Собираясь в дорогу, она уложила свой портфель в последнюю очередь с самого верха. Она поставила портфель на кровать, согнав при этом с места Мирабеллу, раскрыла его и вытащила смятые листы своего недописанного романа.
Если бы Хайден не нашел их, она сидела бы сейчас в своей спальне в Оукли, ожидая прихода мужа. Лотти закрыла глаза и с болью вспомнила его нежные губы и сильные руки, умевшие быть такими ласковыми.
Вновь открыв глаза, она принялась перелистывать страницы. Роман, еще недавно представлявшийся ей верхом совершенства, сейчас показался скучным, надуманным и… глупым. Она словно наяву услышала голос Хайдена:
«Теперь уже поздно менять характер твоего Ужасного Герцога, ты не находишь?»
«Это никогда не поздно, – ответила она тогда. – Особенно если кто-то сумеет поверить ему».
Но она-то как раз и не верила. И никто не поверит, ни бульварные газеты, ни общество, даже его собственная дочь и та не верит Хайдену. А сама Лотти? Разве она не поступила точно так же, требуя от него какой-то там правды, заранее зная ответ?
Неожиданно Лотти поняла, что больше всего расстроило ее сегодня в поведении родственников – их жалость. Жалость, которой она не заслуживала точно также, как Хайден не заслуживал их осуждения.
Теперь Лотти точно знала, что ей нужно сделать. Она собрала исписанные листы и понесла их к камину. Бросив свой роман в огонь, она пошла назад, к постели, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, как корчатся в огне написанные на бумаге строчки.
Затем она раскрыла портфель, достала чистый лист бумаги, перо и новую бутылочку чернил. Положив портфель на колени, она откинулась на подушках и принялась писать, быстро заполняя страницу за страницей.
– Что с ней происходит, черт побери? – воскликнул Стерлинг, обращаясь к жене. – До самого утра у нее в спальне горит свет, а сама она одевается как молочница и даже ест, не выходя из своей комнаты.
– Хотя бы ест, и то слава богу, – ответила Лаура, разглаживая вышивку, лежавшую у нее на коленях. – Куки клянется, что все подносы возвращаются пустыми.
– За ее аппетит я не беспокоюсь. Меня волну настроение. Она в Лондоне уже два месяца и хотя бы раз куда-нибудь вышла. Бедный Джордж уже замучился таскаться повсюду с этой мисс Димвинкл. Еще немного, и он начнет рвать волосы у себя на голове… или у нее. Лотти никого не принимает, за исключением этотго мошенника Тауншенда. – Лоб Стерлинга прорезал глубокая складка. – Она не объяснила, почему ее прогнал Оукли. Ты не думаешь…
– Нет, не думаю, – перебила его Лаура, продевая иголку сквозь ткань. – И ты тоже. Лотти способна на многое, но только не на измену.
– Если бы знать, что так получится, я убил бы этого мерзавца еще до свадьбы, – вздохнул Стерлинг яростно приглаживая волосы на голове. – Не знаю сколько смогу еще жить в полной неизвестности. Почему она не делится с нами? Я хочу, чтобы она нам доверяла.
Лаура отложила вышивку, подошла к мужу и нежно взяла его за руку:
– Спокойствие, мой милый. Возможно, именно это она и делает.
– Тетя Лотти! Тетя Лотти!
– Лотти со вздохом отложила перо, зная, что дописать фразу до конца ей уже не удастся. Николас болтал все время, не смолкая, но Лотти давно научилась различать, когда он болтает просто так, а когда хочет сообщить что-то действительно важное. Сейчас, похоже, был именно тот случай.
Потирая уставшую поясницу, она встала из-за стола и подошла к окну, вытирая на ходу руки о надетый на ней старый фартук Куки. Лотти всегда надевала его, чтобы уберечь свои платья от чернильных пятен.
Отодвинув штору, она выглянула в окно и прищурилась от яркого солнца. Сегодня ей удалось поспать всего три часа, и сейчас Лотти чувствовала себя вялой, словно бабочка к осени. Племянник сидел на нижней ветке вяза, росшего возле стены, выходящей на улицу.
– Ну, что там у тебя, Ники? Опять поймал блестящего жука?
– Нет, на этот раз карету! – крикнул в ответ мальчик, указывая рукой на улицу. – Но тоже блестящую!
Лотти присмотрелась и тоже увидела подъезжающую к их дому карету с гербом на дверце. Такие кареты не так уж редко встречались здесь, в этом фешенебельном районе Лондона. У одного только Стерлинга стояло в сарае не менее полудюжины карет с гербами на дверцах. Но такого герба – дуб с раскидистыми ветвями – Лотти еще не видела.
