Ах, да какого черта! Нет ведь никакой нужды принимать решение сей момент, решил он, чувствуя, что сам вот-вот кончит.
И когда восхитительная, всепоглощающая страсть сотрясла его тело, он оставил все попытки мыслить рационально и погрузился в переворачивающее душу наслаждение.
Глава 17
Через два дня непрерывной езды верхом в дурную погоду Сунскоку и ее маленький отряд прибыли в Осаку. Промокнув до нитки, подчиненные Хироаки теперь жаждали отыскать временное пристанище и переодеться в сухое платье.
Им приказано охранять таю до Осаки и проследить, чтобы она вернулась в Эдо, выполнив данное ей поручение. Хироаки, однако, не проинструктировал об их обязанностях, когда гейша поднимется на борт корабля.
Устроив Сунскоку на ночь, Юкиё предложил обоим полицейским отправиться в чайный домик, где устроит им вечер развлечений. От такого приглашения не смог бы отказаться никакой человек с горячей кровью в жилах. Тем более предлагает вакаймоно, член банды Ёсивары; уж он-то знает лучшие веселые дома в городе.
Вечер начался с того, что они немного выпили… а потом еще и еще… пока люди Хироаки не перестали понимать, где находятся и с кем. Оставив деньги на их ночные увеселения и приказав задержать их до утра, Юкиё отправился туда, где оставил Сунскоку. Ему не терпелось оказаться в ее обществе без соглядатаев, неотступно сопровождавших их от самого Эдо.
В нескольких шагах от постоялого двора с ним поравнялся молодой человек.
Юкиё посмотрел на него:
— Ты быстро управился.
— Семейство Овари уже практически в пути.
— И ты проводил их до порта Нагоэи?
— Пока мы разговариваем, они направляются в Гонконг. Напуганные, но на борту корабля.
— Все они?
— Вплоть до старушенции. Красивая семья, кстати.
— Не сомневаюсь. И живут в относительно хороших условиях.
— На содержании у дочери.
— Конечно.
— Так когда мы отчаливаем? — спросил Ногучи.
— Мы?
— Не думаешь же ты, что я останусь здесь?
— Не уверен, что у тебя есть хоть одна иена, чтобы посмотреть мир.
— Хороших друзей найти трудно.
— Это верно. — Юкиё посмотрел на него и улыбнулся. — Мы, кажется, едем в Штаты. Или по крайней мере попадем туда в конце концов. Дело капитана Драммонда основано там.
— Что, если он не захочет взять нас на борт?
— Заставим его передумать.
— Учитывая, чем он занимается, он хорошо вооружен.
— Но он человек разумный, как я слыхал.
— В отличие от наших хозяев.
— Вот именно. Думаю, ему понадобятся телохранители.
Ногучи усмехнулся:
— Это точно. Они ему и сейчас нужны.
Юкиё бросил на него вопрошающий взгляд:
— Ты знаешь, где он находится?
— Мог бы узнать.
— Если понадобятся деньги, скажешь сколько.
— Порасспрошу в городе. У меня в этом городе прорезались молочные зубы.
Ногучи вырос на улицах этого морского порта, а в Эдо приехал всего два года назад в качестве телохранителя главаря якудза, который в новой столице приступил к организации преступных кланов. Когда его хозяин погиб в яростной борьбе за территорию, Ногучи нашел работу у Юкиё.
— Ты остановился, где мы? — спросил Юкиё, когда они подошли к постоялому двору.
— У меня есть дружок в городе. Увидимся завтра.
— Судя по твоей ухмылке, этот дружок — женщина. Если нас здесь не окажется, значит, мы будем на борту «Красавицы Юга».
— Не волнуйся. Я тебя найду.
— Как только капитан с принцессой появятся, якорь поднимут. Не уходи далеко.
— Ты всегда будешь в моем поле зрения, дружище, — сказал Ногучи.
— Может понадобиться помощь в одном дельце с людьми Хироаки.
Ногучи усмехнулся:
— Хочешь сказать, они с нами не поедут?
— Вроде того. До завтра. — И, кивнув, Юкиё свернул в ворота трактира.
— Я уж думала, с тобой что-то случилось. Хоть бы предупредил, — взволнованно сказала Сунскоку, когда Юкиё вошел к ней в спальню.
Очарованный представшим перед ним зрелищем, он остановился в дверях. На Сунскоку надет простой халат, волосы распущены, лицо не накрашено; никогда еще она не казалась ему столь прекрасной.
— Но ведь ты ждешь меня в постели, и вот я здесь, — тихо сказал он.
Она насмешливо подняла брови:
— Как оригинально.
— Не знал, что это требуется. — В его голосе сквозил легкий сарказм.
