флигеле. Замо прислуживал нам. Во флигель частенько залетали мухи, и Замо начал гоняться за одной из них. Когда насекомое уселось на парик канцлера Рене, глупый мальчишка в пылу погони сорвал его, выставив на всеобщее обозрение лысину сконфуженного канцлера. Я была крайне недовольна своим подопечным и сочла, что он заслужил наказание. Я приказала слугам высечь Замо перед всеми собравшимися.
Это стало ужасным потрясением для наивного, избалованного мальчика, ведь он привык ко всеобщему обожанию. После ужина я нашла его на пороге моей спальни в совершеннейшем расстройстве. Я причинила боль не только его телу, но и его душе, и мне стало стыдно, что я так сурово обошлась с ним. Я отвела его в комнату, прижала к груди и начала успокаивать нежными ласками. Надушенным платочком я вытерла его мокрые от слез щеки. Он расцвел от моих легких прикосновений.
Большую часть лета 1773 года король провел в Лувисьене. Он привык к бурной жизни Версаля, и неспешность сельской жизни выбивала его из колеи. На Луи вновь нахлынула скука, одолевавшая его до нашей встречи. Днем он спал, а ночи сидел без дела, много ел и пил. В результате он так разжирел, что уже не мог забраться на лошадь без посторонней помощи. Охота больше не интересовала его. В постели он был пылок, но даже на пике наслаждения я не могла не чувствовать его усталости.
Общество Луи угнетало меня, и я возобновила роман с герцогом Эркюлем. Эркюль был для меня загадкой. Он был сам себе хозяин, но при этом полностью принадлежал мне. Я диву давалась, как этот непреклонный, целеустремленный человек так легко подчинился мне, капризной и ветреной.
Я прилагала все усилия, чтобы растормошить Луи, дошла даже до того, что начала поставлять ему сельских коровниц. Новизна ощущений и полная доступность этих крепких блондиночек, готовых примчаться по первому его зову, увлекала его несколько недель. Но скоро гарем крестьянок наскучил королю, и он снова затосковал. К августу он снова впал в депрессию и мучился душевной пустотой. Луи сказал, что боится Бога, но и дьявол внушает ему благоговейный трепет. Он верил, что таинство исповеди поможет ему очиститься душой, но от признания в грехах его удерживал стыд. Мысли о собственной греховности и угрызения совести вызывали лишь желание творить новые грехи.
Как я понимала его!
Любимым развлечением короля были непристойные сценки. Любил он и дешевый фарс. Замо был прирожденным клоуном. Я одевала его шутом – в короткие синие штанишки, желтую блузу и разноцветный колпак с висячими ушами, увенчанными бубенцами. Нашлись роли и для селянок – подружек Луи. Замо был едва ли не в два раза меньше их. В одной из сценок Замо держал подойник, а трое внушительных полногрудых девиц облегчались в него, стараясь замочить негритенка посильнее, а потом ругали его, называя увальнем, и шлепали. В другой сценке две девушки нагибали Замо, а третья угрожала кастрировать его при помощи ножа. Замо, бедный мальчишка, забывал, что это просто игра. Он кричал от ужаса и молил о пощаде. Мы с Луи покатывались со смеху, глядя на издевательства над маленьким шоколадным мальчиком.
Потом девушки пошли в королевскую спальню, где шла вечеринка для хозяев, а Замо остался со мной. Осознавая свою беспомощность, он был тих, словно ему передавалось меланхолическое отчаяние Луи. Я понимала, что он переживает сильнейший внутренний конфликт: его обижали мои капризы, унижения, ведь он любил меня, отчаянно стремился завоевать мое внимание и одобрение.
Чтобы утешить Замо, я подошла и прижала его к груди. Он был совершенно беззащитен. Неожиданно для себя, я засунула руку в его брюки и поиграла с ним. Мальчик не сопротивлялся, но и не отвечал мне. Демонстрируя все внешние признаки возбуждения, он стоял не шелохнувшись.
