Ты знаешь, Кит чуть не убил браконьера!
Хью поперхнулся мадерой и с трудом откашлялся.
— Очевидно, я пропустил много интересного, не поехав с вами, на, Беатриса…
Мэри поняла, что они недооценили проницательности младшей из Лейтонов, а Беатрису уже невозможно было остановить.
— Да, жаль, что ты этого не видел. Но я рада, что Кит не убил Джейкоба Райта, а то кто бы стал кормить его детей? У него их шестеро, и он такой тощий… Похож на пугало, которое кухарка поставила в огороде прошлой весной. Правда, Кит?
Сидевший рядом с ней Кит ласково улыбнулся.
— Да, он очень худой, но сильный.
— А ты не боялся? — спросила Беатриса.
— Да, Кит, — вмешалась Джудит, — расскажи нам! Мы с Мэри видели только на расстоянии, как вы катались по земле. Я думала… впрочем, неважно, что я думала. Просто я была очень рада, что с тобой все хорошо.
— Странно, — Кит с задумчивым выражением вскинул голову. — Я нисколько не боялся. По правде говоря, не помню, когда меня еще что-нибудь так захватывало. Разве что когда мне удавалось успешно взять трудное препятствие верхом на Юпитере…
Мэри, застыв с вилкой в руке, бросила на Кита проницательный взгляд. Он погрузился в воспоминания, и в его глазах мелькнул огонек, которого она последнее время у него не замечала. Украдкой взглянув на сидевшую по другую сторону стола Джудит, Мэри увидела, что та смотрит на нее многозначительно.
Джудит оказалась права: за последние несколько лет Кит, как и его старший брат, очень сильно изменился. Но сейчас она узнавала в нем прежнего Кита.
— Как все-таки хорошо, что Джейкоб Райт остался жив, — вздохнула Беатриса.
Кит нахмурился:
— Да никто и не собирался его убивать! Откуда тебе пришла в голову такая глупость?
— Но я думала, что браконьеров всегда убивают. Во всяком случае, леди Хаклоу и сэр Руперт говорят, что всех браконьеров нужно вздернуть на Тайнберском дереве. А где такое дерево, Хью?
— Беатриса, я не позволяю тебе так разговаривать! — взорвался Хьюго, сам не понимая, что именно его так рассердило. — Молодые леди не говорят «вздернуть!» И вообще, тебя все это не касается.
Однако на Беатрису его слова не произвели ни малейшего впечатления.
— А как ты думаешь, должен был Кит его убить или нет?
— Разумеется, нет!
— Тогда его нужно отдать сэру Руперту?
Мэри не могла отвести глаз от Хьюго. В огромной комнате воцарилось молчание. Даже амуры, казалось, настороженно взирали с потолка на хозяина Хэверседж-Парка в ожидании его ответа.
Нахмурившись, Хьюго тяжело вздохнул.
— Против браконьеров должны быть законы, Беатриса, как и против каждого, кто покушается на собственность или жизнь другого человека.
— Значит, ты считаешь, что Мэри и Кит напрасно его отпустили?
Оглянувшись на Мэри, Хью сказал:
— Они поступили так потому, что у каждого из них доброе сердце. Я не могу их за это осуждать.
— А ты бы отдал его сэру Руперту? — продолжала настаивать Беатриса.
— Не знаю, — сказал Хьюго после долгой паузы.
— Я бы не отдала, — решительно заявила Беатриса. — Кто бы тогда стал кормить его детей? Мэри нам сказала, чтобы мы не говорили сэру Руперту про Джейкоба Райта. Потому что если мы скажем, то о его семье некому будет позаботиться.
Все потупились, избегая смотреть на Мэри, кроме Хьюго, устремившего на нее гневный взгляд.
— Так это Мэри вам велела хранить всю эту историю в тайне?
— Ну, не то чтобы велела, — откровенно призналась Беатриса. — Она не сказала, что это тайна. А потом я все равно бы ничего не сказала сэру Руперту. Он мне не нравится. Он похож на угря.
— На кого? — Это странное сравнение отвлекло внимание Хью от Мэри.
— Да, я однажды видела угря, и у него глаза прямо как у сэра Руперта.
Мэри услышала, как у нее за спиной Сиддонс подавил смех. Чего еще наговорит эта девчонка? Мэри не сомневалась, что все высказывания Беатрисы немедленно станут достоянием прислуги.
— Я полагаю, мы уже достаточно наслушались о браконьерах и сэре Руперте, — сказал Хьюго. — Больше мы их сегодня здесь не обсуждаем.
