Как я наслаждалась! Я питалась их обожанием, потягивала его, как сладчайший напиток, и с каждым глотком все больше входила во вкус. Зачем отказываться от этого, становиться собственностью одного-единственного мужчины? Первые герцоги и графы Англии склоняли предо мною колена: наследственный граф-маршал, герцог Норфолк, мой престарелый обожатель Арундел, угрюмый Шрусбери, владетель северо-западных низин, — все боролись за право поцеловать мой мизинчик. Однако звенящий смех Робина, его бурлящее, как шербет, искрометное веселье затмевали все их потуги на галантное ухаживание.— Лорд Роберт — искусный льстец, — услышала я как-то слова Сесила, сказанные посланнику Габсбургов в паре шагов от меня.Я рассмеялась. Я понимала: он хотел, чтобы я услышала. Уловила ли я нотку горечи? При всей свой одаренности Сесил не был говоруном, не умел заставить слова скакать и резвиться, парить, взмывать и падать, щекотать ум, ухо, сердце смеющимся весельем, как умел Робин.Нельзя сказать, что его легкий язык был по душе всем.«Он слишком много говорит! — ворчал герцог Норфолк. — Его болтовня унижает ваше королевское достоинство, оскорбляет ваше королевское ухо!» Для новичка при дворе юноша был чересчур прямолинеен! Однако, глядя на его бледное, некрасивое лицо с глазами навыкате и оттопыренной, как у всех Норфолков, губой, я понимала его ревность. По крайней мере он говорил открыто, злобно шипя, за спиной же у Робина: «Захудалый дворянчик, выскочка, отродье предателей, плебей!»Вот она, кровь Норфолков! При моем отце его дед ненавидел «выскочек» Сеймуров, занявших, как он считал, его место возле короля. Но где были Норфолки и Говарды, когда я так в них нуждалась? Поддерживали Марию! Робин — мой друг, верный в самые трудные времена! Он принадлежит мне, не Папе, не отцу, и, уж разумеется, не жене, он самый испытанный товарищ…Скрипки заиграли вступление к медленной паване. Ритмично вздохнули деревянные духовые инструменты. В другом конце залы я видела Робина: он выступал, яркий, как фазан, в шелковом прорезном камзоле цвета опавших листьев на коричневой атласной подкладке, золотистое перо на коричневом бархатном берете нежно касалось жемчужной серьги в ухе. Он протискивался сквозь толчею придворных, чтобы испросить честь повести меня в танце.Голос Сесила прозвучал, по обыкновению, тихо:— Барон фон Брюмер, посланник Габсбургов, спрашивает, как означить положение лорда Роберта при вашем дворе в письмах к императору Фердинанду?— Лорда Роберта? — Я смотрела, как Робин приближается ко мне своей упругой походкой, улыбаясь особой, только мне предназначенной улыбкой. — Скажите, что он — мой друг.— Друг Вашего Величества?Бесцветные глаза Сесила были пусты, почти прозрачны. Дурацкий вопрос! К чему он клонит?— Разумеется, дражайший секретарь. Кем ему еще быть?— Не знаю, мадам.Я отвернулась. Впервые Сесил меня упрекнул, и я не понимала за что.Разве он не видит наших отношений?Мы с Робином вместе выросли, вместе пережили трудные годы, вместе пострадали при Марии. Он, как и я, в те ужасные времена и в том же ужасном месте спал в обнимку со смертью. На его глазах увели на казнь отца и брата, на его глазах умер, не вынеся страданий, старший брат Джон, скончалась от горя мать. И он потерял младшего брата, Генриха, последнего из сыновей гордого Нортемберленда, павшего при Сен-Квентине, в глупой войне, развязанной Марией против французов, куда тот отправился в надежде вернуть семейную честь.Так стоит ли удивляться, что он так влюблен в жизнь, так упоен свободой, так исполнен решимости выжимать каждый день до последней капли, словно виноградину на языке, покуда косточки не взмолятся о пощаде? Теперь, когда наши муки остались позади и засияло солнце, он клялся: раз нельзя вытянуть порванную леску прошлого, забросим удочку в будущее. И раз нельзя остановить солнце, ускорим его движение!Я холодно взглянула на Сесила, взяла загорелую твердую руку Робина и устремилась к музыке. Робин любит жизнь: жизнь кипит.Однако в светлых глазах Сесила продолжал таиться невысказанный вопрос.
