Успокаивало лишь то, что погода оставалась мягкой, а дети оказались на редкость выносливыми путешественниками; единственным их недостатком была страсть к рапросам, они постоянно интересовались, сколько осталось ехать и когда же им удастся увидеть Хоуксмур.
Сейчас, наконец, Хоуксмур действительно показался на горизонте — в полуденном солнце хорошо были видны три из шести его резных башен. С южной стороны высоко поднималась крепостная стена, как будто высеченная из монолита, — она стояла на скале, нависающей над рекой. А с тыльной стороны скала постепенно переходила в обширные болота и леса.
Чтобы попасть в замок, нужно было пересечь: реку вброд и обогнуть по периметру неприступную стену, чтобы добраться до решетчатых ворот на западной стороне крепости. У реки Уайтхоук со своими людьми свернут на запад, в Грэймер. Подумав, что вскоре их пути разойдутся, Николае с облегчением вздохнул. Он взглянул на отца — тот ехал рядом, глубоко погруженный в свои мысли.
— Эта девчонка из Эшборна своевольна и упряма, как кошка, — наконец заговорил Уайтхоук. — Но клянусь, очень скоро я сделаю из нее покладистую женушку. Как только уложу в постель, она тут же научится оказывать должное почтение! — Он самодовольно ухмыльнулся. — Любой слишком норовистой особе не мешает узнать, что такое настоящий мужчина!
Николас лишь молча покрепче сжал губы. Щеки его порозовели от гнева, в то время как отец его лишь легкомысленно смеялся.
— Это хорошо, что она выйдет замуж за меня, а за такого, как ты. Сомневаюсь, что ты сумел бы укротить ее. Ну а я уж не потерплю своеволия ни от одной женщины!
— Не забывайте, что нам пришлось столкнуться с нравом леди Эмилин из-за того, что мы лишили ее дома и родных, милорд, — спокойно ответил Николае, крепче сжимая вожжи.
Некоторое время Уайтхоук ехал молча, потом снова заговорил:
— Свадьба состоится через месяц. Времени вполне достаточно, чтобы всем, включая невесту, собраться в Грэймере. — Граф взглянул на сына. — Не вздумай привозить с собой этих детей: не хочу омрачать свадьбу — ведь девчонка наверняка начнет;
просить оставить их.
— Они — ее семья. Естественно, она ожидает, что опека должна перейти к ее мужу.
— Король Джон возложил обязанности няньки на твои, а не на мои плечи. Держи их в Хоуксмуре до тех пор, пока король не решит их дальнейшую судьбу. Если, конечно, он вообще о них вспомнит.
Николас вздохнул при мысли об этом опекунстве, которое затянется неизвестно на сколько.
— Мне придется отклонить ваше приглашение, милорд.
— Ты не посмеешь. — Уайтхоук пристально взглянул на сына.
— Но я скоро уезжаю в Лондон!
— Ты едешь с баронами, которые организуют заговор против короля!
— Нет, милорд. Но я еду на переговоры с ними.
— Ты говоришь, нет? Но я прекрасно знаю, что ты поддерживаешь этих бунтовщиков — баронов! Они мечтают свергнуть того самого короля, который позволил мне сколотить это огромное состояние! А когда-нибудь оно станет твоим! — Румянец ярче проступил на лице графа.
— Видит Бог, я рожу еще одного сына, а тебя отвергну! Девчонка выглядит вполне пригодной к тому, чтобы произвести на свет нескольких стоящих сыновей!
Николас как будто и не слышал отцовских слов. Уже много раз ему то обещали Грэймер, то снова отказывали в наследстве. Не раз он думал, что лучше совсем не иметь состояния, чем иметь что-то, что висит над головой и регулярно выхватывается, как только настроение отца меняется; Николае превратил свой собственный замок Хоуксмур, который достался ему в наследство от матери, в процветающее имение. А Грэймер пусть провалится сквозь землю или перейдет в руки монахов — как будет угодно отцу.
Он изо всех сил пытался сохранить терпение.
— Бароны собираются вблизи Лондона вовсе не для того, чтобы свергнуть короля, а чтобы ускорить принятие хартии, которую они требуют. А те несколько человек, которые действительно угрожают жизни короля, — всего лишь отщепенцы, милорд. — Он уже не раз объяснял все это отцу. — А большинство предпочитают бунту разум и логику.
