Но она заметила как ни в чем не бывало:— Тогда тебе следует как можно быстрее отпереть эту дверь и бежать куда глаза глядят. Я не думаю, что тебе безопасно здесь оставаться.— Ты разве не слышала, что я сказал? — как можно ласковее поинтересовался Янси. — Он к тебе не приедет. Джон Хэзард Блэк живет себе припеваючи в Конфедерат-галч. Индеец удобно устроился в постели Розы Кондье. И там он уже почти месяц.От этих слов Венеция как будто окаменела. Не может быть, здесь какая-то ошибка! Ведь она его жена, Хэзард сам так сказал, у них будет ребенок… Он бы ни за что не пошел к Розе, он бы приехал к ней!— Мое предложение остается в силе, маленькая богатая девочка. Подпиши доверенность — или мне придется прибегнуть к совершенно не джентльменскому способу принуждения.Венеция встала с кресла и подошла к окну, чтобы Янси не заметил, насколько она расстроена. Она отказалась дальше отвечать на его вопросы, и ему пришлось уйти, но его последние слова мрачным эхом звучали у нее в ушах:— Не жди его, детка. Индейцы не пропускают ни одной юбки, а Хэзард, как говорят, просто побил все рекорды.Но Венеция все-таки ждала. Несмотря ни на что. Несмотря на оскорбительные слова Янси, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их с Хэзардом, несмотря на отчаяние, которое все больше охватывало ее с каждым прожитым днем.В конце третьей недели Янси пришел к ней в комнату, как и обещал. Он поигрывал длинной плеткой для верховой езды, глаза его горели голодным блеском. Венеция на мгновение отвернулась к окну, посмотрела на холодные воды Чарльз-ривер, потом снова повернулась к нему:— Этого не потребуется, — прошептала она. — Я подпишу.Процедура не заняла много времени. Янси ушел, унося в кармане ее состояние, а Венеция плакала до тех пор, пока не уснула. И горевала она не о потерянном наследстве, а о потерянной любви. Хезард не приехал за ней! Ему не нужен даже его ребенок… Впрочем, у Джона Хэзарда Блэка уже есть дети и всегда были любовницы. Вполне вероятно, что он уже забыл ее имя…
Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.— Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, — заметил Янси, открывая следующую бутылку.— Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. — Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. — Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!— Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, — объявил Янси.Миллисент удивленно подняла брови.— Что ты имеешь в виду?— Я имею в виду, — Янси сделал эффектную паузу, — его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот — мы с тобой должны подстраховаться на будущее.Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.— Как ты намереваешься это сделать?— В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.— Но Венеция никогда не согласится на это!— Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.— Ты знаешь эту даму? — деловито поинтересовалась она.— Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.— Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.— Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.— Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.— Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.— Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? — спросила она.— Завтра, — с улыбкой ответил Янси. — Завтра же утром. 34 Хэзард провел у Розы чуть меньше месяца, но за это время лето сменилось осенью. Янси лгал, говоря о том, что Хэзард делит с Розой постель: он делил с ней только кров. Однажды, когда рука Хэзарда начала заживать, Роза сказала ему, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более небрежно:— Хэзард, если ты хочешь заняться со мной любовью, я буду рада. Если нет, я пойму. — Роза Кондье много лет назад запретила себе предаваться напрасным иллюзиям.Они стояли на балконе, было теплое осеннее утро, и Хэзард боролся с воспоминаниями о залитой солнцем реке и о Венеции на мшистом берегу под ивами.— Ты для меня слишком хороша, Роза, — признался он. — И чем дольше я живу у тебя, мое чувство вины становится все непереносимее.Роза подняла голову и заглянула ему в глаза:— Тогда почему же ты не едешь за ней, черт тебя побери?!— Ей это не нужно, — невозмутимо ответил Хэзард, — вот почему.