Всем известно, что дородность украшает мужчину, к тому же придает ему силу и долголетие, но у Термана вдруг возникало неприятное чувство поражения, какое появлялось всякий раз, когда в классе его вызывали к доске произвести какое-нибудь математическое действие – например умножение. У этой мисс Колбаски был чертовски властный взгляд, и Терман вдруг почувствовал, что ненавидит ее.
А она тем временем продолжала говорить:
– Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
– Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
Вот так: язвительно и остроумно!
Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
– Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
Колбаска вспыхнула:
– Вы просто помойный отброс!
Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.
Глава 7
Я опасаюсь, что изложение следующего эпизода моей жизни может повредить репутации прелестнейшей и добродетельнейшей леди, оказавшейся в сфере моего внимания. Прошу вас не пытаться узнать ее имя, сколь ни велико искушение это сделать. Если она прочтет мои скромные писания, я скажу ей, что скрыто в глубине моего сердца.
– Я видел только вас. Я восхищался только вами. Я желаю только вас.
Из мемуаров графа Хеллгейта
Не разбирая дороги, Джози ринулась сквозь толпу гостей, не заботясь о выражении лица, и не останавливалась до тех пор, пока перед ней внезапно не возник Мейн.
– Привет, – сказал он и ухмыльнулся, но тотчас же лицо его изменило выражение. – В чем дело, дорогая?
Джози с трудом сглотнула, но прежде чем она что-нибудь ответила, Мейн повел ее на белую мраморную террасу, сверкавшую в свете факелов, освещавших ее сразу с двух сторон.
Подведя Джози к широкой балюстраде, Мейн повернул ее лицом к себе, так чтобы никто не мог видеть слез, струившихся по ее щекам.
– Что случилось? – озабоченно спросил он. Факелы бросали мерцающий свет на кудрявую черную гриву Мейна и мрачно сдвинутые брови.
– Этот ужасный человек... – Джози неизящно икнула. – Он сказал... Сказал...
Она так и не смогла повторить слова Термана – это было бы слишком унизительно.
– Пожалуйста, успокойтесь! – Мейн вытер слезы с ее щек белым носовым платком.
Джози отвернулась и уставилась на бордюр террасы; губы ее дрожали.
– Кто это был? – спросил Мейн непринужденно, но Джози услышала в его голосе звон стали.
– Не знаю. Какой-то знакомый Дарлингтона. – Джози приняла от него платок и снова вытерла слезы.
Лицо Мейна приобрело выражение, как у человека, готового поколотить половину мужского населения Лондона.
– Как он выглядел?
– Я не разглядела, да это и не важно, – неуверенно произнесла Джози. – Все равно мне известно, что они все обо мне думают... – Глаза Джози снова наполнились слезами, и она принялась искать носовой платок, забыв, что он у нее в руке.
Платок упал на пол, и Джози не задумываясь наклонилась, чтобы поднять его, но тут же издала тяжкий вздох: корсет чуть не перерезал ее пополам.
Мейн поднял платок и огляделся.
– Пожалуй, здесь слишком многолюдно. Может, нам вообще уйти с бала? – предложила Джози. – У меня вечер складывается не особенно приятно...
И тут она вспомнила о его невесте.
– Ах нет, нельзя – тогда Сильви будет недоумевать, куда вы подевались.
Мейн улыбнулся:
– Во-первых, я счастлив оттого, что вы называете ее просто по имени. Во-вторых, я, конечно же, уведу вас отсюда. Что касается Сильви, она, как вы, вероятно, уже поняли, совершенно самодостаточная женщина и приехала на бал не со мной, а с друзьями. У меня даже есть опасение, что она вряд ли заметит мое исчезновение.
– Не может быть! – Джози вплеснула руками. Она искренне полагала, что ни одна разумная женщина не станет выпускать жениха из поля зрения.
Ничего не ответив, Мейн взял Джози под руку, и они неспешно прошествовали сквозь толпу.
– Нам надо найти Гризелду, – сказал Мейн, оглядывая зал. – В конце концов, она вас опекает, и я должен сказать ей, что мы собираемся сбежать.