Кит поспешил переменить тему и спросил брата, насколько успешной оказалась его поездка в Дарби. Тот начал рассказывать, а Беатриса, успокоившись, снова занялась ужином.
Хьюго был благодарен брату за вмешательство: ему становилось все более неловко обсуждать сэра Руперта, Белого Принца, браконьеров и бедняков. Мэри оказалась права в одном — последнее время он был так занят, что не представлял себе даже, что происходит в собственном лесу. Сэр Руперт постоянно говорил ему о разногласиях между фермерами и мелкими торговцами, с одной стороны, и местными стражами порядка, с другом, но Хью пропускал его слова мимо ушей. Теперь же он стал опасаться, что, того и гляди, может начаться мятеж.
Хью не знал, что и думать. В юности он бы без колебаний поддержал Белого Принца. Но он был уже не так молод и наивен: после тяжелых испытания последних трех лет его взгляды существенно изменились. Он знал, что Мэри не одобряет его, и вдруг подумал о странном поведении Сиддонса. Что он хотел сказать своим подчеркнутым вниманием к ней? Хью был склонен подозревать, что все это имело какое-то отношение к истории с браконьером. Но он желал знать наверняка. Поэтому, когда после ужина все поднялись, Хьюго сказал, что задержится.
— Ты же помнишь, Хью, мы собирались зажечь рождественское полено, — захныкала Беатриса. — Пожалуйста, пошли с нами!
— Я скоро приду, — сказал он.
— Может быть, нам тебя подождать? — спросила Джудит, останавливаясь в дверях.
Хью покачал головой:
— Не надо дольше томить Беатрису ожиданием. Она и так не могла спокойно досидеть до конца ужина. Зажигайте без меня. Я сейчас приду.
После их ухода Хьюго принялся потягивать портвейн, наблюдая за тем, как лакеи под внимательным присмотром Сиддонса убирали со стола, и размышляя о своем дворецком.
Сиддонс служил уже третьему лорду Рейнворту. Он был свидетелем шумных застолий, когда в доме собиралось до тридцати гостей, и ему же довелось увидеть, как дом затих, словно могильный склеп, после смерти родителей Хью.
Он видел Хэверседж в расцвете сорок лет назад, когда было пристроено восточное крыло и заложен регулярный парк. Он видел Хэверседж и при отце Хьюго, когда в доме постоянно присутствовала пьяная бесшабашная компания его друзей, когда славное прошлое стало исчезать в тумане паров мадеры, портвейна и бренди. Говорили даже, что пятый виконт с друзьями пили из человеческих черепов, Сиддонс, разумеется, знал, что все это чушь. Но отец Хьюго был достаточно легкомыслен, чтобы дать пищу болтливым языкам досужих сплетников и особенно сплетниц.
Сиддонс видел, как в дом начала закрадываться бедность задолго до того, как она настигла отца Хью. Говорил ли Сиддонс что-нибудь пятому виконту? Наверное, нет. Однако Хьюго подозревал, что он намекал ему на это десятками разнообразных способов — очевидно, слишком тонких, чтобы отец мог их понять. При всей его отваге и обаянии проницательностью пятый виконт не отличался. Он не догадывался, что его так называемые верные друзья обирают его — самым джентльменским образом, разумеется. Карты, скачки, пари… «Бедный отец, — думал Хью с грустью, но не без сочувствия. — Он пьянел после первой же рюмки и очертя голову заключал самые немыслимые пари».
Что думал Сиддонс, когда пятый виконт с каждым днем терял свое состояние? Выражал ля он молчаливое неодобрение посещавшим усадьбу гостям — так же, как сегодня за ужином он выражал свое молчаливое одобрение Мэри?..
Наконец лакеи убрали со стола, и в столовое остался один дворецкий. Хьюго решил, что пора выяснить хотя бы некоторые из мучивших его вопросов.
— Итак, Сиддонс, — начал он, вертя в пальцах рюмку, — вы сегодня выразили свое особое уважение мисс Фэрфилд.
Сиддонс внимательно посмотрел на молодого хозяина.
— Да, — ответил он спокойно и твердо.
— Но почему я при этом чувствую, что мое поведение вы не одобряете? Если вы припомните, я был в отсутствии и ничем, кажется, не мог вызвать ваше неудовольствие.
Сиддонс, судя по всему, не имел ни малейшего желания высказываться. Его губы были плотно сжаты, а карие глаза устремлены на синие портьеры выходившего на север окна.
— Да ну же! — Хью поставил рюмку на стол таким резким жестом, что расплескал вино на белоснежной скатерти. — Ваше нежелание отвечать на мой вопрос так же очевидно, как и ваша неприязнь ко мне последнее время.
