А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Я пойду по тому пути, с которого так необдуманно свернула моя мать.
– Ничего удивительного, что лорд Фитэйн никак не может выбросить вас из головы. Недавно он просил меня напомнить вам, в том случае, конечно, если я вас увижу, что у него с вами остался нерешенным какой-то вопрос.
– Наверное, вы меня с кем-то путаете, синьор, – ответила озадаченная Катриона. – Я не знаю никакого лорда Фитэйна.
– Ну, вряд ли во Фридженти найдется вторая такая девушка, как вы, – пробормотал про себя синьор Креспи. Затем он прищелкнул пальцами. – Нет-нет, я «прекрасно помню что он говорил о Катрионе Сильвано, дочери певицы. Наверняка это – вы.
Девочка вдруг вспомнила группу англичан, которые пришли на фестиваль вместе с синьором Креспи. Должно быть, лорд Фитэйн был одним из них. Может быть, дерзкий мальчишка-англичанин с писклявым голоском рассказал о ней лорду Фитэйну?
– А как выглядит этот синьор?
– Как настоящий англичанин. Волосы пшеничного цвета, а глаза голубые, как море. Он бледный, худощавый и немного маловат ростом для своего возраста. Но, я уверен, он еще подрастет.
– Боже праведный! Неужели вы говорите о Питере Карлэйле?!
– Ну конечно. Разве я вам не сказал?
– Но ведь ему всего четырнадцать или пятнадцать лет. Каким образом он оказался лордом?
– Его отец, пятый лорд Фитэйн, умер, когда Питер был совсем ребенком. Он унаследовал титул отца и является шестым лордом Фитэйн.
«Что? Этот тощий коротышка – лорд?! Тогда нет ничего удивительного в том, что он вел себя по отношению к ней так нагло и самоуверенно!»
Сеньор Креспи насмешливо смотрел на Катриону, и ей показалось, что он читает ее мысли.
– Может быть, вы хотите передать Питеру весточку? – спросил он ее напрямик. – Я могу написать ему.
Катриона гордо подняла подбородок и с достоинством посмотрела на синьора Креспи.
– Благодарю вас. Не утруждайте себя, – она сделала глубокий реверанс, совсем как на сцене. – Мы с лордом едва знакомы. Поэтому с моей стороны было бы навязчивым посылать лорду Фитэйну какие-либо весточки. Всего хорошего, синьор!
Девочка гордо повернулась, услышав вслед добродушный смешок герцога Креспи. Она нисколько не сомневалась, что в одном из писем он обязательно напишет Питеру об их встрече. Вот только мечтала она совсем о другом.
Катриона больше не встречалась с синьором Креспи до очередного фестиваля. Когда она вновь с большим успехом выступила на сцене, ей прислали огромный букет, собранный в его саду. Во время перерыва Катриона, выйдя из шатра, увидела, что синьор Креспи разговаривает с ее матерью.
– Вы очень добры, синьор, – услышала она слова Элизабетты.
«Когда мать захочет, то разговаривает как настоящая светская дама», – подумала девочка.
– Позже, когда Катриона поживет в Риме несколько лет, ей, возможно, потребуется ваше покровительство. Тогда мы обязательно примем ваше великодушное приглашение. А сейчас у нас уже нее спланировано. Через два года, сразу же после фестиваля, Катриона поедет в Рим и будет жить у моих дяди и тети – они меня воспитали. Моя дочь пойдет в ту же музыкальную школу, куда ходила и я. Она будет так же брать частные уроки пения, игры на фортепьяно и актерского мастерства.
Сеньор Креспи наклонился и поцеловал Элизабетте руку, будто она была одной из знатных дам, которые часто посещали его замок.
– Я думаю, у вашей дочери блестящее будущее. Вы сами избрали другой путь, отказавшись от славы и карьеры.
– Да, – сказала Элизабетта, – и я молю Бога, чтобы Катриона была так же счастлива в своем выборе, как и я.
Позже девочка часто вспоминала этот разговор.
«Как же были неправы мать и синьор Креспи! У нее не было ни блестящего будущего, ни выбора! О каком будущем могла идти речь, когда мама вскоре покинула семью, так отчаянно в ней нуждающуюся?!»
Мечте Катрионы пришел конец, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Элизабетта внезапно стала терять силы, а вместе с ними свой прекрасный голос и красоту.
Она отчаянно боролась с охватившей ее слабостью и с приступами страшной боли. В конце концов, она сдалась и покорно улеглась в постель.