– Нет! – воскликнула Джози, вдруг вспомнив, что Гризелда, по всей вероятности, выполняет распоряжение Сильви и пытается обольстить Дарлингтона. – Ни в коем случае!
– Но почему? – удивленно спросил Мейн. – Разве моя сестра плохо справляется со своей ролью?
– Да нет, справляется отлично. Просто мне не хотелось бы ее сейчас беспокоить. – Джози вздохнула.
– Есть многое, чего я в вас не понимаю, мисс Джозефина Эссекс. – Мейн на мгновение задумался. – Ладно, давайте пошлем ей записку. Молодая леди не может сбежать с бала, не поставив в известность свою опекуншу, и вы это прекрасно знаете. Ваша опекунша может заподозрить самое худшее, и тогда...
– Нет, если я с вами, – произнесла твердо Джози. Мейн как-то странно посмотрел на нее.
– Ваша уверенность трогательна, но не многие мамаши пожелали бы, чтобы их дочери под руку со мной исчезали с бала.
– Ах, Мейн, поверьте: я не из тех женщин, кому на этом балу угрожает опасность быть скомпрометированной! – Джози снова вздохнула и опустила глаза.
Пожав плечами, Мейн быстро нацарапал на карточке несколько слов и приказал лакею передать записку Гризелде.
– Куда вы желаете направиться? – спросил он, как только они сели в его роскошный маленький экипаж; графский герб на дверце отливал темно-красным блеском.
– Куда угодно.
Мейн внимательно посмотрел на свою спутницу:
– Наверное, будет нескромно, если я...
– Никто никогда не поверит, что я могу вести себя нескромно, – решительно прервала его Джози, ничуть не покривив душой.
– Ну, в таком случае, – Мейн неожиданно ухмыльнулся, – добро пожаловать в мою гостиную, юная леди. – Он постучал по крыше экипажа: – Домой, Уигглз!
– К вам домой? – удивилась Джози. – Так вы живете поблизости?
– В двух кварталах отсюда. – Мейн церемонно поклонился. – Вы без сопровождения, но уверяю вас, мой дом кишит слугами.
– Гораздо важнее, что вы влюблены в Сильви, – это лучшая гарантия для любой девушки.
– Так и есть. Этот факт непременно удержит меня от дьявольских планов относительно того, чтобы соблазнить вас, – весело согласился Мейн.
С минуту Джози пристально смотрела на него, затем быстро отвернулась.
– Я знаю, никому не придет в голову соблазнять меня, и точно так же никому не придет в голову, что вы лелеете такой план. Поэтому мы можем забыть об ущербе репутации и не беспокоиться на этот счет.
Дворецкий придержал для них дверь, и Мейн, пропустив Джози вперед, обернулся в его сторону:
– Риббл, у нас в башне есть шампанское «Вдова Клико-Понсарден», старое и холодное. Позаботьтесь подать его как следует.
Дворецкий почтительно кивнул и предупредил:
– Лампы еще не зажжены, милорд.
– Не волнуйтесь, Риббл, я об этом позабочусь.
– У вас есть башня? Как мило! – сказала Джози, пытаясь выпутаться из ротонды. К счастью, Мейн тут же пришел ей на помощь и передал ротонду лакею.
– Хотите перекусить? – небрежно спросил он. Джози покачала головой.
– А я хотел бы чего-нибудь поклевать. Надеюсь, вы меня не осудите? Риббл! – крикнул он вслед дворецкому. – Принесите нам все для легкого ужина.
Они поднялись по лестнице, миновали главный холл и вошли через маленькую дверцу в неосвещенную комнату. Мейн тут же снял с полки трутницу, и когда он зажег лампу, Джози принялась разглядывать комнату. Куполообразный потолок комнаты был окрашен в ярко-синий цвет и покрыт потускневшими золотыми звездами, стены закрывали панели с причудливыми картинами, изображающими извилистые стебли, на которых тут и там цвели розы. Единственной мебелью в комнате оказались шезлонг, два уютных кресла и чайный столик. Небольшие оконца расположились высоко на стенах – по восьми на каждой из восьми стен; лунный свет лениво струился сквозь них, и потому стебли на стенах выглядели причудливо и таинственно.