Сиддонс бросил на него удивленный взгляд:
— У меня нет к вам неприязни, милорд, вы ошибаетесь! Я просто… мне не по душе то, что происходит у нас в графстве.
— У нас в графстве? — переспросил озадаченный Хью. — Я вас не понимаю.
Переступив с ноги на ногу, Сиддонс откашлялся.
— Некоторые местные господа вершат закон на свой лад, — сказал он, и Хьюго понял, что дворецкий имеет в виду сэра Руперта. — Мне не нравится то, что я слышу последнее время, особенно это касается…
— Говорите все, Сиддонс. Меня вам нечего опасаться. Ни одно слово не выйдет за пределы этих стен, я вам обещаю.
— Я и не беспокоюсь на этот счет, милорд. Вы хороший человек, мне только жаль, что вы не стали здесь хозяином несколькими годами раньше. Но это совсем другое дело. — Он тревожно вглядывался в лицо Хьюго. — Вся беда в том, что вам наверняка не понравятся мои слова.
— Мой добрый Сиддонс, мне не понравилась сегодня за ужином ваша дерзость по отношению ко мне, — Хью заметно улыбнулся. — Но вам ведь это не помешало вести себя как заблагорассудится.
Дворецкий нахмурился:
— Никто не может сказать, что хоть одно дерзкое слово сорвалось у меня с языка!
Хью снова улыбнулся:
— Дерзость может проявляться не только на словах. А как бы вы назвали дворецкого, который отказывается прислуживать своему хозяину и оказывает вместо этого усиленное внимание одному из гостей? И, пожалуйста, не трудитесь уверять меня, что у вас не было такого намерения. Я все равно вам не поверю.
Сиддонс некоторое время молчал, уставившись в пол.
— Я предупреждал: вам не понравится то, что я вам скажу, — произнес он наконец. — Но вы настаиваете, и я исполню ваше желание. Есть люди, которые думают, что Белый Принц — настоящий джентльмен. В большей степени джентльмен, чем сэр Руперт Хаклоу.
Хьюго смотрел на него во все глаза. Ему не приходило в голову, что кто-то может считать Белого Принца благородным человеком.
— Вы шутите, — сказал он наконец. — Джентльмен? Вы хотите сказать, джентльмен по характеру и манерам?
— Нет, милорд. Джентльмен по рождению. Впрочем, по характеру и манерам тоже, что он доказал не раз. Я никогда не слышал ни о каком насилии с его стороны.
Хьюго припомнил свои собственные впечатления о высоком человеке с военной выправкой, державшем пистолет у виска его кучера.
— Я должен признать, что в ту ночь, когда у меня отняли кошелек, я действительно заметил в его поведении что-то необычное.
— И этот кошелек сослужил хорошую службу… то есть я хотел сказать, что надеюсь на это. Белый Принц помогает очень многим, кому сейчас приходится нелегко.
Хью поднялся с места в некотором раздражении.
— Знаете, мне порядком надоели все эти жалобы на тяжелые времена! Какими бы они ни были тяжелыми, я убежден, что немного упорства и прилежания — и каждый может изменить свое положение.
Сиддонс поднял голову и прищурился.
— Если у человека целы руки и ноги, милорд, вы совершенно правы, — сказал он мягко и твердо, как непонятливому ребенку. — Или когда человек образованный и со связями, тогда и спора нет. Но в противном случае, прошу прощения, милорд, я не могу с вами согласиться. Зимой, в ветхом домишке, без топлива — а я такие знаю по соседству — человеку недолго и с жизнью распрощаться или, что того хуже, потерять своих родных.
— Не говорите только, что подобные семьи есть среди моих арендаторов! — воскликнул Хью.
— Я и не говорю. Вы хорошо заботитесь о ваших арендаторах, поэтому вас и уважают больше всех. Зато у некоторых других всей их доброты хватает только на корзину с хлебом раз в неделю.
— Вы говорили с мисс Фэрфилд? — спросил Хью, уловив в словах Сиддонса что-то знакомое.
— Если вы хотите сказать, что это она на меня повлияла, то я вам отвечу: мы с ней о таких вещах не говорили. Но когда я узнал, что она пожелала отпустить Джейкоба Райта, мое доброе мнение о ней лишний раз подтвердилось. Мастер Кит тоже проявил здравомыслие и добросердечие — впрочем, я всегда знал, что он добрый человек.
