Трой его не любит. И ему не нужен священник. Он не умирает.
Йен думал иначе. Афина схватила брата за руку и заплакала.
– Сделайте же что-нибудь! – в отчаянии воскликнула она, обращаясь к Йену.
Собака сидела у кровати, смотрела на Троя и скулила.
Он не Бог, а дьявольское дело совершил. Что он может сделать? Эффи плакала навзрыд. Нужно что-то делать. Нельзя допустить, чтобы мальчик умер. Нельзя – ради него, ради нее, ради его собственной несчастной души.
Йен стал молиться.
Впервые за много лет. Он клялся, что изменится к лучшему, если мальчик выживет. Он сделает все – откажется от женщин и станет, если понадобится, монахом, даже женится. Пусть его поразит молния, если он хоть раз сойдет с праведного пути, только бы мальчик выжил.
Йен запел гимн, все время держа Троя, а Афина снова и снова тщетно пыталась влить в рот больного лекарство. Оно выливалось на рукав Йена. Фальшивый голос девушки, давящейся слезами, присоединился к голосу Йена.
Трой поморщился, насупил брови, открыл глаза и сказал:
– Вы… поете… почти так же плохо… как моя сестрица.
Афина схватила Йена за руку:
– Он выздоровеет!
Граф чувствовал себя так, словно его лошадь победила на скачках в Дерби, словно ему сдали сразу четыре туза, словно… словно его молитвы были услышаны. Он не забыл молча послать благодарность небесам. Потом счел необходимым напомнить девушке, что опасность еще не миновала.
– Ах, я же знаю, что он поправится. Поправится! Я знала, что он гораздо сильнее, чем считают все остальные. Он никогда не сдается. Я знаю это с тех пор, как умерла наша мама, а он был такой хилый.
Афина смеялась и плакала одновременно, охваченная радостью, крайней усталостью и таким сильным возбуждением, которое могло бы свалить с ног и слона. Теперь, когда миновал кризис и ей уже не нужно было держаться, она совсем расклеилась. Она не могла сдержаться, захлебывалась от рыданий, содрогаясь всем телом.
Хирург не пришел, а миссис Берчфилд спала, и некому было ее утешить. Йену ничего не оставалось, как заключить ее в объятия. Она доставала ему до подбородка; его тонкая сорочка промокла от ее слез. Он неловко погладил ее по спине. Йен терпеть не мог женских слез, но эта девушка имела право хорошенько выплакаться.
Женские слезы?
Женские?
Йен ощущал сырость, но он также ощущал прижавшееся к его груди крепкое, нежное женское тело. Потому что, несмотря на хрупкое телосложение, фигура у мисс Ренслоу, скрытая свободным платьем, вовсе не была девичьей. Нет, он просто устал и ему представляется то, чего не может быть, – например, грудь. Внезапно он испытал потрясение, потому что вспомнил ее недавние слова, но тогда он был сосредоточен на Трое и как-то не осознал их. Она купала Троя, когда он был ребенком. Она держала его на руках, когда умерла их мать. Она называет его своим малышом.
Ее пятнадцатилетний брат – малыш. Значит, мисс Ренслоу не пятнадцать. Она старше. Сколько же ей?
– Сколько вам лет? – спросил Йен, с трудом шевеля губами.
Все еще прижимаясь к нему лицом, Афина шмыгнула носом и сказала:
– Девятнадцать. В следующем месяце исполнится двадцать. Все думают, что мне меньше, потому что я маленькая.
Девятнадцать.
Руки графа упали, ноги отступили так поспешно, что он споткнулся о собаку, которая тут же вцепилась в пальцы его голых ног.
Девятнадцать.
И она одна в этой комнате с ним. Одна в его доме, если не считать брата, находящегося в полубессознательном состоянии, и нескольких слуг. Одна в мире, если не считать отсутствующего дядюшку и двух братьев, один из которых скряга, а другой – несовершеннолетний инвалид.
Девятнадцать. В его объятиях, а на нем ни фрака, ни галстука. Гром и молния, он босой.
Возможно, никто этого не знает. Никто не знает, что она здесь, кроме слуг, и они не станут болтать, если только уже не рассказали об этом собутыльникам в пабах и слугам из соседних домов. Нет, успокаивал себя Йен, его прислуга не имеет обыкновения распускать о нем слухи. В ее прислуге он не уверен. И в тех, кто видел сегодня утром, как она приехала сюда. И не упомянул ли о ней кому-нибудь Карсуэлл? Он снова принялся молиться, но две молитвы за один час – не слишком ли это много?