Опомнившись, она проговорила:
— Прости меня, я страшно волнуюсь. Так много зависит от того, чтобы все стало на свои места, от стольких людей, которые нам делают одолжение, зависим… И еще чтобы люди Хироаки не помешали…
— В настоящий момент они пьяны в стельку. Не очнутся до утра.
— Когда мы уйдем отсюда?
— Как только захочешь.
— Жаль, что нельзя сейчас.
— Если попытаемся подняться на борт ночью, команда «Красавицы Юга» скорее всего сначала начнет стрелять, а потом уж задавать вопросы.
— Знаю, знаю, но… — И Сунскоку вздохнула. — Хочется, чтобы все было уже позади. Благополучно. И чтобы мы вышли в море.
Он не видел ее такой — напряженной и напуганной, дрожащей от страха. Он знал ее только как утонченную гейшу и сдержанную куртизанку, привлекавшую всеобщее внимание красавицу, славу Ёсивары.
— Мы поднимемся на борт. Для этого нужны только деньги. Не беспокойся.
— Если бы все было так просто. Ты пытаешься меня успокоить. Но я в ужасе… Ты ведь знаешь, я никогда ничего не боюсь… не боялась… раньше. — Голос ее замер.
Он знал, что может сделать с человеком Ёсивара. Но ему понравилась возможность увидеть живую женщину со страхами и неуверенностью. Хоть это и известная в Эдо гейша.
— Если хочешь, посидим до утра, а на рассвете уйдем.
— А можно ли… то есть… Как это по-детски звучит… Я боюсь лечь спать. А вдруг не проснусь? Вдруг люди Хироаки вернутся прежде, чем мы уйдем… Да мало ли что может случиться не так…
— Это не проблема. Ты будешь пить чай, я буду пить саке, жаровня горит. Можешь рассказать мне историю своей жизни, пока не настанет утро, — сказал он с усмешкой.
— К твоему сведению, — отозвалась она, тоже пытаясь улыбнуться, — моя жизнь начнется в тот момент, когда судно Драммонда поднимет якорь.
— Справедливо. — Он снял плащ и отбросил в сторону. — Тогда сегодня ночью это будет моя история, — сказал он, и его насмешливые глаза засветились.
— Может, стоит придумать что-нибудь более приятное.
Он налил себе саке и поднял на нее взгляд:
— Я так и собирался. Ты ведь не думала, что я расскажу тебе правду, да?
— Я столько времени прожила среди лжи, что мне не слишком приятно слышать от тебя такое.
— Тогда помолчим о нашей жизни. Ты поела?
— Пыталась. — Кивком головы она указала на поднос с нетронутой едой.
— На самом деле у меня есть для тебя очень хорошие новости, — сказал он, садясь рядом с ней на постель. — Твоя семья благополучно выехала.
— Почему ты не сказал этого раньше?! — воскликнула она, широко раскрыв глаза.
— Забыл. — При виде ее он всегда терялся.
— Расскажи, расскажи мне! — Она села с ним рядом, крепко сжав на коленях кулаки. В голосе ее звенело нетерпение. — Хочу знать все подробности.
— Я мало знаю. Ногучи добрался до твоей семьи, увез их в Нагою и посадил на корабль, идущий в Гонконг. Тайком, конечно.
— Всех?
— Вплоть до бабки, как он сказал. Они будут ждать тебя в Гонконге.
На ресницах Сунскоку задрожали слезы, и, скатившись, они полились по щекам, а она пыталась подавить рыдания.
Обняв, он привлек ее к себе.
— Можешь поплакать, милая, никто не услышит.
Он понимает, думала она. И позволила выплакаться — за все годы. Она плакала о семье, плакала об утраченном детстве, плакала потому, что узнала, что те, кто ей дорог, в безопасности.
— Вы очень хороший человек, Юкиё-сан, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь и всхлипывая. — Вы самый сострадательный и прекрасный человек в мире, и если любовь действительно существует, я буду любить вас за все, что вы для меня сделали.
Благодарность ему не нужна; он хотел большего. Но разве он не прожил в Ёсиваре десять лет? Он человек терпеливый.
— Рад был тебе помочь, — прошептал он, утирая ей слезы.
— Ты получишь все, что захочешь, за то, что дал мне, — шепнула она, целуя его в щеку.
Он понял, что она предлагает, но он хотел ее страсти, а не благосклонности.
— Когда окажемся на свободе, у нас будет много времени для этого. — Он снисходительно улыбнулся. — А сейчас следует подумать, как переправить на корабль наше золото, чтобы оно не досталось чиновникам.
Она отпрянула и сурово посмотрела на него.