— Откуда ты знаешь?— Я же показывал тебе ее записку, там все было ясно сказано.— Ты думаешь, мисс Брэддок знала о планах Янси?— Судя по всему, да. Ты ведь помнишь дату на записке? Это был день как раз накануне нападения. Значит, ей все было известно.— Но в таком случае она не могла рассчитывать на то, что ты выживешь и прочтешь эту записку. Тогда зачем было ее писать?— Не знаю. Самым вероятным вариантом мне кажется тот, что бостонская принцесса таким образом снимала с себя ответственность за мою смерть. Напрасная трата времени! Здесь люди умирают каждый день, и никто этого даже не замечает. Но ей, вероятно, было трудно отрешиться от законов Восточного побережья. Никогда не помешает обезопасить себя — тем более если Венеция надеялась, что наш ребенок унаследует мои участки.— А тебя не волнует то, что твой ребенок вырастет там?Хэзард впервые позволил гневу вырваться наружу.— Меня больше всего бесит, что я сам это допустил!Она говорила мне, что хочет остаться здесь, родить ребенка в горах, — и я верил ей, как последний идиот. Я, вождь племени, вел себя, как подросток.Теплые пальцы Розы коснулись его плеча, успокаивая:— Ты же не мог такого предвидеть.— Но я должен был! Я же жил в этом чертовом светском обществе Бостона. Мне следовало догадаться…Через несколько дней Хэзард вернулся в свой клан, но так и не обрел покоя. Он все время видел Венецию — вот она примеряет замшевое платье, вот пытается учить слова абсароков, дотрагивается до его руки во время совета, прижимается к нему холодными ночами…Хэзард искал одиночества, ему так было легче, и люди обсуждали случившееся только за глаза. Их вождь не спал ни с одной женщиной и не ездил за лошадьми, а если охотился, то охотился один. Родственники и друзья беспокоились: им казалось, что сила Жизни покинула его. Но однажды Хэзарда увидели выходящим из вигвама Отважного Томагавка, и члены клана вздохнули с облегчением. Все сочли это хорошим знаком и решили, что Хэзард вышел из черного круга.Хэзард действительно сделал предложение Голубому Цветку. Но не чувства двигали им, а желание защититься от Венеции, воздвигнуть между собой и ею непреодолимый барьер, как-то усмирить острое, неутолимое желание, мучившее его. Он надеялся, что Голубой Цветок станет его крепостью, его поддержкой и опорой. Голубой Цветок с радостью согласилась стать его женой, и Хэзард поцеловал ее в щеку сдержанно и отстраненно, как монах.Первый морозец раскрасил листья трехгранных тополей и трепещущих осин во все оттенки красного и золотого. Дикий шиповник и медвежья ягода казались всполохами пламени на горных склонах. Хэзард сидел неподалеку от своего вигвама, прислонившись к стволу тополя. Он пытался обрести душевный покой.Осенний день выдался теплым и прозрачным, шафранно-желтые листья перешептывались над его головой под дуновением легкого ветерка.Двое маленьких детей играли рядом с матерями, готовившими ужин. Малышам было не больше двух, они еще не очень крепко держались на ногах, но пытались что-то говорить, смеялись в ответ на ласковые слова матерей. Дети были здоровыми, счастливыми, их любили. Они играли на озаренной солнцем земле, за которую сражались шестнадцать поколений их предков…Внезапно Хэзарду захотелось, чтобы и его ребенок вырос здесь, с его народом. Не в Бостоне, где зимой идет мокрый снег, где дома плотно прижались один к другому, где никогда не увидеть, как садится солнце, обливая горизонт жидким пламенем. Он не хотел, чтобы его малыш рос в этом доме — среди множества слуг, но без любви, рядом с лживой матерью, которая руководствуется в жизни только холодным расчетом.Хэзард представил себе своего ребенка в Бостоне, и его охватила ярость. Вопреки логике, вопреки собственным аргументам, вопреки всему тому, что удерживало его в Монтане все эти долгие недели, Хэзард направился в свой вигвам и начал укладывать вещи.— Торопишься куда-нибудь? — спросил его с порога Неутомимый Волк.— В Бостон.— Помощь нужна?Хэзард двумя быстрыми движениями завязал седельные мешки.— Нет, спасибо, — ответил он и, выпрямившись, сунул «кольт» в кобуру на поясе. — Я справлюсь сам.— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Вспомни… Хэзард резко обернулся, и холодная ярость в его глазах заставила Неутомимого Волка замолчать. Впрочем, Хэзард быстро взял себя в руки и улыбнулся.— Прости. Я сержусь не на тебя. Думаю, сейчас самое время дать понять мисс Венеции Брэддок, что даже на дочь миллионера найдется управа. Она достаточно покуражилась. Я хочу получить моего ребенка.— А что, если Голубой Цветок…— Она будет делать то, что ей скажут! — Голос Хэзарда прозвучал сухо. — С меня хватит избалованных принцесс. Ну что ж, прощай, дружище. Я надеюсь вернуться через месяц.— Я думал, ты приедешь с ребенком…Волчья усмешка приоткрыла белоснежные зубы Хэзарда.— В некотором роде.
