С давних пор, едва ли не с детских лет, Присцилла мечтала стать женой и матерью. Дети! Она страстно хотела их.
– Все как-нибудь устроится, мистер Траск, я в этом совершенно уверена. Стюарт мечтает о том же, о чем и я.
Казалось, Брендон сдерживает какие-то слова, рвущиеся с языка. Во всяком случае, об этом свидетельствовал его взгляд.
– Время позднее, – наконец проронил он. – Пора поискать место для ночлега. Завтра нам опять предстоит долгий путь.
Присцилла кивнула, спрашивая себя, что же он хотел сказать на самом деле.
* * *
Они разбили лагерь в стороне от дороги. Брендон выбрал это место потому, что поблизости журчал ручей, полноводный, как маленькая речушка. Присцилла сразу же направилась к нему, намереваясь смыть дорожную пыль.
– Далеко не уходите, – крикнул ей вслед Брендон, – и смотрите, куда ставите ногу. Здесь полно… «…гремучих змей и скорпионов, ядовитых сороконожек длиной дюймов в шесть и пауков размером с мужской кулак».
Но он решил воздержаться от уточнений, памятуя о том, через что Присцилле уже пришлось пройти в этот день.
– …здесь полно такого, с чем лучше не сталкиваться, – пояснил Брендон.
– Я буду осторожна.
– Вот и хорошо. А я позабочусь об ужине.
Когда она исчезла в кустах, он выпряг мулов, расседлал лошадь, напоил и стреножил всех животных, оставив их пастись поблизости. Подстрелить кролика в этих местах было делом несложным. Жареное мясо, печеная картошка и дыня на десерт показались Присцилле настоящим пиром. После ужина они выпили по кружке горячего кофе, и Брендон немедленно начал готовиться ко сну. Раскатав свои тюфяки и одеяла, он разложил их у костра, пристроив седло вместо подушки, а те, что предназначались Присцилле, понес к фургону.
– Я постелю вам в фургоне, – бросил Брендон.
Присцилла всмотрелась в сгущающиеся сумерки и поежилась. Казалось, они затеряны на краю света, а вокруг… вокруг могли таиться головорезы вроде тех, что напали на нее в лавке.
– Постойте!
– В чем дело? – нетерпеливо спросил Брендон, останавливаясь.
– Я понимаю, что это в высшей степени неприлично… но не позволите ли вы… то есть только на эту ночь, конечно… не позволите ли вы мне лечь рядом?
– Мисс Уиллз! Дьявольщина!
– Почему вам обязательно богохульствовать?
Ворча, он медленно вернулся к костру и бросил ее тюфяк и одеяло рядом со своими.
– По-вашему, я святой?
– Едва ли, мистер Траск.
Он взглядом оценил расстояние между тюфяками и решительно оттащил второй примерно на фут, потом улегся и надвинул шляпу на лицо резким, раздраженным движением.
– Мистер Траск!
– Ну что еще?
– Не поможете ли мне расстегнуть платье?
В конце концов, он сам и застегнул его несколько часов назад. Казалось бы, следовало сообразить, что ей не дотянуться до пуговиц на спине.
Брендон снова сдвинул шляпу на затылок и уселся, бормоча невнятные проклятия в адрес женского пола. Он посмотрел на Присциллу так, словно она заставляла его голыми руками мешать угли в костре. Однако все же расстегнул пуговки. Его сноровка свидетельствовала о большом опыте по этой части.
– Полагаю, не стоит просить вас ослабить мне корсет, – пробормотала девушка, когда он отвернулся.
Что делать? Без его помощи ей не справиться, хотя обычно она как-то ухитрялась обходиться без горничной. Но в этот день Присцилла устала до изнеможения и едва могла поднять руки.
Брендон тихо, но длинно выругался, чего девушка, к счастью, не расслышала, развязал узел и до тех пор распускал тугую шнуровку, пока его подопечная не издала вздох облегчения.
– Теперь, надеюсь, все?
– Очень благодарна вам за помощь.
Когда Брендон снова расположился на своем жестком ложе и надвинул на лицо шляпу, Присцилла открыла сундук и достала длинную ночную сорочку – образчик благопристойности.
Пользуясь вместо ширмы массивным фургоном, она переоделась, чувствуя себя лучше уже оттого, что пластины корсета не впиваются в тело. Далее предстояло распустить тугой узел волос на затылке и заплести их в косу. В таком виде нечего было и думать спать без одеяла, поэтому Присцилла натянула его до самого подбородка, хотя даже ночь не принесла прохлады.