Хьюго снова опустился в кресло, озадаченный всем этим разговором. По правде говоря, в словах Сиддонса была большая доля истины. Он не стал бы с ним спорить, да и сам бы, наверное, отдал Джейкобу этого оленя. Просто до него вдруг дошло, что мир вокруг во многом изменился, пока он объезжал свои владения, корпел над конторскими книгами и размышлял о тем, стоит ли вновь открывать заброшенную шахту.
Хью подумал о сэре Руперте. Не его ли имел в виду Сиддонс, когда говорил о бедствующих арендаторах? «Это маловероятно, — решил он. — Сэр Руперт — человек благоразумный, хотя и не склонен сочетать правосудие с милосердием. И все же он, без сомнения, уделяет внимание положению своих арендаторов и заботится о своем хозяйстве».
Хью снова взял рюмку и сделал из нее глоток, не обращая внимания на расплывшееся на белом скатерти пятно. Но почему его жизнь вдруг так осложнилась?..
— Вы можете идти, Сиддонс. Благодарю за откровенность, но теперь я хотел бы остаться один.
Сиддонс поклонился и вышел неторопливой величавой походкой.
Отодвинувшись от стола, Хьюго откинулся на резную свинку кресла и принялся разглядывать потолок. Амуры привлекли его внимание. Детские фигурки, резвящиеся на фоне зелени, представляли собой умиротворяющее зрелище. Хью погрузился в задумчивость, и мысли его разбрелись.
Как много изменилось за последние четыре года — смерть родителей, Амабел в инвалидной коляске, состояние расстроено… Даже любимая собака, когда-то ходившая за ним по пятам, угодила в построенный браконьером капкан и погибла. И дело не только в его поместье. Казалось, что после Ватерлоо всю страну охватил хаос, от которого его собственные владения пострадали еще больше, чем из-за слепого доверия отца к своим друзьям и собутыльникам.
Хью подумал о тех успехах, каких ему удалось достичь. Почему, кроме лежащего на нем бремени хлопот по восстановлению семейного состояния, он должен брать на себя еще и другие обязанности? Сэр Руперт предъявляет ему свои требования, Мэри — свои… Но ему нет дела до их мира! Довольно с него одного Хэверседжа!
Хью внезапно пришло в голову, что во всех его трудностях виновата Мэри. Гонория вносила умиротворение в его напряженную повседневную жизнь, высказываемые ею мнения были всегда уравновешенными и успокаивающими. Она, например, твердила ему, что сэр Руперт скоро справится с Белым Принцем, так что ему не приходилось думать по крайней мере об этих проблемах, которые стали последнее время предметом общих разговоров. Но Мэри была явно настроена против сэра Руперта, и Сиддонс тоже, и даже маленькая Беатриса!
Сомнения не давали ему покоя, мысли его продолжали блуждать. Он снова задумался о сэре Руперте. Что бы сделал баронет с Джейкобом Райтом? Повесил бы его, как полагала Мэри?
Хью не знал, что и думать. Мысль о том, что героя-солдата могли повесить за браконьерство, настолько его расстроила, что у него возникло желание пойти в конюшню, оседлать Юпитера и помчаться рысью куда глаза глядят. Но он не мог этого сделать — повсюду намело снегу, над Хэверседжем спустились сумерки, было холодно…
Все, что он мог себе позволить, — это вздыхать и сожалеть, что Мэри снова появилась у него в доме. В конце концов, если бы она не настояла на поездке за рождественским поленом, браконьера никогда бы не нашли и ему не нужно было бы беспокоиться. Его мир оставался бы таким же, каким он был до ее приезда.
Да, все его беспокойство и тревога вызваны ее присутствием! И самое худшее состояло в том, что с момента ее появления он не переставал думать, как бы снова обнять и поцеловать ее. Он изо всех сил боролся с этим желанием, но ему не удавалось от него избавиться.
Что ж, время разрешит и эту проблему, как оно решило многие другие. Ему оставалось терпеть ее будоражащее присутствие менее трех недель, а потом он женится, и она уедет. Скорее всего он ее больше не увидит никогда…
Эта мысль должна была бы принести ему успокоение, но на сердце у него стало еще тяжелее. Хьюго наполнил себе еще одну рюмку и вдруг услышал прекрасные звуки, смутно доносившиеся до него откуда-то издалека. Как зачарованный, он поднялся и направился к двери.
В холле звуки стали громче, а мелодия еще прекраснее: странный хор голосов пел «Придите, все верные». Этот рождественский гимн волнами накатывал на него, напоминая картину, увиденную им всего несколько часов назад, — Мэри в санях с его сестрами и братом. А вслед за этой картиной в памяти у него возникли воспоминания о былых праздниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Хью поперхнулся мадерой и с трудом откашлялся.