– Полежу несколько деньков, и силы ко мне вернутся, – пообещала она своему перепуганному семейству.
Винченцо вызвал доктора, который долго осматривал больную. После осмотра он отозвал Винченцо в сторону и что-то долго говорил ему шепотом. После разговора с доктором Винченцо стал бледнее, чем его больная жена.
«Несколько деньков» обернулись долгими неделями.
Наступили дни фестиваля. В первый раз семья Сильвано не принимала в нем участия. Катриона ухаживала за больной матерью и выполняла все ее обязанности по дому – в то время ей было не до выступлений на сцене.
Синьор Креспи, как обычно, приехал летом в свой замок. Когда он услышал, что синьора Сильвано не будет выступать на фестивале, он отправился на ферму, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
Элизабетта была так слаба, что не могла даже говорить. Она только тихо улыбнулась гостю. Синьор Креспи прислал ей своего личного доктора из Рима. Тот подтвердил диагноз, поставленный местным врачом: болезнь Элизабетты была неизлечимой.
Элизабетта Сильвано понимала, что умирает, хотя никто ей об этом вслух не говорил. Однажды, приняв обезболивающее, она решила поговорить со старшей дочерью наедине, прежде чем погрузиться в болезненный, беспокойный сон.
– Подойди ко мне, доченька.
– Да, мама. Чего ты хочешь?
– Сядь рядом, милая, чтобы я могла видеть твое лицо.
Катриона присела на край кровати и взяла мать за руку.
– Чего ты хочешь, мамочка? – снова спросили она.
– Катриона, ты нужна им здесь, дома, – скапала Элизабетта дочери. Ее глаза были полны боли и отчаяния. Она прекрасно понимала, какой жертвы требует от своей дочери. И все же она решилась на это.
– Ты ведь старшая в семье, – тихо прошептала Элизабетта.
Катриона все поняла. Конечно, она ведь была старшей дочерью. Сначала у Элизабетты родились сыновья: старший – Эдуардо, потом – Роберто, Скотти, и, наконец, Санти, который был годом старше Катрионы. Через четыре года у нее родился мертвый мальчик, а уж потом младшая дочь – Бьянка.
Рука матери бессильно лежала на коленях у Катрионы. В душе девочки происходила страшная борьба. Все ее существо кричало и возмущалось: «Это несправедливо! Почему женщина должна всегда приносить себя в жертву? Ведь у нее есть иное право на самостоятельную жизнь».
– Катриона? – Элизабетта чуть приподняла голову с подушки.
Ее лицо заострилось, кожа на скулах натянулась; некогда прекрасные золотистые волосы стали тусклыми и безжизненными. Лишь огромные голубые глаза, так непохожие на черные горящие глаза Катрионы, все еще сохраняли прежнюю живость.
Она не требовала от дочери никаких обещаний, и все же Катриона знала, чего хочет от нее мама.
«Кто же еще сможет вести хозяйство, когда она умрет? И что станет с Бьянкой, которой сейчас только девять лет? Она будет очень тосковать по маме. А если она уедет в Рим и оставит сестру одну? Нет, об этом не может быть и речи! Папа и братья… Наверняка они будут в большой растерянности. Нужна она, Катриона, чтобы сохранить семью».
Девочке показалось, что она слышит тихий шепот матери: «Сделай это ради…» Она должна это сделать даже не ради горячо любимой матери, а просто потому, что другого выхода у нее нет.
– Я присмотрю за папой и братьями. Я останусь и буду заботиться о Бьянке, – тихим, но твердым голосом пообещала Катриона. – Я останусь во Фридженти до тех пор, пока они будут во мне нуждаться.
Девочка прочла в глазах матери безмерную любовь и благодарность.
– Ах, Катриона, я знаю, какое тяжкое бремя ты на себя взваливаешь. Но знаешь, доченька, ты сняла камень с моей души. Спасибо тебе.
Казалось, Элизабетта истратила последние силы, чтобы взять с Катрионы обещание. С того дня она перестала цепляться за жизнь. Она тихо таяла на глазах и, казалось, была этому рада. Элизабетта отказывалась от еды и только иногда открывала глаза, чтобы убедиться в том, что ее любимый муж Винченцо был рядом. Он принес из гостиной большой стул с мягким сидением и не отходил от постели умирающей жены.
Иногда больная просила Катриону что-нибудь спеть. По просьбе матери она пела страстные песни о любви, которые так любил Винченцо, и английские баллады. Элизабетта всегда считала, что голос ее дочери словно специально создан для английских баллад и песен.