Между тем ночь наполняли звуки незнакомые и потому пугающие, но Присцилле придавала храбрости близость Брендона. При желании стоит ей лишь протянуть руку, и она коснется его. Напряженно прислушиваясь, она размышляла о том, что означают все эти звуки, пока близкий вой не заставил ее вскочить.
– Это всего лишь койот, – донесся из-под шляпы спокойный голос. – Трусливое животное. Он потому и воет, что боится нас.
– Вы уверены?
Брендон отбросил шляпу, повернулся на бок и взглянул на Присциллу. Красноватый отсвет тлеющих углей костра придавал его лицу суровое выражение.
– Здешние места, мисс Уиллз, еще долго останутся дикими. Я уже не раз говорил вам об этом, но забыл упомянуть о том, что эта земля все же прекрасна. Тому, кто сжился с ней, принял ее законы, она скорее друг, чем враг. Эта земля и накормит, и напоит, и защитит от непогоды. – Перевернувшись на спину, Брендон посмотрел на звезды. – Ни в одном дворце нет потолка такой красоты, как небесный свод над вами, ни один парк не удивит вас таким великолепием, как равнины Техаса. Эти ночные шорохи кажутся музыкой тем, кто знаком с ними, они убаюкивают и навевают хорошие сны.
– Вам здесь нравится, – удивилась она. – Я так и подумала, когда мы встретились.
– Впервые оказавшись здесь, я воспринимал все иначе. Природа казалась мне враждебной, как и вам сейчас. Хотите верьте, хотите нет, но я родился в Англии, и отец мой был министром при дворе короля Георга Четвертого.
– Вы, конечно, шутите?
– Я так и знал, что вы не поверите, – усмехнулся Брендон. – Отец умер, едва мне исполнилось восемь лет, но я хорошо помню его. Мать не надолго пережила его, а после ее смерти меня воспитывал Морган, старший брат. Когда мы остались сиротами, жизнь казалась нам хуже некуда, но хорошие воспоминания помогли примириться с утратой. Я вспоминаю родителей с любовью и благодарностью.
– Как бы я хотела помнить своих! Они умерли, когда мне было еще меньше, чем вам, – шесть лет. Я ничего не помню, совсем ничего.
– Не может быть, чтобы совсем ничего, мисс. Уиллз. Что-то всегда остается в памяти. Я, например, помню множество событий: поездки в провинцию, путешествие с отцом во Францию, через Ла-Манш. А ведь мне тогда было всего четыре года.
Присциллу охватил легкий озноб. Странно, но она всегда ощущала его, думая о родителях. Сердце начинало биться учащенно, а ладони увлажнялись.
– Значит, память у вас лучше, чем у меня.
– Простите, что завел этот разговор. – Странно взглянув на нее, Брендон снова надвинул шляпу на лицо.
Уже через несколько минут дыхание его стало глубоким и ровным, но к Присцилле сон не шел еще долго, и она, как это нередко случалось, тщетно пыталась нащупать хоть что-то в пустоте, которую должны были бы заполнять воспоминания. Неужели так неестественно ничего не помнить? Брендон не первый, кто так считал.
Однако когда Присцилла заговаривала о родителях с тетушкой Мэдди, та спешила сменить тему. Они оба утонули, и довольно об этом. Больше девушка ничего не знала. Правда, у нее был медальон с двумя крохотными миниатюрами на фарфоре, но эти изображения никак не оживляли память.
Да, она ничего не помнит. Ну и что с того? Разве воспоминания способны воскрешать? Родителей больше нет, и ничего тут не поделаешь.
По обыкновению отмахнувшись от неразрешимой проблемы, Присцилла повернулась на бок и постаралась устроиться поудобнее на жестком тюфяке. Многоголосая ночная песня продолжала звучать: стрекотали цикады, попискивала в отдалении ночная птица, мирно журчал ручей. И когда к этим звукам присоединился унылый вой койота, девушка только улыбнулась.
Постепенно ей удалось заснуть.
* * *
Брендон шевельнулся, смутно сознавая, что лоб его покрылся испариной из-за томительного стеснения в паху. Это было сладостное томление – предвкушение скорого облегчения, иначе почему совсем рядом он ощущал женскую грудь? Да, женщина лежала рядом, и он ласкал ее, наслаждаясь тем, как твердеет и наливается сосок.