— Среди этих отщепенцев был и ты. Ведь наверняка ты так же страстен в своих убеждениях, как Юстас де Веси и его единомышленники. — Уайтхоук презрительно хмыкнул. — Свергнуть короля — вот их мечта. Мы подошли к печальному перекрестку. Мое поколение понимает, что такое верность королю, а твое уже нет!
— Многие мечтают о реформе английских законов, хотя вы, милорд, и не принадлежите к этим людям.
— Именно так. И учти — мои союзники сильны. Сам маршал Уильям против этих действий баронов и многие другие тоже.
— Я очень уважаю маршала. В Англии нет более доблестного рыцаря. Мне кажется, он выступает против хартии исключительно из верности королю Джону. Но как бы то ни было, нам повезло, что возле трона есть человек его ума и благородства. Уайтхоук нахмурился:
— И все же ты выступаешь против человека, чей опыт и здравый смысл значительно превышает твой собственный!
— Я предпочел бы более совершенную систему землевладения, сэр. Мы все должны смотреть в будущее. Королю Джону нельзя доверять. Кто из нас уверен в безопасности своих замков, случись у короля приступ жадности или дурного настроения? То, что случилось с Эшборнами, может в любой момент случиться и со мной, и с вами!
— Он наш король!
— Он недалек и желчен. А его страсть к мщению слишком сильна, чтобы мы могли безропотно терпеть ее.
— Юстас де Веси и Роберт Фитц Уолтер тоже достаточно мстительны, — заметил Уайтхоук.
— Это правда. Оба они обижены королем, и именно обида и руководит их действиями. И тот, и другой — сильные вожди, но бунтарский дух слишком значителен в их умах. В нашем движении есть и более рассудительные и спокойные люди. Многие из баронов пойдут за ними, милорд. Король может победить горстку недовольных и поставить их на колени, но он не сможет справиться с объединенными силами английского дворянства. — Николас натянул вожжи, чтобы придержать своего коня, и прямо взглянул в глаза отцу, который остановился рядом. — Пришло время новых законов. Джон — вовсе не такой король, каким был его отец. Он бессердечен. Под его тяжелой рукой страна сползет в хаос. И мы вынуждены защищать и наши земли, и наши семьи от посягательств и произвола. В Англии всегда существовали законы, защищающие англичан. И мы не будем терпеть короля, который игнорирует закон.
Уайтхоук был явно взволнован: грудь его вздымалась, как кузнечный мех, лицо покраснело — казалось, румянец добрался до корней волос.
— Что касается меня, я никогда ни испытывал неприятностей от короля Джона. Он щедр и справедлив с теми, кто радеет о благополучии страны.
Николас презрительно покачал головой.
— Ты хочешь сказать, о благополучии самого Джона…
С минуту отец ледяными глазами пристально смотрел на сына. Даже дыхание его от волнения и гнева стало тяжелым и прерывистым.
— Если бы молодые бароны оказывали королю истинное почтение и поддержку — так, как они обещали, давая клятву верности, — тогда наша страна, да и все мы не пребывали бы сейчас в столь плачевном положении. Вас разобьют — всех до одного! Что заставляет вас с такой настойчивостью поддерживать эту проклятую Хартию вольности? Бог посылает человеку свободу через короля и церковь. Люди не могут сами объявлять ее.
— Может быть, как раз и пришло время попробовать, — вставил Николас.
— Я ошибся в своем сыне. Надеялся, что ты сумеешь изгнать ярость из своего сердца. Но кровь матери говорит в тебе. И все-таки, возможно, с возрастом ты остепенишься и поумнеешь!
Николас промолчал, лишь лицо его немного напряглось. Давным-давно он уже оставил всякие попытки противостоять отцу — будь то логикой или прямым непослушанием. Временами казалось, что Уайтхоук торжествует в своих прямолинейных и однозначных решениях; мир был таким, каким он провозглашал его. В мире графа не существовало альтернативных мнений и точек зрения, больше того, он пытался диктовать формы существования, исходя исключительно из своих узких сфер. Даже трагическая смерть жены — матери Николаев — не обнаружила роковой трещины в его собственном мире. Постепенно Николае осознал бесполезность любых попыток объяснить отцу свою точку зрения. Напротив, он научился, как можно реже сталкиваться с ним и проявлять свои взгляды, сведя общение лишь к тем случаям, когда оно было навязано королем или территориальной необходимостью: ведь Хоуксмур и Грэймер отстояли друг от друга всего лишь на одиннадцать миль.