Никто ничего не знает, успокаивал себя Йен. Возможно, они вывернутся из этого положения так, что ее репутация останется незапятнанной. Он напишет в Бат своей матери. И сестре в Ричмонд. Нет, он пошлет экипажи за обеими. К тому времени, когда кто-нибудь осознает, что Эффи – «Да запомни же, черт побери, что она для тебя мисс Ренслоу!» – живет в особняке известного лондонского холостяка, женщины из его семьи будут здесь и придадут всему происходящему пристойный вид. Слава Богу.
Тут он вспомнил слова, которые сказал, обращаясь к ней, дворецкий: «Принесли ваши письма, мисс».
Письма. А это значит, что она скорее всего сообщила своим друзьям, прислуге дяди и этому учителю и священнику в одном лице, где она находится.
Девятнадцать.
Он вляпался в нечто более неприятное, чем собачьи экскременты.
Глава 6
Женщины хрупки и капризны, как бабочки.
Аноним
Мужчины – жабы.
Жена анонима
Утром следующего дня семена, посеянные письмами мисс Ренслоу, принесли первые ростки, оказавшиеся горьким лимоном.
– Милорд, к мисс Ренслоу пришел преподобный мистер Уиггз, – сообщил дворецкий Йена, слегка наморщив нос, словно унюхал неприятный запах. Потому, как дрожат ноздри у Халла, граф научился определять характер визитера. – Что мне ему сказать?
Халл мог сказать учителю, что мальчику стало лучше, что утром он выпил немного мясного бульона, что мисс Ренслоу спит в своей комнате. Эти сведения Йен получил от своего камердинера, поскольку сам убежал к себе в спальню почти сразу же после своего ужасного открытия. Там он написал срочные послания матери и сестре, а потом девятнадцать раз пнул себя за свою дурость.
С тех пор он не был в комнате больного. Он велел экономке и двум горничным остаться с мисс Ренслоу во время ее бодрствования и поставил у двери лакея, но сам он не собирался подходить к этой девчонке ближе чем на девятнадцать ярдов.
Он спал несколько часов, потом встал – при этом девятнадцать молотков стучало в его больной, пропитанной бренди голове.
Девятнадцать. Проклятие!
Позавтракав и приняв ванну, он по-прежнему оставался в довольно дурном настроении, и его вовсе не радовала перспектива встречи с учителем Троя, приспешником этого жалкого лорда Ренсдейла, который явно не одобрит происходящее. Он предпочел бы побоксировать в боксерском заведении Джентльмена Джексона, где можно так отдубасить, не важно что – кожаную грушу или партнера, что тот рухнет на землю. Уигги очень даже подходит для этой цели.
– Проводите его сюда.
Йен ожидал увидеть пожилого человека, седобородого праведника, которому по ошибке поручили руководить двумя детьми – нет, юношей и юной леди, – пока они живут в Лондоне. Однако Уигги оказался молодым человеком лет двадцати пяти. Уиггз был почти одного роста с Йеном, но весил в два раза меньше. Лицо у него было худое, нос длинный и огромный кадык. Одет он был соответственно своему сану – во все черное. Прямые волосы мышиного цвета были разделены пробором, а уголки рта опущены. Он стоял, чопорно выпрямившись, и поклонился в ответ на приветствие Йена так, словно спина у него сделана из стали.
Он не понравился Йену с первого же взгляда. Он вызвал у него неприязнь еще тогда, когда Афина – мисс Ренслоу, черт бы ее побрал! – рассказывала о нем. Предчувствие не обмануло Йена. Уигги помахал в воздухе костлявыми пальцами и сказал:
– Это никуда не годится.
Йен окинул взглядом свою библиотеку – одну из лучших в Англии, как он полагал, уставленную шкафами с редкими книгами, ящиками с бесценными фамильными сокровищами; стены библиотеки были увешаны картинами, собранными членами их семьи за многие столетия. Это было приятное, располагающее помещение с мягкими кожаными креслами и толстыми обюссонскими коврами. Он выгнул бровь.
– А мне казалось, моя библиотека очень недурна.
– Не ваша библиотека, милорд, а ваш дом.
– Вам не нравится его архитектура? Или, возможно, гобелены?
– Сейчас не время для шуток, лорд Марден. Я, разумеется, говорю о мисс Ренслоу. Ваш дом абсолютно не подходит для пребывания в нем молодой незамужней женщины. Разумеется, ей следовало об этом подумать и не беспокоить ваше сиятельство.
– Уверяю вас, леди ничуть меня не обеспокоила. – Йен явно шел прямиком в ад; еще одна ложь не имела уже значения.