— Очевидно, я пропустил много интересного, не поехав с вами, на, Беатриса…
Мэри поняла, что они недооценили проницательности младшей из Лейтонов, а Беатрису уже невозможно было остановить.
— Да, жаль, что ты этого не видел. Но я рада, что Кит не убил Джейкоба Райта, а то кто бы стал кормить его детей? У него их шестеро, и он такой тощий… Похож на пугало, которое кухарка поставила в огороде прошлой весной. Правда, Кит?
Сидевший рядом с ней Кит ласково улыбнулся.
— Да, он очень худой, но сильный.
— А ты не боялся? — спросила Беатриса.
— Да, Кит, — вмешалась Джудит, — расскажи нам! Мы с Мэри видели только на расстоянии, как вы катались по земле. Я думала… впрочем, неважно, что я думала. Просто я была очень рада, что с тобой все хорошо.
— Странно, — Кит с задумчивым выражением вскинул голову. — Я нисколько не боялся. По правде говоря, не помню, когда меня еще что-нибудь так захватывало. Разве что когда мне удавалось успешно взять трудное препятствие верхом на Юпитере…
Мэри, застыв с вилкой в руке, бросила на Кита проницательный взгляд. Он погрузился в воспоминания, и в его глазах мелькнул огонек, которого она последнее время у него не замечала. Украдкой взглянув на сидевшую по другую сторону стола Джудит, Мэри увидела, что та смотрит на нее многозначительно.
Джудит оказалась права: за последние несколько лет Кит, как и его старший брат, очень сильно изменился. Но сейчас она узнавала в нем прежнего Кита.
— Как все-таки хорошо, что Джейкоб Райт остался жив, — вздохнула Беатриса.
Кит нахмурился:
— Да никто и не собирался его убивать! Откуда тебе пришла в голову такая глупость?
— Но я думала, что браконьеров всегда убивают. Во всяком случае, леди Хаклоу и сэр Руперт говорят, что всех браконьеров нужно вздернуть на Тайнберском дереве. А где такое дерево, Хью?
— Беатриса, я не позволяю тебе так разговаривать! — взорвался Хьюго, сам не понимая, что именно его так рассердило. — Молодые леди не говорят «вздернуть!» И вообще, тебя все это не касается.
Однако на Беатрису его слова не произвели ни малейшего впечатления.
— А как ты думаешь, должен был Кит его убить или нет?
— Разумеется, нет!
— Тогда его нужно отдать сэру Руперту?
Мэри не могла отвести глаз от Хьюго. В огромной комнате воцарилось молчание. Даже амуры, казалось, настороженно взирали с потолка на хозяина Хэверседж-Парка в ожидании его ответа.
Нахмурившись, Хьюго тяжело вздохнул.
— Против браконьеров должны быть законы, Беатриса, как и против каждого, кто покушается на собственность или жизнь другого человека.
— Значит, ты считаешь, что Мэри и Кит напрасно его отпустили?
Оглянувшись на Мэри, Хью сказал:
— Они поступили так потому, что у каждого из них доброе сердце. Я не могу их за это осуждать.
— А ты бы отдал его сэру Руперту? — продолжала настаивать Беатриса.
— Не знаю, — сказал Хьюго после долгой паузы.
— Я бы не отдала, — решительно заявила Беатриса. — Кто бы тогда стал кормить его детей? Мэри нам сказала, чтобы мы не говорили сэру Руперту про Джейкоба Райта. Потому что если мы скажем, то о его семье некому будет позаботиться.
Все потупились, избегая смотреть на Мэри, кроме Хьюго, устремившего на нее гневный взгляд.
— Так это Мэри вам велела хранить всю эту историю в тайне?
— Ну, не то чтобы велела, — откровенно призналась Беатриса. — Она не сказала, что это тайна. А потом я все равно бы ничего не сказала сэру Руперту. Он мне не нравится. Он похож на угря.
— На кого? — Это странное сравнение отвлекло внимание Хью от Мэри.
— Да, я однажды видела угря, и у него глаза прямо как у сэра Руперта.
Мэри услышала, как у нее за спиной Сиддонс подавил смех. Чего еще наговорит эта девчонка? Мэри не сомневалась, что все высказывания Беатрисы немедленно станут достоянием прислуги.
— Я полагаю, мы уже достаточно наслушались о браконьерах и сэре Руперте, — сказал Хьюго. — Больше мы их сегодня здесь не обсуждаем.