Если Робин любил жизнь, жизнь тогда любила всех нас.«Amor gignit amora, nescit ordinum, omnibus idem», — сказал этот великий древнеримский льстец, поэт Вергилий: любовь порождает любовь, любовь не знает запретов, это едино для всех.Послушайте, позвольте же вас уверить: то было время любви, лето любви, медовый месяц любви…Подданные любили меня, потому что светлое зерцало небес не омрачалось дымом костров и смрадом горящей плоти. Теперь в своих древних, замшелых часовенках и церквушках из золотистого камня они обращались к Богу на родном языке и знали, что Он их слышит.А я любила их, любила всех вокруг, кокетничала с Арунделом, с Пикерингом, с послами Филиппа, со сватами из Швеции и Священной Римской империи, я купалась в обожании, принимала поклонение, как богиня.— И, подобно девственной богине Диане, вы живете ради охоты! — воскликнул галантный фон Брюмер, главный посол Габсбургов, глядя на Робина, как тот подсаживает меня в седло и выстраивает лошадей, всадников, егерей, гончих и ловчих для дневной потехи. День за днем мы охотились по жаре, падали со взмыленных лошадей в далекой чаще, одни, ибо опережали в безумной скачке даже самых быстрых из своих спутников, или подкреплялись вином и сладостями на очаровательной поляне, поодаль от свиты.По всей Англии стояло дивное лето, перламутровые зори разгорались солнечными днями, а затем, о, как медленно и как печально, огненный шар уходил за горизонт, обещая погожее утро, и ароматные сумерки сменялись звездными вечерами.Но для меня…Что вам сказать?Да, я в совершенстве владела этой игрой в ухаживание, я играла в нее каждым прозрачным вечером, каждой ранней бархатной ночью, когда языки развязывались и каждый тщился превзойти соседа в похвалах моим красоте и уму!Однако стоило проснуться поутру, а страхи уже поджидали, затаясь в уголке, как верные Екатеринины псы, ее маленькие гончие — и день ото дня они все больше походили на гончих ада.Мария Шотландская, свадьба, наследники, Франция…У каждой — зубы рыси, челюсти мастиффа, какая накинется первой?Они накинулись разом, вцепились клыками все, как одна. Первый курьер в то утро предварил горничную с хлебом и пивом. От его слов в желудке моем начались спазмы:— Мадам, ваш секретарь Сесил молит о скорейшей аудиенции.Значит, дурные вести — ничто иное не заставило бы Сесила вторгнуться в мою опочивальню.Я была уже одета, правда не причесана: волосы в беспорядке лежали по плечам. Но Сесил — особая статья, да и было, судя по всему, не до церемоний. Я кивнула Парри:— Впустите его.Серое лицо Сесила, его тяжелая поступь и кипа депеш выдавали тревогу.— Дурные известия, госпожа. Французский король погиб на турнире — наткнулся при падении на обломок копья. Мария Шотландская стала теперь королевой Франции.Остался лишь один вопрос.И королева Англии? Насколько далеко простираются ее амбиции?