Я уложила его в постель. Замо впал в какое-то подобие летаргии, все его тело было твердым, как камень. Я легла сверху и удовлетворила свою страсть, не обращая на него внимания. Даже в момент эякуляции Замо лежал неподвижно, не выказывая никакого удовольствия.
Как обычно, совершив нечто постыдное, я направила все презрение на объект своей порочной страсти – столкнула Замо с постели, и он с глухим стуком упал на пол.
Замо зарыдал и начал колотить себя кулаками по голове, словно сумасшедший. Зная, что я не позволю ему злиться на меня, он ругал себя. Испугавшись, что он покалечится, я запаниковала и позвала Лорана, чтобы тот увел мальчика.
Король чувствовал себя виноватым перед Замо и даже обсуждал со мной возможность дать ему свободу, но я не разрешила. Тогда Луи назначил его управляющим моего имения в Лувисьене. Эта должность приносила основательный доход и была пожизненной. Луи написал специальный указ по этому поводу, закрепив его королевской печатью. Как я вижу теперь, королевский приступ щедрости и мое собственническое отношение к Замо сгубили меня.
Отец Даффи кивком остановил Жанну.
– Гарем короля для девочек, а теперь еще и это? – резко сказал он. – Уверен, мне не нужно напоминать вам, что Господь говорит о растлении малолетних.
– Мне и правда лучше было бы броситься в Сену с камнем на шее! – воскликнула Жанна. – Сможет ли Господь простить меня?
– Господь может простить все при условии искупления грехов, – ответил священник.
– Но у меня нет времени, – сказала Жанна.
– Вам, должно быть, больно думать о том, что Лувисьен, ваше греховное прибежище, досталось Замо.
– Да, это так. Но это облегчает мою вину за содеянное.
– Отказавшись освободить Замо, вы своими руками надели себе на шею петлю. Это знак того, что ваша бессмертная душа, которая принадлежит Всемогущему Господу, стремится покинуть этот мир и воссоединиться с Богом. Да, верьте мне, дитя мое. Вас ждет значительно более достойное место.
– Рай?
– По крайней мере, чистилище, где души с радостью принимают страдания, зная, что их ждет рай, – ответил отец Даффи.
На какое-то мгновение все стало легко и просто, как в детстве. Как хорошо, что меня не ждут вечные муки в преисподней, с облегчением подумала Жанна. Когда-нибудь она будет жить в райском дворце.
Наступил сентябрь. Мы с Луи должны были вернуться в Версаль, но король сказал, что пока не готов выносить придворные интриги и напряженные схватки с парламентом. Герцог Эммануэль приехал умолять короля вернуться. Он утверждал, что без его величества монархисты теряют свои позиции. Эммануэлю удалось вырвать у Луи вынужденное обещание вернуться во дворец к первому ноября.
Я продолжала делать все, что в моих силах, чтобы расшевелить Луи. Я придумывала новые эротические приемчики, каждую ночь устраивала вечеринки, окружая короля самыми энергичными и сластолюбивыми людьми. В канун Дня всех святых – нашу последнюю ночь в Лувисьене – я закатила грандиозный бал-маскарад, на который пригласила графа Жана и множество старых друзей. Более трехсот распутников съехались к нам в маскарадных костюмах. Я встречала их в образе бледной вампирессы. Гости так тщательно загримировались, что я не узнавала многих из них.
Вино лилось рекой, все сильно выпили, и начались фамильярности. Луи в набедренной повязке и лавровом венке был Бахусом. Он усадил к себе на колени двух молодых особ и ласкал их на глазах у всех. С его подачи вечеринка превратилась в оргию. Я думала, что меня уже трудно чем-то удивить, но скоро поняла, что ошибалась. Гости совокуплялись парами и группами. Все комнаты, каждый клочок пола был покрыт сплетенными телами. Большая компания кутил, на которых оставались лишь маски, развлекалась в домике у пруда. Я присоединилась к ним, напиваясь и отдаваясь всем подряд. Я потеряла счет мужчинам и в конце концов потеряла сознание.