Потом Брендон сквозь сон припомнил, что лежит у костра на открытой равнине, а значит, в его объятиях никакие может быть женщины. Однако его возбуждение не было плодом ночных видений. Он жаждал женщину со стройным и округлым телом, и это желание было совершенно определенным. Грудь, к которой он прикасался, была невелика, но заполняла его ладонь и упруго отвечала на ласки. Только тонкая ткань отделяла их друг от друга. «Нужно поскорее преодолеть эту преграду, скользнуть под нее. И когда я сделаю это, – подумал Брендон, одурманенный желанием, – когда я коснусь шелковистой кожи, то услышу стон удовольствия. И я позабочусь о том, чтобы эти стоны продолжались…»
И тут он услышал крик Присциллы, окончательно рассеявший его сон. Брендон мгновенно приподнялся, выхватил револьвер и огляделся.
– В чем дело? Что случилось?
Присцилла стояла в нескольких футах от своего ложа, прижав руки к груди и глядя на Брендона так, словно видела его впервые. Лицо ее пылало, глаза округлились.
– Вы спали? – спросила она странным тоном, как бы упрекая его в чем-то.
– Конечно, спал. Что еще я мог делать?
– Да, но… я думала, вы уже проснулись…
– Какого черта? Не все ли равно, спал я или проснулся? Брендон решительно не понимал, с чего эта суета и что заставило его трепетную спутницу вскочить ни свет ни заря. Рассвет еще не начался, однако тьму пронизывал яркий свет полной луны, поднявшейся над горизонтом за спиной Присциллы. Поэтому ее ночная сорочка казалась полупрозрачной, а очертания тела хорошо различались в полумраке. И тут Брендон осознал, что брюки неприятно стесняют его. Он все еще был сильно возбужден. Ладонь сразу вспомнила упругую округлость небольшой груди.
– Господи Боже, так это были вы!..
– Не п-произносите всуе имя Госп-подне! – сухо отозвалась Присцилла.
При этом она отступила еще на шаг, и Брендон вздохнул, только теперь поняв, что натворил. Ему хотелось от души выругаться, но он сдержался, опасаясь испугать ее.
– Послушайте, мисс Уиллз, я ведь предупреждал вас, что я не святой, а человек из плоти и крови. Я не собирался проделывать ничего подобного, но раз уж так случилось, может, оно и к лучшему. Нам еще предстоит немалый путь до ранчо Рейна-дель-Роблес. Если бы я не чувствовал этой дурацкой ответственности за вас после случая с Хеннесси, то уже сделал бы попытку переспать с вами. Ну вот, теперь вы знаете, какая черная у меня душа, и это заставит вас впредь держаться на расстоянии. А теперь ложитесь.
Она смотрела на него во все глаза.
– То есть ложитесь и спите. И поверьте моему слову: я сделал это не намеренно. Думал, что вижу сон.
«Я тоже», – мысленно произнесла Присцилла, решив, что Брендон говорил правду. Очевидно, ночью стало прохладнее, она бессознательно прижалась к нему, и… и все случилось.
Когда шляпа снова закрыла лицо Брендона, девушка быстро отодвинула свой тюфяк на безопасное расстояние, устроилась на нем и погрузилась в воспоминания об ощущениях, вызванных прикосновениями ее спутника. Она тогда спала, но тело, напротив, словно проснулось и жило своей отдельной жизнью. Груди до сих пор томительно ныли, необычно тяжелые и налившиеся, а между ног все горело, впервые в жизни.
Неужели это и называют желанием? Присцилле не верилось, что она способна испытывать такое. Тетушка, например, понятия не имела ни о чем подобном, так и умерла девственницей. Она не раз с гордостью повторяла, что не позволила прикоснуться к себе ни одному мужчине. Очевидно, ей внушала отвращение мысль о том, что часть мужского тела проникнет в ее тело.
Присцилла же давным-давно решила, что это неизбежно, поскольку она собирается иметь детей. Она, разумеется, не знала в подробностях, как именно происходит зачатие (леди и не должна знать об этом до замужества), но понимала, с чем сопряжено появление на свет новой жизни: женщина должна уступить мужскому вожделению. Однако Присцилла даже не подозревала, что и сама женщина способна испытать вожделение! А ведь именно его она и испытывает сейчас!
Приоткрыв глаза, девушка покосилась на Брендона. Он спал, и его могучая грудь размеренно вздымалась в такт дыханию. В тот недопустимо интимный момент она была уверена, что видит сон, и спокойно, может, чуть смущенно, предавалась чудесным ощущениям. Присцилла даже позволила себе едва слышно застонать и изогнуться, чтобы сладкое давление на грудь усилилось. Ладонь Брендона составляла для нее целый мир, и она погрузилась в него с наслаждением.