Через час мы встретились на совете: я, Сесил и горстка поспешно собранных лордов.Я сама слышала, как срывается и дрожит мой голос:— Будет ли она силой оспаривать мой трон?Лорд Бедфорд тряхнул седою гривой и проворчал:— Теперь в ее распоряжении все французское войско. А с французским гарнизоном, который уже в Шотландии, в распоряжении матери-регентши…— Мы в ловушке! — Я повернулась к Сесилу:— Нападет ли она? И когда?— Кто знает? — Сесил подался вперед и постучал по столу, требуя внимания:— Одно очевидно, ваша милость, вам нужно выйти замуж, и без промедления! Покуда вы одиноки и бездетны, ваш трон и наша безопасность висят на волоске — вы даете шотландской королеве прекрасный повод называть себя вашей наследницей.Теперь все наперебой заговорили о моем браке.Сесил поднял руку и резко оборвал спор.— Ее Величество должны сделать выбор, — сказал он почти сердито, — и как можно скорее. Ибо у королевы Шотландской есть другая причина настаивать на своих притязаниях — да, и самая веская из причин!Я задохнулась:— Нет! Ведь она же не…И тут же поняла — да!— Она будет требовать вашу корону, возможно, даже вторгнется в наши пределы, чтобы завоевать ее не только для себя, но и для своего наследника.Никто из лордов не шелохнулся.— Своего наследника? — Я с трудом узнала свой собственный голос.Сесил яростно кивнул.— Наши люди донесли, что еще до конца года она произведет на свет мальчишку!Значит, и в Мариином грязном белье роются, как, я знаю, роются в моем испанские и римские шпионы!И вновь мучители зажужжали:— Королева Шотландская беременна?— А наша королева не замужем!— Еще до весны…— Габсбург!— Эрцгерцог!— Никаких папистов!..— Тогда англичанин!..— Довольно! — завопила я. — Вы разорвете меня в клочья!— Погодим, милорды, погодим — давайте еще раз соберемся в полдень.Сесил быстро разогнал всех и приготовился уходить. Но на прощание и он не преминул вонзить мне в сердце кинжал:— Мой совет, пусть это будет Габсбург, один из эрцгерцогов Священной Римской империи, в противовес Франции. — Он собрал бумаги. — У вас нет друзей, мадам, а кругом враги.Подумайте о королеве Шотландской!А я-то считала это игрой, придворным ритуалом, не более? Какая же я дура! Мария Шотландская теперь королева Франции, и к тому же скоро родит? О, Боже, как меня принуждают, как торопят!Но должна ли я терпеть? Чтобы меня приперли к стенке, выволокли, словно преступницу на казнь?Нет, я этого не вынесу!
Я не могла ни плакать, ни думать. Вчера я спала плохо, третьего дня тоже. Ужели венчанной голове покоя не видать? Даже Сесил против меня! К чьей же помощи прибегнуть?Я в сердцах расхаживала по комнате, когда вдруг увидела перед собой дверь и, не раздумывая, вышла.— Парри, за мной!Как летящий домой голубь, я, сопровождаемая по пятам Парри и ее пажом, мчалась по лабиринту виндзорских комнат, пока не оказалась перед дверью, которую искала.— Постучите и ждите меня здесь!— Эй, есть кто?— Ваше Величество! — Только отличная выучка помешала слуге выразить все изумление, которое он испытал при виде самой королевы, бледной» и дрожащей, у его порога.— Где твой хозяин?— Прочь, болван! Иди, оставь нас, я встречу Ее Величество!Из комнаты выбежал Робин, отмахнулся от служителей, взял меня за руку и провел внутрь.Захлопывая дверь, он смущенно указал на чулки и рубаху:— Извините, мадам, я переодевался.Я, дрожа, сжимала его сильные загорелые пальцы. В зеркале у двери отражались два лица: бледное, измученное страданием, и другое — раскрасневшееся после утренней верховой прогулки. Я не узнавала ни его, ни себя.Комната была низкая и холодная, сюда никогда не проникал полуденный зной. Если не считать разбросанного в беспорядке снаряжения для верховой езды, стрельбы, псовой и соколиной охоты, в ней почти ничего не было — чисто холостяцкое убежище. На столе у окна тазик, бритва и смятое полотенце — причиндалы ежедневного мужского обряда. Сквозь зеленые стеклышки в небольшом оконном переплете робко заглядывало утреннее солнце.У камина уютно примостились два или три больших кресла. Робин заботливо усадил меня и опустился рядом на колени. После утреннего туалета у него на лице остались капельки розовой воды, каштановые волосы на висках были влажны и курчавились, словно венчики майорана.