Назавтра было первое ноября, День всех святых. Открыв глаза, я обнаружила себя лежащей на трех обнаженных мужчинах, ни один из которых не был мне знаком.
Луи спал в замке в компании трех молодых девушек. Проснувшись, он выглядел так, словно увидел привидение. После ночной вакханалии его настроение ухудшилось.
– Я король, но я человек, – сказал он. – Время никого не ждет. Все эти удовольствия приносят мне мало радости. Я чувствую, что конец близок.
Прежде чем ехать в Версаль, Луи захотел сходить в церковь. Кучер отвез его в город, я осталась в замке. Король вернулся спустя два часа. Он сказал, что ему не хватило смелости пойти на исповедь.
В Версале депрессия Луи усилилась, муки совести не прекращались. Порой я задавала ему какие-то вопросы, а он словно не слышал их. Полный страха перед загробной жизнью, он стал прислушиваться к фанатичному религиозному бреду своей младшей дочери Луизы. Она предостерегала его, что сожительством с женщиной, не освященным церковью, он обрекает себя на вечные муки в аду. Она попыталась женить его на нравственной и благородной женщине. Красавице принцессе де Ламбаль было всего девятнадцать. Луи согласился встретиться с ней.
Узнав о том, что король допускает возможность брака с другой женщиной, я потеряла голову. Я рыдала и заклинала Луи не видеться с принцессой, но он остался холоден к моим мольбам и ушел, не сказав ни слова.
Я обезумела и наняла цыганку, чтобы та прокляла отношения короля с принцессой. Через три дня он вернулся ко мне. Только я знала секретные способы заставить его почувствовать себя настоящим мужчиной. Я была для него олицетворением тепла и жизни.
Наступило кратковременное облегчение, но я чувствовала себя не слишком уверенно. Мужская сила короля понемногу сходила на нет. Как я смогу удержать его, когда она совсем иссякнет? По моей просьбе герцог Ришелье предложил королю вступить со мной в морганатический брак. Короля заинтересовал этот узаконенный союз, при котором я согласилась бы отказаться от претензий на его собственность и титулы. Но когда я написала своему мужу Гийому дю Барри о том, что хотела бы расторгнуть наш брак, этот мерзавец отказался дать мне развод, несмотря на то что я предложила ему огромные деньги.
Ко всему прочему не слишком разборчивый в средствах писака из Лондона по имени Тевено де Моранд прислал мне анонимный роман «Тайные воспоминания падшей женщины». Книга оказалась моей биографией – от колыбели до королевского ложа. В прилагающемся письме Моранд сообщил мне, что он собирается продавать «Тайные воспоминания» в Европе. Если учесть, что в романе подробно описывалась моя жизнь в качестве парижской шлюхи и все, что творилось в Версале, он несомненно стал бы бестселлером. Моранд предложил мне купить все экземпляры книги за крупный аванс и невероятную сумму денег.
Учитывая настроенное против меня общественное мнение и шаткость моих отношений с королем, я не могла позволить публикацию столь скандальной книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я свяжусь с вами в ближайшие три дня, чтобы сообщить подробности заговора. До этого момента не доверяйте никому, никому ничего не рассказывайте».
Таинственное послание напугало и удивило меня. Я сразу же вызвала мадам де Мирапуа и показала ей письмо.
– Маловероятно, чтобы иезуиты и парламентарии решили объединиться, – сказала она.
– Вы правы, – ответила я. – Но и те и другие – экстремисты, которые подвергаются гонениям со стороны короля. Что, если давние враги решили объединиться против общего зла?
– Может быть, и так, – согласилась она. – Нет сомнения, что если король умрет и на трон взойдет дофин, он не станет доставлять им столько проблем, сколько Луи. Но это письмо может оказаться банальной мистификацией. Прежде чем обращаться в полицию, давайте подождем, появится ли отравленный ликер.
Мы все еще рассуждали о сомнительной вероятности кровавого заговора, когда появилась Генриетта.
– Прошу прощения, мадам Жанна, там привезли бутылку апельсинового ликера, которую вы заказывали.