У постели умирающей матери Катриона чаще всего пела «Барбару Аллен» и «Зеленые рукава». Ее душили слезы, а голос дрожал и срывался.
– Пой медленнее, Катриона, медленнее. Ведь это баллада, а не марш, – тихо шептала Элизабетта.
– Да, мамочка, – и Катриона меняла темп.
На похоронах Элизабетты по знаку отца Катриона запела «Зеленые рукава».
Она пела мелодично и проникновенно, так, как учила ее мама: не слишком быстро, очень нежно и протяжно, выразительно интонируя. Так поют песню о любви, мамину песню.
ГЛАВА 4
Жители Фридженти были уверены, что после положенного траура Винченцо Сильвано непременно женится. Все знали, как фермеру нужна жена и как мужчине нужна женщина – Винченцо еще был молод и красив.
В беседах между собой соседи говорили, что скоро какая-нибудь женщина займет место Элизабетты и разделит с Винченцо огромную пустующую кровать, которую той прислали в качестве свадебного подарка ее тетя и дядя из Рима.
Спустя год после смерти Элизабетты друзья и родственники стали подыскивать для Винченцо подходящую невесту, которая могла бы стать синьорой Сильвано.
Однако Винченцо только пожимал плечами, не обращая внимания ни на одну из претенденток. Он проявлял полное равнодушие и к пухленьким вдовушкам, и к созревшим для замужества старым девам, и к великолепным поварихам и хозяйкам, и к молчаливым женщинам, и к веселым хохотушкам – ко всем, стремившимся заменить мать его детям.
– У моих детей была мать, и никто не сможет им ее заменить, – говорил он. – Сейчас Катриона хозяйка в моем доме.
Сначала никто, за исключением Катрионы, не принимал его слова всерьез. Старшая дочь Винченцо прекрасно понимала, что ее отец был нормальным здоровым мужчиной. Знала она и то, что Элизабетта была единственной любовью в жизни отца и что никакая другая женщина не смогла бы занять места в его сердце. Когда ему нужна была женщина, он просто отправлялся в соседнюю деревню, и для этого вовсе не нужно было жениться.
Конечно, Катрионе льстило, что отец по-прежнему боготворит маму и свято чтит ее память. Однако втайне она совсем не возражала против женитьбы отца. Если бы в доме появилась хозяйка, Катриона снова стала бы свободной. Это сняло бы с нее обещание, данное умирающей матери.
Однако мечте девушки не суждено было осуществиться – об этом знали и отец, и она. Спустя некоторое время с этим пришлось смириться и жителям Фридженти. Вскоре они привыкли к тому, что в доме Винченцо Сильвано вместо Элизабетты хозяйничает пятнадцатилетняя девочка.
Шли годы. Катрионе исполнилось шестнадцать, семнадцать, а затем и восемнадцать лет.
Иногда соседи укоряли Винченцо, что он дает Катрионе слишком много свободы – разве сможет потом такая своевольная девица стать хорошей женой?
– Моя дочь вовсе не своевольная. Она просто очень эмоциональная и чувствительная. А мне в женщинах это очень нравится, – защищал Сильвано свою дочь.
Но иногда он все-таки неодобрительно покачивал головой: «Да, папа. Нет, папа, – совсем как твоя мать. Она говорила: «Да, Винченцо. Нет, Винченцо», – он поднимал глаза к небу. – На словах она была кроткая, словно ягненок. Но мы двое хорошо знали, кто в доме главный!»
– Зачем мне учить историю и читать стихи наизусть? А английский? Почему я одна должна им заниматься? – жалобно хныкала Бьянка, которой хотелось только бегать и играть с подружками.
Однако Катриона была неумолима:
– Потому что маме было бы очень неприятно видеть тебя невежественной. Может быть, ты когда-нибудь захочешь поехать в Рим или в Англию.
– Не говори глупостей. Я не собираюсь уезжать из Фридженти. Я хочу выйти замуж и родить шестерых детей.
– Даже если ты останешься во Фридженти, тебе не повредит знание истории, литературы и английского языка, – ругала сестру Катриона.
Когда она смотрела на Бьянку, ее сердце разрывалось на части: ей было непонятно полное отсутствие честолюбия у сестры.
– А вдруг ты передумаешь, вот тогда тебе и пригодится образование.
– Ну-ка вытрите ноги за дверью! – командовала братьями Катриона. В ней не было и следа мягкости и деликатности Элизабетты. – Не смейте пакостить на кухне! Я только что все прибрала!