— Ваше Величество, скажите, что привело вас сюда? Что вас тревожит?И тут меня прорвало. Запинаясь, как последняя дурочка, я выложила:— Мария Шотландская теперь королева Франции и скоро родит им принца… — Я постаралась взять себя в руки. — Это была игра!Я считала это игрой! А теперь у меня отнимут… отнимут все! — Я не могла сдержать слез. — О, Господи, Робин, посоветуйте мне, подскажите!— Госпожа, вы знаете, я всецело принадлежу вам! Приказывайте!Он опешил — я никогда с ним так не говорила.Но я уже не могла остановиться:— Я должна выйти замуж, слышите, должна выйти замуж, против воли! Ради Англии, сказал Сесил, и еще он сказал, что это должен быть Габсбург, ради Европы, он говорит, для равновесия сил… — Слезы злости вновь брызнули из моих глаз. — Значит, теперь я Европа и меня силой отдадут быку?Его передернуло от отвращения, лицо побагровело.— Мадам, не говорите так! Если б я мог решать… — Голос его осекся, и он отвел глаза.Я устало склонилась к нему. От его волос тепло и знакомо пахло помадой — дамасской водой и лимоном, миртом и барбарисом, чистой и сильной мужественностью.— Да, Робин?Он встрепенулся, как породистый конь, сверкнул глазами.— Ваше Величество, мне не следует больше говорить! Я слишком далеко зашел, простите меня.— Говорите.Он сглотнул.— Мадам, не вынуждайте меня!— Скажите, что думаете! Выходить мне замуж? Без любви?— Любви, мадам? — Голос его звучал словно за тысячу миль:— Что мы знаем о любви? — В глазах его блестели слезы. — Что смеем знать?Что знаю я о любви?Что я могу ответить?«Amor vincit emnia» — «любовь побеждает все» — как всякая девушка, я вышила этот девиз на мешочке для рукоделий и в своем сердце. И, как всякая девушка, вскоре убедилась, что это — ложь.И еще…Я знала лорда Серрея и лорда Сеймура: один — воздух, другой — огонь, один — весь дух, другой — весь чувства, весь — мужское естество; одна любовь такая чистая, что ничего не просила, ничем не питалась, ничего не требовала и обходилась вздохами, слезами и раздумьями, другая — столь жадная, что с каждым глотком становилась все ненасытнее и под конец потребовала плоти, и пожирала плоть, и питала мою плоть, и питала мое темное нутро — так что же такое любовь? Кто сумеет определить любовь или объяснить, откуда она берется?Кэт говорит, что Генрих любил Екатерину за те радости, которые они получали друг от друга.Эта любовь мне неведома.Неведома и теперь, когда я набрела на нее в густом лесу — шла, спотыкаясь о коряги, и вдруг оказалась в стране фей — нет, в раю, в Элизиуме, на вершине блаженства…— Любовь? Робин, что вы говорите?Я стиснула его руки. Он поднял глаза, вздрогнул, лицо потемнело от багрового румянца.— Кто, я? Я?Он попытался встать, я удержала его рядом с собой.— Робин, говорите!Он склонил голову. Дыхание его прерывалось, как от сильной боли.— Простите меня. Ваше Величество, ради Бога, простите…— Я приказываю — говорите!Мое сердце, все мое существо тянулось вверх. Я не могла говорить. Луч солнце пробился сквозь окно и рассек воздух. Высоко в небе смеялся и плакал далекий жаворонок.— О, миледи! — Он плакал. — Я тоже не принимал всерьез разговоры о вашем браке!Я тоже считал это игрой, всего лишь игрой!— А теперь?— Теперь? Теперь, если бы я мог решать…— Да!— Ваше Величество… о, как я посмею?О, Господи, я скажу! Если б я мог решать. Ваше возлюбленное Величество приняли бы в свое сердце… только меня. Глава 6 Через час новость облетела двор: «Королева посетила лорда Роберта в его покоях и около часа была с ним наедине!»На полуденном собрании ни один из тайных советников не осмелился кинуть мне упрек или хотя бы прямо взглянуть в глаза. Однако голоса стали громче и раздраженнее, и все, как собаки на кость, набросились на мою свадьбу.Габсбург…Никаких папистов…Король Шведский….А что, если поискать жениха поближе — в Англии…— Но пусть он будет благородного происхождения! — Ехидный выпад Шрусбери был совершенно прозрачен. — Не выскочка, не временщик, но человек с родовым богатством и влиянием… с родовой верностью…«Не Робин Дадли, — как бы говорил он, — сын предателя и человек случайный!» А все голоса безмолвно подтверждали: «Слушайте, мадам, — он высказывает наши общие мысли. Не сын Дадли, не этот захудалый лорд, нет!»Я глядела в их лица: встревоженные, злые, глумливые. Однако их презрение было бессильно погасить пламя моего счастья. Мне хотелось плясать, прыгать, летать! Я была упоена, я парила, я купалась в блаженстве, я с трудом сохраняла пристойный вид и строгое пуританское выражение, в то время как сердце, разум, душа пели одну мелодию: Робин, Робин, Робин. В душе я сияла, как дитя, все тело болело от пульсирующей радости. Он меня любит! Робин любит меня, любит меня, любит!— Ждите! — сказала я ему перед уходом.Его глаза горели любовью, губы касались моей ладони, когда он прошептал:— Мадам, чего же еще?
