Она напоминала себе, сколько Стефен доставил ей радости и сколько ужасных страданий.
— Нэн?
Анна глянула на него пронзительно:
— Как я могу вернуться, если я замужем за Били Магири?
— Нам нужна ты. Рори и я согласны на это. Значит, он просит ее продолжать жить во лжи.
— Так ты считаешь, что это легко. Только вернись, не думая о своих брачных клятвах.
— Мы не можем без тебя жить.
Он спокойно стоял у стены, рукава были закатаны, обнажая мускулистые руки, покрытые золотистой шерстью. Что-то изменилось в нем, подумала Анна. Даже при этой однодневной щетине была видна в— лице мягкость, которую она прежде не замечала.
— А как насчет Розы? — спросила Анна, ожидая взрыва.
— Она умерла, дорогая. Роза умерла.
— Знаю я, что она мертва! — закричала Анна, выведенная из себя его спокойной манерой поведения. — Но ведь в твоем сердце она жива. Разве я не видела по твоему лицу, что ты нас сравниваешь? Я это и по твоему голосу слышала, когда ты кричал на меня, чтобы я не упоминала ее имени.
Стефен глянул виновато:
— Прости меня за это.
— По твоей милости я чувствовала себя никчемной, когда ты сравнивал нас. — Полились слезы, она вытерла глаза.
— Таким же меня самого вынуждала чувствовать
Роза.
Анна вперилась в него, ошеломленная.
— Она была хорошей девушкой, — сказал он. — Все, что я говорил о ней, — истинная правда. Но для меня она была слишком хороша.
Анна ощетинилась:
— А я — нет?
Стефен засмеялся, легко и удивленно: ведь говоря о Розе, он никогда раньше не смеялся.
— Да, Нэн, ты для меня не слишком праведна. Ты как раз по мне — ни лучше, ни хуже. Никто из нас не похож на Розу, но ведь ей и не приходилось никогда страдать или стоять перед тяжким выбором, как тебе или мне.
Анна переплела пальцы, подозрительно следя за ним взглядом.
— По правде говоря, она делала меня несчастным.
Анна выдохнула:
— Да не может быть! Стефен пожал плечами:
— Никогда никому, да и себе самому, я не разрешал так думать до сегодняшней ночи. Она заставляла меня считать, что я все делаю плохо. Она не хотела, чтобы я был боксером. Она не хотела, чтобы я вступал в Братство. Я и в постели с ней не мог быть, чтобы не чувствовать стыда.
— Ну что ты, никогда ты в постели не стыдишься.
— Это с тобой так.
Анна отвела взгляд, вспоминая их страстные поцелуи, возбужденные, сжимающие и хватающие объятия. Ни разу, никогда он не принуждал ее делать что-нибудь против ее воли. Она не способна была вообразить женщину, которая его бы не хотела.
— А как я к тебе отношусь — это касается не только постели. Какая ты есть и какой я — мы похожи. Ты понимаешь меня лучше, чем кто-нибудь еще, да и вообще — как никто. Я не могу позволить дать тебе уйти.
Он снова ее охмурял, завлекая обратно.
— А как же Били? Ведь я его жена.
— Можешь называть так. Но не более того.
— Но до гробовой доски, Стефен. Я навсегда его жена.
— Нэн, ты — моя жена. Ты и Рори, и я, и если не хватает одного из нас, все рушится. Нас именно трое, все мы как бы поддерживаем друг друга в равновесии.
Анна подошла, стала перед ним. В Стефеновом сердце барьеры рухнули, а ее собственные были хрупкими, как стекло.
— Сейчас нас уже будет четверо. Я виделась с доктором миссис Смит-Хэмптон.
Он помолчал какое-то время.
— А ты мне говорила, что детей не будет.
— Тогда я не предполагала, что смогу иметь. Стефен обнял ее за талию обеими руками, опуская их все ниже и ниже по животу. Анна прижалась к нему спиной, давая ему возможность почувствовать, где растет их ребенок. Он целовал ее волосы, шею.
Закрыв глаза, она позволила его пальцам ласкать ее и гладить спереди — всю, сверху донизу, соблазняя и вызывая в ней жар.
— Почему ты не сказала мне ничего раньше? — спросил он хрипло.