Но как же была потрясена Присцилла, поняв, что происходит!
Она шевельнулась раз, другой, стараясь забыться сном и избавиться от греховных воспоминаний. Между тем, чем больше металась девушка, тем сильнее в ее крови разгорался разбуженный огонь. Как удобно и уютно было лежать рядом с ним, словно они были созданы друг для друга, и как хотелось большего, неизведанного… но чего?
Она снова бросила взгляд на спящего мужчину, совсем недавно прикасавшегося к ней столь интимно. «А как же Стюарт Эган? – думала она в растерянности. – Буду ли я чувствовать то же и с ним?» Часть ее души надеялась на это, но другая, более своенравная, считала это невозможным. При всей своей накзности и неискушенности Присцилла догадывалась, какую великую власть имеет над женщиной мужчина, пробудивший ее естество.
Трудно, почти невозможно не думать о нем – прошло еще слишком мало времени! Брендон значил для нее слишком много, больше, чем кто бы то ни было, но Присцилла дала себе слово бороться с неуместным чувством.
* * *
Ее разбудил чудесный аромат свежее сваренного кофе. Над ней склонился Брендон. В руках у него была жестяная кружка, а над ней вился парок.
– Пора подниматься. – Улыбнувшись, он протянул кружку Присцилле. – Нам еще ехать и ехать.
– Да, я что-то разоспалась. – Сконфуженная девушка пригубила кофе. – А ведь собиралась подняться рано и приготовить завтрак.
– Я не хотел будить вас после случившегося… я имею в виду тех негодяев и все такое…
Присцилла покраснела до корней волос и уткнулась в кружку. Она подумала совсем о другом «случившемся».
– Насчет сегодняшней ночи… – начал Брендон, от которого не укрылось ее смущение.
– Нет-нет, забудем об этом! Вы ни в чем не виноваты. «Забудем об этом!» Как будто о таком можно вот так просто взять и забыть!
Брендон вспомнил, как лежал без сна до самого рассвета, слушая безмятежно ровное дыхание Присциллы и вспоминая краткий миг их близости. А как она ответила на ласку, словно подавшись навстречу его прикосновениям! Теперь эта юная женщина чинно сидела, попивая кофе, он же не мог оторвать взгляд от тяжелой косы, скользнувшей с плеча на восхитительную округлость ее груди.
– Постарайтесь одеться побыстрее, – нахмурившись, бросил Брендон.
Да как же было не хмуриться? Один взгляд на чертову ночную сорочку – и такие мысли лезут в голову! Вести себя прилично легко, когда еще ничего не случилось, но после того, что произошло ночью… три дня такой пытки доведут его до безумия, и даже Пэтси Джексон будет не под силу вернуть ему здравый рассудок.
– Сковородка с беконом стоит на углях. Я не стал тратить время и печь лепешки. Да если бы и испек, они бы немногого стоили.
– Зато если я испеку, вы пальчики оближете, – с гордостью заметила Присцилла. – Я, знаете ли, великолепная кухарка.
– Да неужто? – Брендон невольно расплылся в широкой улыбке. – Уж и не знаю, чего бы я не отдал за настоящую домашнюю стряпню. Может, вы и пироги умеете печь? Я бы взял па себя труд отыскать ягоды для начинки.
– Пироги мне особенно удаются.
Позже, пока Брендон готовил лошадь и мулов в дорогу, Присцилла оделась, вернее, подготовила корсет к затягиванию, а платье – к застегиванию. Помощь Брендона была неизбежна и в оставшиеся три дня, поскольку все вещи в гардеробе Присциллы, кроме платья, разорванного мексиканцем, застегивались на спине. Потом она доела бекон и оставшийся кусок дыни, отчистила песком и вымыла сковороду и вообще всячески старалась принести пользу.
Когда вещи были собраны, Брендон помог девушке подняться в фургон.
– Некоторое время вам придется обходиться без меня. Я немного проедусь верхом, посмотрю, нет ли вокруг чего-нибудь подозрительного.
– Но как же?..
– От вас ничего особенного не требуется. Предоставьте мулам двигаться по дороге, и все пойдет как по маслу.
Он ловко вскочил в седло. Вороной захрапел и затанцевал под незнакомым седоком, но Брендон тотчас ласково успокоил его. Животное скоро смирилось.
А вот Присцилла сидела на передке фургона с таким ошеломленным видом, что Брендон заподозрил неладное.
– И с чего же мне начинать? – наконец спросила она. Брендон ощутил раздражение и жалость.