– Разумеется, это так. Мисс Ренслоу, как вам известно, сестра виконта. Она хорошо воспитана. Но у нее есть достойная сожаления склонность к необдуманным поступкам. Особенно когда дело касается мальчика.
– Она, без сомнения, предана ему, – согласился Йен.
– Но какой ценой, спрашиваю я? Ей ни в коем случае не следовало входить в дверь холостяцкого жилища, тем более проводить здесь ночь. Простите меня, милорд, но это особенно относится к вашему дому, как бы приятен он ни был. Ваша репутация не подходит для невинных девиц.
– Моя репутация или мое общество? Это не одно и то же, уверяю вас.
– Ишь ты! – Уиггз так и сказал – «ишь ты». Йен никогда еще не слышал, чтобы кто-то произносил эти слова в его присутствии. – Ишь ты, ишь ты! Как бы то ни было, мисс Ренслоу погибнет.
– Ничего подобного, если никто не узнает, что она здесь.
– Ишь ты, ишь ты! – Еще одно «ишь ты» – и его выбросят за дверь, подумал Йен. – Мне следовало ожидать такого поведения от мисс Ренслоу, которая является беспечной юной девушкой, но вам, милорд, следовало хорошенько все обдумать. В Лондоне ничего нельзя долго хранить в тайне, и ее присутствие здесь, без старшей компаньонки, к вечеру уже будет у всех на устах. – Собственные уста Уиггза еще больше опустились вниз, так что он стал походить на худосочного бульдога, у которого болит живот.
– К вечеру у мисс Ренслоу появится компаньонка. – Так оно и будет, даже если Йену придется отправиться в Ричмонд пешком и притащить сюда свою сестру за волосы.
– Ишь ты, ишь ты! Слишком поздно – учитывая вашу репутацию. Хотя лично я не считаю вас повесой, который увлекает невинных девиц к погибели.
– Благодарю вас, – с сарказмом в голосе произнес Иен.
– Не стоит благодарности.
Йен тоже так считал.
Наставник же продолжал, не замечая нарастающего возмущения Йена:
– Не знаю, о чем думал дядюшка, когда позволил племяннице оставить его надежный дом ради дома известного волокиты.
А, значит, мисс Ренслоу еще не сообщила ему об отсутствии дяди. Йен не стал выдавать ее этому святоше.
– Капитан, разумеется, думал о благополучии своего племянника, как это делали мисс Ренслоу и я. Сегодня утром мальчику немного полегчало после ужасной ночи, хотя вы даже не удосужились спросить об этом.
Преподобный слегка покраснел.
– Видите ли, я был весьма встревожен ситуацией с мисс Ренслоу.
Йен понял, что этого педанта совершенно не волнует состояние мальчика, для него главное – репутация Афины.
– Юная леди спит. Мы с ней провели всю ночь у кровати Троя.
Уиггз с шумом втянул в себя воздух.
– Это совершенно непристойно.
– Зато эффективно. Мы спасли мальчику жизнь.
– Но вы сказали, что он выздоравливает? Значит, мисс Ренслоу может покинуть ваш дом.
– Даже если не учитывать, что мисс Ренслоу по-прежнему нужна Трою, что она предана брату, я полагаю, что на Камерон-стрит тоже нет почтенной пожилой особы женского пола.
– Ишь ты!
Йену не нравилась эта аффектация, ему не нравился этот человек; но он стал ему просто омерзителен, когда заявил:
– Но ничего дурного нельзя будет сказать о ее пребывании там, пока она не выходит из дому и не разгуливает по городу одна. Кто мог бы упрекнуть женщину, которая гостит у своего дорогого дяди-орденоносца, в отличие от…
– Да? Что вы хотели сказать? – Йен поднял бровь, провоцируя Уиггза назвать его повесой, праздным гулякой, губителем девственниц. Возможно, так оно и есть, но не таким, как Уиггз, рассуждать об этом.
У преподобного хватило ума – или чувства самосохранения – не раскрывать свой рот с опущенными уголками. Казалось, он зашнуровал губы крепко-накрепко, как скряга – свой кошелек, и ничего не сказал.
Зато сказал Йен:
– Моя почтенная экономка постоянно находилась там, и мисс Ренслоу даже отказалась пообедать со мной. Или вы думаете, что мои несдержанные страсти позволят мне овладеть женщиной, которая бодрствует у постели больного брата?