— Возможно, возраст — это именно то, чего мне и не хватает, — сухо заметил Николае.
— Возраст имеет обыкновение успокаивать, — миролюбиво согласился Уайтхоук. — А свою женитьбу я рассматриваю, как еще один способ остепениться. — Он неожиданно ухмыльнулся и сразу стал похож на огромного зубастого волка. — Но я уверен, что еще достаточно молод, чтобы насладиться своей красавицей-женой.
Неожиданно возникший образ отца в постели с Эмилин Эшборн, мысль о его мясистых руках, ласкающих ее нежное тело, привели Николаев в бешенство — лишь усилием воли он смог подавить его.
— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, милорд, — коротко произнес он.
— Да? Какой же?
— Не так давно мой сенешаль доложил, что вы приказали начать строительство в северной части Арнедейла. Но это поместье частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я вынужден просить вас прекратить работы.
Уайтхоук искоса взглянул на сына.
— Это вовсе не твоя земля! Николае вздохнул.
— Давайте постараемся не ступать на эту зыбкую почву. Ни один участок в долине не принадлежит вам, и все-таки вы заявляете свои права и начинаете строительство. Мой сенешаль утверждает, что последний проект всерьез претендует на земли Хоуксмура. Принадлежит ли остальная часть долины вам или монастырям Вистонбери и Болтон — этого не стоит сейчас обсуждать. Просто прикажите своим каменщикам выбрать другое место для строительства, а потом уже, если угодно, продолжайте выяснение отношений с аббатами.
— Я уже устал спорить на эту тему и с монахами, и с тобой. Эта долина принадлежит мне, она перешла по наследству от твоей матери, и со временем я сумею это доказать! — мрачно и настойчиво заявил Уайтхоук.
— Не стройте ничего на моей земле, милорд, — спокойно и как будто даже равнодушно проговорил Николае. — Мне придется остановить вас, если вы будете продолжать.
— На Хоуксмур я ведь тоже могу заявить права, не забывай! — предупредил Уайтхоук. — Однако, поскольку мне нужна сторожевая башня в том краю, Арнедейл, я считаю, подходит больше.
— Я уже предупредил, милорд! Лучше прекратите строительство!
— А разве Хоуксмур не выиграет от соседства с хорошо укрепленным поместьем? В ваших местах нередки столкновения. Подумай об этом! — Уайтхоук счел разговор завершенным и, пришпорив коня, отъехал в сторону.
Сжав зубы, Николас повернулся в седле, осматриваясь. Взгляд его в эту минуту казался холодным и невыразительным. Качаясь и скрипя, к нему подъезжала повозка. Дети махали ему, и Николас поднял в ответ руку, ощущая тяжесть в сердце. Он порывисто вздохнул, сбрасывая напряжение, оставшееся от разговора с отцом, и не отводя глаз от экипажа. Вырванные из привычной обстановки родного дома, дети сейчас полностью отдались веселью и новым ощущениям: они прыгали и кувыркались в повозке, наслаждаясь полной свободой.
«Ну что ж, — подумал Николас, — в конце концов, для них не все потеряно: они имеют друг друга, Тибби, старшую сестру, которая поклялась, что скоро приедет за ними».
Неожиданно перед его мысленным взором предстали тонкие руки, поправляющие капюшон девочке, дотрагивающиеся до мальчишеского лба. Нежность, любовь и верность, которые так естественно наполняли жесты и движения Эмилин, вызывали зависть. Внезапно Николас осознал, что отдал бы все на свете, чтобы такая любовь хоть ненадолго осветила и его жизнь.
Только мать любила его искренне. Но она умерла, когда ему было всего семь лет. Память о ней он нежно хранил в душе: теплое объятие, нежный голос, блестящие темные волосы с ароматом роз. Уже годы спустя он узнал, что сделал с ней его отец, и начал чувствовать, какое презрение тот испытывал и к нему самому. Николас не мог не ответить тем же. Сердце его ожесточилось.
Видя подъезжающую повозку, рыцарь опустил поводья и позволил Сильванусу идти неторопливо и свободно. Он сочувствовал этим малышам: его самого отослали из дома, когда ему было всего-навсего шесть лет, и отправили в замок графа Гант-роу, женатого на сестре его матери. Однако леди Джулиан любила его, а ее муж оказался добродушным человеком — его отличали громкий смех и развитое чувство долга. Питер и кузен Хью де Шавен воспитывались вместе с Николасом.