Два дня спустя Хэзард выехал из Даймонд-сити в дилижансе — это был самый быстрый путь. Всю дорогу он дремал в углу, оберегая сломанную руку, надвинув на глаза шляпу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он просто не отвечал, когда к нему обращались. И пассажиры вскоре оставили в покое высокого смуглого мужчину, одетого во все черное. Он пошевелился только однажды: на третий день пути к востоку от Солт-Лейк-сити на них напали трое бандитов, и Хэзард мгновенно пристрелил их. Пятеро других пассажиров успели только увидеть, как он убирает свой еще дымящийся «кольт» в кобуру так же спокойно, как другие прячут мелочь. Потом Хэзард пониже надвинул на глаза шляпу и снова закрыл их, не обращая внимания на слова благодарности.Он доехал до Бостона в рекордно короткий срок — за десять дней, шесть часов и тридцать две минуты.
— Я не стану этого делать! — в отчаянии воскликнула Венеция, когда Янси сообщил ей о своих планах. — Вы не сможете меня заставить!— Ты даже не можешь себе представить, сколько бунтующих девиц проходит через кабинет мадам Рестел, — усмехнулся Янси. — Родители очень часто приводят туда заблудших дочерей. Ты просто станешь еще одной несчастной, влюбившейся не в того, в кого следовало. Ты это сделаешь, — угрожающе сказал Стрэхэн, утратив всю свою предупредительность, — даже если мне самому придется тебя привязать к столу.— Я все расскажу ей о вас!— Она тебе не поверит. Барышни всегда впадают в истерику, когда им не разрешают выйти замуж за учителя танцев, конюха или егеря. И если твоя история будет слегка отличаться от всех прочих, то ведь она не адвокат. Ей нет дела до прошлого ее клиентов — иначе эта дама никогда бы не смогла выстроить себе такой роскошный особняк на Пятой авеню. Мы выезжаем через час, так что не трать напрасно время и не спорь со мной.Спорить и в самом деле было бесполезно, поэтому Венеция подчинилась. Во всяком случае ей удастся выйти из запертой комнаты. А поскольку мысль о побеге ни на секунду не покидала ее, она решила, что все складывается не так уж плохо.Венеция оделась очень тщательно и повесила на шею нитку черного жемчуга. Ей страшно хотелось высыпать все, что было в шкатулке с драгоценностями, в свою сумочку, но на это она не решилась. Янси вполне может проверить содержимое сумочки, и если он увидит, что Венеция вынесла из дома целое состояние, то догадается о ее планах.Черный жемчуг почти сливался с черным шелком платья, и создавалось впечатление, что Венеция выбрала украшение, наиболее подходящее к трауру. На самом же деле это было самое дорогое из ее украшений: черный жемчуг считался большой редкостью и ценился вдвое выше других камней. Венеция надеялась, что этого ожерелья хватит, чтобы купить свободу. Если мадам Рестел и в самом деле деловая женщина, как сказал Янси, ее легко будет убедить помочь ей сбежать от Стрэхэна.Подходя к карете, Венеция увидела на запятках двух бородатых здоровяков и поняла, что Янси, как всегда, решил подстраховаться. Впрочем, ее это мало волновало. Венеция вела себя спокойно и по дороге на станцию, и по дороге в Нью-Йорк: она обдумывала детали побега. Наверное, страшная процедура мадам Рестел длится обычно достаточно долго, так что хотя бы некоторое преимущество во времени она получит, прежде чем Янси обнаружит, что его пленница сбежала. Если ей удастся добраться до нужного банка в Нью-Йорке, то она сможет взять деньги для своей поездки в Монтану. Венеция решила, что ей следует избегать поездов. Она наймет карету и доедет до Балтимора или до Вашингтона, где ее никто не станет искать. Никому и в голову не придет, что беглянка отправилась на юг. 35 Миллисент Брэддок выглядела светской дамой до кончиков ногтей — шелковое платье цвета сливы, всего две нитки жемчуга на шее, безукоризненная прическа. Вдова полковника Брэддока только что допила чашку чая и стояла у окна кабинета, любуясь последними розами в маленьком саду. Когда дверь резко распахнулась, она раздраженно обернулась, чтобы отчитать прислугу, которая не соизволила постучать.