– Дело не в том, что думаю я, милорд, а в том, что скажут другие. Я никогда…
– Я тоже. Мисс Ренслоу удалось провести ночь в Мэддокс-Хаусе так, что и ее добродетель, и репутация остались незапятнанными. Возможно, люди узколобые подумают иначе, но человек умный или сострадающий не усомнится в ее чести.
Священнослужитель еще несколько раз произнес «ишь ты», направляясь к двери и пробормотав, что намерен зайти попозже. Йен остановил его.
– Вы даже не взглянули на мальчика. Вам поручили быть его наставником, не так ли? Была ли мисс Ренслоу также вашей ученицей, и поэтому вы так заботитесь о ее репутации?
Уигги хотел взяться за дверную ручку и уйти, Йен понял это по тому, как сжались его пальцы. Но он остановился.
– Я действительно давал мисс Ренслоу время от времени уроки, – согласился он, – поскольку она чувствовала, что ее образование недостаточно. Не знаю, зачем нужна женщине геометрия, но раз уж я бывал там…
– Вы воспользовались возможностью проводить больше времени с этой юной леди.
Теперь Уиггз выпятил нижнюю челюсть, отчего еще больше стал похож на худосочного бульдога.
– Их брат отдал обоих на мое попечение.
– Насколько широко простирается данное вам поручение?
– Да будет вам известно, что виконт Ренсдейл разрешил мне ухаживать за этой молодой леди.
Эффи с ее безграничной любовью, связанная с этим ничтожеством? У Йена это не укладывалось в голове.
– И леди приняла ваши ухаживания?
Это не касалось лорда Мардена, и оба это знали. И еще оба знали, что он получит ответ, потому что он лорд Марден. Уиггз откинул назад волосы.
– Я еще не спрашивал ее. Во-первых, мне хотелось посмотреть, как она будет вести себя в Лондоне. Нельзя, чтобы у супруги прелата голова пошла кругом от столичного легкомыслия, от всех этих лавок и приемов.
– Они могли бы вызвать у женщины неприязнь к более спокойной, более скромной сельской жизни?
– Вот именно. С другой стороны, я ждал возможности поговорить с капитаном Бичемом. Дядя мисс Ренслоу является ее законным опекуном, так что было бы вполне пристойно искать и его благословения тоже.
– И возможно, обсудить брачный договор?
– Ах, я уверен, что такой светский человек, как вы, поймет меня. В настоящий момент я не имею средств к жизни, хотя сейчас рассматривается вопрос о назначении меня на должность со значительным доходом и весом. Мне очень пригодилось бы влияние лорда Ренсдейла, равно как и приличное приданое.
– Другими словами, вам очень подошла бы девушка из хорошей семьи, с хорошими связями и с хорошим приданым?
– Как нельзя более.
– Если только, ее репутация незапятнанна. Жена Цезаря и так далее.
Уиггз смотрел на него неуверенно, выдавая свое невежество.
– Понимаете, жена Цезаря должна была быть вне подозрений.
– Вот именно. Кто знает, как высоко может подняться в церковной иерархии человек, имея добродетельную жену?
– Действительно, кто знает? Сожалею, но вам придется подождать с выяснением этого вопроса, поскольку мальчик тяжело болен, чтобы мисс Ренслоу могла думать сейчас о своем будущем. Я бы рискнул сказать, что через несколько недель, необходимых для его выздоровления, она сможет подумать и о своем будущем.
Уиггз был разочарован, поняв, что его планы на архиепископский сан откладываются.
– Я знал, что это посещение Лондона неблагоразумно. И позволить мальчику ездить на норовистой лошади совершенно безответственно, так я доложу лорду Ренсдейлу. Ведь мальчишка при падении мог навсегда стать слабоумным!
Йен понял, что в письме мисс Ренслоу ничего не говорилось о выстреле, а только о несчастном случае, который произошел по вине лошади. И теперь, познакомившись с этим набитым нравоучениями прелатом, Йен никак не мог упрекнуть ее за это.
– Врачи надеются на полное выздоровление.
– До следующего несчастного случая. Все это сводит его перспективы к нулю, так я и сказал мисс Ренслоу, но она не обратила внимания на мои слова, и вот чем это кончилось. Она по-прежнему твердит этому молокососу, что он может поступить в университет. Ишь ты!
Мальчик получит образование, поклялся Йен, даже если ему придется построить собственную школу для инвалидов и астматиков.
Уиггз продолжал:
– Нет, мисс Ренслоу требуется более твердая рука, чем у виконта Ренсдейла. Она должна посмотреть правде в лицо, а потом устроить свое будущее.
– В качестве вашей жены?
Уиггз выпятил свою впалую грудь.