– О, это просто чудо! – Джози медленно огляделась. – Должно быть, это единственная башня в Лондоне, если не считать Тауэра.
– Ну нет, этот дом не такой уж старый, – пояснил Мейн. – У моего деда была дочь, которую он очень любил, звали ее Сесили. Тетя Сесили родилась преждевременно, поэтому хромала и имела слабые легкие. Она ничего так не любила, как чтение, воображая себя то принцессой, то Спящей красавицей, а эта комната как нельзя больше подходила для того, чтобы ее пробудили поцелуем.
– Ваша тетя совершенно права. Так ее пробудили?
– К несчастью, это навсегда останется тайной: она умерла до моего рождения.
– Простите.
– Ничего. – Мейн чуть помолчал – видимо, собираясь с мыслями. – В течение долгих лет детей в семье больше не появлялось, пока наконец не родился мой отец. Он говорил мне, что любил сестру больше, чем мать, и долгие часы своего детства проводил здесь, слушая ее рассказы о рыцарях, драконах и фантастических чудовищах. Как видите, кое-что из ее фантазий запечатлено на этих стенах.
Мейн поднял лампу, и Джози, вглядевшись в переплетенные розовые стебли, увидела маленького единорога с забавной улыбкой на мордочке, танцевавшего на лиане, а также мальчика, цеплявшегося за ветку и одной рукой без усилий удерживавшегося на ней.
– Мой отец. – Мейн дотронулся до изображения высунувшегося откуда-то чертенка, и Джози без труда узнала копну спутанных волос и аристократический нос – черты, явственно узнаваемые даже на детском личике.
Ей очень хотелось спросить, когда умер отец Мейна, но она не посмела.
– Его не стало десять лет назад, – словно желая удовлетворить ее невысказанное любопытство, сказал Мейн.
– О! – Джози инстинктивно взяла его за руку.
– Он пересказал мне много историй Сесили. – Мейн вздохнул. – И все равно Гризелда помнит еще больше.
Резким движением поставив лампу на стол, граф придирчиво оглядел гостью.
– Неужели вам действительно удобно в этом странном сооружении, которое вы носите?
Джози почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.
– Ну как сказать... – Она старалась говорить непринужденно, но все же не посмела произнести название «сооружения».
– Это корсет?
Вопрос, заданный столь бесцеремонно, показался Джози крайне бестактным.
– Не ваше дело! – огрызнулась она, садясь на край стула; сесть поудобнее ей мешали специальные кольца корсета, расположенные вокруг ее ягодиц и обеспечивавшие возможность сидеть прямо и изящно, держа ноги плотно сжатыми.
Мейн опустился в кресло напротив; казалось, он весь состоял из широких плеч, сильных ног и при этом, похоже, чувствовал себя весьма уютно.
– И все же: как вам удается в нем встать? – спросил он с откровенным любопытством.
Прежде чем Джози успела ответить, в дверь постучали.
– Войдите!
Лакей, осторожно ступая, внес в комнату шампанское и поднос с едой, и уже через минуту в руке Джози оказался бокал с шипящим шампанским.
Это придало ей храбрости, и она с беспечно-отстраненным видом произнесла:
– Леди никогда не говорят с джентльменами о своем нижнем белье, Мейн.
– Но ведь мы друзья.
– Нет, не друзья!
– Разве? – Он улыбался ей, и в глазах его было нечто такое, перед чем, вероятно, ни одна женщина не смогла устоять. – Уверяю, вы единственная из моих знакомых дам, заставившая меня принять участие в фарсе, который был разыгран в Шотландии. Лучше уж будьте моим другом, а то мне придется бояться, как бы вы не стали врагом.
– Вы о том случае с лошадью Аннабел, которая заупрямилась?
Мейн запрокинул голову и расхохотался:
– Ах вы, маленькая ведьма! Она не заупрямилась – это вы подсунули что-то под седло, чтобы заставить лошадь танцевать и взвиваться в воздух.
– Я всего лишь сделала доброе дело, – запротестовала Джози, чувствуя, как губы ее против воли складываются в улыбку. – Просто я подумала, что если Ардмор испугается за жизнь Аннабел, то поймет, что влюблен в нее.