Сердце ее забилось тревожно и часто.
В следующую секунду Лотти уже летела стремглав вниз, к парадной двери, развязывая на бегу свой фартук. Она сунула его в руки проходившей мимо горничной и выбежала в холл, встреченная удивленным взглядом швейцара.
– Куда вы, миледи? Могу я… – едва успел крикнуть он, распахивая перед ней входную дверь.
Лотти, не сбавляя шага, выскочила на крыльцо и остановилась, поспешно приглаживая рукой волосы.
Она ни за что не узнала бы вышедшую из кареты девочку, если бы не появившаяся вслед за ней знакомая фигура, одетая во все черное. Мисс Тервиллиджер – а это была, конечно же, она – слегка горбилась, опираясь на свою неизменную трость, а девочка, приехавшая с ней, держалась прямо, высоко держа голову. Ее темные волосы были тщательно уложены, чулочки натянуты, а синие глаза светились от радости.
– Аллегра! – крикнула Лотта и бросилась вниз по ступеням, чтобы поскорее обнять дочь Хайдена.
Прижав к себе девочку, Лотти зарылась лицом в ее волосы, и ей показалось, что они пахнут морем и ветром, и даже – чуть-чуть – любимым мылом Хайдена. Какой знакомый, какой печальный запах!
– Дай же посмотреть на тебя! – закружила Лотти девочку. – Боже мой, как ты выросла за эти два месяца.
– Ничего удивительного, – .заметила мисс Тервиллиджер своим скрипучим голосом. – Все дети быстро растут. Для этого им нужен только режим и свежий воздух.
Лотти заглянула через плечо Аллегры в карету, надеясь увидеть в ней еще одного человека и с трудом расставаясь со своей надеждой.
– Разве леди могут отправляться в столь долгое путешествие одни, без сопровождения? – спросила она.
Вместо ответа Аллегра раскрыла свою дорожную сумочку, вытащила оттуда запечатанный конверт и протянула его Лотти:
– Это тебе. Он запечатал его прежде, чем я успела что-нибудь прочитать.
Лотти взяла конверт, сломала восковую печать и медленно развернула вложенный внутрь лист бумаги.
«Миледи, моя дочь после вашего отъезда впала в полное уныние. Ее поведение начинает внушать мне серьезные опасения. Прошу вас присмотреть за ней. Вы оказались для нее лучшей матерью, чем я – отцом».
– Он теперь остался совсем один, – сказала Аллегра, когда Лотти опустила письмо. – Я опасаюсь за него.
– Понимаю, милая, – прошептала Лотти, обнимая девочку. – Я тоже.
Она собиралась отвести Аллегру в дом, но в эту минуту появилась Элли, а вслед за ней и Николас, успевший удачно спрыгнуть со своего дерева.
– Ну, и зачем ты кричал на этот раз? – выговаривала брату Элли. – Всегда ты кричишь по пустякам, вот дождешься, случится с тобой что-нибудь серьезное, но никто тебе не поверит и не прибежит спасать.
Прежде чем Ники успел ответить, Элли заметила гостей. Аллегра смотрела на Элли широко раскрытыми глазами, прижимая к груди одноглазую куклу, как две капли воды похожую на нее саму.
Элли покосилась на куклу, подбоченилась и недовольно спросила:
– Где ты взяла эту куклу? Тетя Лотти никогда не разрешала мне играть с ней.
К удивлению Лотти, Аллегра не стала спорить. Она вернулась к карете и достала еще одну куклу, ту самую, что подарил ей отец.
– Вот, – сказала она, протягивая Элли светловолосую куклу. – Можешь играть с ней, если хочешь.
Элли внимательно осмотрела куклу, вздохнула и сказала после недолгого раздумья:
– Я, конечно, уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы, но если ты настаиваешь, я ее возьму. Не бойся, я ее не сломаю. А хочешь посмотреть на моих котят? У меня их целая дюжина, они живут в моей спальне. Котята признают только меня, но если ты обещаешь ухаживать за ними, я скажу им, чтобы они тебя слушались.
– У меня тоже есть котята, – ответила Аллегра, снова сбегала к карете и вернулась с большой плетеной корзиной. Она открыла крышку, и Лотти увиде котят – тех самых, которых она подарила когда-то Хайдену.
«Аллегра права, – подумала Лотти. – Теперь Хайден остался совершенно один».
Девочки взялись за руки и дружно зашагали к дому держа под мышкой свои игрушечные копии, а оставленный без внимания Николас посмотрел им вслед и презрительно процедил сквозь зубы:
– Девчонки!