Нас с мадам де Мирапуа бросило в дрожь, и я приказала Генриетте вызвать полицию.
Полицейские медики определили, что цианида, содержащегося в ликере, хватило бы, чтобы убить меня одним маленьким глотком.
Начальник полиции Сартен заверил меня, что на поиски автора анонимного письма будут брошены все силы. Он пообещал лично допросить всех иезуитов и парламентариев, которых только сможет найти, чтобы найти зачинщиков возможного заговора.
Сартен потратил три дня, но ничего не выяснил. Он не смог выйти на информатора, но выяснил, что все допрошенные им люди не имели никакого отношения к заговору. В это время наемный посыльный принес во дворец второе анонимное послание. В нем говорилось, что я получу информацию о готовящихся покушениях на мою жизнь и жизнь короля, если утром следующего дня оставлю сумку с пятьюстами тысячами ливров под скамейкой в парке около Аполлоновых купален.
Под покровом ночи люди Сартена заняли наблюдательные посты в кустах и за деревьями. На рассвете Генриетта, одетая в мое платье, положила деньги в условленное место. Через несколько мгновений полиция схватила женщину средних лет, которая пришла за ними.
Женщину отвезли в Бастилию и пригрозили пытками, если она не расскажет все как есть, но арестованная заверила, что в этом нет необходимости, так как она готова ответить на любые вопросы. Она рассказала, что ее зовут мадам Лоример и о заговоре она узнала случайно. Она живет неподалеку от Рю Сен-Роше, где есть небольшой тихий скверик. Она целую неделю наблюдала за двумя подозрительными типами, которые каждый день встречались в этом парке, – медленно прогуливалась мимо них, навострив уши. По обрывкам фраз она поняла, что эти двое были наняты иезуитами и парламентариями, чтобы убить короля и меня. У нее были проблемы с деньгами, и по глупости своей она решила извлечь выгоду из того, что ей удалось узнать. Мадам Лоример сказала, что, после того как она написала первое письмо, ей удалось узнать имя одного из мужчин. Она готова сообщить его полиции в надежде на снисходительность. Его звали Шамбер.
Мадам Лоример бросили в тюрьму по обвинению в вымогательстве и сокрытии преступления. Месье Шамбера, приятного молодого человека, арестовали и доставили в Бастилию. Он рассказал совершенно иную историю. По его словам, он был любовником мадам Лоример, но она надоела ему, и он закрутил роман с молоденькой натурщицей. Мадам Лоример пришла в ярость, когда он отверг ее, угрожала ему расправой и теперь, пытаясь отомстить, придумала эту историю.
Сартен снова допросил мадам Лоример. Она заявила, что незнакома с Шамбером. Шамбер же не смог предоставить следствию ни единого свидетеля, который мог бы доказать, что он был ее любовником.
Кто же она – обманутая женщина или вымогательница? Является ли он угрозой жизни короля и моей или виноват лишь в том, что бросил одну женщину ради другой?. Кому из них верить? Эти вопросы не давали мне покоя. Я хотела найти на них ответы.
Женщина сама согласилась помогать следствию, а потому я приказала Сартену подвергнуть мужчину пыткам. Полицейские истязали его на дыбе несколько дней, но он продолжал клясться, что единственное его преступление – увлечение молодой женщиной. Сартен сообщил мне, что, даже когда Шамбера растянули до предела, он продолжал утверждать, что не слышал ни о каком заговоре. Сартен просил моего разрешения прекратить допрос. Нездоровое любопытство толкнуло меня пойти посмотреть своими глазами, какие страшные муки может причинить один человек другому. Шамбер был довольно красив, но сейчас он выглядел просто ужасно. Я приказала управлявшему пыточным колесом увеличить растяжение и продолжать допрос. На моих глазах Шамбер скончался в диких муках.