– Дьявольщина! И как я не догадался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Все как-нибудь устроится, мистер Траск, я в этом совершенно уверена. Стюарт мечтает о том же, о чем и я.
Казалось, Брендон сдерживает какие-то слова, рвущиеся с языка. Во всяком случае, об этом свидетельствовал его взгляд.
– Время позднее, – наконец проронил он. – Пора поискать место для ночлега. Завтра нам опять предстоит долгий путь.
Присцилла кивнула, спрашивая себя, что же он хотел сказать на самом деле.
* * *
Они разбили лагерь в стороне от дороги. Брендон выбрал это место потому, что поблизости журчал ручей, полноводный, как маленькая речушка. Присцилла сразу же направилась к нему, намереваясь смыть дорожную пыль.
– Далеко не уходите, – крикнул ей вслед Брендон, – и смотрите, куда ставите ногу. Здесь полно… «…гремучих змей и скорпионов, ядовитых сороконожек длиной дюймов в шесть и пауков размером с мужской кулак».
Но он решил воздержаться от уточнений, памятуя о том, через что Присцилле уже пришлось пройти в этот день.
– …здесь полно такого, с чем лучше не сталкиваться, – пояснил Брендон.
– Я буду осторожна.
– Вот и хорошо. А я позабочусь об ужине.
Когда она исчезла в кустах, он выпряг мулов, расседлал лошадь, напоил и стреножил всех животных, оставив их пастись поблизости. Подстрелить кролика в этих местах было делом несложным. Жареное мясо, печеная картошка и дыня на десерт показались Присцилле настоящим пиром. После ужина они выпили по кружке горячего кофе, и Брендон немедленно начал готовиться ко сну. Раскатав свои тюфяки и одеяла, он разложил их у костра, пристроив седло вместо подушки, а те, что предназначались Присцилле, понес к фургону.
– Я постелю вам в фургоне, – бросил Брендон.
Присцилла всмотрелась в сгущающиеся сумерки и поежилась. Казалось, они затеряны на краю света, а вокруг… вокруг могли таиться головорезы вроде тех, что напали на нее в лавке.
– Постойте!
– В чем дело? – нетерпеливо спросил Брендон, останавливаясь.
– Я понимаю, что это в высшей степени неприлично… но не позволите ли вы… то есть только на эту ночь, конечно… не позволите ли вы мне лечь рядом?
– Мисс Уиллз! Дьявольщина!
– Почему вам обязательно богохульствовать?
Ворча, он медленно вернулся к костру и бросил ее тюфяк и одеяло рядом со своими.
– По-вашему, я святой?
– Едва ли, мистер Траск.
Он взглядом оценил расстояние между тюфяками и решительно оттащил второй примерно на фут, потом улегся и надвинул шляпу на лицо резким, раздраженным движением.
– Мистер Траск!
– Ну что еще?
– Не поможете ли мне расстегнуть платье?
В конце концов, он сам и застегнул его несколько часов назад. Казалось бы, следовало сообразить, что ей не дотянуться до пуговиц на спине.
Брендон снова сдвинул шляпу на затылок и уселся, бормоча невнятные проклятия в адрес женского пола. Он посмотрел на Присциллу так, словно она заставляла его голыми руками мешать угли в костре. Однако все же расстегнул пуговки. Его сноровка свидетельствовала о большом опыте по этой части.
– Полагаю, не стоит просить вас ослабить мне корсет, – пробормотала девушка, когда он отвернулся.
Что делать? Без его помощи ей не справиться, хотя обычно она как-то ухитрялась обходиться без горничной. Но в этот день Присцилла устала до изнеможения и едва могла поднять руки.
Брендон тихо, но длинно выругался, чего девушка, к счастью, не расслышала, развязал узел и до тех пор распускал тугую шнуровку, пока его подопечная не издала вздох облегчения.
– Теперь, надеюсь, все?
– Очень благодарна вам за помощь.
Когда Брендон снова расположился на своем жестком ложе и надвинул на лицо шляпу, Присцилла открыла сундук и достала длинную ночную сорочку – образчик благопристойности.
Пользуясь вместо ширмы массивным фургоном, она переоделась, чувствуя себя лучше уже оттого, что пластины корсета не впиваются в тело. Далее предстояло распустить тугой узел волос на затылке и заплести их в косу. В таком виде нечего было и думать спать без одеяла, поэтому Присцилла натянула его до самого подбородка, хотя даже ночь не принесла прохлады.