Влияние тетушки и дяди — сильное, исполненное любви — оказалось счастливой противоположностью тем чувствам, которые испытывал к нему родной отец. Особенно заметно это стало в период возмужания юноши. Уайтхоук не скрывал, что считает Николаев менее чем достойным сыном и рыцарем. Всеми силами он старался подчеркнуть любую слабость и недостаток юноши, а все хорошее оставалось незамеченным.
Николас научился терпимо относиться к враждебности отца и чувствовал, что сильные стороны его собственного характера — это наследство, доставшееся от матери. Леди Бланш терпеливо и безропотносвыносила и беспричинную ревность, и жестокость мужа — до тех самых пор, пока они не свели ее в могилу. Смерть матери Николае простить не смог.
Но иногда юноша чувствовал и по-человечески уязвимые стороны отцовского характера. Он не мог безоговорочно осуждать отца, считая его воплощением зла: ведь и в его собственной жизни и делах было так много дурного!
Дети что-то кричали, очевидно, просили подождать, и Николас придержал коня. Поглаживая густую шелковистую гриву, он задумчиво смотрел, как приближается повозка.
Вне всякого сомнения, было позором забрать этих детей из отчего дома. Порой рыцарь ощущал свое бесчестье физически — как привкус плохого вина. Истина постепенно оставляла его — с тех самых пор, как он вступил в соперничество с собственным отцом. Пока он будет продолжать тайное противостояние Уайтхоуку — неважно, что действует он от имени других, много страдавших от руки графа людей, — он не ощутит истинного вкуса рыцарства.
Эмилин Эшборн права: забрать детей — трусливая и лживая уловка, недостойная барона, выступающего против короля Джона. Ее слова жгли и жалили почти так же, как пущенная ею стрела. Но девушка не знала, что рыцарь согласился на это, стремясь оградить малышей от опеки Уайтхоука. Это уж он, по крайней мере, в состоянии сделать для Роже Эшборна, хотя долг его несравнимо значительнее.
Четыре года назад, желая расплатиться с ее отцом, Никола просил руки Эмилин. Родители дали согласие, но невеста была еще слишком молода и воспитывалась в монастыре, а потом их смерть разрушила помолвку.
Молодой человек был уверен, что никто не знает об этом предложении. Теперь, когда король отдал девушку Уайтхоуку, Николасу досталось только опекунство. Но рыцарь не отказывался от намерения отдать долг Эшборнам — способ сделать это наверняка существовал.
Когда он увидел Эмилин, то горько пожалел, что его помолвка так и не состоялась. Доброта сквозила во всем ее существе — даже несмотря на тот гнев, который она испытывала. У нее было достаточно мужества, ума и темперамента, чтобы воспламенить его душу. И вместе с тем девушка обладала простодушием и нежной, притягивающей красотой. Такая женщина была бы драгоценным подарком. Жизнь с Уайтхоуком лишь озлобит и ожесточит ее.
Когда повозка, наконец, поравнялась с конем, Кристиен с радостным криком вытянул руку и погладил густую гриву. Николас подъехал вплотную — так, что и Изабель могла достать рукой до шелковистой морды.
С улыбкой Николас отвечал на расспросы детей о Сильванусе. А когда поднял глаза, то увидел, что к повозке верхом приближается Питер.
Рыцарь повел своего серого в яблоках коня вровень с Сильванусом, чем вызвал неописуемый восторг Кристиена. В глубине повозки Тибби изо всех сил держала мальчика за край плаща, чтобы он в своем энтузиазме не вывалился на землю, и грозила, что никогда больше не разрешит ему гладить лошадь, если он сию же минуту не успокоится.
— Милорд! — неожиданно заговорила Изабель. Николас удивленно поднял бровь. — Скоро мы приедем в Хоуксмур? Дорога такая длинная!
Николас улыбнулся и показал вдаль:
— Видишь полоску леса, а за ней на фоне неба — башни?
Дети вытянули шеи, отталкивая друг друга, чтобы получше разглядеть, а Тибби вздохнула:
— Ну, наконец-то, милорд! Они уже всякое терпение потеряли! — Она повернулась, чтобы взять на руки Гарри, который только что открыл глаза и протянул к ней ручонки.