– Он это понял и без вас, – усмехнулся Мейн.
Джози приблизила бокал к губам и с удовольствием сделала глоток. Сидеть здесь, в этой роскошной бонбоньерке, с одним из самых желанных мужчин Лондона было чем-то восхитительно-запретным и рискованным. От этого она вдруг почувствовала себя самой востребованной дебютанткой на ярмарке невест. Впрочем, она тут же отогнала от себя эту мысль и снова глотнула шампанского.
– Как вы поняли, что влюблены в Сильви? – неожиданно спросила она.
Лицо Мейна сразу преобразилось, и Джози ощутила укол зависти. Да и кто бы на ее месте не почувствовал того же? Приручить человека, имеющего репутацию повесы, и так поработить, что его глаза сразу меняли цвет, когда он слышал ее имя, – это равноценно подвигу.
– Я приехал на бал на Теренс-сквер. – Мейн чуть усмехнулся, вспоминая. – Откровенно говоря, мне туда очень не хотелось: Лусиуса в городе не было, и Рейф тоже предавался пейзанской жизни в деревне. Я только что вернулся из путешествия по Шотландии, когда мою сестру в очередной раз стошнило при мне, и поклялся лишить семью своего общества и бежать в Россию. Но сперва я отправился в Лондон и, конечно, сразу получил сотни приглашений.
Тут Джози заметила взгляд Мейна, устремленный на ее корсет, но, к счастью, он ничего не сказал.
– Случилось так, что в тот день был прием у королевы. В гостиной толпилось обычное стадо дебютанток, ожидающих возможности быть представленными, и среди них я увидел восхитительную женщину. Я тотчас же понял, что она француженка, и вовсе не по акценту, а по тому, как она себя держала.
– Вы хотите сказать, что французские женщины не ведут себя чересчур свободно? – с сомнением спросила Джози.
– О! Еще как ведут, если у них есть подлинный вкус к жизни; но они никогда не смотрят на мужчину так, будто приглашают его к немедленному действию. Они ожидают, пока мужчина приблизится к ним, или дают ему понять знаком – например, пожатием плеч, – что не хотят этого. Улавливаете разницу?
– Пожалуй, но разве для вас это имеет значение? Неспроста ведь все считают вас величайшим соблазнителем женщин, когда-либо украшавшим наше общество!
– Ах нет же, я вовсе не таков! – возразил Мейн и одним махом осушил бокал, а потом наполнил снова.
Похоже, этот разговор начал его раздражать, и он решил поскорее сменить тему.
– Вы собираетесь наконец рассказать мне, что на вас надето? – спросил он, отправляя в рот сандвич.
Джози вспыхнула:
– Неужели вас так волнует мое белье?
– Просто я вижу, что вам в нем чертовски неудобно, – весело прокомментировал Мейн.
Джози откусила кусочек от сандвича, и он оказался изумительным: вкус лосося с огурцом.
– Ваш повар – просто чародей, – похвалила она, покончив с сандвичем.
– Не забывайте о шампанском, – напомнил Мейн. – Самим Господом шампанское предназначено для того, чтобы им запивали копченую лососину.
– Вы уверены, что я могу выпить еще? – спросила Джози с придыханием.
Мейн пожал плечами:
– Почему бы нет? Большая часть вечера уже позади, и к тому же мне бы не хотелось отвозить вас к Рейфу, пока нет уверенности, что толпы гостей рассеялись, и нас никто не увидит. Скажите, а вы раньше пили шампанское?
– Ну... Однажды выпила довольно прилично... – Джози, прищурившись, посмотрела на пузырьки в бокале.
– Вам не следует слишком увлекаться спиртным, – предостерег Мейн. – Если подумать, сколько времени и сил потребовалось Рейфу, чтобы стать трезвенником...
– О, не волнуйтесь, я не стану следовать его примеру.
Мейн поднял бокал:
– За будущее, Джози?
– Почему это вы называете меня Джози, а я вас Мейн? – Джози сделала большой глоток шампанского и вдруг почувствовала себя отважной и бесшабашной.
– Потому что нам так хочется. – Мейн пожал плечами.