Между тем ночь наполняли звуки незнакомые и потому пугающие, но Присцилле придавала храбрости близость Брендона. При желании стоит ей лишь протянуть руку, и она коснется его. Напряженно прислушиваясь, она размышляла о том, что означают все эти звуки, пока близкий вой не заставил ее вскочить.
– Это всего лишь койот, – донесся из-под шляпы спокойный голос. – Трусливое животное. Он потому и воет, что боится нас.
– Вы уверены?
Брендон отбросил шляпу, повернулся на бок и взглянул на Присциллу. Красноватый отсвет тлеющих углей костра придавал его лицу суровое выражение.
– Здешние места, мисс Уиллз, еще долго останутся дикими. Я уже не раз говорил вам об этом, но забыл упомянуть о том, что эта земля все же прекрасна. Тому, кто сжился с ней, принял ее законы, она скорее друг, чем враг. Эта земля и накормит, и напоит, и защитит от непогоды. – Перевернувшись на спину, Брендон посмотрел на звезды. – Ни в одном дворце нет потолка такой красоты, как небесный свод над вами, ни один парк не удивит вас таким великолепием, как равнины Техаса. Эти ночные шорохи кажутся музыкой тем, кто знаком с ними, они убаюкивают и навевают хорошие сны.
– Вам здесь нравится, – удивилась она. – Я так и подумала, когда мы встретились.
– Впервые оказавшись здесь, я воспринимал все иначе. Природа казалась мне враждебной, как и вам сейчас. Хотите верьте, хотите нет, но я родился в Англии, и отец мой был министром при дворе короля Георга Четвертого.
– Вы, конечно, шутите?
– Я так и знал, что вы не поверите, – усмехнулся Брендон. – Отец умер, едва мне исполнилось восемь лет, но я хорошо помню его. Мать не надолго пережила его, а после ее смерти меня воспитывал Морган, старший брат. Когда мы остались сиротами, жизнь казалась нам хуже некуда, но хорошие воспоминания помогли примириться с утратой. Я вспоминаю родителей с любовью и благодарностью.
– Как бы я хотела помнить своих! Они умерли, когда мне было еще меньше, чем вам, – шесть лет. Я ничего не помню, совсем ничего.
– Не может быть, чтобы совсем ничего, мисс. Уиллз. Что-то всегда остается в памяти. Я, например, помню множество событий: поездки в провинцию, путешествие с отцом во Францию, через Ла-Манш. А ведь мне тогда было всего четыре года.
Присциллу охватил легкий озноб. Странно, но она всегда ощущала его, думая о родителях. Сердце начинало биться учащенно, а ладони увлажнялись.
– Значит, память у вас лучше, чем у меня.
– Простите, что завел этот разговор. – Странно взглянув на нее, Брендон снова надвинул шляпу на лицо.
Уже через несколько минут дыхание его стало глубоким и ровным, но к Присцилле сон не шел еще долго, и она, как это нередко случалось, тщетно пыталась нащупать хоть что-то в пустоте, которую должны были бы заполнять воспоминания. Неужели так неестественно ничего не помнить? Брендон не первый, кто так считал.
Однако когда Присцилла заговаривала о родителях с тетушкой Мэдди, та спешила сменить тему. Они оба утонули, и довольно об этом. Больше девушка ничего не знала. Правда, у нее был медальон с двумя крохотными миниатюрами на фарфоре, но эти изображения никак не оживляли память.
Да, она ничего не помнит. Ну и что с того? Разве воспоминания способны воскрешать? Родителей больше нет, и ничего тут не поделаешь.
По обыкновению отмахнувшись от неразрешимой проблемы, Присцилла повернулась на бок и постаралась устроиться поудобнее на жестком тюфяке. Многоголосая ночная песня продолжала звучать: стрекотали цикады, попискивала в отдалении ночная птица, мирно журчал ручей. И когда к этим звукам присоединился унылый вой койота, девушка только улыбнулась.
Постепенно ей удалось заснуть.
* * *
Брендон шевельнулся, смутно сознавая, что лоб его покрылся испариной из-за томительного стеснения в паху. Это было сладостное томление – предвкушение скорого облегчения, иначе почему совсем рядом он ощущал женскую грудь? Да, женщина лежала рядом, и он ласкал ее, наслаждаясь тем, как твердеет и наливается сосок.