– Я считаю себя подходящим для нее супругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Йен думал иначе. Афина схватила брата за руку и заплакала.
– Сделайте же что-нибудь! – в отчаянии воскликнула она, обращаясь к Йену.
Собака сидела у кровати, смотрела на Троя и скулила.
Он не Бог, а дьявольское дело совершил. Что он может сделать? Эффи плакала навзрыд. Нужно что-то делать. Нельзя допустить, чтобы мальчик умер. Нельзя – ради него, ради нее, ради его собственной несчастной души.
Йен стал молиться.
Впервые за много лет. Он клялся, что изменится к лучшему, если мальчик выживет. Он сделает все – откажется от женщин и станет, если понадобится, монахом, даже женится. Пусть его поразит молния, если он хоть раз сойдет с праведного пути, только бы мальчик выжил.
Йен запел гимн, все время держа Троя, а Афина снова и снова тщетно пыталась влить в рот больного лекарство. Оно выливалось на рукав Йена. Фальшивый голос девушки, давящейся слезами, присоединился к голосу Йена.
Трой поморщился, насупил брови, открыл глаза и сказал:
– Вы… поете… почти так же плохо… как моя сестрица.
Афина схватила Йена за руку:
– Он выздоровеет!
Граф чувствовал себя так, словно его лошадь победила на скачках в Дерби, словно ему сдали сразу четыре туза, словно… словно его молитвы были услышаны. Он не забыл молча послать благодарность небесам. Потом счел необходимым напомнить девушке, что опасность еще не миновала.
– Ах, я же знаю, что он поправится. Поправится! Я знала, что он гораздо сильнее, чем считают все остальные. Он никогда не сдается. Я знаю это с тех пор, как умерла наша мама, а он был такой хилый.
Афина смеялась и плакала одновременно, охваченная радостью, крайней усталостью и таким сильным возбуждением, которое могло бы свалить с ног и слона. Теперь, когда миновал кризис и ей уже не нужно было держаться, она совсем расклеилась. Она не могла сдержаться, захлебывалась от рыданий, содрогаясь всем телом.
Хирург не пришел, а миссис Берчфилд спала, и некому было ее утешить. Йену ничего не оставалось, как заключить ее в объятия. Она доставала ему до подбородка; его тонкая сорочка промокла от ее слез. Он неловко погладил ее по спине. Йен терпеть не мог женских слез, но эта девушка имела право хорошенько выплакаться.
Женские слезы?
Женские?
Йен ощущал сырость, но он также ощущал прижавшееся к его груди крепкое, нежное женское тело. Потому что, несмотря на хрупкое телосложение, фигура у мисс Ренслоу, скрытая свободным платьем, вовсе не была девичьей. Нет, он просто устал и ему представляется то, чего не может быть, – например, грудь. Внезапно он испытал потрясение, потому что вспомнил ее недавние слова, но тогда он был сосредоточен на Трое и как-то не осознал их. Она купала Троя, когда он был ребенком. Она держала его на руках, когда умерла их мать. Она называет его своим малышом.
Ее пятнадцатилетний брат – малыш. Значит, мисс Ренслоу не пятнадцать. Она старше. Сколько же ей?
– Сколько вам лет? – спросил Йен, с трудом шевеля губами.
Все еще прижимаясь к нему лицом, Афина шмыгнула носом и сказала:
– Девятнадцать. В следующем месяце исполнится двадцать. Все думают, что мне меньше, потому что я маленькая.
Девятнадцать.
Руки графа упали, ноги отступили так поспешно, что он споткнулся о собаку, которая тут же вцепилась в пальцы его голых ног.
Девятнадцать.
И она одна в этой комнате с ним. Одна в его доме, если не считать брата, находящегося в полубессознательном состоянии, и нескольких слуг. Одна в мире, если не считать отсутствующего дядюшку и двух братьев, один из которых скряга, а другой – несовершеннолетний инвалид.
Девятнадцать. В его объятиях, а на нем ни фрака, ни галстука. Гром и молния, он босой.
Возможно, никто этого не знает. Никто не знает, что она здесь, кроме слуг, и они не станут болтать, если только уже не рассказали об этом собутыльникам в пабах и слугам из соседних домов. Нет, успокаивал себя Йен, его прислуга не имеет обыкновения распускать о нем слухи. В ее прислуге он не уверен. И в тех, кто видел сегодня утром, как она приехала сюда. И не упомянул ли о ней кому-нибудь Карсуэлл? Он снова принялся молиться, но две молитвы за один час – не слишком ли это много?
