— Нет, Ники! — воскликнула Элли, с неожиданной силой схватив его за руки. — Не надо! — Она почувствовала, как он напрягся. Как же он не любил всякое проявление слабости, особенно собственной! — Шарлотта любила тебя, потому что ты добрый, понимаешь?
И Николас сдался. Схватив Элли в объятия, он разрыдался. Она была уверена, что так он не плакал никогда в жизни. Его трясло от рыданий, лицо было мокрым от слез. Николас выплакивал свое горе.
Элли не заметила, как и когда утешение превратилось во что-то другое. В какой-то момент Николас перестал отчаянно сжимать ее в объятиях и стал обнимать нежно и бережно. Поддаваясь его прикосновениям, Элли подумала, а не пришла ли она сюда именно ради этого — узнать, куда приведут его поцелуи. А Шарлотта послужила лишь удобным предлогом.
Его слезы, горячие и искренние, обжигали ей щеки и смешивались с ее собственными. Странен был их солоноватый вкус. Элли не заметила, как они оба оказались на полу. Их руки, тела и взгляды соприкоснулись и заговорили друг с другом на языке любви. Николас неуверенно провел руками вдоль ее тела, как бы не веря в то, что она не плод его измученного воображения.
— Я здесь, — прошептала Элли.
От робкой ласки тело ее обдало жаром. Неожиданно для Элли от волнующего прикосновения его тела у нее напряглись соски. Николас провел ладонью по приподнимающему платье холмику. Расстегнув на ней платье он спустил с ее нагих плеч рубашку. Николас смотрел на ее приподнятые груди с розоватыми сосками, и в синей глубине его глаз Элли увидела неприкрытое восхищение. Оно было точно таким, как в тот день, когда он через окно в галерее смотрел на ее картину «Объятия».
— Элли, — выдохнул Николас. Голос у него был хриплым от страстного желания.
Не сказав больше ни слова, он просто лег на нее и принялся жадно, отчаянно целовать, ища утешения. Элли начала расстегивать ему рубашку. Николас нетерпеливо стянул ее с себя и отбросил в сторону. Девушка, смущенно проведя ладонями по широким плечам, обняла его, чувствуя каждую выпуклость сильных мышц. Она самозабвенно ответила на поцелуй. Николас уже не отрывался от ее губ. Его язык заскользил в глубине ее рта, одаривая такой сладостной лаской, что Элли не сумела сдержать стона. Невнятно пробормотав что-то, она приникла к Николасу, мысленно моля Бога, чтобы это длилось вечно.
— Элли, скажи, чтобы я остановился, — просительно шепнул ей на ухо Николас. — Скажи, пока еще можно это сделать.
— Да простит меня Господь, я не хочу, чтобы ты останавливался. Люби меня, Ники! — горячо воскликнула Элли, стараясь не думать о том, что принесет им обоим завтрашний день.
Николас все вглядывался ей в лицо, отыскивая что-то неведомое. Потом шепнул:
— Если только это навсегда.
Вот так — навсегда. Рассудок приказывал ей оттолкнуть его, вырваться из дурмана страсти. Но его настойчивость лишала воли. Все плыло перед глазами, мысли путались. Она так и не нашлась, что ответить, и, слукавив, просто поцеловала его.
Дрейк понял это по-своему и, навалившись на Элли всем телом, принялся исступленно целовать ее. Он жадно приникал губами то к ее губам, то к виску, то к шее. Николас зацеловывал ее, уже не сдерживая своего желания. Элли почувствовала, как его губы медленно заскользили по ее шее вниз, к груди. Николас взял ее левую грудь, легонько сжал и с наслаждением начал покрывать поцелуями.
С дерзкой уверенностью его горячая рука скользнула ей под подол и устремилась вверх по бедру. Элли вздрогнула и инстинктивно попыталась отпрянуть.
— Нет, Элли, нет. — Николас поцеловал ее и, бесстыдно высоко задрав юбку, начал решительно развязывать тесемки шелковых панталон. Стянув их вместе с юбкой, он отбросил одежду в сторону и в восхищении замер перед открывшимся ему великолепием женского тела. — Сколько месяцев я мечтал об этом — ты лежишь нагая и отдаешься мне. У Элли сжалось сердце.
— Открой мне себя, Элли, — повторил Николас.