Братья при этом сердились и тихо бормотали ругательства в адрес сестры.
Скотта и Санти, которых она заставляла мыться и менять белье и рубашки гораздо чаще, чем им того хотелось, постоянно ворчали и жаловались на ее несносный и своенравный характер.
– Твой язык такой же ядовитый, как осиное жало, – часто упрекал сестру Эдуарде.
– Оса – просто милашка в сравнении с нашей Катрионой. Она скорее похожа на ядовитую змею! – кричали младшие братья, предварительно убедившись, что быстрая на расправу Катриона не сможет их настигнуть и воздать по заслугам – ее крепкие, покрасневшие от физической работы руки били очень больно.
Отбежав на почтительное расстояние, они кричали хором:
– Если ты будешь такой злюкой, то никогда не найдешь себе мужа!
– Не надо мне никакого мужа! – в гневе кричала Катриона.
Братья только смеялись, не веря ее словам, и дразнили еще больше. Ослепленные мужским тщеславием, они считали, что каждая девушка умирает от желания выйти замуж. Для них даже Катриона, несмотря на все свои таланты, стремление к независимости и жажду путешествий, ничем не отличалась от всех остальных. Им и в голову не приходило, что она по горло сыта мужчинами, что у нее и так их было пятеро – отец и четыре брата! Их надо было кормить и обслуживать с утра до вечера. А это ей смертельно надоело.
Единственное, о чем мечтала Катриона, – это избавиться от иждивенцев-мужчин, за которыми нужно было ходить, как за малыми детьми. Перспектива выйти замуж привлекала ее меньше всего!
Вскоре оказалось, что эту просьбу, единственную в своем роде, услышало Небо. Когда Катриона с неприступным видом шла по улицам Фридженти, ни у кого не возникало желания с ней заговорить. Местные парни платили ей такой же враждебностью, которую она испытывала по отношению к ним.
Никто не отрицал, однако, что девушка очень красива. В деревне было много юных темноволосых красавиц, которые, к несчастью, быстро увядали после замужества и рождения детей. Из всех девушек Фридженти у Катрионы были самые густые и длинные волосы, сияющие на солнце. Ее бездонные черные глаза могли заворожить кого угодно, а глядя на пухлые, чувственные губы девушки, просто невозможно было поверить, что она до сих пор никому не позволила себя поцеловать.
Матовая смуглая кожа Катрионы не казалась чрезмерно темной, а просто придавала девушке экзотический вид. От Элизабетты она унаследовала высокие, четко очерченные скулы и тонкий, прямой нос изысканной, красивой формы.
Когда Катриона шла по дороге мимо работающих в поле мужчин, они все как один бросали работу и долго смотрели ей вслед. Многолетняя выучка Элизабетты и занятия вокалом не прошли даром – девушка сильно отличалась от всех остальных молодых особ женского пола в Фридженти.
Катриона ходила с гордо поднятой головой и слегка покачивая бедрами, приводя этой манерой в волнение все мужское население Фридженти от мала до велика. Молодые парни, словно околдованные, не могли отвести от нее восхищенных глаз, а старики грустно вздыхали, вспоминая свою молодость.
– Ты когда-нибудь видел такую красотку? – с почтением в голосе спрашивали они друг друга, когда она скрывалась из вида.
Удивительно чистый и красивый голос Катрионы давно очаровал всех жителей Фридженти. Когда она пела, вытянув перед собой руки с хлебными крошками, птицы слетали с деревьев и клевали их прямо с ее ладоней.
И все же, несмотря на все неоспоримые достоинства, старшая дочь Винченцо Сильвано до сих пор не была ни с кем обручена, и никто из местных парней даже не пытался завоевать ее симпатию. Все подруги Катрионы были уже давно замужем и качали на руках младенцев. Некоторые успели обзавестись даже несколькими детьми, а она по-прежнему и слышать не хотела о замужестве.
Крестьяне из Фридженти были людьми практичными и трудолюбивыми. Они прекрасно знали, как недолговечна молодость и красота. Очень скоро упругая грудь обвисала, стройная талия заплывала жиром, а некогда приятная округлость бедер достигала невероятных размеров.
Мужчины, как зачарованные, смотрели на Катриону, но при мысли о жене с таким нравом у них волосы вставали дыбом. Ее острый, злой язык стал притчей во языцех, а неукротимый и своенравный характер заставлял содрогаться даже самых стойких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24