— Ты серьезно? — Слишком дорогой ценой достались ей эти деньги, чтобы, лишившись их, остаться без будущего.
— Пройти сквозь строй чиновников может стоить очень дорого… если не…
— Что, что? Говори же!
Волнуясь, она походила на нетерпеливого ребенка, и он задумался. «Может, то, что ее так рано отдали на обучение профессии гейши, не дало развиться в ней чувствам взрослого человека? Или просто она наконец-то позволила себе реагировать на происходящее с присущей ей от природы непосредственностью?»
— Мы могли бы заплатить рыбаку, чтобы он провез нас мимо чиновничьего барьера. Дешевле обойдется, чем подкупать начальников гавани, — заключил он.
— Мы так и сделаем. — Она бросила взгляд на свой багаж. — А сколько можно взять с собой? Могу я взять все это?
— Да, возьми все.
— Откуда ты все это знаешь?
— Ногучи вырос в Осаке. Я слушал все, что он мне рассказывал.
— Хорошо, что у тебя багажа немного.
— Я отослал все ценное заранее.
— Заранее? Откуда ты узнал куда… — Она улыбнулась. — У стен есть уши, не так ли?
— И глаза, — добавил он с довольным видом. — Я, наверное, знаю о тебе больше, чем ты сама. Например, если ты выпьешь слишком много саке, ты храпишь.
— Этого не может быть!
— Я, быть может, ошибаюсь, — быстро согласился он. — Но ты очень красивая, когда спишь.
— То-то, — сказала она, уже не такая смущенная. — Значит, ты знал, что мы поедем в Осаку?
— Как только услышал, как Хироаки дает тебе указания. Я всегда был рядом, когда он приходил к тебе. Это опасный человек.
— Ты меня охранял?
— В некотором смысле.
Она улыбнулась:
— И видел все, что не полагается?
Он усмехнулся:
— И это тоже. Хотя, имей в виду, я гораздо лучше.
— Да, я наслышана об этом.
— Запомни это на будущее. Сейчас у тебя голова не тем занята.
— А у тебя?
— Я целеустремлен.
— Тогда не пей больше.
— Я не пьянею. Ты со мной в безопасности. И от меня. — Меньше всего ему хотелось пугать ее.
— Как ты можешь быть таким добрым? — прошептала она, чуть ли не погибая от его нежности, ведь все мужчины, которых она знала, были себялюбивы и требовательны.
— Я так хочу. — Будучи человеком дисциплины, он давно научился ждать. — Мне просто постель не нужна.
Она оглядела его красивое лицо и сильное молодое тело, отметила татуировку на кистях и предплечьях, завитки на спине, переходящие на грудь. Сколько нужно вытерпеть, пока так разукрасят? Или у него совсем нет нервов?
— Мне тоже. Хотя я, кроме секса, не знаю ничего другого.
— Я покажу тебе потом.
— А что, если я захочу теперь? — прошептала она, проверяя свою власть.
Он слегка улыбнулся:
— Ты говоришь несерьезно. Подожди, пока тебе действительно захочется. Тогда больше понравится.
— Сколько раз это нравилось тебе?
— А почему я должен тебе об этом рассказывать? Скажу только, мне кажется, мы с тобой поладим.
— Какой самоуверенный.
Он усмехнулся:
— Я реалист. Не хочешь ли чаю? Ночь будет долгая. — Действительно долгая, думал он, не привыкнув ограничивать свои похотливые желания. — Не сыграть ли нам в го?
— На деньги?
— Конечно. Я помогу тебе облегчить багаж.
— Вряд ли. Я хорошо играю.
Его ресницы опустились, скрывая насмешливое выражение глаз.
— Неужели?
— В прошлом месяце я выиграла тысячу рё.
— Тогда мне нужно быть внимательным, — с довольным видом сказал он. Даже держа пари, он выигрывал всегда, шла ли речь об игре в го или о дне, когда зацветет сакура.
— Я взяла с собой маленькую доску. — Это была мозаичная слоновая кость Хэйанской эпохи. — Это подарок, с которым я не могла расстаться.
Взгляд его насторожился:
— Подарок от кого-то близкого?
— От моего старого учителя. Незадолго до его смерти. — Самым известным гейшам полагалось уметь писать стихи каллиграфическим почерком и обладать творческим даром.
— А-а. Тадаясу. — Этот царедворец, разорившийся в трудные времена, научил читать и писать и Юкиё тоже. В действительности он стал для него наставником и жил в доме, купленном для него Юкиё. — Он и меня обучал. — Его медленно расплывшаяся улыбка содержала намек на вызов. — Почему бы нам не выяснить, кто учился лучше?..