— Боялась Били. Боялась, что он на ребенка объявит права.
— На нас он ничего не объявит.
— Ты уверен, точно?
— Били шпионит против собственного народа, Нэн. Если шепнуть слово, то дунул — и нет его. Так что пусть он тебя не волнует. Нам он надоедать не будет ни по какому поводу.
Анна подумала о малыше, которого носит, о том, что ее семья жива только в воспоминаниях, а если об этом куске жизни можно рассказывать, то только как сказку. Отцом ребенка будет считаться мужчина, который не является ее мужем.
И как бы читая ее мысли, Стефен сказал: — Как ты думаешь, захотели бы твои родители, чтобы ты оставалась одна, а не с отцом твоего ребенка?
Анна прижалась лбом к его плечу. Мукой для нее было думать, что ее родители знают о совершенных ею грехах. Но мама всегда говорила, что девушке нужно выбирать в мужья того человека, который лучше обеспечит детей. А отец — он, конечно, хотел бы, чтобы она обрела счастье после всех ее метаний.
— Они, должно быть, посоветовали бы мне оставаться с тобой.
Стефен погладил ее по волосам:
— Я тоже так думаю.
Вначале он поцеловал ее нежно, потом более настойчиво. Анна припала к нему, радостно узнавая родной вкус и запах, ощущение тепла и мускулов под руками. Против ее сердца колотилось сердце Стефена, а в своих глубинах она чувствовала тайное биение сердца ребенка. Счастье, которое она испытывала, было чистым, незамутненным — без сомнений, без ощущений:
Он медленно стал раздевать ее, поцелуями покрывая обнаженное тело.
— Сейчас все для тебя, Нэн…
Он уложил ее в кровать, на льняные простыни, мерцающие при свете лампы, и глядел на нее. Он занимался с нею любовью с нежными словечками, с поцелуями и поглаживаниями, пока ее неопределенное удовольствие не превратилось в острое желание.
— Стефен, — сумела едва она выдохнуть его имя. Жар охватил его, хотя он и не вошел в нее. Он не собирался становиться берущей стороной, наслаждаясь пока тем, что он — дающий. Он прислушивался к ее тихим, отчаянным вздохам, наблюдая испарину и конвульсии ее прекрасного тела. Он понял, что наслаждение Анны — это его величайшая радость, а сердце при этом переполнено любовью.
Когда она отыскала его, он двинулся в нее безоглядно, войдя так глубоко, как ему хотелось. Она сжала его ногами и руками, жадно принимая его сильные удары, ради обморочного восторга, который был знаком, но все еще оставался новинкой.
И он пришел чудесными волнами, экстаз чувственности, который, казалось, продолжался вечно и оставил ее рыдающей.
Они лежали, переплетясь и опустошенные, пульсация наслаждения слабела. Стефен погладил ее щеку:
— Я люблю тебя, Нэн.
Заглянув ему в глаза, она поняла, что это правда. И этого он ей никогда не говорил, даже в моменты самой большой их физической близости.
— Я это поняла.
— Я тебя полюбил еще тогда, за коровьим сараем. Увидев тебя, я понял, что хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива. И, Нэн, клянусь тебе, что этого добьюсь. Никогда тебе не будет опять больно.
В следующее утро Стефен поднялся до рассвета, чтобы сопровождать Эмета на «Гром». На пристани из Эмета прямо прыскали гордость и возбуждение. Он не менее полудюжины раз тряс руку Стефену, и они смеялись и били друг друга по рукам, подталкивая кулаками. Когда раздался свисток парохода, Стефен заключил Эмета в широкое объятие. Парень направлялся навстречу опасности, а Стефен ничего не мог сделать, кроме как пожелать ему счастливого пути.
Он шагал домой при полном рассвете нового дня, наблюдая, как просыпается город. Он едва сомкнул глаза, проведя всю ночь с Анной в объятиях да думая об отплытии Эмета. Ночью он вставал взглянуть на Рори. Он погладил ему волосы, и вдруг Рори засмеялся во сне, коротко, ликующе. Этот смех что-то сотворил со Стефеном, как-то отогрел и исцелил его; ему захотелось плакать от благодарности.