Кит поспешил переменить тему и спросил брата, насколько успешной оказалась его поездка в Дарби. Тот начал рассказывать, а Беатриса, успокоившись, снова занялась ужином.
Хьюго был благодарен брату за вмешательство: ему становилось все более неловко обсуждать сэра Руперта, Белого Принца, браконьеров и бедняков. Мэри оказалась права в одном — последнее время он был так занят, что не представлял себе даже, что происходит в собственном лесу. Сэр Руперт постоянно говорил ему о разногласиях между фермерами и мелкими торговцами, с одной стороны, и местными стражами порядка, с другом, но Хью пропускал его слова мимо ушей. Теперь же он стал опасаться, что, того и гляди, может начаться мятеж.
Хью не знал, что и думать. В юности он бы без колебаний поддержал Белого Принца. Но он был уже не так молод и наивен: после тяжелых испытания последних трех лет его взгляды существенно изменились. Он знал, что Мэри не одобряет его, и вдруг подумал о странном поведении Сиддонса. Что он хотел сказать своим подчеркнутым вниманием к ней? Хью был склонен подозревать, что все это имело какое-то отношение к истории с браконьером. Но он желал знать наверняка. Поэтому, когда после ужина все поднялись, Хьюго сказал, что задержится.
— Ты же помнишь, Хью, мы собирались зажечь рождественское полено, — захныкала Беатриса. — Пожалуйста, пошли с нами!
— Я скоро приду, — сказал он.
— Может быть, нам тебя подождать? — спросила Джудит, останавливаясь в дверях.
Хью покачал головой:
— Не надо дольше томить Беатрису ожиданием. Она и так не могла спокойно досидеть до конца ужина. Зажигайте без меня. Я сейчас приду.
После их ухода Хьюго принялся потягивать портвейн, наблюдая за тем, как лакеи под внимательным присмотром Сиддонса убирали со стола, и размышляя о своем дворецком.
Сиддонс служил уже третьему лорду Рейнворту. Он был свидетелем шумных застолий, когда в доме собиралось до тридцати гостей, и ему же довелось увидеть, как дом затих, словно могильный склеп, после смерти родителей Хью.
Он видел Хэверседж в расцвете сорок лет назад, когда было пристроено восточное крыло и заложен регулярный парк. Он видел Хэверседж и при отце Хьюго, когда в доме постоянно присутствовала пьяная бесшабашная компания его друзей, когда славное прошлое стало исчезать в тумане паров мадеры, портвейна и бренди. Говорили даже, что пятый виконт с друзьями пили из человеческих черепов, Сиддонс, разумеется, знал, что все это чушь. Но отец Хьюго был достаточно легкомыслен, чтобы дать пищу болтливым языкам досужих сплетников и особенно сплетниц.
Сиддонс видел, как в дом начала закрадываться бедность задолго до того, как она настигла отца Хью. Говорил ли Сиддонс что-нибудь пятому виконту? Наверное, нет. Однако Хьюго подозревал, что он намекал ему на это десятками разнообразных способов — очевидно, слишком тонких, чтобы отец мог их понять. При всей его отваге и обаянии проницательностью пятый виконт не отличался. Он не догадывался, что его так называемые верные друзья обирают его — самым джентльменским образом, разумеется. Карты, скачки, пари… «Бедный отец, — думал Хью с грустью, но не без сочувствия. — Он пьянел после первой же рюмки и очертя голову заключал самые немыслимые пари».
Что думал Сиддонс, когда пятый виконт с каждым днем терял свое состояние? Выражал ля он молчаливое неодобрение посещавшим усадьбу гостям — так же, как сегодня за ужином он выражал свое молчаливое одобрение Мэри?..
Наконец лакеи убрали со стола, и в столовое остался один дворецкий. Хьюго решил, что пора выяснить хотя бы некоторые из мучивших его вопросов.
— Итак, Сиддонс, — начал он, вертя в пальцах рюмку, — вы сегодня выразили свое особое уважение мисс Фэрфилд.
Сиддонс внимательно посмотрел на молодого хозяина.
— Да, — ответил он спокойно и твердо.
— Но почему я при этом чувствую, что мое поведение вы не одобряете? Если вы припомните, я был в отсутствии и ничем, кажется, не мог вызвать ваше неудовольствие.
Сиддонс, судя по всему, не имел ни малейшего желания высказываться. Его губы были плотно сжаты, а карие глаза устремлены на синие портьеры выходившего на север окна.
— Да ну же! — Хью поставил рюмку на стол таким резким жестом, что расплескал вино на белоснежной скатерти. — Ваше нежелание отвечать на мой вопрос так же очевидно, как и ваша неприязнь ко мне последнее время.