– В таком случае я буду звать вас Гарретом. В конце концов, мы друзья, и я полагаю, что джентльмен, у которого хватило храбрости спрашивать леди о ее нижнем белье, должен держаться с ней на короткой ноге. Интересно, вы тоже так думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
А она тем временем продолжала говорить:
– Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
– Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
Вот так: язвительно и остроумно!
Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
– Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
Колбаска вспыхнула:
– Вы просто помойный отброс!
Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.
Глава 7
Я опасаюсь, что изложение следующего эпизода моей жизни может повредить репутации прелестнейшей и добродетельнейшей леди, оказавшейся в сфере моего внимания. Прошу вас не пытаться узнать ее имя, сколь ни велико искушение это сделать. Если она прочтет мои скромные писания, я скажу ей, что скрыто в глубине моего сердца.
– Я видел только вас. Я восхищался только вами. Я желаю только вас.
Из мемуаров графа Хеллгейта
Не разбирая дороги, Джози ринулась сквозь толпу гостей, не заботясь о выражении лица, и не останавливалась до тех пор, пока перед ней внезапно не возник Мейн.
– Привет, – сказал он и ухмыльнулся, но тотчас же лицо его изменило выражение. – В чем дело, дорогая?
Джози с трудом сглотнула, но прежде чем она что-нибудь ответила, Мейн повел ее на белую мраморную террасу, сверкавшую в свете факелов, освещавших ее сразу с двух сторон.
Подведя Джози к широкой балюстраде, Мейн повернул ее лицом к себе, так чтобы никто не мог видеть слез, струившихся по ее щекам.
– Что случилось? – озабоченно спросил он. Факелы бросали мерцающий свет на кудрявую черную гриву Мейна и мрачно сдвинутые брови.
– Этот ужасный человек... – Джози неизящно икнула. – Он сказал... Сказал...
Она так и не смогла повторить слова Термана – это было бы слишком унизительно.
– Пожалуйста, успокойтесь! – Мейн вытер слезы с ее щек белым носовым платком.
Джози отвернулась и уставилась на бордюр террасы; губы ее дрожали.
– Кто это был? – спросил Мейн непринужденно, но Джози услышала в его голосе звон стали.
– Не знаю. Какой-то знакомый Дарлингтона. – Джози приняла от него платок и снова вытерла слезы.
Лицо Мейна приобрело выражение, как у человека, готового поколотить половину мужского населения Лондона.
– Как он выглядел?
– Я не разглядела, да это и не важно, – неуверенно произнесла Джози. – Все равно мне известно, что они все обо мне думают... – Глаза Джози снова наполнились слезами, и она принялась искать носовой платок, забыв, что он у нее в руке.
Платок упал на пол, и Джози не задумываясь наклонилась, чтобы поднять его, но тут же издала тяжкий вздох: корсет чуть не перерезал ее пополам.
Мейн поднял платок и огляделся.
– Пожалуй, здесь слишком многолюдно. Может, нам вообще уйти с бала? – предложила Джози. – У меня вечер складывается не особенно приятно...
И тут она вспомнила о его невесте.
– Ах нет, нельзя – тогда Сильви будет недоумевать, куда вы подевались.
Мейн улыбнулся:
– Во-первых, я счастлив оттого, что вы называете ее просто по имени. Во-вторых, я, конечно же, уведу вас отсюда. Что касается Сильви, она, как вы, вероятно, уже поняли, совершенно самодостаточная женщина и приехала на бал не со мной, а с друзьями. У меня даже есть опасение, что она вряд ли заметит мое исчезновение.
– Не может быть! – Джози вплеснула руками. Она искренне полагала, что ни одна разумная женщина не станет выпускать жениха из поля зрения.
Ничего не ответив, Мейн взял Джози под руку, и они неспешно прошествовали сквозь толпу.
– Нам надо найти Гризелду, – сказал Мейн, оглядывая зал. – В конце концов, она вас опекает, и я должен сказать ей, что мы собираемся сбежать.
– Нет! – воскликнула Джози, вдруг вспомнив, что Гризелда, по всей вероятности, выполняет распоряжение Сильви и пытается обольстить Дарлингтона. – Ни в коем случае!
– Но почему? – удивленно спросил Мейн. – Разве моя сестра плохо справляется со своей ролью?