На огненных крыльях летела я к его покоям.Слуга явно был предупрежден заранее, потому что сразу пробормотал: «Ваше Величество» — и ретировался. Я смеялась, когда Робин тянул меня в комнату, когда вставал на колени и прижимал мою руку к губам, ко лбу, когда терся о мои пальцы жесткой скулой и вновь покрывал их поцелуями. Я наклонилась, положила дрожащую ладонь ему на шею и почувствовала, как он вздрогнул. «Робин, все хорошо! — кричало мое сердце. — Не бойся, все будет хорошо!»Мне хотелось вновь пережить миг объяснения, насладиться им сполна. «…Я скажу! — произнес он тогда. — Если б я мог решать. Ваше Возлюбленное Величество приняли бы в свое сердце…»В свое сердце?..— Ив свою душу…И…— Ив свои нежные объятия… потому что я боготворю вас… и обожаю… и люблю вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Если Робин любил жизнь, жизнь тогда любила всех нас.«Amor gignit amora, nescit ordinum, omnibus idem», — сказал этот великий древнеримский льстец, поэт Вергилий: любовь порождает любовь, любовь не знает запретов, это едино для всех.Послушайте, позвольте же вас уверить: то было время любви, лето любви, медовый месяц любви…Подданные любили меня, потому что светлое зерцало небес не омрачалось дымом костров и смрадом горящей плоти. Теперь в своих древних, замшелых часовенках и церквушках из золотистого камня они обращались к Богу на родном языке и знали, что Он их слышит.А я любила их, любила всех вокруг, кокетничала с Арунделом, с Пикерингом, с послами Филиппа, со сватами из Швеции и Священной Римской империи, я купалась в обожании, принимала поклонение, как богиня.— И, подобно девственной богине Диане, вы живете ради охоты! — воскликнул галантный фон Брюмер, главный посол Габсбургов, глядя на Робина, как тот подсаживает меня в седло и выстраивает лошадей, всадников, егерей, гончих и ловчих для дневной потехи. День за днем мы охотились по жаре, падали со взмыленных лошадей в далекой чаще, одни, ибо опережали в безумной скачке даже самых быстрых из своих спутников, или подкреплялись вином и сладостями на очаровательной поляне, поодаль от свиты.По всей Англии стояло дивное лето, перламутровые зори разгорались солнечными днями, а затем, о, как медленно и как печально, огненный шар уходил за горизонт, обещая погожее утро, и ароматные сумерки сменялись звездными вечерами.Но для меня…Что вам сказать?Да, я в совершенстве владела этой игрой в ухаживание, я играла в нее каждым прозрачным вечером, каждой ранней бархатной ночью, когда языки развязывались и каждый тщился превзойти соседа в похвалах моим красоте и уму!Однако стоило проснуться поутру, а страхи уже поджидали, затаясь в уголке, как верные Екатеринины псы, ее маленькие гончие — и день ото дня они все больше походили на гончих ада.Мария Шотландская, свадьба, наследники, Франция…У каждой — зубы рыси, челюсти мастиффа, какая накинется первой?Они накинулись разом, вцепились клыками все, как одна. Первый курьер в то утро предварил горничную с хлебом и пивом. От его слов в желудке моем начались спазмы:— Мадам, ваш секретарь Сесил молит о скорейшей аудиенции.Значит, дурные вести — ничто иное не заставило бы Сесила вторгнуться в мою опочивальню.Я была уже одета, правда не причесана: волосы в беспорядке лежали по плечам. Но Сесил — особая статья, да и было, судя по всему, не до церемоний. Я кивнула Парри:— Впустите его.Серое лицо Сесила, его тяжелая поступь и кипа депеш выдавали тревогу.— Дурные известия, госпожа. Французский король погиб на турнире — наткнулся при падении на обломок копья. Мария Шотландская стала теперь королевой Франции.Остался лишь один вопрос.И королева Англии? Насколько далеко простираются ее амбиции?