Сиддонс бросил на него удивленный взгляд:
— У меня нет к вам неприязни, милорд, вы ошибаетесь! Я просто… мне не по душе то, что происходит у нас в графстве.
— У нас в графстве? — переспросил озадаченный Хью. — Я вас не понимаю.
Переступив с ноги на ногу, Сиддонс откашлялся.
— Некоторые местные господа вершат закон на свой лад, — сказал он, и Хьюго понял, что дворецкий имеет в виду сэра Руперта. — Мне не нравится то, что я слышу последнее время, особенно это касается…
— Говорите все, Сиддонс. Меня вам нечего опасаться. Ни одно слово не выйдет за пределы этих стен, я вам обещаю.
— Я и не беспокоюсь на этот счет, милорд. Вы хороший человек, мне только жаль, что вы не стали здесь хозяином несколькими годами раньше. Но это совсем другое дело. — Он тревожно вглядывался в лицо Хьюго. — Вся беда в том, что вам наверняка не понравятся мои слова.
— Мой добрый Сиддонс, мне не понравилась сегодня за ужином ваша дерзость по отношению ко мне, — Хью заметно улыбнулся. — Но вам ведь это не помешало вести себя как заблагорассудится.
Дворецкий нахмурился:
— Никто не может сказать, что хоть одно дерзкое слово сорвалось у меня с языка!
Хью снова улыбнулся:
— Дерзость может проявляться не только на словах. А как бы вы назвали дворецкого, который отказывается прислуживать своему хозяину и оказывает вместо этого усиленное внимание одному из гостей? И, пожалуйста, не трудитесь уверять меня, что у вас не было такого намерения. Я все равно вам не поверю.
Сиддонс некоторое время молчал, уставившись в пол.
— Я предупреждал: вам не понравится то, что я вам скажу, — произнес он наконец. — Но вы настаиваете, и я исполню ваше желание. Есть люди, которые думают, что Белый Принц — настоящий джентльмен. В большей степени джентльмен, чем сэр Руперт Хаклоу.
Хьюго смотрел на него во все глаза. Ему не приходило в голову, что кто-то может считать Белого Принца благородным человеком.
— Вы шутите, — сказал он наконец. — Джентльмен? Вы хотите сказать, джентльмен по характеру и манерам?
— Нет, милорд. Джентльмен по рождению. Впрочем, по характеру и манерам тоже, что он доказал не раз. Я никогда не слышал ни о каком насилии с его стороны.
Хьюго припомнил свои собственные впечатления о высоком человеке с военной выправкой, державшем пистолет у виска его кучера.
— Я должен признать, что в ту ночь, когда у меня отняли кошелек, я действительно заметил в его поведении что-то необычное.
— И этот кошелек сослужил хорошую службу… то есть я хотел сказать, что надеюсь на это. Белый Принц помогает очень многим, кому сейчас приходится нелегко.
Хью поднялся с места в некотором раздражении.
— Знаете, мне порядком надоели все эти жалобы на тяжелые времена! Какими бы они ни были тяжелыми, я убежден, что немного упорства и прилежания — и каждый может изменить свое положение.
Сиддонс поднял голову и прищурился.
— Если у человека целы руки и ноги, милорд, вы совершенно правы, — сказал он мягко и твердо, как непонятливому ребенку. — Или когда человек образованный и со связями, тогда и спора нет. Но в противном случае, прошу прощения, милорд, я не могу с вами согласиться. Зимой, в ветхом домишке, без топлива — а я такие знаю по соседству — человеку недолго и с жизнью распрощаться или, что того хуже, потерять своих родных.
— Не говорите только, что подобные семьи есть среди моих арендаторов! — воскликнул Хью.
— Я и не говорю. Вы хорошо заботитесь о ваших арендаторах, поэтому вас и уважают больше всех. Зато у некоторых других всей их доброты хватает только на корзину с хлебом раз в неделю.
— Вы говорили с мисс Фэрфилд? — спросил Хью, уловив в словах Сиддонса что-то знакомое.
— Если вы хотите сказать, что это она на меня повлияла, то я вам отвечу: мы с ней о таких вещах не говорили. Но когда я узнал, что она пожелала отпустить Джейкоба Райта, мое доброе мнение о ней лишний раз подтвердилось. Мастер Кит тоже проявил здравомыслие и добросердечие — впрочем, я всегда знал, что он добрый человек.