Я была отвратительна сама себе. Мне вспомнилось, как злилась я на мадам де Помпадур за то, что она бросила несчастную девушку в темницу только потому, что это было в ее власти. Теперь и я из страха за свою жизнь творила ту же неоправданную жестокость, пользовалась своим положением, чтобы причинить невиновным страдания, гибель. Стыд лег на меня невыносимым бременем, и результатом стала неконтролируемая ярость. Я потребовала, чтобы мадам Лоример подвергли такому же допросу. После нескольких дней на дыбе она тоже не выдержала мучений и умерла. До последнего момента женщина клялась, что никогда не видела Шамбера ранее и знает только то, что ей удалось подслушать. Найти участников заговора среди иезуитов и парламентариев не удалось.
Расследование завершилось полным провалом. Единственным его результатом стали слухи о моей безжалостной жестокости. Мысль о моем поступке вызывает у меня огромное чувство вины. Я никогда никому не признавалась в этом грехе, но, раз уж это мои последние часы на этой земле, нужно вымолить прощение хотя бы за самые страшные свои дела.
Замо подрос и превратился в бунтующего подростка. Голос его стал ниже; он часто грубил, испытывая мое терпение. Я же продолжала потакать ему во всем.
В июне я отправилась в Лувисьен. Я пригласила канцлера Рене и нескольких его друзей поужинать во флигеле. Замо прислуживал нам. Во флигель частенько залетали мухи, и Замо начал гоняться за одной из них. Когда насекомое уселось на парик канцлера Рене, глупый мальчишка в пылу погони сорвал его, выставив на всеобщее обозрение лысину сконфуженного канцлера. Я была крайне недовольна своим подопечным и сочла, что он заслужил наказание. Я приказала слугам высечь Замо перед всеми собравшимися.
Это стало ужасным потрясением для наивного, избалованного мальчика, ведь он привык ко всеобщему обожанию. После ужина я нашла его на пороге моей спальни в совершеннейшем расстройстве. Я причинила боль не только его телу, но и его душе, и мне стало стыдно, что я так сурово обошлась с ним. Я отвела его в комнату, прижала к груди и начала успокаивать нежными ласками. Надушенным платочком я вытерла его мокрые от слез щеки. Он расцвел от моих легких прикосновений.
Большую часть лета 1773 года король провел в Лувисьене. Он привык к бурной жизни Версаля, и неспешность сельской жизни выбивала его из колеи. На Луи вновь нахлынула скука, одолевавшая его до нашей встречи. Днем он спал, а ночи сидел без дела, много ел и пил. В результате он так разжирел, что уже не мог забраться на лошадь без посторонней помощи. Охота больше не интересовала его. В постели он был пылок, но даже на пике наслаждения я не могла не чувствовать его усталости.
Общество Луи угнетало меня, и я возобновила роман с герцогом Эркюлем. Эркюль был для меня загадкой. Он был сам себе хозяин, но при этом полностью принадлежал мне. Я диву давалась, как этот непреклонный, целеустремленный человек так легко подчинился мне, капризной и ветреной.
Я прилагала все усилия, чтобы растормошить Луи, дошла даже до того, что начала поставлять ему сельских коровниц. Новизна ощущений и полная доступность этих крепких блондиночек, готовых примчаться по первому его зову, увлекала его несколько недель. Но скоро гарем крестьянок наскучил королю, и он снова затосковал. К августу он снова впал в депрессию и мучился душевной пустотой. Луи сказал, что боится Бога, но и дьявол внушает ему благоговейный трепет. Он верил, что таинство исповеди поможет ему очиститься душой, но от признания в грехах его удерживал стыд. Мысли о собственной греховности и угрызения совести вызывали лишь желание творить новые грехи.
Как я понимала его!
Любимым развлечением короля были непристойные сценки. Любил он и дешевый фарс. Замо был прирожденным клоуном. Я одевала его шутом – в короткие синие штанишки, желтую блузу и разноцветный колпак с висячими ушами, увенчанными бубенцами. Нашлись роли и для селянок – подружек Луи. Замо был едва ли не в два раза меньше их. В одной из сценок Замо держал подойник, а трое внушительных полногрудых девиц облегчались в него, стараясь замочить негритенка посильнее, а потом ругали его, называя увальнем, и шлепали. В другой сценке две девушки нагибали Замо, а третья угрожала кастрировать его при помощи ножа. Замо, бедный мальчишка, забывал, что это просто игра. Он кричал от ужаса и молил о пощаде. Мы с Луи покатывались со смеху, глядя на издевательства над маленьким шоколадным мальчиком.