– Да нет, справляется отлично. Просто мне не хотелось бы ее сейчас беспокоить. – Джози вздохнула.
– Есть многое, чего я в вас не понимаю, мисс Джозефина Эссекс. – Мейн на мгновение задумался. – Ладно, давайте пошлем ей записку. Молодая леди не может сбежать с бала, не поставив в известность свою опекуншу, и вы это прекрасно знаете. Ваша опекунша может заподозрить самое худшее, и тогда...
– Нет, если я с вами, – произнесла твердо Джози. Мейн как-то странно посмотрел на нее.
– Ваша уверенность трогательна, но не многие мамаши пожелали бы, чтобы их дочери под руку со мной исчезали с бала.
– Ах, Мейн, поверьте: я не из тех женщин, кому на этом балу угрожает опасность быть скомпрометированной! – Джози снова вздохнула и опустила глаза.
Пожав плечами, Мейн быстро нацарапал на карточке несколько слов и приказал лакею передать записку Гризелде.
– Куда вы желаете направиться? – спросил он, как только они сели в его роскошный маленький экипаж; графский герб на дверце отливал темно-красным блеском.
– Куда угодно.
Мейн внимательно посмотрел на свою спутницу:
– Наверное, будет нескромно, если я...
– Никто никогда не поверит, что я могу вести себя нескромно, – решительно прервала его Джози, ничуть не покривив душой.
– Ну, в таком случае, – Мейн неожиданно ухмыльнулся, – добро пожаловать в мою гостиную, юная леди. – Он постучал по крыше экипажа: – Домой, Уигглз!
– К вам домой? – удивилась Джози. – Так вы живете поблизости?
– В двух кварталах отсюда. – Мейн церемонно поклонился. – Вы без сопровождения, но уверяю вас, мой дом кишит слугами.
– Гораздо важнее, что вы влюблены в Сильви, – это лучшая гарантия для любой девушки.
– Так и есть. Этот факт непременно удержит меня от дьявольских планов относительно того, чтобы соблазнить вас, – весело согласился Мейн.
С минуту Джози пристально смотрела на него, затем быстро отвернулась.
– Я знаю, никому не придет в голову соблазнять меня, и точно так же никому не придет в голову, что вы лелеете такой план. Поэтому мы можем забыть об ущербе репутации и не беспокоиться на этот счет.
Дворецкий придержал для них дверь, и Мейн, пропустив Джози вперед, обернулся в его сторону:
– Риббл, у нас в башне есть шампанское «Вдова Клико-Понсарден», старое и холодное. Позаботьтесь подать его как следует.
Дворецкий почтительно кивнул и предупредил:
– Лампы еще не зажжены, милорд.
– Не волнуйтесь, Риббл, я об этом позабочусь.
– У вас есть башня? Как мило! – сказала Джози, пытаясь выпутаться из ротонды. К счастью, Мейн тут же пришел ей на помощь и передал ротонду лакею.
– Хотите перекусить? – небрежно спросил он. Джози покачала головой.
– А я хотел бы чего-нибудь поклевать. Надеюсь, вы меня не осудите? Риббл! – крикнул он вслед дворецкому. – Принесите нам все для легкого ужина.
Они поднялись по лестнице, миновали главный холл и вошли через маленькую дверцу в неосвещенную комнату. Мейн тут же снял с полки трутницу, и когда он зажег лампу, Джози принялась разглядывать комнату. Куполообразный потолок комнаты был окрашен в ярко-синий цвет и покрыт потускневшими золотыми звездами, стены закрывали панели с причудливыми картинами, изображающими извилистые стебли, на которых тут и там цвели розы. Единственной мебелью в комнате оказались шезлонг, два уютных кресла и чайный столик. Небольшие оконца расположились высоко на стенах – по восьми на каждой из восьми стен; лунный свет лениво струился сквозь них, и потому стебли на стенах выглядели причудливо и таинственно.
– О, это просто чудо! – Джози медленно огляделась. – Должно быть, это единственная башня в Лондоне, если не считать Тауэра.