Она лежала, смотрела на него и внутренне поражалась тому, что ей безумно хочется и погладить его по волосам, и высвободиться из его объятий. Но потихоньку она отодвигала все дальше и дальше свою давнюю решимость не допустить до себя мужчину. Ей хотелось, чтобы он трогал ее, ласкал, обнимал и целовал. И она не стала мешать его руке, проскользнувшей в глубину сомкнутых бедер. А когда он глубоко втянул в рот ее левый сосок и одновременно тихонько вдавил палец в нежную плоть, у Элли с губ сорвался стон наслаждения.
Когда Николас вот так же откровенно ласкал ее у картинной галереи, Элли потрясла острота пережитого наслаждения. Но здесь, в интимности спальни, сила переживания была непередаваемой. Николас гладил ее по нагим плечам, рукам, скользил ладонями по бедрам, ласкал груди. Рука снова настойчиво проскользнула к ее лону, и от ласкового поглаживания Элли со стоном приоткрыла бедра. Поцелуи Николаса стали легкими как перышко и от этого еще более желанными и сладостно-мучительными. Но вдруг Элли почувствовала, как его губы соскользнули с ее груди вниз, на живот, и легко устремились еще ниже. И поцелуй прямо в разгоряченную плоть.
— Николас! — в замешательстве вскрикнула Элли.
— Ш-ш-ш! — успокаивающе прошептал он. — Не бойся, любимая. Откройся, не стыдись. Я не обижу тебя. Я хочу войти в тебя легко и не больно.
Преодолев неуверенное сопротивление, он широко развел ей ноги и приник губами к женскому естеству. Под прикосновениями его губ Элли начала со стонами извиваться, настолько невыносимым было наслаждение. Когда он провел кончиком языка по крохотному бутону, скрытому в глубине ее лона, Элли вскрикнула от сладких мук и попыталась оттолкнуть голову Николаса.
— Тихо, тихо, — нежно попросил он. — Дай мне любить тебя, хорошо?
Николас продолжил свои ласки. Он уже дарил ей подобное наслаждение, и в глубине души Элли знала, что хотела испытать его вновь.
— Ну, милая, давай, давай, лети! — ободряюще проговорил Николас.
Бедра Элли затрепетали. Тело ее вздрагивало, и в какой-то момент все взорвалось безумным восторгом, и крик ее был подобен песне торжествующей любви. Николас крепко прижимал к себе ее дрожащее тело, и Элли млела в его заботливых и — Боже, неужели это правда? — любящих объятиях.
— Я не думал, что ты такая страстная, — проговорил Николас и чуть отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо. Он снова поцеловал ее в губы, а потом еще раз за ухом. Привстав, он торопливо расстегнул и снял брюки. Отшвырнув их от себя, он стянул рубашку и тоже бросил на пол. Нагой, он всем телом приник к Элли, и девушка почувствовала, как к ее бедру прижалась его переполненная желанием плоть.
— Прикоснись ко мне, — невнятным голосом попросил Николас.
Поначалу она не могла взять в толк, чего, собственно, он от нее хочет. Но когда Николас, охнув, взял ее руку и настойчиво потянул вниз, она поняла. В самый первый момент было стыдливое удивление, но потом вместо ожидаемого отвращения она испытала лишь растущее чувство радости от ощущения в руке вздыбившегося мужского естества.
— Боже мой, Элли, как я хочу тебя! Я не знал, что можно так хотеть женщину! Господи, как мне хорошо!
Элли обмирала от восторга, когда от каждого ее легкого поглаживания Николас напрягался и с его губ срывался очередной сладостный стон. Наконец он схватил ее за руку.
— Я больше не могу, Элли, — проговорил он, прерывисто дыша. — Я постараюсь быть нежным.
Он приподнялся над ней и приблизился к ее беззащитному лону. Элли как-то особенно ясно осознала, что настал миг, который навсегда может изменить и его, и ее жизнь. Встретив его взгляд, она поняла, что Николас тоже об этом знает.
Николасу удавалось сдерживать свою страсть, и он входил в нее с изумительной нежностью, медленно погружая свою плоть все глубже. Почувствовав сопротивление, он замер. Единственное, что Элли могла отдать человеку, которого так горячо любила, была ее девственность. Николас понял и принял этот дар. Одним сильным движением он до конца вошел в нее. Тела их слились воедино, и две половинки наконец обрели друг друга. В этот миг Элли поняла, что узы, с которыми она так упорно боролась, ей не удалось разорвать. Сейчас, обретя последнее недостающее звено, которым оказалась их близость, узы эти приобрели законченность. «Можно ли вообще кого-нибудь так глубоко любить? — подумала она, упиваясь полнотой ощущений. — И любя, причинять такую мучительную боль?»