Потом девушки пошли в королевскую спальню, где шла вечеринка для хозяев, а Замо остался со мной. Осознавая свою беспомощность, он был тих, словно ему передавалось меланхолическое отчаяние Луи. Я понимала, что он переживает сильнейший внутренний конфликт: его обижали мои капризы, унижения, ведь он любил меня, отчаянно стремился завоевать мое внимание и одобрение.
Чтобы утешить Замо, я подошла и прижала его к груди. Он был совершенно беззащитен. Неожиданно для себя, я засунула руку в его брюки и поиграла с ним. Мальчик не сопротивлялся, но и не отвечал мне. Демонстрируя все внешние признаки возбуждения, он стоял не шелохнувшись.
Я уложила его в постель. Замо впал в какое-то подобие летаргии, все его тело было твердым, как камень. Я легла сверху и удовлетворила свою страсть, не обращая на него внимания. Даже в момент эякуляции Замо лежал неподвижно, не выказывая никакого удовольствия.
Как обычно, совершив нечто постыдное, я направила все презрение на объект своей порочной страсти – столкнула Замо с постели, и он с глухим стуком упал на пол.
Замо зарыдал и начал колотить себя кулаками по голове, словно сумасшедший. Зная, что я не позволю ему злиться на меня, он ругал себя. Испугавшись, что он покалечится, я запаниковала и позвала Лорана, чтобы тот увел мальчика.
Король чувствовал себя виноватым перед Замо и даже обсуждал со мной возможность дать ему свободу, но я не разрешила. Тогда Луи назначил его управляющим моего имения в Лувисьене. Эта должность приносила основательный доход и была пожизненной. Луи написал специальный указ по этому поводу, закрепив его королевской печатью. Как я вижу теперь, королевский приступ щедрости и мое собственническое отношение к Замо сгубили меня.
Отец Даффи кивком остановил Жанну.
– Гарем короля для девочек, а теперь еще и это? – резко сказал он. – Уверен, мне не нужно напоминать вам, что Господь говорит о растлении малолетних.
– Мне и правда лучше было бы броситься в Сену с камнем на шее! – воскликнула Жанна. – Сможет ли Господь простить меня?
– Господь может простить все при условии искупления грехов, – ответил священник.
– Но у меня нет времени, – сказала Жанна.
– Вам, должно быть, больно думать о том, что Лувисьен, ваше греховное прибежище, досталось Замо.
– Да, это так. Но это облегчает мою вину за содеянное.
– Отказавшись освободить Замо, вы своими руками надели себе на шею петлю. Это знак того, что ваша бессмертная душа, которая принадлежит Всемогущему Господу, стремится покинуть этот мир и воссоединиться с Богом. Да, верьте мне, дитя мое. Вас ждет значительно более достойное место.
– Рай?
– По крайней мере, чистилище, где души с радостью принимают страдания, зная, что их ждет рай, – ответил отец Даффи.
На какое-то мгновение все стало легко и просто, как в детстве. Как хорошо, что меня не ждут вечные муки в преисподней, с облегчением подумала Жанна. Когда-нибудь она будет жить в райском дворце.
Наступил сентябрь. Мы с Луи должны были вернуться в Версаль, но король сказал, что пока не готов выносить придворные интриги и напряженные схватки с парламентом. Герцог Эммануэль приехал умолять короля вернуться. Он утверждал, что без его величества монархисты теряют свои позиции. Эммануэлю удалось вырвать у Луи вынужденное обещание вернуться во дворец к первому ноября.