– Они куда хуже жуков, верно? – спросила Лотти погладив племянника по голове. – Ну и ладно. Пусть играют со своими куклами, а ты пока что проводи в дом мисс Тервиллиджер и скажи, чтобы приготовили две комнаты для гостей, хорошо?
Ники молча кивнул и с важным видом предложил свою испачканную руку мисс Тервиллиджер. Когда они скрылись в доме, Лотти разгладила пальцами письмо и прошептала:
– Ты просишь меня присмотреть за ней? Хорошо, я присмотрю. И за тобой тоже, вот увидишь.
Она положила письмо в карман платья и пошла к двери, твердо решив сдержать только что данное слово.
Прохладный осенний ветер, пахнущий прелой листвой и каминным дымом, залетал в форточку окна, открытого на четвертом этаже конторы. Лотти сидела на стуле, сцепив на коленях пальцы и пытаясь скрыть свое волнение. Ей до сих пор не верилось, что она находится в знаменитом издательстве «Минерва».
Трудно сосчитать, сколько книг, выпущенных этим издательством, она перечитала за свою жизнь, но никогда не думала, что сама окажется в этом святилище. Здесь царила тишина и чудесно пахло пылью, чернилами, кожей и бумагой. Неужели в этом самом кресле сидела сама миссис Элиза Парсонс, автор «Таинственного предсказания» и «Замка Вольфенбах»? Потрясающе!
Нед расположился напротив Лотти и нервно постукивал по полу концом своей трости. Поймав взгляд Лотти, он перестал стучать и сказал:
– Послушай, еще не поздно уйти отсюда. Ты уверена. что нам лучше остаться?
– Да, – кивнула головой Лотти.
– А ты понимаешь, что Хайден придушит меня за то, что я позволил тебе прийти сюда? Если, конечно, Стерлинг не успеет опередить его.
– Мне кажется, что риск оправдан, – твердо ответила Лотти.
Они оба выпрямились в креслах, когда дверь открылась и к ним вышел сутулый лысеющий человечек с рукописью в руках. На нем был давно вышедший из моды сюртук, мятый галстук и давно не глаженные полосатые брюки. Лотти посмотрела на испачканные чернилами пальцы человечка и сразу же прониклась к нему симпатией. Это был свой человек.
Вошедший уселся за стол, положил на него рукопись, снял очки и потер пальцами покрасневшие глаза.
– Ну, что скажете, мистер Били? – спросила Лотти. – Неужели все так плохо?
Издатель нацепил на нос очки и негромко заговорил:
– Моя дорогая леди, должен вам сказать, что наше издательство печатает несколько… иную продукцию. Наш читатель привык к более… как бы это сказать, – он потер подбородок, – …развлекательной литературе.
– Прошу прощения за то, что мы отняли у вас столько времени, сэр, – сказал Нед, вставая. – Надеюсь, вы…
Лотти посмотрела на Неда и негромко кашлянула. Тот вздохнул и опустился назад в кресло.
– Как давнишняя читательница, я хорошо знакома с литературой, которую вы обычно выпускаете, – произнесла Лотти, наклоняясь вперед. – Но в сложившихся обстоятельствах я полагаю, что мы можем хотя бы обсудить мою рукопись. По крайней мере, вы должны согласиться, что издание этого романа может сделать вам неплохую рекламу.
– Да, но какой ценой? Вы же понимаете, какую славу писателю принесет эта публикация. Хотя, если вы желаете выпустить роман под псевдонимом…
– Нет, – твердо заявила Лотти. – Напротив, я хочу, чтобы мое имя обязательно стояло на обложке.
– Положа руку на сердце, скажу, что не вижу возможности сделать это.
– Прошу, не отказывайтесь столь поспешно, – сказала Лотти, пряча под улыбкой свое разочарование. – Я понимаю, что мой роман недостаточно хорош для высоких стандартов, принятых у вас в издательстве но, если вы сделаете свои замечания, его можно отредактировать, подчистить…
Она замолчала, потому что издатель посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.
– Вы не поняли меня, миледи, – сказал мистер Били, кладя руку на рукопись. – Это один из самых глубоких психологических романов, которые мне доводилось когда-либо прочитать. Я уверен, что он вызовет слезы даже у самых толстокожих читателей. Я не имел ввиду что ваш роман недостаточно хорош для нашего издательства. Он, напротив, слишком хорош. Он заслуживает того, чтобы быть изданным в более престижном издательстве, чем наша «Минерва».