В этот момент Николас ритмично задвигался, и Элли забыла обо всем. Она отпустила свою страсть на свободу. Взрыв наслаждения пришел к ним одновременно, и сквозь сладостный восторг Элли почувствовала, как в нее жарко выплеснулась страсть Николаса. Девушка с каким-то отчаянием обняла своего возлюбленного, словно боясь, что он сейчас исчезнет навсегда и она не успеет хотя бы удержать в памяти эти мгновения неизбывного счастья.
Глава 27
Раннее утреннее солнце ярким оранжевым шаром поднималось над горизонтом. На небо уже начали наползать легкие облака, обещая дождливый день. Николас стоял посреди спальни и все не мог отвести глаз от листка бумаги, который держал в руке. «Дорогой Николас. Прости. Элли».
Всего одна строчка. Отголосок далекого прошлого вновь настиг его, напоминая о том, что ему так хотелось забыть.
Николас смотрел через окно в сад и ничего не видел. Элли ушла. Она не пила кофе на кухне. Не собирала в букет ранние осенние цветы. Она ушла.
Прячась в предрассветной темноте, она, как вор, ускользнула из дома. Наверняка кралась на цыпочках, чтобы, не дай Бог, не разбудить его. А он безмятежно спал, как последний дурак доверясь женщине, которой, он уже знал, нельзя доверять ни в чем. Николас горько рассмеялся. Он и правда дурак. Только глупцы не учатся на собственных ошибках. Так что он получил то, что заслужил, — очередную записку и очередное предательство. И опять от женщины, которую глубоко и беззаветно любил. Дрейк яростно смял листок и швырнул его в погасший камин.
Он не собирался выяснять у Элли, что она имела в виду. Все и так ясно. С самого начала была только игра. Его одержимость этой женщиной обернулась страстью, из которой вызрела любовь. Любовь ждала, когда в его жизнь войдет Элли. Когда он решил на ней жениться, жизнь обрела светлую и высокую цель, ради которой он был готов на все. Но вот их тела слились наконец в любовном объятии, и он познал такую полноту чувств, прикоснулся к такой чистоте, о которых и не осмеливался мечтать. Сжимая Элли в своих объятиях, он был уверен, что, несмотря на все произошедшее между ними, они по-прежнему предназначены друг для друга. В тот момент он простил бы ей все, что угодно. Но она не пожелала стать дамой его сердца, не нуждалась в его прощении. Она предала связывавшие их незримые узы и в очередной раз с презрением отвергла его любовь. Что и доказала своей запиской.
Стоя на том самом пороге, через который она совсем недавно торопливо переступила, Николас признался себе, что ненавидит ее сейчас так, как ненавидел в своей жизни только одного человека.
Глава 28
Прошло два дня. Потом еще один. Лишь спустя неделю Элли решилась поверить, что Николас понял смысл ее записки и не станет ее разыскивать. Обрела она наконец свободу или окончательно разрушила свое счастье? Так думала Элли, стоя у окна и смотря на улицу. Барнард сидел перед мольбертом и трудился над своей бесконечной картиной, правда, уже не так нервно, как в первые дни после ухода Ханны. Джим заявил, что раз сегодня воскресенье, то он идет гулять в парк. Все мысли Элли были о завтрашнем дне. В таком состоянии она была почти готова вытерпеть очередной визит Чарлза Монро. По крайней мере когда все дни напролет она крутилась в магазине, торопясь в срок выполнить заказы, у нее не было времени обращать внимание на все нудные разговоры Чарлза о женитьбе. А он, став респектабельным буржуа, не уставал приводить ей все новые и новые доводы в пользу их брака.
В дверь кто-то коротко и решительно постучал. У Элли екнуло сердце. «Николас!» — по-глупому перепугалась она и тут же одернула себя. И что она сказала бы будь это он? Тут Элли заметила, что Барнард тоже обернулся на стук, и поблекшие глаза его горят безумной надеждой.
Сохраняя спокойствие, Элли пошла открывать. В дверях стоял облаченный в униформу посыльный.
— Мне нужен мистер Барнард Уэбб, — коротко сказал он. — Ему тут письма пришли. Элли стало досадно, но, опомнившись, она обругала себя круглой дурой. Барнард заторопился к двери и дрожащими руками взял толстую пачку писем. Посыльный нетерпеливо переминался с ноги на ногу и не уходил. Элли поняла, что он ждет чаевые. Нашарив в кармане юбки монетку, она спровадила юнца. Повернувшись к Барнарду, чтобы спросить про письма, она просто онемела. Тот обессиленно сидел на стуле, а вокруг валялись полученные послания. Ни одно не было распечатано.