Потом Брендон сквозь сон припомнил, что лежит у костра на открытой равнине, а значит, в его объятиях никакие может быть женщины. Однако его возбуждение не было плодом ночных видений. Он жаждал женщину со стройным и округлым телом, и это желание было совершенно определенным. Грудь, к которой он прикасался, была невелика, но заполняла его ладонь и упруго отвечала на ласки. Только тонкая ткань отделяла их друг от друга. «Нужно поскорее преодолеть эту преграду, скользнуть под нее. И когда я сделаю это, – подумал Брендон, одурманенный желанием, – когда я коснусь шелковистой кожи, то услышу стон удовольствия. И я позабочусь о том, чтобы эти стоны продолжались…»
И тут он услышал крик Присциллы, окончательно рассеявший его сон. Брендон мгновенно приподнялся, выхватил револьвер и огляделся.
– В чем дело? Что случилось?
Присцилла стояла в нескольких футах от своего ложа, прижав руки к груди и глядя на Брендона так, словно видела его впервые. Лицо ее пылало, глаза округлились.
– Вы спали? – спросила она странным тоном, как бы упрекая его в чем-то.
– Конечно, спал. Что еще я мог делать?
– Да, но… я думала, вы уже проснулись…
– Какого черта? Не все ли равно, спал я или проснулся? Брендон решительно не понимал, с чего эта суета и что заставило его трепетную спутницу вскочить ни свет ни заря. Рассвет еще не начался, однако тьму пронизывал яркий свет полной луны, поднявшейся над горизонтом за спиной Присциллы. Поэтому ее ночная сорочка казалась полупрозрачной, а очертания тела хорошо различались в полумраке. И тут Брендон осознал, что брюки неприятно стесняют его. Он все еще был сильно возбужден. Ладонь сразу вспомнила упругую округлость небольшой груди.
– Господи Боже, так это были вы!..
– Не п-произносите всуе имя Госп-подне! – сухо отозвалась Присцилла.
При этом она отступила еще на шаг, и Брендон вздохнул, только теперь поняв, что натворил. Ему хотелось от души выругаться, но он сдержался, опасаясь испугать ее.
– Послушайте, мисс Уиллз, я ведь предупреждал вас, что я не святой, а человек из плоти и крови. Я не собирался проделывать ничего подобного, но раз уж так случилось, может, оно и к лучшему. Нам еще предстоит немалый путь до ранчо Рейна-дель-Роблес. Если бы я не чувствовал этой дурацкой ответственности за вас после случая с Хеннесси, то уже сделал бы попытку переспать с вами. Ну вот, теперь вы знаете, какая черная у меня душа, и это заставит вас впредь держаться на расстоянии. А теперь ложитесь.
Она смотрела на него во все глаза.
– То есть ложитесь и спите. И поверьте моему слову: я сделал это не намеренно. Думал, что вижу сон.
«Я тоже», – мысленно произнесла Присцилла, решив, что Брендон говорил правду. Очевидно, ночью стало прохладнее, она бессознательно прижалась к нему, и… и все случилось.
Когда шляпа снова закрыла лицо Брендона, девушка быстро отодвинула свой тюфяк на безопасное расстояние, устроилась на нем и погрузилась в воспоминания об ощущениях, вызванных прикосновениями ее спутника. Она тогда спала, но тело, напротив, словно проснулось и жило своей отдельной жизнью. Груди до сих пор томительно ныли, необычно тяжелые и налившиеся, а между ног все горело, впервые в жизни.
Неужели это и называют желанием? Присцилле не верилось, что она способна испытывать такое. Тетушка, например, понятия не имела ни о чем подобном, так и умерла девственницей. Она не раз с гордостью повторяла, что не позволила прикоснуться к себе ни одному мужчине. Очевидно, ей внушала отвращение мысль о том, что часть мужского тела проникнет в ее тело.
Присцилла же давным-давно решила, что это неизбежно, поскольку она собирается иметь детей. Она, разумеется, не знала в подробностях, как именно происходит зачатие (леди и не должна знать об этом до замужества), но понимала, с чем сопряжено появление на свет новой жизни: женщина должна уступить мужскому вожделению. Однако Присцилла даже не подозревала, что и сама женщина способна испытать вожделение! А ведь именно его она и испытывает сейчас!
Приоткрыв глаза, девушка покосилась на Брендона. Он спал, и его могучая грудь размеренно вздымалась в такт дыханию. В тот недопустимо интимный момент она была уверена, что видит сон, и спокойно, может, чуть смущенно, предавалась чудесным ощущениям. Присцилла даже позволила себе едва слышно застонать и изогнуться, чтобы сладкое давление на грудь усилилось. Ладонь Брендона составляла для нее целый мир, и она погрузилась в него с наслаждением.