Через час мы встретились на совете: я, Сесил и горстка поспешно собранных лордов.Я сама слышала, как срывается и дрожит мой голос:— Будет ли она силой оспаривать мой трон?Лорд Бедфорд тряхнул седою гривой и проворчал:— Теперь в ее распоряжении все французское войско. А с французским гарнизоном, который уже в Шотландии, в распоряжении матери-регентши…— Мы в ловушке! — Я повернулась к Сесилу:— Нападет ли она? И когда?— Кто знает? — Сесил подался вперед и постучал по столу, требуя внимания:— Одно очевидно, ваша милость, вам нужно выйти замуж, и без промедления! Покуда вы одиноки и бездетны, ваш трон и наша безопасность висят на волоске — вы даете шотландской королеве прекрасный повод называть себя вашей наследницей.Теперь все наперебой заговорили о моем браке.Сесил поднял руку и резко оборвал спор.— Ее Величество должны сделать выбор, — сказал он почти сердито, — и как можно скорее. Ибо у королевы Шотландской есть другая причина настаивать на своих притязаниях — да, и самая веская из причин!Я задохнулась:— Нет! Ведь она же не…И тут же поняла — да!— Она будет требовать вашу корону, возможно, даже вторгнется в наши пределы, чтобы завоевать ее не только для себя, но и для своего наследника.Никто из лордов не шелохнулся.— Своего наследника? — Я с трудом узнала свой собственный голос.Сесил яростно кивнул.— Наши люди донесли, что еще до конца года она произведет на свет мальчишку!Значит, и в Мариином грязном белье роются, как, я знаю, роются в моем испанские и римские шпионы!И вновь мучители зажужжали:— Королева Шотландская беременна?— А наша королева не замужем!— Еще до весны…— Габсбург!— Эрцгерцог!— Никаких папистов!..— Тогда англичанин!..— Довольно! — завопила я. — Вы разорвете меня в клочья!— Погодим, милорды, погодим — давайте еще раз соберемся в полдень.Сесил быстро разогнал всех и приготовился уходить. Но на прощание и он не преминул вонзить мне в сердце кинжал:— Мой совет, пусть это будет Габсбург, один из эрцгерцогов Священной Римской империи, в противовес Франции. — Он собрал бумаги. — У вас нет друзей, мадам, а кругом враги.Подумайте о королеве Шотландской!А я-то считала это игрой, придворным ритуалом, не более? Какая же я дура! Мария Шотландская теперь королева Франции, и к тому же скоро родит? О, Боже, как меня принуждают, как торопят!Но должна ли я терпеть? Чтобы меня приперли к стенке, выволокли, словно преступницу на казнь?Нет, я этого не вынесу!