— Барнард, что это? Что случилось? Ни слова в ответ, лишь тупой взгляд в невидимую точку перед собой. Забыв о своих заботах и бедах, Элли подобрала с пола несколько конвертов. Все запечатаны. Некоторые пожелтели от времени. С аккуратно надписанным одним и тем же адресом. И на всех штемпель — «вернуть отправителю».
Письма, что все эти годы Барнард писал своему сыну, вернулись обратно непрочитанными. Барнард начал сдавать буквально на глазах. От полного энергии весельчака осталась жалкая тень. Упрашивания Джима и увещевания Элли проходили мимо их друга. Впервые со дня их знакомства Барнард вел себя как приближающийся к концу своих дней старик.
Ночами Элли частенько вставала с постели и, расхаживая по комнате, гнала прочь мысли о Николасе. Днем же она изо всех сил старалась окружить Барнарда любовью и заботой. Но все было напрасно — Барнард сдался, признал свое поражение и оставил все попытки продолжать борьбу. Элли начинала злиться на него.
Как-то после полудня она, раздраженно хлопнув дверью своей комнаты, решительно направилась на второй этаж к Барнарду. Не услышав ответа на стук, она сердито распахнула дверь и вошла. Но гнев мгновенно улетучился, когда она увидела Барнарда, лежащего в постели, исхудавшего, с торчащими в беспорядке клоками седых волос. Рядом с ним тихонько покачивался в кресле-качалке Джим. Сердце Элли сжалось от жалости. Но она решительно подбодрила себя и приступила к исполнению задуманного. Ее сочувствие Барнарду ничего, кроме вреда, не принесло.
— Какие мы бедные, несчастные, как нам себя жалко, правда, Барнард?
Подскочив от ее неожиданного возгласа, Джим с недоумением уставился на Элли. Растерянный взгляд Барнарда придал ей решимости.
— Значит, твой сынок вернул тебе письма. Сочувствую. А ты что, не знаешь, что жизнь штука нелегкая? Знаешь не хуже моего. Так какого черта ты так позорно и легко сдался? — Она видела, что он хочет ей ответить, огрызнуться, но не может. — То, что сделано много лет назад, уже переделаешь, — безжалостно продолжила она. — Тебе что, наплевать и на тех, кто по-прежнему любит тебя? Ты пошел по легкому пути и решил долежать до смерти? — Барнард молчал, а Джим смотрел на нее как на сумасшедшую. — А как же мы, Барнард? Джим? Я? Мы же тебя любим! А ты нас мучаешь! — Помолчав, Элли добавила: — А как же Ханна?
— Так она же ушла, черт побери! — взорвался Барнард и скатился с кровати, чуть не сбив Джима вместе с его креслом, — Она ушла, отвернулась от меня! Чем она лучше моего сына?
— Так она ушла, потому что слышала от тебя лишь одни издевательства и насмешки! Одно твое словечко тогда — и она осталась бы. Как же ей не хотелось уходить! И у тебя была возможность ее удержать! — Элли не хватило воздуха. — Так нет! Ты был слишком горд или просто упрям как осел! Ты дал уйти любимой женщине и не удосужился найти для нее доброго слова, попросить остаться. Так вот, Барнард Уэбб, послушай меня. Всем нам прекрасно известно, что внутри старого сварливого ворчуна скрывается заботливый человек, даже более чем заботливый! Барнард, воинственно уперев кулаки в бока и трясясь от злости, являл собой живописную картину праведного гнева. Но его выдавали запавшие, полные слез глаза.
— Ты же всегда тревожишься за нас, Барнард, — продолжала настаивать Элли. — Признай хотя бы это, разве это так трудно?
Джим молча плакал. Барнард неловко задвигал руками и отвернулся.
— Признай это, Барнард, — в отчаянии воскликнула Элли. — Не будь таким себялюбивым!
— Что тебе от меня надо? — стремительно обернулся Барнард. — Чтобы я признался в том, что был никудышным отцом? Или негодным другом? Или в том, что был несправедлив к Ханне и не заслуживаю ее любви?
— Нет, Барнард, — тихо ответила Элли. — Признайся в том, что ты любил своего сына, и в том, что, как и большинство людей, тоже ошибаешься. Признайся в том, что ты любишь своих друзей. Признайся в том, что ты любишь Ханну и хочешь, чтобы она вернулась.
— Да мне-то что от этого! Я никогда не увижу своего сына. А Ханну и подавно.
— Сходи за ней! Пойди и скажи, что любишь ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33