Лотти раскрыла от удивления рот и почувствовала, что закружилась голова. На глазах выступили слезы, но она заметила их только тогда, когда Нед протянул ей свой платок.
– Но мне хотелось, чтобы этот роман вышел именно в вашем издательстве, – сказала она, не сводя глаз с испачканных чернилами пальцев мистера Били. – Скажите, вы согласны опубликовать его?
Мистер Били широко улыбнулся и ответил, кивая головой:
– Наше издательство почтет это за большую честь.
– Ты слышал, Нед? – воскликнула Лотти, оборачиваясь к своему другу и улыбаясь ему сквозь слезы. – Мой роман издадут, а сама я теперь стану знаменитой!
20
Над Оукли-Мэнор завывал осенний ветер. Он свистел над пустошами, жалобно стонал в каминных трубах, бился в окна. Он срывал последние листья с деревьев, мрачно тянувших к небу свои обнаженные черные ветви. Он яростно носился над морем, и казалось, что короткое лето ушло навсегда, навсегда…
Некоторые слуги клялись, что если выйти из дома и хорошенько прислушаться, то можно услышать дальний жалобный звон склянок с кораблей, затонувших у этого гибельного побережья десятки и сотни лет назад. Другие шептали, что точно такой же ветер неиствовал в ту ночь, когда первая жена маркиза сорвалась в пучину с высокой скалы, и теперь в эту пору с моря доносится ее предсмертный крик.
Все слуги вновь стали с наступлением темноты прятаться в своих комнатах, запираясь на все замки и засовы. Нет, теперь они боялись уже не привидения прячущегося в темных переходах, а самого хозяина. Это он, просидев весь день взаперти в своем кабинете , бродил ночами по темным пустынным коридорам огромного дома.
Несмотря на то, что после отъезда жены маркиза а затем и его дочери в доме больше не звучал рояль, горничные панически боялись заходить в музыкальную комнату. Никто из них не желал оказаться с глазу на глаз с портретом первой леди Оукли. Одна молоденькая горничная клялась, что, когда она сметала пыль с рояля, от его клавишей вдруг сильно запахло жасмином. Она бежала прочь без оглядки вне себя от ужаса. А уж после того, как с каминной полки сорвалась фарфоровая статуэтка и едва не раскроила голову Мегги, музыкальную комнату и вовсе стали считать проклятой. Теперь даже самой миссис Кэвендиш не удавалось загнать туда горничную с ведром и тряпкой.
Слуги-мужчины один за другим начали жаловаться Жилю, что, когда они проходят по коридорам, на них вдруг наплывает невидимое ледяное облако, заставляя бежать прочь и долго потом отогреваться на кухне возле горящей печи.
Когда Марта сообщила обо всем этом Хайдену, он лишь пожал плечами, сказал, что не верит больше в привидения и посоветовал ей нанять других слуг, не таких трусливых.
Несмотря на то, что Хайден отослал Аллегру в Лондон четыре месяца тому назад, по его приказу в ее спальне каждый вечер зажигали лампу, и она горела до самого утра. Иногда во время ночных бдений Хайден открывал дверь, словно надеясь увидеть свою дочь спящей в обнимку с любимой одноглазой куклой, но, разумеется, каждый раз спальня оказывалась пустой.
Иногда он подходил к двери гостиной, втайне надеясь услышать веселые голоса, смех и звон чашек, но там, как и во всем доме, царила мертвая тишина.
Однажды ноги сами собой привели его на третий этаж, к комнате, в которой жила Лотти. Войдя, Хайден обнаружил, что там осталось много ее вещей, и подумал, что она забыла их здесь потому, что очень спешила как можно скорее скрыться с глаз нелюбимого мужа. Ведь он помнил, с каким ужасом смотрела она на него тогда, на краю обрыва. С ужасом, который ему было бы невыносимо видеть в глазах любой женщины, а уж в глазах Лотти – особенно.
Хайден бродил кругами по комнате Лотти, вспоминая, как смешно она морщила нос, когда смеялась, как сверкали на солнце ее волосы, когда она катилась с холма на деревянной лошадке; вспоминались ее нежные стоны в ту незабываемую ночь, которую они провели вместе в музыкальной комнате. Он понимал, что нужно приказать Марте и миссис Кэвендиш упаковать вещи Лотти и отправить их в Лондон, но каждый раз медлил и часто заходил в спальню Лотти, чтобы посмотреть, все ли осталось на своих местах.