Я не могла ни плакать, ни думать. Вчера я спала плохо, третьего дня тоже. Ужели венчанной голове покоя не видать? Даже Сесил против меня! К чьей же помощи прибегнуть?Я в сердцах расхаживала по комнате, когда вдруг увидела перед собой дверь и, не раздумывая, вышла.— Парри, за мной!Как летящий домой голубь, я, сопровождаемая по пятам Парри и ее пажом, мчалась по лабиринту виндзорских комнат, пока не оказалась перед дверью, которую искала.— Постучите и ждите меня здесь!— Эй, есть кто?— Ваше Величество! — Только отличная выучка помешала слуге выразить все изумление, которое он испытал при виде самой королевы, бледной» и дрожащей, у его порога.— Где твой хозяин?— Прочь, болван! Иди, оставь нас, я встречу Ее Величество!Из комнаты выбежал Робин, отмахнулся от служителей, взял меня за руку и провел внутрь.Захлопывая дверь, он смущенно указал на чулки и рубаху:— Извините, мадам, я переодевался.Я, дрожа, сжимала его сильные загорелые пальцы. В зеркале у двери отражались два лица: бледное, измученное страданием, и другое — раскрасневшееся после утренней верховой прогулки. Я не узнавала ни его, ни себя.Комната была низкая и холодная, сюда никогда не проникал полуденный зной. Если не считать разбросанного в беспорядке снаряжения для верховой езды, стрельбы, псовой и соколиной охоты, в ней почти ничего не было — чисто холостяцкое убежище. На столе у окна тазик, бритва и смятое полотенце — причиндалы ежедневного мужского обряда. Сквозь зеленые стеклышки в небольшом оконном переплете робко заглядывало утреннее солнце.У камина уютно примостились два или три больших кресла. Робин заботливо усадил меня и опустился рядом на колени. После утреннего туалета у него на лице остались капельки розовой воды, каштановые волосы на висках были влажны и курчавились, словно венчики майорана.— Ваше Величество, скажите, что привело вас сюда? Что вас тревожит?И тут меня прорвало. Запинаясь, как последняя дурочка, я выложила:— Мария Шотландская теперь королева Франции и скоро родит им принца… — Я постаралась взять себя в руки. — Это была игра!Я считала это игрой! А теперь у меня отнимут… отнимут все! — Я не могла сдержать слез. — О, Господи, Робин, посоветуйте мне, подскажите!— Госпожа, вы знаете, я всецело принадлежу вам! Приказывайте!Он опешил — я никогда с ним так не говорила.Но я уже не могла остановиться:— Я должна выйти замуж, слышите, должна выйти замуж, против воли! Ради Англии, сказал Сесил, и еще он сказал, что это должен быть Габсбург, ради Европы, он говорит, для равновесия сил… — Слезы злости вновь брызнули из моих глаз. — Значит, теперь я Европа и меня силой отдадут быку?Его передернуло от отвращения, лицо побагровело.— Мадам, не говорите так! Если б я мог решать… — Голос его осекся, и он отвел глаза.Я устало склонилась к нему. От его волос тепло и знакомо пахло помадой — дамасской водой и лимоном, миртом и барбарисом, чистой и сильной мужественностью.— Да, Робин?Он встрепенулся, как породистый конь, сверкнул глазами.— Ваше Величество, мне не следует больше говорить! Я слишком далеко зашел, простите меня.— Говорите.Он сглотнул.— Мадам, не вынуждайте меня!— Скажите, что думаете! Выходить мне замуж? Без любви?— Любви, мадам? — Голос его звучал словно за тысячу миль:— Что мы знаем о любви? — В глазах его блестели слезы. — Что смеем знать?Что знаю я о любви?Что я могу ответить?«Amor vincit emnia» — «любовь побеждает все» — как всякая девушка, я вышила этот девиз на мешочке для рукоделий и в своем сердце. И, как всякая девушка, вскоре убедилась, что это — ложь.