— Где она?! — прозвучал громовой голос, дерзко нарушив благопристойную тишину величественного особняка на Бикон-стрит.Миллисент нарочно медлила с ответом, чтобы указать наглецу его место.— Прошу прощения, но за кого вы меня принимаете? — наконец произнесла она. — Кто позволил вам вот так врываться в приличный дом? Венеция не хочет вас видеть!— Пусть она спустится сюда.— Моя дочь не желает вас видеть, — повторила Миллисент, всем своим видом давая понять, что Хэзарду незачем задерживаться в доме.— Тогда я сам поднимусь к ней.— Ее здесь нет, — выпалила Миллисент.Хэзард остановился на полпути к двери и повернулся к ней:— Тогда где же она.— Это вас совершенно не касается.— Не испытывайте моего терпения, Миллисент. Где она?— Я прикажу — и вас вышвырнут вон! Я не потерплю такого в собственном доме! Если вы немедленно не уйдете…— Прекратите разыгрывать передо мной оскорбленную южную красавицу. Неужели вы думаете, что мне есть дело до ваших желаний? И потом, мы с вами оба знаем, что здесь некому вышвырнуть меня вон. Итак, у вас есть ровно десять секунд, чтобы сказать мне, где Венеция, или я удушу вас на этом самом месте голыми руками.— Разве мало зла вы ей уже причинили? — голос миссис Брэддок звучал абсолютно невозмутимо: перспектива быть задушенной в собственном доме посреди бела дня казалась ей совершенно абсурдной.Хэзард достал из кармана массивные золотые часы.— Мы с вами несколько по-разному смотрим на то, кто кому причинил зло, — спокойно ответил он. — У вас осталось пять секунд.— Вам не удастся запугать меня, грубый дикарь! — в холодных серых глазах Миллисент вспыхнули огоньки гнева.— Три секунды.— Вы не добьетесь от меня больше ни единого слова.— Жаль. Две секунды.— Янси убьет вас, когда вернется!Хэзард быстро взглянул на нее: он получил весьма интересную информацию. Значит, Янси дома нет. Что ж, тем лучше.— Одна секунда… Все, время вышло. Молитесь.Хэзард убрал часы в карман и быстрым шагом направился к Миллисент. Она поняла, что бежать бесполезно, и только теперь осознала реальность угрозы.— Венеция в Нью-Йорке! — крикнула Миллисент, когда Хэзард протянул к ней руки.— Это большой город.Его гибкие пальцы обхватили тонкую шею, их лица оказались настолько близко друг к другу, что Миллисент почувствовала жар, исходящий от его кожи.— У мадам Рестел, — прошептала она; высокомерие в ее глазах сменилось страхом.При упоминании этого имени Хэзарда охватило отчаяние, к горлу подступила тошнота.— Когда они уехали? — очень тихо спросил он.— Час назад, — едва сумела выговорить Миллисент, потому что его пальцы импульсивно сжались.Хэзарда прошиб холодный пот. Он может опоздать! На какое-то мгновение он вновь испытал ужас, который однажды ему уже удалось пережить. Странный звук вернул его к реальности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.— Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, — заметил Янси, открывая следующую бутылку.— Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. — Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. — Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!— Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, — объявил Янси.Миллисент удивленно подняла брови.— Что ты имеешь в виду?— Я имею в виду, — Янси сделал эффектную паузу, — его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот — мы с тобой должны подстраховаться на будущее.Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.— Как ты намереваешься это сделать?— В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.— Но Венеция никогда не согласится на это!— Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.— Ты знаешь эту даму? — деловито поинтересовалась она.— Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.— Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.— Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.— Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.— Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.— Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? — спросила она.— Завтра, — с улыбкой ответил Янси. — Завтра же утром. 34 Хэзард провел у Розы чуть меньше месяца, но за это время лето сменилось осенью. Янси лгал, говоря о том, что Хэзард делит с Розой постель: он делил с ней только кров. Однажды, когда рука Хэзарда начала заживать, Роза сказала ему, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более небрежно:— Хэзард, если ты хочешь заняться со мной любовью, я буду рада. Если нет, я пойму. — Роза Кондье много лет назад запретила себе предаваться напрасным иллюзиям.Они стояли на балконе, было теплое осеннее утро, и Хэзард боролся с воспоминаниями о залитой солнцем реке и о Венеции на мшистом берегу под ивами.— Ты для меня слишком хороша, Роза, — признался он. — И чем дольше я живу у тебя, мое чувство вины становится все непереносимее.Роза подняла голову и заглянула ему в глаза:— Тогда почему же ты не едешь за ней, черт тебя побери?!— Ей это не нужно, — невозмутимо ответил Хэзард, — вот почему.— Откуда ты знаешь?— Я же показывал тебе ее записку, там все было ясно сказано.— Ты думаешь, мисс Брэддок знала о планах Янси?— Судя по всему, да. Ты ведь помнишь дату на записке? Это был день как раз накануне нападения. Значит, ей все было известно.— Но в таком случае она не могла рассчитывать на то, что ты выживешь и прочтешь эту записку. Тогда зачем было ее писать?— Не знаю. Самым вероятным вариантом мне кажется тот, что бостонская принцесса таким образом снимала с себя ответственность за мою смерть. Напрасная трата времени! Здесь люди умирают каждый день, и никто этого даже не замечает. Но ей, вероятно, было трудно отрешиться от законов Восточного побережья. Никогда не помешает обезопасить себя — тем более если Венеция надеялась, что наш ребенок унаследует мои участки.— А тебя не волнует то, что твой ребенок вырастет там?Хэзард впервые позволил гневу вырваться наружу.— Меня больше всего бесит, что я сам это допустил!Она говорила мне, что хочет остаться здесь, родить ребенка в горах, — и я верил ей, как последний идиот. Я, вождь племени, вел себя, как подросток.Теплые пальцы Розы коснулись его плеча, успокаивая:— Ты же не мог такого предвидеть.— Но я должен был! Я же жил в этом чертовом светском обществе Бостона. Мне следовало догадаться…Через несколько дней Хэзард вернулся в свой клан, но так и не обрел покоя. Он все время видел Венецию — вот она примеряет замшевое платье, вот пытается учить слова абсароков, дотрагивается до его руки во время совета, прижимается к нему холодными ночами…Хэзард искал одиночества, ему так было легче, и люди обсуждали случившееся только за глаза. Их вождь не спал ни с одной женщиной и не ездил за лошадьми, а если охотился, то охотился один. Родственники и друзья беспокоились: им казалось, что сила Жизни покинула его. Но однажды Хэзарда увидели выходящим из вигвама Отважного Томагавка, и члены клана вздохнули с облегчением. Все сочли это хорошим знаком и решили, что Хэзард вышел из черного круга.Хэзард действительно сделал предложение Голубому Цветку. Но не чувства двигали им, а желание защититься от Венеции, воздвигнуть между собой и ею непреодолимый барьер, как-то усмирить острое, неутолимое желание, мучившее его. Он надеялся, что Голубой Цветок станет его крепостью, его поддержкой и опорой. Голубой Цветок с радостью согласилась стать его женой, и Хэзард поцеловал ее в щеку сдержанно и отстраненно, как монах.Первый морозец раскрасил листья трехгранных тополей и трепещущих осин во все оттенки красного и золотого. Дикий шиповник и медвежья ягода казались всполохами пламени на горных склонах. Хэзард сидел неподалеку от своего вигвама, прислонившись к стволу тополя. Он пытался обрести душевный покой.Осенний день выдался теплым и прозрачным, шафранно-желтые листья перешептывались над его головой под дуновением легкого ветерка.