В первые недели после смерти Жюстины Хайден узнал об опасности, которая таится на дне бутылки, и с тех пор старался не пить, но в эту ночь он вдруг обнаружил, что стоит перед окном, держа за горлышко на половину опорожненную бутылку портвейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Если бы Хайден не нашел их, она сидела бы сейчас в своей спальне в Оукли, ожидая прихода мужа. Лотти закрыла глаза и с болью вспомнила его нежные губы и сильные руки, умевшие быть такими ласковыми.
Вновь открыв глаза, она принялась перелистывать страницы. Роман, еще недавно представлявшийся ей верхом совершенства, сейчас показался скучным, надуманным и… глупым. Она словно наяву услышала голос Хайдена:
«Теперь уже поздно менять характер твоего Ужасного Герцога, ты не находишь?»
«Это никогда не поздно, – ответила она тогда. – Особенно если кто-то сумеет поверить ему».
Но она-то как раз и не верила. И никто не поверит, ни бульварные газеты, ни общество, даже его собственная дочь и та не верит Хайдену. А сама Лотти? Разве она не поступила точно так же, требуя от него какой-то там правды, заранее зная ответ?
Неожиданно Лотти поняла, что больше всего расстроило ее сегодня в поведении родственников – их жалость. Жалость, которой она не заслуживала точно также, как Хайден не заслуживал их осуждения.
Теперь Лотти точно знала, что ей нужно сделать. Она собрала исписанные листы и понесла их к камину. Бросив свой роман в огонь, она пошла назад, к постели, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, как корчатся в огне написанные на бумаге строчки.
Затем она раскрыла портфель, достала чистый лист бумаги, перо и новую бутылочку чернил. Положив портфель на колени, она откинулась на подушках и принялась писать, быстро заполняя страницу за страницей.
– Что с ней происходит, черт побери? – воскликнул Стерлинг, обращаясь к жене. – До самого утра у нее в спальне горит свет, а сама она одевается как молочница и даже ест, не выходя из своей комнаты.
– Хотя бы ест, и то слава богу, – ответила Лаура, разглаживая вышивку, лежавшую у нее на коленях. – Куки клянется, что все подносы возвращаются пустыми.
– За ее аппетит я не беспокоюсь. Меня волну настроение. Она в Лондоне уже два месяца и хотя бы раз куда-нибудь вышла. Бедный Джордж уже замучился таскаться повсюду с этой мисс Димвинкл. Еще немного, и он начнет рвать волосы у себя на голове… или у нее. Лотти никого не принимает, за исключением этотго мошенника Тауншенда. – Лоб Стерлинга прорезал глубокая складка. – Она не объяснила, почему ее прогнал Оукли. Ты не думаешь…
– Нет, не думаю, – перебила его Лаура, продевая иголку сквозь ткань. – И ты тоже. Лотти способна на многое, но только не на измену.
– Если бы знать, что так получится, я убил бы этого мерзавца еще до свадьбы, – вздохнул Стерлинг яростно приглаживая волосы на голове. – Не знаю сколько смогу еще жить в полной неизвестности. Почему она не делится с нами? Я хочу, чтобы она нам доверяла.
Лаура отложила вышивку, подошла к мужу и нежно взяла его за руку:
– Спокойствие, мой милый. Возможно, именно это она и делает.
– Тетя Лотти! Тетя Лотти!
– Лотти со вздохом отложила перо, зная, что дописать фразу до конца ей уже не удастся. Николас болтал все время, не смолкая, но Лотти давно научилась различать, когда он болтает просто так, а когда хочет сообщить что-то действительно важное. Сейчас, похоже, был именно тот случай.
Потирая уставшую поясницу, она встала из-за стола и подошла к окну, вытирая на ходу руки о надетый на ней старый фартук Куки. Лотти всегда надевала его, чтобы уберечь свои платья от чернильных пятен.
Отодвинув штору, она выглянула в окно и прищурилась от яркого солнца. Сегодня ей удалось поспать всего три часа, и сейчас Лотти чувствовала себя вялой, словно бабочка к осени. Племянник сидел на нижней ветке вяза, росшего возле стены, выходящей на улицу.
– Ну, что там у тебя, Ники? Опять поймал блестящего жука?
– Нет, на этот раз карету! – крикнул в ответ мальчик, указывая рукой на улицу. – Но тоже блестящую!
Лотти присмотрелась и тоже увидела подъезжающую к их дому карету с гербом на дверце. Такие кареты не так уж редко встречались здесь, в этом фешенебельном районе Лондона. У одного только Стерлинга стояло в сарае не менее полудюжины карет с гербами на дверцах. Но такого герба – дуб с раскидистыми ветвями – Лотти еще не видела.
Сердце ее забилось тревожно и часто.