И еще…Я знала лорда Серрея и лорда Сеймура: один — воздух, другой — огонь, один — весь дух, другой — весь чувства, весь — мужское естество; одна любовь такая чистая, что ничего не просила, ничем не питалась, ничего не требовала и обходилась вздохами, слезами и раздумьями, другая — столь жадная, что с каждым глотком становилась все ненасытнее и под конец потребовала плоти, и пожирала плоть, и питала мою плоть, и питала мое темное нутро — так что же такое любовь? Кто сумеет определить любовь или объяснить, откуда она берется?Кэт говорит, что Генрих любил Екатерину за те радости, которые они получали друг от друга.Эта любовь мне неведома.Неведома и теперь, когда я набрела на нее в густом лесу — шла, спотыкаясь о коряги, и вдруг оказалась в стране фей — нет, в раю, в Элизиуме, на вершине блаженства…— Любовь? Робин, что вы говорите?Я стиснула его руки. Он поднял глаза, вздрогнул, лицо потемнело от багрового румянца.— Кто, я? Я?Он попытался встать, я удержала его рядом с собой.— Робин, говорите!Он склонил голову. Дыхание его прерывалось, как от сильной боли.— Простите меня. Ваше Величество, ради Бога, простите…— Я приказываю — говорите!Мое сердце, все мое существо тянулось вверх. Я не могла говорить. Луч солнце пробился сквозь окно и рассек воздух. Высоко в небе смеялся и плакал далекий жаворонок.— О, миледи! — Он плакал. — Я тоже не принимал всерьез разговоры о вашем браке!Я тоже считал это игрой, всего лишь игрой!— А теперь?— Теперь? Теперь, если бы я мог решать…— Да!— Ваше Величество… о, как я посмею?О, Господи, я скажу! Если б я мог решать. Ваше возлюбленное Величество приняли бы в свое сердце… только меня. Глава 6 Через час новость облетела двор: «Королева посетила лорда Роберта в его покоях и около часа была с ним наедине!»На полуденном собрании ни один из тайных советников не осмелился кинуть мне упрек или хотя бы прямо взглянуть в глаза. Однако голоса стали громче и раздраженнее, и все, как собаки на кость, набросились на мою свадьбу.Габсбург…Никаких папистов…Король Шведский….А что, если поискать жениха поближе — в Англии…— Но пусть он будет благородного происхождения! — Ехидный выпад Шрусбери был совершенно прозрачен. — Не выскочка, не временщик, но человек с родовым богатством и влиянием… с родовой верностью…«Не Робин Дадли, — как бы говорил он, — сын предателя и человек случайный!» А все голоса безмолвно подтверждали: «Слушайте, мадам, — он высказывает наши общие мысли. Не сын Дадли, не этот захудалый лорд, нет!»Я глядела в их лица: встревоженные, злые, глумливые. Однако их презрение было бессильно погасить пламя моего счастья. Мне хотелось плясать, прыгать, летать! Я была упоена, я парила, я купалась в блаженстве, я с трудом сохраняла пристойный вид и строгое пуританское выражение, в то время как сердце, разум, душа пели одну мелодию: Робин, Робин, Робин. В душе я сияла, как дитя, все тело болело от пульсирующей радости. Он меня любит! Робин любит меня, любит меня, любит!— Ждите! — сказала я ему перед уходом.Его глаза горели любовью, губы касались моей ладони, когда он прошептал:— Мадам, чего же еще?
На огненных крыльях летела я к его покоям.Слуга явно был предупрежден заранее, потому что сразу пробормотал: «Ваше Величество» — и ретировался. Я смеялась, когда Робин тянул меня в комнату, когда вставал на колени и прижимал мою руку к губам, ко лбу, когда терся о мои пальцы жесткой скулой и вновь покрывал их поцелуями. Я наклонилась, положила дрожащую ладонь ему на шею и почувствовала, как он вздрогнул. «Робин, все хорошо! — кричало мое сердце. — Не бойся, все будет хорошо!»Мне хотелось вновь пережить миг объяснения, насладиться им сполна. «…Я скажу! — произнес он тогда. — Если б я мог решать. Ваше Возлюбленное Величество приняли бы в свое сердце…»В свое сердце?..— Ив свою душу…И…— Ив свои нежные объятия… потому что я боготворю вас… и обожаю… и люблю вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19