Двое маленьких детей играли рядом с матерями, готовившими ужин. Малышам было не больше двух, они еще не очень крепко держались на ногах, но пытались что-то говорить, смеялись в ответ на ласковые слова матерей. Дети были здоровыми, счастливыми, их любили. Они играли на озаренной солнцем земле, за которую сражались шестнадцать поколений их предков…Внезапно Хэзарду захотелось, чтобы и его ребенок вырос здесь, с его народом. Не в Бостоне, где зимой идет мокрый снег, где дома плотно прижались один к другому, где никогда не увидеть, как садится солнце, обливая горизонт жидким пламенем. Он не хотел, чтобы его малыш рос в этом доме — среди множества слуг, но без любви, рядом с лживой матерью, которая руководствуется в жизни только холодным расчетом.Хэзард представил себе своего ребенка в Бостоне, и его охватила ярость. Вопреки логике, вопреки собственным аргументам, вопреки всему тому, что удерживало его в Монтане все эти долгие недели, Хэзард направился в свой вигвам и начал укладывать вещи.— Торопишься куда-нибудь? — спросил его с порога Неутомимый Волк.— В Бостон.— Помощь нужна?Хэзард двумя быстрыми движениями завязал седельные мешки.— Нет, спасибо, — ответил он и, выпрямившись, сунул «кольт» в кобуру на поясе. — Я справлюсь сам.— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Вспомни… Хэзард резко обернулся, и холодная ярость в его глазах заставила Неутомимого Волка замолчать. Впрочем, Хэзард быстро взял себя в руки и улыбнулся.— Прости. Я сержусь не на тебя. Думаю, сейчас самое время дать понять мисс Венеции Брэддок, что даже на дочь миллионера найдется управа. Она достаточно покуражилась. Я хочу получить моего ребенка.— А что, если Голубой Цветок…— Она будет делать то, что ей скажут! — Голос Хэзарда прозвучал сухо. — С меня хватит избалованных принцесс. Ну что ж, прощай, дружище. Я надеюсь вернуться через месяц.— Я думал, ты приедешь с ребенком…Волчья усмешка приоткрыла белоснежные зубы Хэзарда.— В некотором роде.
Два дня спустя Хэзард выехал из Даймонд-сити в дилижансе — это был самый быстрый путь. Всю дорогу он дремал в углу, оберегая сломанную руку, надвинув на глаза шляпу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он просто не отвечал, когда к нему обращались. И пассажиры вскоре оставили в покое высокого смуглого мужчину, одетого во все черное. Он пошевелился только однажды: на третий день пути к востоку от Солт-Лейк-сити на них напали трое бандитов, и Хэзард мгновенно пристрелил их. Пятеро других пассажиров успели только увидеть, как он убирает свой еще дымящийся «кольт» в кобуру так же спокойно, как другие прячут мелочь. Потом Хэзард пониже надвинул на глаза шляпу и снова закрыл их, не обращая внимания на слова благодарности.Он доехал до Бостона в рекордно короткий срок — за десять дней, шесть часов и тридцать две минуты.
— Я не стану этого делать! — в отчаянии воскликнула Венеция, когда Янси сообщил ей о своих планах. — Вы не сможете меня заставить!— Ты даже не можешь себе представить, сколько бунтующих девиц проходит через кабинет мадам Рестел, — усмехнулся Янси. — Родители очень часто приводят туда заблудших дочерей. Ты просто станешь еще одной несчастной, влюбившейся не в того, в кого следовало. Ты это сделаешь, — угрожающе сказал Стрэхэн, утратив всю свою предупредительность, — даже если мне самому придется тебя привязать к столу.— Я все расскажу ей о вас!— Она тебе не поверит. Барышни всегда впадают в истерику, когда им не разрешают выйти замуж за учителя танцев, конюха или егеря. И если твоя история будет слегка отличаться от всех прочих, то ведь она не адвокат. Ей нет дела до прошлого ее клиентов — иначе эта дама никогда бы не смогла выстроить себе такой роскошный особняк на Пятой авеню. Мы выезжаем через час, так что не трать напрасно время и не спорь со мной.Спорить и в самом деле было бесполезно, поэтому Венеция подчинилась. Во всяком случае ей удастся выйти из запертой комнаты. А поскольку мысль о побеге ни на секунду не покидала ее, она решила, что все складывается не так уж плохо.Венеция оделась очень тщательно и повесила на шею нитку черного жемчуга. Ей страшно хотелось высыпать все, что было в шкатулке с драгоценностями, в свою сумочку, но на это она не решилась. Янси вполне может проверить содержимое сумочки, и если он увидит, что Венеция вынесла из дома целое состояние, то догадается о ее планах.