Питер скинул капюшон и встряхнул медно-рыжими кудрями:
— Вокруг этого леса нет безопасной дороги в объезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Сейчас, наконец, Хоуксмур действительно показался на горизонте — в полуденном солнце хорошо были видны три из шести его резных башен. С южной стороны высоко поднималась крепостная стена, как будто высеченная из монолита, — она стояла на скале, нависающей над рекой. А с тыльной стороны скала постепенно переходила в обширные болота и леса.
Чтобы попасть в замок, нужно было пересечь: реку вброд и обогнуть по периметру неприступную стену, чтобы добраться до решетчатых ворот на западной стороне крепости. У реки Уайтхоук со своими людьми свернут на запад, в Грэймер. Подумав, что вскоре их пути разойдутся, Николае с облегчением вздохнул. Он взглянул на отца — тот ехал рядом, глубоко погруженный в свои мысли.
— Эта девчонка из Эшборна своевольна и упряма, как кошка, — наконец заговорил Уайтхоук. — Но клянусь, очень скоро я сделаю из нее покладистую женушку. Как только уложу в постель, она тут же научится оказывать должное почтение! — Он самодовольно ухмыльнулся. — Любой слишком норовистой особе не мешает узнать, что такое настоящий мужчина!
Николас лишь молча покрепче сжал губы. Щеки его порозовели от гнева, в то время как отец его лишь легкомысленно смеялся.
— Это хорошо, что она выйдет замуж за меня, а за такого, как ты. Сомневаюсь, что ты сумел бы укротить ее. Ну а я уж не потерплю своеволия ни от одной женщины!
— Не забывайте, что нам пришлось столкнуться с нравом леди Эмилин из-за того, что мы лишили ее дома и родных, милорд, — спокойно ответил Николае, крепче сжимая вожжи.
Некоторое время Уайтхоук ехал молча, потом снова заговорил:
— Свадьба состоится через месяц. Времени вполне достаточно, чтобы всем, включая невесту, собраться в Грэймере. — Граф взглянул на сына. — Не вздумай привозить с собой этих детей: не хочу омрачать свадьбу — ведь девчонка наверняка начнет;
просить оставить их.
— Они — ее семья. Естественно, она ожидает, что опека должна перейти к ее мужу.
— Король Джон возложил обязанности няньки на твои, а не на мои плечи. Держи их в Хоуксмуре до тех пор, пока король не решит их дальнейшую судьбу. Если, конечно, он вообще о них вспомнит.
Николас вздохнул при мысли об этом опекунстве, которое затянется неизвестно на сколько.
— Мне придется отклонить ваше приглашение, милорд.
— Ты не посмеешь. — Уайтхоук пристально взглянул на сына.
— Но я скоро уезжаю в Лондон!
— Ты едешь с баронами, которые организуют заговор против короля!
— Нет, милорд. Но я еду на переговоры с ними.
— Ты говоришь, нет? Но я прекрасно знаю, что ты поддерживаешь этих бунтовщиков — баронов! Они мечтают свергнуть того самого короля, который позволил мне сколотить это огромное состояние! А когда-нибудь оно станет твоим! — Румянец ярче проступил на лице графа.
— Видит Бог, я рожу еще одного сына, а тебя отвергну! Девчонка выглядит вполне пригодной к тому, чтобы произвести на свет нескольких стоящих сыновей!
Николас как будто и не слышал отцовских слов. Уже много раз ему то обещали Грэймер, то снова отказывали в наследстве. Не раз он думал, что лучше совсем не иметь состояния, чем иметь что-то, что висит над головой и регулярно выхватывается, как только настроение отца меняется; Николае превратил свой собственный замок Хоуксмур, который достался ему в наследство от матери, в процветающее имение. А Грэймер пусть провалится сквозь землю или перейдет в руки монахов — как будет угодно отцу.
Он изо всех сил пытался сохранить терпение.
— Бароны собираются вблизи Лондона вовсе не для того, чтобы свергнуть короля, а чтобы ускорить принятие хартии, которую они требуют. А те несколько человек, которые действительно угрожают жизни короля, — всего лишь отщепенцы, милорд. — Он уже не раз объяснял все это отцу. — А большинство предпочитают бунту разум и логику.