Никто ничего не знает, успокаивал себя Йен. Возможно, они вывернутся из этого положения так, что ее репутация останется незапятнанной. Он напишет в Бат своей матери. И сестре в Ричмонд. Нет, он пошлет экипажи за обеими. К тому времени, когда кто-нибудь осознает, что Эффи – «Да запомни же, черт побери, что она для тебя мисс Ренслоу!» – живет в особняке известного лондонского холостяка, женщины из его семьи будут здесь и придадут всему происходящему пристойный вид. Слава Богу.
Тут он вспомнил слова, которые сказал, обращаясь к ней, дворецкий: «Принесли ваши письма, мисс».
Письма. А это значит, что она скорее всего сообщила своим друзьям, прислуге дяди и этому учителю и священнику в одном лице, где она находится.
Девятнадцать.
Он вляпался в нечто более неприятное, чем собачьи экскременты.
Глава 6
Женщины хрупки и капризны, как бабочки.
Аноним
Мужчины – жабы.
Жена анонима
Утром следующего дня семена, посеянные письмами мисс Ренслоу, принесли первые ростки, оказавшиеся горьким лимоном.
– Милорд, к мисс Ренслоу пришел преподобный мистер Уиггз, – сообщил дворецкий Йена, слегка наморщив нос, словно унюхал неприятный запах. Потому, как дрожат ноздри у Халла, граф научился определять характер визитера. – Что мне ему сказать?
Халл мог сказать учителю, что мальчику стало лучше, что утром он выпил немного мясного бульона, что мисс Ренслоу спит в своей комнате. Эти сведения Йен получил от своего камердинера, поскольку сам убежал к себе в спальню почти сразу же после своего ужасного открытия. Там он написал срочные послания матери и сестре, а потом девятнадцать раз пнул себя за свою дурость.
С тех пор он не был в комнате больного. Он велел экономке и двум горничным остаться с мисс Ренслоу во время ее бодрствования и поставил у двери лакея, но сам он не собирался подходить к этой девчонке ближе чем на девятнадцать ярдов.
Он спал несколько часов, потом встал – при этом девятнадцать молотков стучало в его больной, пропитанной бренди голове.
Девятнадцать. Проклятие!
Позавтракав и приняв ванну, он по-прежнему оставался в довольно дурном настроении, и его вовсе не радовала перспектива встречи с учителем Троя, приспешником этого жалкого лорда Ренсдейла, который явно не одобрит происходящее. Он предпочел бы побоксировать в боксерском заведении Джентльмена Джексона, где можно так отдубасить, не важно что – кожаную грушу или партнера, что тот рухнет на землю. Уигги очень даже подходит для этой цели.
– Проводите его сюда.
Йен ожидал увидеть пожилого человека, седобородого праведника, которому по ошибке поручили руководить двумя детьми – нет, юношей и юной леди, – пока они живут в Лондоне. Однако Уигги оказался молодым человеком лет двадцати пяти. Уиггз был почти одного роста с Йеном, но весил в два раза меньше. Лицо у него было худое, нос длинный и огромный кадык. Одет он был соответственно своему сану – во все черное. Прямые волосы мышиного цвета были разделены пробором, а уголки рта опущены. Он стоял, чопорно выпрямившись, и поклонился в ответ на приветствие Йена так, словно спина у него сделана из стали.
Он не понравился Йену с первого же взгляда. Он вызвал у него неприязнь еще тогда, когда Афина – мисс Ренслоу, черт бы ее побрал! – рассказывала о нем. Предчувствие не обмануло Йена. Уигги помахал в воздухе костлявыми пальцами и сказал:
– Это никуда не годится.
Йен окинул взглядом свою библиотеку – одну из лучших в Англии, как он полагал, уставленную шкафами с редкими книгами, ящиками с бесценными фамильными сокровищами; стены библиотеки были увешаны картинами, собранными членами их семьи за многие столетия. Это было приятное, располагающее помещение с мягкими кожаными креслами и толстыми обюссонскими коврами. Он выгнул бровь.
– А мне казалось, моя библиотека очень недурна.
– Не ваша библиотека, милорд, а ваш дом.
– Вам не нравится его архитектура? Или, возможно, гобелены?
– Сейчас не время для шуток, лорд Марден. Я, разумеется, говорю о мисс Ренслоу. Ваш дом абсолютно не подходит для пребывания в нем молодой незамужней женщины. Разумеется, ей следовало об этом подумать и не беспокоить ваше сиятельство.
– Уверяю вас, леди ничуть меня не обеспокоила. – Йен явно шел прямиком в ад; еще одна ложь не имела уже значения.