Черный жемчуг почти сливался с черным шелком платья, и создавалось впечатление, что Венеция выбрала украшение, наиболее подходящее к трауру. На самом же деле это было самое дорогое из ее украшений: черный жемчуг считался большой редкостью и ценился вдвое выше других камней. Венеция надеялась, что этого ожерелья хватит, чтобы купить свободу. Если мадам Рестел и в самом деле деловая женщина, как сказал Янси, ее легко будет убедить помочь ей сбежать от Стрэхэна.Подходя к карете, Венеция увидела на запятках двух бородатых здоровяков и поняла, что Янси, как всегда, решил подстраховаться. Впрочем, ее это мало волновало. Венеция вела себя спокойно и по дороге на станцию, и по дороге в Нью-Йорк: она обдумывала детали побега. Наверное, страшная процедура мадам Рестел длится обычно достаточно долго, так что хотя бы некоторое преимущество во времени она получит, прежде чем Янси обнаружит, что его пленница сбежала. Если ей удастся добраться до нужного банка в Нью-Йорке, то она сможет взять деньги для своей поездки в Монтану. Венеция решила, что ей следует избегать поездов. Она наймет карету и доедет до Балтимора или до Вашингтона, где ее никто не станет искать. Никому и в голову не придет, что беглянка отправилась на юг. 35 Миллисент Брэддок выглядела светской дамой до кончиков ногтей — шелковое платье цвета сливы, всего две нитки жемчуга на шее, безукоризненная прическа. Вдова полковника Брэддока только что допила чашку чая и стояла у окна кабинета, любуясь последними розами в маленьком саду. Когда дверь резко распахнулась, она раздраженно обернулась, чтобы отчитать прислугу, которая не соизволила постучать.— Где она?! — прозвучал громовой голос, дерзко нарушив благопристойную тишину величественного особняка на Бикон-стрит.Миллисент нарочно медлила с ответом, чтобы указать наглецу его место.— Прошу прощения, но за кого вы меня принимаете? — наконец произнесла она. — Кто позволил вам вот так врываться в приличный дом? Венеция не хочет вас видеть!— Пусть она спустится сюда.— Моя дочь не желает вас видеть, — повторила Миллисент, всем своим видом давая понять, что Хэзарду незачем задерживаться в доме.— Тогда я сам поднимусь к ней.— Ее здесь нет, — выпалила Миллисент.Хэзард остановился на полпути к двери и повернулся к ней:— Тогда где же она.— Это вас совершенно не касается.— Не испытывайте моего терпения, Миллисент. Где она?— Я прикажу — и вас вышвырнут вон! Я не потерплю такого в собственном доме! Если вы немедленно не уйдете…— Прекратите разыгрывать передо мной оскорбленную южную красавицу. Неужели вы думаете, что мне есть дело до ваших желаний? И потом, мы с вами оба знаем, что здесь некому вышвырнуть меня вон. Итак, у вас есть ровно десять секунд, чтобы сказать мне, где Венеция, или я удушу вас на этом самом месте голыми руками.— Разве мало зла вы ей уже причинили? — голос миссис Брэддок звучал абсолютно невозмутимо: перспектива быть задушенной в собственном доме посреди бела дня казалась ей совершенно абсурдной.Хэзард достал из кармана массивные золотые часы.— Мы с вами несколько по-разному смотрим на то, кто кому причинил зло, — спокойно ответил он. — У вас осталось пять секунд.— Вам не удастся запугать меня, грубый дикарь! — в холодных серых глазах Миллисент вспыхнули огоньки гнева.— Три секунды.— Вы не добьетесь от меня больше ни единого слова.— Жаль. Две секунды.— Янси убьет вас, когда вернется!Хэзард быстро взглянул на нее: он получил весьма интересную информацию. Значит, Янси дома нет. Что ж, тем лучше.— Одна секунда… Все, время вышло. Молитесь.Хэзард убрал часы в карман и быстрым шагом направился к Миллисент. Она поняла, что бежать бесполезно, и только теперь осознала реальность угрозы.— Венеция в Нью-Йорке! — крикнула Миллисент, когда Хэзард протянул к ней руки.— Это большой город.Его гибкие пальцы обхватили тонкую шею, их лица оказались настолько близко друг к другу, что Миллисент почувствовала жар, исходящий от его кожи.— У мадам Рестел, — прошептала она; высокомерие в ее глазах сменилось страхом.При упоминании этого имени Хэзарда охватило отчаяние, к горлу подступила тошнота.— Когда они уехали? — очень тихо спросил он.— Час назад, — едва сумела выговорить Миллисент, потому что его пальцы импульсивно сжались.Хэзарда прошиб холодный пот. Он может опоздать! На какое-то мгновение он вновь испытал ужас, который однажды ему уже удалось пережить. Странный звук вернул его к реальности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43