— Среди этих отщепенцев был и ты. Ведь наверняка ты так же страстен в своих убеждениях, как Юстас де Веси и его единомышленники. — Уайтхоук презрительно хмыкнул. — Свергнуть короля — вот их мечта. Мы подошли к печальному перекрестку. Мое поколение понимает, что такое верность королю, а твое уже нет!
— Многие мечтают о реформе английских законов, хотя вы, милорд, и не принадлежите к этим людям.
— Именно так. И учти — мои союзники сильны. Сам маршал Уильям против этих действий баронов и многие другие тоже.
— Я очень уважаю маршала. В Англии нет более доблестного рыцаря. Мне кажется, он выступает против хартии исключительно из верности королю Джону. Но как бы то ни было, нам повезло, что возле трона есть человек его ума и благородства. Уайтхоук нахмурился:
— И все же ты выступаешь против человека, чей опыт и здравый смысл значительно превышает твой собственный!
— Я предпочел бы более совершенную систему землевладения, сэр. Мы все должны смотреть в будущее. Королю Джону нельзя доверять. Кто из нас уверен в безопасности своих замков, случись у короля приступ жадности или дурного настроения? То, что случилось с Эшборнами, может в любой момент случиться и со мной, и с вами!
— Он наш король!
— Он недалек и желчен. А его страсть к мщению слишком сильна, чтобы мы могли безропотно терпеть ее.
— Юстас де Веси и Роберт Фитц Уолтер тоже достаточно мстительны, — заметил Уайтхоук.
— Это правда. Оба они обижены королем, и именно обида и руководит их действиями. И тот, и другой — сильные вожди, но бунтарский дух слишком значителен в их умах. В нашем движении есть и более рассудительные и спокойные люди. Многие из баронов пойдут за ними, милорд. Король может победить горстку недовольных и поставить их на колени, но он не сможет справиться с объединенными силами английского дворянства. — Николас натянул вожжи, чтобы придержать своего коня, и прямо взглянул в глаза отцу, который остановился рядом. — Пришло время новых законов. Джон — вовсе не такой король, каким был его отец. Он бессердечен. Под его тяжелой рукой страна сползет в хаос. И мы вынуждены защищать и наши земли, и наши семьи от посягательств и произвола. В Англии всегда существовали законы, защищающие англичан. И мы не будем терпеть короля, который игнорирует закон.
Уайтхоук был явно взволнован: грудь его вздымалась, как кузнечный мех, лицо покраснело — казалось, румянец добрался до корней волос.
— Что касается меня, я никогда ни испытывал неприятностей от короля Джона. Он щедр и справедлив с теми, кто радеет о благополучии страны.
Николас презрительно покачал головой.
— Ты хочешь сказать, о благополучии самого Джона…
С минуту отец ледяными глазами пристально смотрел на сына. Даже дыхание его от волнения и гнева стало тяжелым и прерывистым.
— Если бы молодые бароны оказывали королю истинное почтение и поддержку — так, как они обещали, давая клятву верности, — тогда наша страна, да и все мы не пребывали бы сейчас в столь плачевном положении. Вас разобьют — всех до одного! Что заставляет вас с такой настойчивостью поддерживать эту проклятую Хартию вольности? Бог посылает человеку свободу через короля и церковь. Люди не могут сами объявлять ее.
— Может быть, как раз и пришло время попробовать, — вставил Николас.
— Я ошибся в своем сыне. Надеялся, что ты сумеешь изгнать ярость из своего сердца. Но кровь матери говорит в тебе. И все-таки, возможно, с возрастом ты остепенишься и поумнеешь!
Николас промолчал, лишь лицо его немного напряглось. Давным-давно он уже оставил всякие попытки противостоять отцу — будь то логикой или прямым непослушанием. Временами казалось, что Уайтхоук торжествует в своих прямолинейных и однозначных решениях; мир был таким, каким он провозглашал его. В мире графа не существовало альтернативных мнений и точек зрения, больше того, он пытался диктовать формы существования, исходя исключительно из своих узких сфер. Даже трагическая смерть жены — матери Николаев — не обнаружила роковой трещины в его собственном мире. Постепенно Николае осознал бесполезность любых попыток объяснить отцу свою точку зрения. Напротив, он научился, как можно реже сталкиваться с ним и проявлять свои взгляды, сведя общение лишь к тем случаям, когда оно было навязано королем или территориальной необходимостью: ведь Хоуксмур и Грэймер отстояли друг от друга всего лишь на одиннадцать миль.