Я продолжала делать все, что в моих силах, чтобы расшевелить Луи. Я придумывала новые эротические приемчики, каждую ночь устраивала вечеринки, окружая короля самыми энергичными и сластолюбивыми людьми. В канун Дня всех святых – нашу последнюю ночь в Лувисьене – я закатила грандиозный бал-маскарад, на который пригласила графа Жана и множество старых друзей. Более трехсот распутников съехались к нам в маскарадных костюмах. Я встречала их в образе бледной вампирессы. Гости так тщательно загримировались, что я не узнавала многих из них.
Вино лилось рекой, все сильно выпили, и начались фамильярности. Луи в набедренной повязке и лавровом венке был Бахусом. Он усадил к себе на колени двух молодых особ и ласкал их на глазах у всех. С его подачи вечеринка превратилась в оргию. Я думала, что меня уже трудно чем-то удивить, но скоро поняла, что ошибалась. Гости совокуплялись парами и группами. Все комнаты, каждый клочок пола был покрыт сплетенными телами. Большая компания кутил, на которых оставались лишь маски, развлекалась в домике у пруда. Я присоединилась к ним, напиваясь и отдаваясь всем подряд. Я потеряла счет мужчинам и в конце концов потеряла сознание.
Назавтра было первое ноября, День всех святых. Открыв глаза, я обнаружила себя лежащей на трех обнаженных мужчинах, ни один из которых не был мне знаком.
Луи спал в замке в компании трех молодых девушек. Проснувшись, он выглядел так, словно увидел привидение. После ночной вакханалии его настроение ухудшилось.
– Я король, но я человек, – сказал он. – Время никого не ждет. Все эти удовольствия приносят мне мало радости. Я чувствую, что конец близок.
Прежде чем ехать в Версаль, Луи захотел сходить в церковь. Кучер отвез его в город, я осталась в замке. Король вернулся спустя два часа. Он сказал, что ему не хватило смелости пойти на исповедь.
В Версале депрессия Луи усилилась, муки совести не прекращались. Порой я задавала ему какие-то вопросы, а он словно не слышал их. Полный страха перед загробной жизнью, он стал прислушиваться к фанатичному религиозному бреду своей младшей дочери Луизы. Она предостерегала его, что сожительством с женщиной, не освященным церковью, он обрекает себя на вечные муки в аду. Она попыталась женить его на нравственной и благородной женщине. Красавице принцессе де Ламбаль было всего девятнадцать. Луи согласился встретиться с ней.
Узнав о том, что король допускает возможность брака с другой женщиной, я потеряла голову. Я рыдала и заклинала Луи не видеться с принцессой, но он остался холоден к моим мольбам и ушел, не сказав ни слова.
Я обезумела и наняла цыганку, чтобы та прокляла отношения короля с принцессой. Через три дня он вернулся ко мне. Только я знала секретные способы заставить его почувствовать себя настоящим мужчиной. Я была для него олицетворением тепла и жизни.
Наступило кратковременное облегчение, но я чувствовала себя не слишком уверенно. Мужская сила короля понемногу сходила на нет. Как я смогу удержать его, когда она совсем иссякнет? По моей просьбе герцог Ришелье предложил королю вступить со мной в морганатический брак. Короля заинтересовал этот узаконенный союз, при котором я согласилась бы отказаться от претензий на его собственность и титулы. Но когда я написала своему мужу Гийому дю Барри о том, что хотела бы расторгнуть наш брак, этот мерзавец отказался дать мне развод, несмотря на то что я предложила ему огромные деньги.
Ко всему прочему не слишком разборчивый в средствах писака из Лондона по имени Тевено де Моранд прислал мне анонимный роман «Тайные воспоминания падшей женщины». Книга оказалась моей биографией – от колыбели до королевского ложа. В прилагающемся письме Моранд сообщил мне, что он собирается продавать «Тайные воспоминания» в Европе. Если учесть, что в романе подробно описывалась моя жизнь в качестве парижской шлюхи и все, что творилось в Версале, он несомненно стал бы бестселлером. Моранд предложил мне купить все экземпляры книги за крупный аванс и невероятную сумму денег.
Учитывая настроенное против меня общественное мнение и шаткость моих отношений с королем, я не могла позволить публикацию столь скандальной книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29