– Ну нет, этот дом не такой уж старый, – пояснил Мейн. – У моего деда была дочь, которую он очень любил, звали ее Сесили. Тетя Сесили родилась преждевременно, поэтому хромала и имела слабые легкие. Она ничего так не любила, как чтение, воображая себя то принцессой, то Спящей красавицей, а эта комната как нельзя больше подходила для того, чтобы ее пробудили поцелуем.
– Ваша тетя совершенно права. Так ее пробудили?
– К несчастью, это навсегда останется тайной: она умерла до моего рождения.
– Простите.
– Ничего. – Мейн чуть помолчал – видимо, собираясь с мыслями. – В течение долгих лет детей в семье больше не появлялось, пока наконец не родился мой отец. Он говорил мне, что любил сестру больше, чем мать, и долгие часы своего детства проводил здесь, слушая ее рассказы о рыцарях, драконах и фантастических чудовищах. Как видите, кое-что из ее фантазий запечатлено на этих стенах.
Мейн поднял лампу, и Джози, вглядевшись в переплетенные розовые стебли, увидела маленького единорога с забавной улыбкой на мордочке, танцевавшего на лиане, а также мальчика, цеплявшегося за ветку и одной рукой без усилий удерживавшегося на ней.
– Мой отец. – Мейн дотронулся до изображения высунувшегося откуда-то чертенка, и Джози без труда узнала копну спутанных волос и аристократический нос – черты, явственно узнаваемые даже на детском личике.
Ей очень хотелось спросить, когда умер отец Мейна, но она не посмела.
– Его не стало десять лет назад, – словно желая удовлетворить ее невысказанное любопытство, сказал Мейн.
– О! – Джози инстинктивно взяла его за руку.
– Он пересказал мне много историй Сесили. – Мейн вздохнул. – И все равно Гризелда помнит еще больше.
Резким движением поставив лампу на стол, граф придирчиво оглядел гостью.
– Неужели вам действительно удобно в этом странном сооружении, которое вы носите?
Джози почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.
– Ну как сказать... – Она старалась говорить непринужденно, но все же не посмела произнести название «сооружения».
– Это корсет?
Вопрос, заданный столь бесцеремонно, показался Джози крайне бестактным.
– Не ваше дело! – огрызнулась она, садясь на край стула; сесть поудобнее ей мешали специальные кольца корсета, расположенные вокруг ее ягодиц и обеспечивавшие возможность сидеть прямо и изящно, держа ноги плотно сжатыми.
Мейн опустился в кресло напротив; казалось, он весь состоял из широких плеч, сильных ног и при этом, похоже, чувствовал себя весьма уютно.
– И все же: как вам удается в нем встать? – спросил он с откровенным любопытством.
Прежде чем Джози успела ответить, в дверь постучали.
– Войдите!
Лакей, осторожно ступая, внес в комнату шампанское и поднос с едой, и уже через минуту в руке Джози оказался бокал с шипящим шампанским.
Это придало ей храбрости, и она с беспечно-отстраненным видом произнесла:
– Леди никогда не говорят с джентльменами о своем нижнем белье, Мейн.
– Но ведь мы друзья.
– Нет, не друзья!
– Разве? – Он улыбался ей, и в глазах его было нечто такое, перед чем, вероятно, ни одна женщина не смогла устоять. – Уверяю, вы единственная из моих знакомых дам, заставившая меня принять участие в фарсе, который был разыгран в Шотландии. Лучше уж будьте моим другом, а то мне придется бояться, как бы вы не стали врагом.
– Вы о том случае с лошадью Аннабел, которая заупрямилась?
Мейн запрокинул голову и расхохотался:
– Ах вы, маленькая ведьма! Она не заупрямилась – это вы подсунули что-то под седло, чтобы заставить лошадь танцевать и взвиваться в воздух.
– Я всего лишь сделала доброе дело, – запротестовала Джози, чувствуя, как губы ее против воли складываются в улыбку. – Просто я подумала, что если Ардмор испугается за жизнь Аннабел, то поймет, что влюблен в нее.
– Он это понял и без вас, – усмехнулся Мейн.