— Возможно, возраст — это именно то, чего мне и не хватает, — сухо заметил Николае.
— Возраст имеет обыкновение успокаивать, — миролюбиво согласился Уайтхоук. — А свою женитьбу я рассматриваю, как еще один способ остепениться. — Он неожиданно ухмыльнулся и сразу стал похож на огромного зубастого волка. — Но я уверен, что еще достаточно молод, чтобы насладиться своей красавицей-женой.
Неожиданно возникший образ отца в постели с Эмилин Эшборн, мысль о его мясистых руках, ласкающих ее нежное тело, привели Николаев в бешенство — лишь усилием воли он смог подавить его.
— Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, милорд, — коротко произнес он.
— Да? Какой же?
— Не так давно мой сенешаль доложил, что вы приказали начать строительство в северной части Арнедейла. Но это поместье частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я вынужден просить вас прекратить работы.
Уайтхоук искоса взглянул на сына.
— Это вовсе не твоя земля! Николае вздохнул.
— Давайте постараемся не ступать на эту зыбкую почву. Ни один участок в долине не принадлежит вам, и все-таки вы заявляете свои права и начинаете строительство. Мой сенешаль утверждает, что последний проект всерьез претендует на земли Хоуксмура. Принадлежит ли остальная часть долины вам или монастырям Вистонбери и Болтон — этого не стоит сейчас обсуждать. Просто прикажите своим каменщикам выбрать другое место для строительства, а потом уже, если угодно, продолжайте выяснение отношений с аббатами.
— Я уже устал спорить на эту тему и с монахами, и с тобой. Эта долина принадлежит мне, она перешла по наследству от твоей матери, и со временем я сумею это доказать! — мрачно и настойчиво заявил Уайтхоук.
— Не стройте ничего на моей земле, милорд, — спокойно и как будто даже равнодушно проговорил Николае. — Мне придется остановить вас, если вы будете продолжать.
— На Хоуксмур я ведь тоже могу заявить права, не забывай! — предупредил Уайтхоук. — Однако, поскольку мне нужна сторожевая башня в том краю, Арнедейл, я считаю, подходит больше.
— Я уже предупредил, милорд! Лучше прекратите строительство!
— А разве Хоуксмур не выиграет от соседства с хорошо укрепленным поместьем? В ваших местах нередки столкновения. Подумай об этом! — Уайтхоук счел разговор завершенным и, пришпорив коня, отъехал в сторону.
Сжав зубы, Николас повернулся в седле, осматриваясь. Взгляд его в эту минуту казался холодным и невыразительным. Качаясь и скрипя, к нему подъезжала повозка. Дети махали ему, и Николас поднял в ответ руку, ощущая тяжесть в сердце. Он порывисто вздохнул, сбрасывая напряжение, оставшееся от разговора с отцом, и не отводя глаз от экипажа. Вырванные из привычной обстановки родного дома, дети сейчас полностью отдались веселью и новым ощущениям: они прыгали и кувыркались в повозке, наслаждаясь полной свободой.
«Ну что ж, — подумал Николас, — в конце концов, для них не все потеряно: они имеют друг друга, Тибби, старшую сестру, которая поклялась, что скоро приедет за ними».
Неожиданно перед его мысленным взором предстали тонкие руки, поправляющие капюшон девочке, дотрагивающиеся до мальчишеского лба. Нежность, любовь и верность, которые так естественно наполняли жесты и движения Эмилин, вызывали зависть. Внезапно Николас осознал, что отдал бы все на свете, чтобы такая любовь хоть ненадолго осветила и его жизнь.
Только мать любила его искренне. Но она умерла, когда ему было всего семь лет. Память о ней он нежно хранил в душе: теплое объятие, нежный голос, блестящие темные волосы с ароматом роз. Уже годы спустя он узнал, что сделал с ней его отец, и начал чувствовать, какое презрение тот испытывал и к нему самому. Николас не мог не ответить тем же. Сердце его ожесточилось.
Видя подъезжающую повозку, рыцарь опустил поводья и позволил Сильванусу идти неторопливо и свободно. Он сочувствовал этим малышам: его самого отослали из дома, когда ему было всего-навсего шесть лет, и отправили в замок графа Гант-роу, женатого на сестре его матери. Однако леди Джулиан любила его, а ее муж оказался добродушным человеком — его отличали громкий смех и развитое чувство долга. Питер и кузен Хью де Шавен воспитывались вместе с Николасом.