Глава 18
На следующее утро, совсем-совсем рано, в то самое время, когда Ногучи осторожно постучал в дверь Сунскоку, неожиданно проснулся и Хью. Затаившись, он прислушался к некоему звуку, не понимая, приснилось ему или нет. Черт! Одетая в черное фигура ворвалась в дверь. Хью схватил кольт, перекатился через Тама, держа палец на курке, и разрядил револьвер в голову убийцы.
Потом с силой втянул в себя воздух. Одним меньше.
Но ниндзя никогда не ходят по одиночке, и, схватив второй револьвер, Хью быстро шепнул:
— Не двигайтесь! — и выпрямился.
Не обратив внимания на его слова, Тама вытащила из-под матраса свой длинный меч и встала в боевую позицию.
Ему хотелось сказать: «Вас же увидят голой. Оденьтесь!» — но он понял, как неуместны эти соображения, если через несколько секунд их убьют.
Подняв меч на высоту плеча, она направила его конец влево и кивнула. Хью тоже услышал — легкое дыхание, еле слышное. Прикинув рост противника, в направлении звука он выпустил четыре очереди по стене.
В предрассветном сером мраке прозвучал резкий крик.
Потом удар… и тишина.
Они посмотрели друг на друга, но ни один торжествующе не улыбнулся. Это было только начало. Где-то неподалеку выжидали еще и другие.
Зловещее молчание окутало хижину, тишину нарушал только отдаленный шум воды, низвергающейся на камни.
Казалось, этот звук существовал отдельно от надвигающейся катастрофы.
Хью начал торопливо одеваться, и Тама последовала его примеру. Если они уцелеют после этого нападения, им придется бежать. Кого-то ниндзя пошлют назад, за подкреплением.
Спустя секунды они оделись и, держа оружие наготове, стали ждать нового нападения. Но за пределами хижины все было неподвижно — ни звука, ни шороха, врагов не слышно и не видно. Собирая вещи, они то и дело останавливались, чтобы прислушаться. Самыми насущными для спасения были боеприпасы, и Хью еще раз проверил оружие; снова стали ждать.
Никто из их преследователей не был вооружен огнестрельным оружием, ведь в Японии строго соблюдались старинные обычаи и почитались традиции самураев в ведении боя. И Хью понимал, что это презрение ниндзя к иноземной смелости и оружию может спасти их с Тама.
Если только на них не нападет сразу несколько воинов.
Если им хватит боеприпасов.
Если никого из них не ранят серьезно.
Слишком много условностей и неизвестных обстоятельств, а главное, слишком далеко до побережья
Но начальное поражение придало нападающим осторожности, и, когда ниндзя наконец возобновили атаку, они навалились ватагой, ворвавшись, как сквозь стены хижины, с разных сторон.
В тесном помещении не было никакой возможности защищаться; их могли смять; реальная опасность. Но выбора не оставалось, и, полагаясь на инстинкт и навык, Тама и Хью целились и стреляли почти что наобум.
Один ниндзя упал, потом другой, но третий и четвертый оказались уже рядом с высоко поднятыми мечами. Воинственные возгласы самураев резали воздух.
Оттолкнув Тама себе за спину, Хью крикнул:
— Бегите!
И разрядил последний патрон. При всей его ловкости потребовались бы доли секунды, чтобы перезарядить револьвер, и, нацелив оружие на ближайшего ниндзя, он вытащил из-за пояса свой короткий меч.
— Убирайтесь вон! — заорал он, чувствуя, что Тама все еще здесь.
Чтобы дать ей время убежать, перемещаясь и загораживая ее от нападающих, он страшно хотел, чтобы она убиралась немедленно.
— Вон, вон, вон! — вопил и надрывался он, отражая удары мечей обоих ниндзя. Отступая, он жалел, что у него нет его длинного меча. Увернувшись вправо, чтобы ему не снесли голову, он споткнулся и начал падать…
Оба ниндзя ринулись на него с торжествующими воплями, их мечи уже опускались для рокового удара.
Перепрыгнув через Хью, Тама задержала их атаку, ее широкие горизонтальные взмахи мечами заставили их отступить.
Мусаси говорил: «Тот, кто вступает в атаку, есть ястреб. Ты должна это принять во внимание».
Без страха, с недрогнувшей решимостью напирала она на них мечами; дух ее спокоен; она рубила, целясь на их руки, кричала «эй», начиная и нанося удар. Ее мечи, острые как бритва, входили в плоть и кость, как в масло. Когда мечи выпали из обрубков их кистей, она, не робея, нанесла удары в сердце, холодная сталь ее лезвий погружалась в грудь. Когда в глазах ее врагов померк свет, Тама отбросила мечи и издала победный вопль. Это называется сёнгоно коэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24