Джози приблизила бокал к губам и с удовольствием сделала глоток. Сидеть здесь, в этой роскошной бонбоньерке, с одним из самых желанных мужчин Лондона было чем-то восхитительно-запретным и рискованным. От этого она вдруг почувствовала себя самой востребованной дебютанткой на ярмарке невест. Впрочем, она тут же отогнала от себя эту мысль и снова глотнула шампанского.
– Как вы поняли, что влюблены в Сильви? – неожиданно спросила она.
Лицо Мейна сразу преобразилось, и Джози ощутила укол зависти. Да и кто бы на ее месте не почувствовал того же? Приручить человека, имеющего репутацию повесы, и так поработить, что его глаза сразу меняли цвет, когда он слышал ее имя, – это равноценно подвигу.
– Я приехал на бал на Теренс-сквер. – Мейн чуть усмехнулся, вспоминая. – Откровенно говоря, мне туда очень не хотелось: Лусиуса в городе не было, и Рейф тоже предавался пейзанской жизни в деревне. Я только что вернулся из путешествия по Шотландии, когда мою сестру в очередной раз стошнило при мне, и поклялся лишить семью своего общества и бежать в Россию. Но сперва я отправился в Лондон и, конечно, сразу получил сотни приглашений.
Тут Джози заметила взгляд Мейна, устремленный на ее корсет, но, к счастью, он ничего не сказал.
– Случилось так, что в тот день был прием у королевы. В гостиной толпилось обычное стадо дебютанток, ожидающих возможности быть представленными, и среди них я увидел восхитительную женщину. Я тотчас же понял, что она француженка, и вовсе не по акценту, а по тому, как она себя держала.
– Вы хотите сказать, что французские женщины не ведут себя чересчур свободно? – с сомнением спросила Джози.
– О! Еще как ведут, если у них есть подлинный вкус к жизни; но они никогда не смотрят на мужчину так, будто приглашают его к немедленному действию. Они ожидают, пока мужчина приблизится к ним, или дают ему понять знаком – например, пожатием плеч, – что не хотят этого. Улавливаете разницу?
– Пожалуй, но разве для вас это имеет значение? Неспроста ведь все считают вас величайшим соблазнителем женщин, когда-либо украшавшим наше общество!
– Ах нет же, я вовсе не таков! – возразил Мейн и одним махом осушил бокал, а потом наполнил снова.
Похоже, этот разговор начал его раздражать, и он решил поскорее сменить тему.
– Вы собираетесь наконец рассказать мне, что на вас надето? – спросил он, отправляя в рот сандвич.
Джози вспыхнула:
– Неужели вас так волнует мое белье?
– Просто я вижу, что вам в нем чертовски неудобно, – весело прокомментировал Мейн.
Джози откусила кусочек от сандвича, и он оказался изумительным: вкус лосося с огурцом.
– Ваш повар – просто чародей, – похвалила она, покончив с сандвичем.
– Не забывайте о шампанском, – напомнил Мейн. – Самим Господом шампанское предназначено для того, чтобы им запивали копченую лососину.
– Вы уверены, что я могу выпить еще? – спросила Джози с придыханием.
Мейн пожал плечами:
– Почему бы нет? Большая часть вечера уже позади, и к тому же мне бы не хотелось отвозить вас к Рейфу, пока нет уверенности, что толпы гостей рассеялись, и нас никто не увидит. Скажите, а вы раньше пили шампанское?
– Ну... Однажды выпила довольно прилично... – Джози, прищурившись, посмотрела на пузырьки в бокале.
– Вам не следует слишком увлекаться спиртным, – предостерег Мейн. – Если подумать, сколько времени и сил потребовалось Рейфу, чтобы стать трезвенником...
– О, не волнуйтесь, я не стану следовать его примеру.
Мейн поднял бокал:
– За будущее, Джози?
– Почему это вы называете меня Джози, а я вас Мейн? – Джози сделала большой глоток шампанского и вдруг почувствовала себя отважной и бесшабашной.
– Потому что нам так хочется. – Мейн пожал плечами.
– В таком случае я буду звать вас Гарретом. В конце концов, мы друзья, и я полагаю, что джентльмен, у которого хватило храбрости спрашивать леди о ее нижнем белье, должен держаться с ней на короткой ноге. Интересно, вы тоже так думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28