– Разумеется, это так. Мисс Ренслоу, как вам известно, сестра виконта. Она хорошо воспитана. Но у нее есть достойная сожаления склонность к необдуманным поступкам. Особенно когда дело касается мальчика.
– Она, без сомнения, предана ему, – согласился Йен.
– Но какой ценой, спрашиваю я? Ей ни в коем случае не следовало входить в дверь холостяцкого жилища, тем более проводить здесь ночь. Простите меня, милорд, но это особенно относится к вашему дому, как бы приятен он ни был. Ваша репутация не подходит для невинных девиц.
– Моя репутация или мое общество? Это не одно и то же, уверяю вас.
– Ишь ты! – Уиггз так и сказал – «ишь ты». Йен никогда еще не слышал, чтобы кто-то произносил эти слова в его присутствии. – Ишь ты, ишь ты! Как бы то ни было, мисс Ренслоу погибнет.
– Ничего подобного, если никто не узнает, что она здесь.
– Ишь ты, ишь ты! – Еще одно «ишь ты» – и его выбросят за дверь, подумал Йен. – Мне следовало ожидать такого поведения от мисс Ренслоу, которая является беспечной юной девушкой, но вам, милорд, следовало хорошенько все обдумать. В Лондоне ничего нельзя долго хранить в тайне, и ее присутствие здесь, без старшей компаньонки, к вечеру уже будет у всех на устах. – Собственные уста Уиггза еще больше опустились вниз, так что он стал походить на худосочного бульдога, у которого болит живот.
– К вечеру у мисс Ренслоу появится компаньонка. – Так оно и будет, даже если Йену придется отправиться в Ричмонд пешком и притащить сюда свою сестру за волосы.
– Ишь ты, ишь ты! Слишком поздно – учитывая вашу репутацию. Хотя лично я не считаю вас повесой, который увлекает невинных девиц к погибели.
– Благодарю вас, – с сарказмом в голосе произнес Иен.
– Не стоит благодарности.
Йен тоже так считал.
Наставник же продолжал, не замечая нарастающего возмущения Йена:
– Не знаю, о чем думал дядюшка, когда позволил племяннице оставить его надежный дом ради дома известного волокиты.
А, значит, мисс Ренслоу еще не сообщила ему об отсутствии дяди. Йен не стал выдавать ее этому святоше.
– Капитан, разумеется, думал о благополучии своего племянника, как это делали мисс Ренслоу и я. Сегодня утром мальчику немного полегчало после ужасной ночи, хотя вы даже не удосужились спросить об этом.
Преподобный слегка покраснел.
– Видите ли, я был весьма встревожен ситуацией с мисс Ренслоу.
Йен понял, что этого педанта совершенно не волнует состояние мальчика, для него главное – репутация Афины.
– Юная леди спит. Мы с ней провели всю ночь у кровати Троя.
Уиггз с шумом втянул в себя воздух.
– Это совершенно непристойно.
– Зато эффективно. Мы спасли мальчику жизнь.
– Но вы сказали, что он выздоравливает? Значит, мисс Ренслоу может покинуть ваш дом.
– Даже если не учитывать, что мисс Ренслоу по-прежнему нужна Трою, что она предана брату, я полагаю, что на Камерон-стрит тоже нет почтенной пожилой особы женского пола.
– Ишь ты!
Йену не нравилась эта аффектация, ему не нравился этот человек; но он стал ему просто омерзителен, когда заявил:
– Но ничего дурного нельзя будет сказать о ее пребывании там, пока она не выходит из дому и не разгуливает по городу одна. Кто мог бы упрекнуть женщину, которая гостит у своего дорогого дяди-орденоносца, в отличие от…
– Да? Что вы хотели сказать? – Йен поднял бровь, провоцируя Уиггза назвать его повесой, праздным гулякой, губителем девственниц. Возможно, так оно и есть, но не таким, как Уиггз, рассуждать об этом.
У преподобного хватило ума – или чувства самосохранения – не раскрывать свой рот с опущенными уголками. Казалось, он зашнуровал губы крепко-накрепко, как скряга – свой кошелек, и ничего не сказал.
Зато сказал Йен:
– Моя почтенная экономка постоянно находилась там, и мисс Ренслоу даже отказалась пообедать со мной. Или вы думаете, что мои несдержанные страсти позволят мне овладеть женщиной, которая бодрствует у постели больного брата?
– Дело не в том, что думаю я, милорд, а в том, что скажут другие. Я никогда…
– Я тоже. Мисс Ренслоу удалось провести ночь в Мэддокс-Хаусе так, что и ее добродетель, и репутация остались незапятнанными. Возможно, люди узколобые подумают иначе, но человек умный или сострадающий не усомнится в ее чести.