Влияние тетушки и дяди — сильное, исполненное любви — оказалось счастливой противоположностью тем чувствам, которые испытывал к нему родной отец. Особенно заметно это стало в период возмужания юноши. Уайтхоук не скрывал, что считает Николаев менее чем достойным сыном и рыцарем. Всеми силами он старался подчеркнуть любую слабость и недостаток юноши, а все хорошее оставалось незамеченным.
Николас научился терпимо относиться к враждебности отца и чувствовал, что сильные стороны его собственного характера — это наследство, доставшееся от матери. Леди Бланш терпеливо и безропотносвыносила и беспричинную ревность, и жестокость мужа — до тех самых пор, пока они не свели ее в могилу. Смерть матери Николае простить не смог.
Но иногда юноша чувствовал и по-человечески уязвимые стороны отцовского характера. Он не мог безоговорочно осуждать отца, считая его воплощением зла: ведь и в его собственной жизни и делах было так много дурного!
Дети что-то кричали, очевидно, просили подождать, и Николас придержал коня. Поглаживая густую шелковистую гриву, он задумчиво смотрел, как приближается повозка.
Вне всякого сомнения, было позором забрать этих детей из отчего дома. Порой рыцарь ощущал свое бесчестье физически — как привкус плохого вина. Истина постепенно оставляла его — с тех самых пор, как он вступил в соперничество с собственным отцом. Пока он будет продолжать тайное противостояние Уайтхоуку — неважно, что действует он от имени других, много страдавших от руки графа людей, — он не ощутит истинного вкуса рыцарства.
Эмилин Эшборн права: забрать детей — трусливая и лживая уловка, недостойная барона, выступающего против короля Джона. Ее слова жгли и жалили почти так же, как пущенная ею стрела. Но девушка не знала, что рыцарь согласился на это, стремясь оградить малышей от опеки Уайтхоука. Это уж он, по крайней мере, в состоянии сделать для Роже Эшборна, хотя долг его несравнимо значительнее.
Четыре года назад, желая расплатиться с ее отцом, Никола просил руки Эмилин. Родители дали согласие, но невеста была еще слишком молода и воспитывалась в монастыре, а потом их смерть разрушила помолвку.
Молодой человек был уверен, что никто не знает об этом предложении. Теперь, когда король отдал девушку Уайтхоуку, Николасу досталось только опекунство. Но рыцарь не отказывался от намерения отдать долг Эшборнам — способ сделать это наверняка существовал.
Когда он увидел Эмилин, то горько пожалел, что его помолвка так и не состоялась. Доброта сквозила во всем ее существе — даже несмотря на тот гнев, который она испытывала. У нее было достаточно мужества, ума и темперамента, чтобы воспламенить его душу. И вместе с тем девушка обладала простодушием и нежной, притягивающей красотой. Такая женщина была бы драгоценным подарком. Жизнь с Уайтхоуком лишь озлобит и ожесточит ее.
Когда повозка, наконец, поравнялась с конем, Кристиен с радостным криком вытянул руку и погладил густую гриву. Николас подъехал вплотную — так, что и Изабель могла достать рукой до шелковистой морды.
С улыбкой Николас отвечал на расспросы детей о Сильванусе. А когда поднял глаза, то увидел, что к повозке верхом приближается Питер.
Рыцарь повел своего серого в яблоках коня вровень с Сильванусом, чем вызвал неописуемый восторг Кристиена. В глубине повозки Тибби изо всех сил держала мальчика за край плаща, чтобы он в своем энтузиазме не вывалился на землю, и грозила, что никогда больше не разрешит ему гладить лошадь, если он сию же минуту не успокоится.
— Милорд! — неожиданно заговорила Изабель. Николас удивленно поднял бровь. — Скоро мы приедем в Хоуксмур? Дорога такая длинная!
Николас улыбнулся и показал вдаль:
— Видишь полоску леса, а за ней на фоне неба — башни?
Дети вытянули шеи, отталкивая друг друга, чтобы получше разглядеть, а Тибби вздохнула:
— Ну, наконец-то, милорд! Они уже всякое терпение потеряли! — Она повернулась, чтобы взять на руки Гарри, который только что открыл глаза и протянул к ней ручонки.
Питер скинул капюшон и встряхнул медно-рыжими кудрями:
— Вокруг этого леса нет безопасной дороги в объезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44