В следующую секунду Лотти уже летела стремглав вниз, к парадной двери, развязывая на бегу свой фартук. Она сунула его в руки проходившей мимо горничной и выбежала в холл, встреченная удивленным взглядом швейцара.
– Куда вы, миледи? Могу я… – едва успел крикнуть он, распахивая перед ней входную дверь.
Лотти, не сбавляя шага, выскочила на крыльцо и остановилась, поспешно приглаживая рукой волосы.
Она ни за что не узнала бы вышедшую из кареты девочку, если бы не появившаяся вслед за ней знакомая фигура, одетая во все черное. Мисс Тервиллиджер – а это была, конечно же, она – слегка горбилась, опираясь на свою неизменную трость, а девочка, приехавшая с ней, держалась прямо, высоко держа голову. Ее темные волосы были тщательно уложены, чулочки натянуты, а синие глаза светились от радости.
– Аллегра! – крикнула Лотта и бросилась вниз по ступеням, чтобы поскорее обнять дочь Хайдена.
Прижав к себе девочку, Лотти зарылась лицом в ее волосы, и ей показалось, что они пахнут морем и ветром, и даже – чуть-чуть – любимым мылом Хайдена. Какой знакомый, какой печальный запах!
– Дай же посмотреть на тебя! – закружила Лотти девочку. – Боже мой, как ты выросла за эти два месяца.
– Ничего удивительного, – .заметила мисс Тервиллиджер своим скрипучим голосом. – Все дети быстро растут. Для этого им нужен только режим и свежий воздух.
Лотти заглянула через плечо Аллегры в карету, надеясь увидеть в ней еще одного человека и с трудом расставаясь со своей надеждой.
– Разве леди могут отправляться в столь долгое путешествие одни, без сопровождения? – спросила она.
Вместо ответа Аллегра раскрыла свою дорожную сумочку, вытащила оттуда запечатанный конверт и протянула его Лотти:
– Это тебе. Он запечатал его прежде, чем я успела что-нибудь прочитать.
Лотти взяла конверт, сломала восковую печать и медленно развернула вложенный внутрь лист бумаги.
«Миледи, моя дочь после вашего отъезда впала в полное уныние. Ее поведение начинает внушать мне серьезные опасения. Прошу вас присмотреть за ней. Вы оказались для нее лучшей матерью, чем я – отцом».
– Он теперь остался совсем один, – сказала Аллегра, когда Лотти опустила письмо. – Я опасаюсь за него.
– Понимаю, милая, – прошептала Лотти, обнимая девочку. – Я тоже.
Она собиралась отвести Аллегру в дом, но в эту минуту появилась Элли, а вслед за ней и Николас, успевший удачно спрыгнуть со своего дерева.
– Ну, и зачем ты кричал на этот раз? – выговаривала брату Элли. – Всегда ты кричишь по пустякам, вот дождешься, случится с тобой что-нибудь серьезное, но никто тебе не поверит и не прибежит спасать.
Прежде чем Ники успел ответить, Элли заметила гостей. Аллегра смотрела на Элли широко раскрытыми глазами, прижимая к груди одноглазую куклу, как две капли воды похожую на нее саму.
Элли покосилась на куклу, подбоченилась и недовольно спросила:
– Где ты взяла эту куклу? Тетя Лотти никогда не разрешала мне играть с ней.
К удивлению Лотти, Аллегра не стала спорить. Она вернулась к карете и достала еще одну куклу, ту самую, что подарил ей отец.
– Вот, – сказала она, протягивая Элли светловолосую куклу. – Можешь играть с ней, если хочешь.
Элли внимательно осмотрела куклу, вздохнула и сказала после недолгого раздумья:
– Я, конечно, уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы, но если ты настаиваешь, я ее возьму. Не бойся, я ее не сломаю. А хочешь посмотреть на моих котят? У меня их целая дюжина, они живут в моей спальне. Котята признают только меня, но если ты обещаешь ухаживать за ними, я скажу им, чтобы они тебя слушались.
– У меня тоже есть котята, – ответила Аллегра, снова сбегала к карете и вернулась с большой плетеной корзиной. Она открыла крышку, и Лотти увиде котят – тех самых, которых она подарила когда-то Хайдену.
«Аллегра права, – подумала Лотти. – Теперь Хайден остался совершенно один».
Девочки взялись за руки и дружно зашагали к дому держа под мышкой свои игрушечные копии, а оставленный без внимания Николас посмотрел им вслед и презрительно процедил сквозь зубы:
– Девчонки!