Хьюго снова опустился в кресло, озадаченный всем этим разговором. По правде говоря, в словах Сиддонса была большая доля истины. Он не стал бы с ним спорить, да и сам бы, наверное, отдал Джейкобу этого оленя. Просто до него вдруг дошло, что мир вокруг во многом изменился, пока он объезжал свои владения, корпел над конторскими книгами и размышлял о тем, стоит ли вновь открывать заброшенную шахту.
Хью подумал о сэре Руперте. Не его ли имел в виду Сиддонс, когда говорил о бедствующих арендаторах? «Это маловероятно, — решил он. — Сэр Руперт — человек благоразумный, хотя и не склонен сочетать правосудие с милосердием. И все же он, без сомнения, уделяет внимание положению своих арендаторов и заботится о своем хозяйстве».
Хью снова взял рюмку и сделал из нее глоток, не обращая внимания на расплывшееся на белом скатерти пятно. Но почему его жизнь вдруг так осложнилась?..
— Вы можете идти, Сиддонс. Благодарю за откровенность, но теперь я хотел бы остаться один.
Сиддонс поклонился и вышел неторопливой величавой походкой.
Отодвинувшись от стола, Хьюго откинулся на резную свинку кресла и принялся разглядывать потолок. Амуры привлекли его внимание. Детские фигурки, резвящиеся на фоне зелени, представляли собой умиротворяющее зрелище. Хью погрузился в задумчивость, и мысли его разбрелись.
Как много изменилось за последние четыре года — смерть родителей, Амабел в инвалидной коляске, состояние расстроено… Даже любимая собака, когда-то ходившая за ним по пятам, угодила в построенный браконьером капкан и погибла. И дело не только в его поместье. Казалось, что после Ватерлоо всю страну охватил хаос, от которого его собственные владения пострадали еще больше, чем из-за слепого доверия отца к своим друзьям и собутыльникам.
Хью подумал о тех успехах, каких ему удалось достичь. Почему, кроме лежащего на нем бремени хлопот по восстановлению семейного состояния, он должен брать на себя еще и другие обязанности? Сэр Руперт предъявляет ему свои требования, Мэри — свои… Но ему нет дела до их мира! Довольно с него одного Хэверседжа!
Хью внезапно пришло в голову, что во всех его трудностях виновата Мэри. Гонория вносила умиротворение в его напряженную повседневную жизнь, высказываемые ею мнения были всегда уравновешенными и успокаивающими. Она, например, твердила ему, что сэр Руперт скоро справится с Белым Принцем, так что ему не приходилось думать по крайней мере об этих проблемах, которые стали последнее время предметом общих разговоров. Но Мэри была явно настроена против сэра Руперта, и Сиддонс тоже, и даже маленькая Беатриса!
Сомнения не давали ему покоя, мысли его продолжали блуждать. Он снова задумался о сэре Руперте. Что бы сделал баронет с Джейкобом Райтом? Повесил бы его, как полагала Мэри?
Хью не знал, что и думать. Мысль о том, что героя-солдата могли повесить за браконьерство, настолько его расстроила, что у него возникло желание пойти в конюшню, оседлать Юпитера и помчаться рысью куда глаза глядят. Но он не мог этого сделать — повсюду намело снегу, над Хэверседжем спустились сумерки, было холодно…
Все, что он мог себе позволить, — это вздыхать и сожалеть, что Мэри снова появилась у него в доме. В конце концов, если бы она не настояла на поездке за рождественским поленом, браконьера никогда бы не нашли и ему не нужно было бы беспокоиться. Его мир оставался бы таким же, каким он был до ее приезда.
Да, все его беспокойство и тревога вызваны ее присутствием! И самое худшее состояло в том, что с момента ее появления он не переставал думать, как бы снова обнять и поцеловать ее. Он изо всех сил боролся с этим желанием, но ему не удавалось от него избавиться.
Что ж, время разрешит и эту проблему, как оно решило многие другие. Ему оставалось терпеть ее будоражащее присутствие менее трех недель, а потом он женится, и она уедет. Скорее всего он ее больше не увидит никогда…
Эта мысль должна была бы принести ему успокоение, но на сердце у него стало еще тяжелее. Хьюго наполнил себе еще одну рюмку и вдруг услышал прекрасные звуки, смутно доносившиеся до него откуда-то издалека. Как зачарованный, он поднялся и направился к двери.
В холле звуки стали громче, а мелодия еще прекраснее: странный хор голосов пел «Придите, все верные». Этот рождественский гимн волнами накатывал на него, напоминая картину, увиденную им всего несколько часов назад, — Мэри в санях с его сестрами и братом. А вслед за этой картиной в памяти у него возникли воспоминания о былых праздниках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27