Священнослужитель еще несколько раз произнес «ишь ты», направляясь к двери и пробормотав, что намерен зайти попозже. Йен остановил его.
– Вы даже не взглянули на мальчика. Вам поручили быть его наставником, не так ли? Была ли мисс Ренслоу также вашей ученицей, и поэтому вы так заботитесь о ее репутации?
Уигги хотел взяться за дверную ручку и уйти, Йен понял это по тому, как сжались его пальцы. Но он остановился.
– Я действительно давал мисс Ренслоу время от времени уроки, – согласился он, – поскольку она чувствовала, что ее образование недостаточно. Не знаю, зачем нужна женщине геометрия, но раз уж я бывал там…
– Вы воспользовались возможностью проводить больше времени с этой юной леди.
Теперь Уиггз выпятил нижнюю челюсть, отчего еще больше стал похож на худосочного бульдога.
– Их брат отдал обоих на мое попечение.
– Насколько широко простирается данное вам поручение?
– Да будет вам известно, что виконт Ренсдейл разрешил мне ухаживать за этой молодой леди.
Эффи с ее безграничной любовью, связанная с этим ничтожеством? У Йена это не укладывалось в голове.
– И леди приняла ваши ухаживания?
Это не касалось лорда Мардена, и оба это знали. И еще оба знали, что он получит ответ, потому что он лорд Марден. Уиггз откинул назад волосы.
– Я еще не спрашивал ее. Во-первых, мне хотелось посмотреть, как она будет вести себя в Лондоне. Нельзя, чтобы у супруги прелата голова пошла кругом от столичного легкомыслия, от всех этих лавок и приемов.
– Они могли бы вызвать у женщины неприязнь к более спокойной, более скромной сельской жизни?
– Вот именно. С другой стороны, я ждал возможности поговорить с капитаном Бичемом. Дядя мисс Ренслоу является ее законным опекуном, так что было бы вполне пристойно искать и его благословения тоже.
– И возможно, обсудить брачный договор?
– Ах, я уверен, что такой светский человек, как вы, поймет меня. В настоящий момент я не имею средств к жизни, хотя сейчас рассматривается вопрос о назначении меня на должность со значительным доходом и весом. Мне очень пригодилось бы влияние лорда Ренсдейла, равно как и приличное приданое.
– Другими словами, вам очень подошла бы девушка из хорошей семьи, с хорошими связями и с хорошим приданым?
– Как нельзя более.
– Если только, ее репутация незапятнанна. Жена Цезаря и так далее.
Уиггз смотрел на него неуверенно, выдавая свое невежество.
– Понимаете, жена Цезаря должна была быть вне подозрений.
– Вот именно. Кто знает, как высоко может подняться в церковной иерархии человек, имея добродетельную жену?
– Действительно, кто знает? Сожалею, но вам придется подождать с выяснением этого вопроса, поскольку мальчик тяжело болен, чтобы мисс Ренслоу могла думать сейчас о своем будущем. Я бы рискнул сказать, что через несколько недель, необходимых для его выздоровления, она сможет подумать и о своем будущем.
Уиггз был разочарован, поняв, что его планы на архиепископский сан откладываются.
– Я знал, что это посещение Лондона неблагоразумно. И позволить мальчику ездить на норовистой лошади совершенно безответственно, так я доложу лорду Ренсдейлу. Ведь мальчишка при падении мог навсегда стать слабоумным!
Йен понял, что в письме мисс Ренслоу ничего не говорилось о выстреле, а только о несчастном случае, который произошел по вине лошади. И теперь, познакомившись с этим набитым нравоучениями прелатом, Йен никак не мог упрекнуть ее за это.
– Врачи надеются на полное выздоровление.
– До следующего несчастного случая. Все это сводит его перспективы к нулю, так я и сказал мисс Ренслоу, но она не обратила внимания на мои слова, и вот чем это кончилось. Она по-прежнему твердит этому молокососу, что он может поступить в университет. Ишь ты!
Мальчик получит образование, поклялся Йен, даже если ему придется построить собственную школу для инвалидов и астматиков.
Уиггз продолжал:
– Нет, мисс Ренслоу требуется более твердая рука, чем у виконта Ренсдейла. Она должна посмотреть правде в лицо, а потом устроить свое будущее.
– В качестве вашей жены?
Уиггз выпятил свою впалую грудь.
– Я считаю себя подходящим для нее супругом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33