– Они куда хуже жуков, верно? – спросила Лотти погладив племянника по голове. – Ну и ладно. Пусть играют со своими куклами, а ты пока что проводи в дом мисс Тервиллиджер и скажи, чтобы приготовили две комнаты для гостей, хорошо?
Ники молча кивнул и с важным видом предложил свою испачканную руку мисс Тервиллиджер. Когда они скрылись в доме, Лотти разгладила пальцами письмо и прошептала:
– Ты просишь меня присмотреть за ней? Хорошо, я присмотрю. И за тобой тоже, вот увидишь.
Она положила письмо в карман платья и пошла к двери, твердо решив сдержать только что данное слово.
Прохладный осенний ветер, пахнущий прелой листвой и каминным дымом, залетал в форточку окна, открытого на четвертом этаже конторы. Лотти сидела на стуле, сцепив на коленях пальцы и пытаясь скрыть свое волнение. Ей до сих пор не верилось, что она находится в знаменитом издательстве «Минерва».
Трудно сосчитать, сколько книг, выпущенных этим издательством, она перечитала за свою жизнь, но никогда не думала, что сама окажется в этом святилище. Здесь царила тишина и чудесно пахло пылью, чернилами, кожей и бумагой. Неужели в этом самом кресле сидела сама миссис Элиза Парсонс, автор «Таинственного предсказания» и «Замка Вольфенбах»? Потрясающе!
Нед расположился напротив Лотти и нервно постукивал по полу концом своей трости. Поймав взгляд Лотти, он перестал стучать и сказал:
– Послушай, еще не поздно уйти отсюда. Ты уверена. что нам лучше остаться?
– Да, – кивнула головой Лотти.
– А ты понимаешь, что Хайден придушит меня за то, что я позволил тебе прийти сюда? Если, конечно, Стерлинг не успеет опередить его.
– Мне кажется, что риск оправдан, – твердо ответила Лотти.
Они оба выпрямились в креслах, когда дверь открылась и к ним вышел сутулый лысеющий человечек с рукописью в руках. На нем был давно вышедший из моды сюртук, мятый галстук и давно не глаженные полосатые брюки. Лотти посмотрела на испачканные чернилами пальцы человечка и сразу же прониклась к нему симпатией. Это был свой человек.
Вошедший уселся за стол, положил на него рукопись, снял очки и потер пальцами покрасневшие глаза.
– Ну, что скажете, мистер Били? – спросила Лотти. – Неужели все так плохо?
Издатель нацепил на нос очки и негромко заговорил:
– Моя дорогая леди, должен вам сказать, что наше издательство печатает несколько… иную продукцию. Наш читатель привык к более… как бы это сказать, – он потер подбородок, – …развлекательной литературе.
– Прошу прощения за то, что мы отняли у вас столько времени, сэр, – сказал Нед, вставая. – Надеюсь, вы…
Лотти посмотрела на Неда и негромко кашлянула. Тот вздохнул и опустился назад в кресло.
– Как давнишняя читательница, я хорошо знакома с литературой, которую вы обычно выпускаете, – произнесла Лотти, наклоняясь вперед. – Но в сложившихся обстоятельствах я полагаю, что мы можем хотя бы обсудить мою рукопись. По крайней мере, вы должны согласиться, что издание этого романа может сделать вам неплохую рекламу.
– Да, но какой ценой? Вы же понимаете, какую славу писателю принесет эта публикация. Хотя, если вы желаете выпустить роман под псевдонимом…
– Нет, – твердо заявила Лотти. – Напротив, я хочу, чтобы мое имя обязательно стояло на обложке.
– Положа руку на сердце, скажу, что не вижу возможности сделать это.
– Прошу, не отказывайтесь столь поспешно, – сказала Лотти, пряча под улыбкой свое разочарование. – Я понимаю, что мой роман недостаточно хорош для высоких стандартов, принятых у вас в издательстве но, если вы сделаете свои замечания, его можно отредактировать, подчистить…
Она замолчала, потому что издатель посмотрел на нее с нескрываемым удивлением.
– Вы не поняли меня, миледи, – сказал мистер Били, кладя руку на рукопись. – Это один из самых глубоких психологических романов, которые мне доводилось когда-либо прочитать. Я уверен, что он вызовет слезы даже у самых толстокожих читателей. Я не имел ввиду что ваш роман недостаточно хорош для нашего издательства. Он, напротив, слишком хорош. Он заслуживает того, чтобы быть изданным в более престижном издательстве, чем наша «Минерва».
Лотти раскрыла от удивления рот и почувствовала, что закружилась голова. На глазах выступили слезы, но она заметила их только тогда, когда Нед протянул ей свой платок.