Но как же была потрясена Присцилла, поняв, что происходит!
Она шевельнулась раз, другой, стараясь забыться сном и избавиться от греховных воспоминаний. Между тем, чем больше металась девушка, тем сильнее в ее крови разгорался разбуженный огонь. Как удобно и уютно было лежать рядом с ним, словно они были созданы друг для друга, и как хотелось большего, неизведанного… но чего?
Она снова бросила взгляд на спящего мужчину, совсем недавно прикасавшегося к ней столь интимно. «А как же Стюарт Эган? – думала она в растерянности. – Буду ли я чувствовать то же и с ним?» Часть ее души надеялась на это, но другая, более своенравная, считала это невозможным. При всей своей накзности и неискушенности Присцилла догадывалась, какую великую власть имеет над женщиной мужчина, пробудивший ее естество.
Трудно, почти невозможно не думать о нем – прошло еще слишком мало времени! Брендон значил для нее слишком много, больше, чем кто бы то ни было, но Присцилла дала себе слово бороться с неуместным чувством.
* * *
Ее разбудил чудесный аромат свежее сваренного кофе. Над ней склонился Брендон. В руках у него была жестяная кружка, а над ней вился парок.
– Пора подниматься. – Улыбнувшись, он протянул кружку Присцилле. – Нам еще ехать и ехать.
– Да, я что-то разоспалась. – Сконфуженная девушка пригубила кофе. – А ведь собиралась подняться рано и приготовить завтрак.
– Я не хотел будить вас после случившегося… я имею в виду тех негодяев и все такое…
Присцилла покраснела до корней волос и уткнулась в кружку. Она подумала совсем о другом «случившемся».
– Насчет сегодняшней ночи… – начал Брендон, от которого не укрылось ее смущение.
– Нет-нет, забудем об этом! Вы ни в чем не виноваты. «Забудем об этом!» Как будто о таком можно вот так просто взять и забыть!
Брендон вспомнил, как лежал без сна до самого рассвета, слушая безмятежно ровное дыхание Присциллы и вспоминая краткий миг их близости. А как она ответила на ласку, словно подавшись навстречу его прикосновениям! Теперь эта юная женщина чинно сидела, попивая кофе, он же не мог оторвать взгляд от тяжелой косы, скользнувшей с плеча на восхитительную округлость ее груди.
– Постарайтесь одеться побыстрее, – нахмурившись, бросил Брендон.
Да как же было не хмуриться? Один взгляд на чертову ночную сорочку – и такие мысли лезут в голову! Вести себя прилично легко, когда еще ничего не случилось, но после того, что произошло ночью… три дня такой пытки доведут его до безумия, и даже Пэтси Джексон будет не под силу вернуть ему здравый рассудок.
– Сковородка с беконом стоит на углях. Я не стал тратить время и печь лепешки. Да если бы и испек, они бы немногого стоили.
– Зато если я испеку, вы пальчики оближете, – с гордостью заметила Присцилла. – Я, знаете ли, великолепная кухарка.
– Да неужто? – Брендон невольно расплылся в широкой улыбке. – Уж и не знаю, чего бы я не отдал за настоящую домашнюю стряпню. Может, вы и пироги умеете печь? Я бы взял па себя труд отыскать ягоды для начинки.
– Пироги мне особенно удаются.
Позже, пока Брендон готовил лошадь и мулов в дорогу, Присцилла оделась, вернее, подготовила корсет к затягиванию, а платье – к застегиванию. Помощь Брендона была неизбежна и в оставшиеся три дня, поскольку все вещи в гардеробе Присциллы, кроме платья, разорванного мексиканцем, застегивались на спине. Потом она доела бекон и оставшийся кусок дыни, отчистила песком и вымыла сковороду и вообще всячески старалась принести пользу.
Когда вещи были собраны, Брендон помог девушке подняться в фургон.
– Некоторое время вам придется обходиться без меня. Я немного проедусь верхом, посмотрю, нет ли вокруг чего-нибудь подозрительного.
– Но как же?..
– От вас ничего особенного не требуется. Предоставьте мулам двигаться по дороге, и все пойдет как по маслу.
Он ловко вскочил в седло. Вороной захрапел и затанцевал под незнакомым седоком, но Брендон тотчас ласково успокоил его. Животное скоро смирилось.
А вот Присцилла сидела на передке фургона с таким ошеломленным видом, что Брендон заподозрил неладное.
– И с чего же мне начинать? – наконец спросила она. Брендон ощутил раздражение и жалость.
– Дьявольщина! И как я не догадался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45