– Но мне хотелось, чтобы этот роман вышел именно в вашем издательстве, – сказала она, не сводя глаз с испачканных чернилами пальцев мистера Били. – Скажите, вы согласны опубликовать его?
Мистер Били широко улыбнулся и ответил, кивая головой:
– Наше издательство почтет это за большую честь.
– Ты слышал, Нед? – воскликнула Лотти, оборачиваясь к своему другу и улыбаясь ему сквозь слезы. – Мой роман издадут, а сама я теперь стану знаменитой!
20
Над Оукли-Мэнор завывал осенний ветер. Он свистел над пустошами, жалобно стонал в каминных трубах, бился в окна. Он срывал последние листья с деревьев, мрачно тянувших к небу свои обнаженные черные ветви. Он яростно носился над морем, и казалось, что короткое лето ушло навсегда, навсегда…
Некоторые слуги клялись, что если выйти из дома и хорошенько прислушаться, то можно услышать дальний жалобный звон склянок с кораблей, затонувших у этого гибельного побережья десятки и сотни лет назад. Другие шептали, что точно такой же ветер неиствовал в ту ночь, когда первая жена маркиза сорвалась в пучину с высокой скалы, и теперь в эту пору с моря доносится ее предсмертный крик.
Все слуги вновь стали с наступлением темноты прятаться в своих комнатах, запираясь на все замки и засовы. Нет, теперь они боялись уже не привидения прячущегося в темных переходах, а самого хозяина. Это он, просидев весь день взаперти в своем кабинете , бродил ночами по темным пустынным коридорам огромного дома.
Несмотря на то, что после отъезда жены маркиза а затем и его дочери в доме больше не звучал рояль, горничные панически боялись заходить в музыкальную комнату. Никто из них не желал оказаться с глазу на глаз с портретом первой леди Оукли. Одна молоденькая горничная клялась, что, когда она сметала пыль с рояля, от его клавишей вдруг сильно запахло жасмином. Она бежала прочь без оглядки вне себя от ужаса. А уж после того, как с каминной полки сорвалась фарфоровая статуэтка и едва не раскроила голову Мегги, музыкальную комнату и вовсе стали считать проклятой. Теперь даже самой миссис Кэвендиш не удавалось загнать туда горничную с ведром и тряпкой.
Слуги-мужчины один за другим начали жаловаться Жилю, что, когда они проходят по коридорам, на них вдруг наплывает невидимое ледяное облако, заставляя бежать прочь и долго потом отогреваться на кухне возле горящей печи.
Когда Марта сообщила обо всем этом Хайдену, он лишь пожал плечами, сказал, что не верит больше в привидения и посоветовал ей нанять других слуг, не таких трусливых.
Несмотря на то, что Хайден отослал Аллегру в Лондон четыре месяца тому назад, по его приказу в ее спальне каждый вечер зажигали лампу, и она горела до самого утра. Иногда во время ночных бдений Хайден открывал дверь, словно надеясь увидеть свою дочь спящей в обнимку с любимой одноглазой куклой, но, разумеется, каждый раз спальня оказывалась пустой.
Иногда он подходил к двери гостиной, втайне надеясь услышать веселые голоса, смех и звон чашек, но там, как и во всем доме, царила мертвая тишина.
Однажды ноги сами собой привели его на третий этаж, к комнате, в которой жила Лотти. Войдя, Хайден обнаружил, что там осталось много ее вещей, и подумал, что она забыла их здесь потому, что очень спешила как можно скорее скрыться с глаз нелюбимого мужа. Ведь он помнил, с каким ужасом смотрела она на него тогда, на краю обрыва. С ужасом, который ему было бы невыносимо видеть в глазах любой женщины, а уж в глазах Лотти – особенно.
Хайден бродил кругами по комнате Лотти, вспоминая, как смешно она морщила нос, когда смеялась, как сверкали на солнце ее волосы, когда она катилась с холма на деревянной лошадке; вспоминались ее нежные стоны в ту незабываемую ночь, которую они провели вместе в музыкальной комнате. Он понимал, что нужно приказать Марте и миссис Кэвендиш упаковать вещи Лотти и отправить их в Лондон, но каждый раз медлил и часто заходил в спальню Лотти, чтобы посмотреть, все ли осталось на своих местах.
В первые недели после смерти Жюстины Хайден узнал об опасности, которая таится на дне бутылки, и с тех пор старался не пить, но в эту ночь он вдруг обнаружил, что стоит перед окном, держа за горлышко на половину опорожненную бутылку портвейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28