Он посидел на кровати сына в темноте, вспоминая их разговор в трюме «Грома». Подумал об обвинении Рори— что он соблазнил Анну, а потом обвинил ее в безнравственности. Возможно, так оно и было, а возможно — нет. Но одно он знал точно: он требовал, чтобы Анна поднялась до стандартов Розы, хотя самого себя поднять не смог. Он винил Анну за ее недостатки, хотя не разбирал свои собственные ошибки. Но даже разбор этого снял груз с души Стефена. По правде говоря, с него спало так много этого груза, что он почувствовал себя легче, чем позволено чувствовать любому человеку со всеми его конечностями и его разумом.
Проходя через четвертый округ, Стефен купил Анне букетик цветов. Он подумывал зайти в «Большой Шестой», но потом решил побеседовать с Били позже. Ему захотелось застать Анну, растрепанную после сна. При воспоминании об их последней ночи, такой сладкой и приятной, он ускорил шаги. Он взбежал по лестнице в квартиру и успокоился, застав здесь тишину.
Он прошел на кухню, поставил цветы в горшок, потом направился в спальню. Когда он вошел, Анна открыла глаза.
— Ну что, отплыл наш Эмет? Стефен наклонился и поцеловал ее:
— Он уже в пути.
Анна села, зевая, и сильно потянулась. Она спала голая под простынями, и от вида ее поднятых рук, поправляющих волосы, в Стефене от страстного желания все взыграло.
— Гляжу на тебя, — сказал он, присаживаясь на кровать, — такая ты красивая.
Он взял в руки ее груди и поцеловал между ними, а потом еще и горло, и рот, пока ему не стало горячо от желания. Он потянулся рукой под простыни.
Когда он дотронулся до нее, Анна взъерошила ему волосы:
— Ага, да ты, оказывается, жадный?
Стефен заколебался:
— А хорошо ли так много заниматься этим, когда в тебе ребенок?
— Спрашивать об этом в самый раз, — поддразнила она. — После вчерашней ночи.
— Тогда я об этом не думал.
Анна быстро провела пальцем по его щеке и губам:
— Уверена, что хорошо.
Она притянула его ближе, поглаживая ему спину, чувствуя тепло сквозь влажную ткань рубахи. Она ощутила запах вчерашней страстной ночи и подумала, как хорошо бы все повторить.
Он отодвинулся.
— Я собираюсь повидаться с Магири.
— Ах, нет, Стефен. Не сегодня.
Он оперся на локоть и поглядел на нее.
— Я должен ему сказать, что ты остаешься со мной, разве нет? И что бой отменяется.
Сейчас они с легкостью говорили о Били и Розе, без гнева или стыда. «Это просто облегчение, — подумала Анна, — чувствовать такую свободу».
— Что ж, считаю, тебе стоит поговорить.
— И есть еще несколько вопросов, на которые он должен ответить.
— О шпионстве?
— И об этом, и о другом.
Анна ласкала волосы Стефена, накручивая на палец прядь.
— Бедный Били. Амбиций — сколько угодно, а в душе он недотепа.
— Как он мог тебя бросить — выше моего понимания.
— Ах, да я и не нужна была ему, Стефен, по-настоящему. Иметь женщину ему и не хотелось. Он хотел только, чтобы им восхищались мужчины. Он женился на мне, потому что его дружки считали меня хорошенькой, и им даже в голову не пришло меня заполучить. А для Били выиграть меня — все равно что схватить с блюда самое большое пирожное.
Стефен наклонился и поцеловал ее грудь.
— Если ты — пирожное на блюде, дорогая, то я — оголодавший мужчина.
— Спокойно, — сказала Анна, ощущая восхитительное нетерпение, и потянулась к нему, ища застежку на брюках.
Все утро Анна чистила и убирала, и стирала пыль, пока не засверкали окна и не засияла мебель. Она приготовила Дэйви любимое блюдо на завтрак: белый магазинный хлеб, пропитанный горячим молоком и посыпанный сахаром с корицей. На плите томилось рагу, она начистила таз спелых розовых персиков для холодного напитка и пирога. Джил топтался рядом, красноглазый и раздражительный после вчерашней пьянки. Пока Анна трудилась, он выпил кофе и зевал над газетой. После второго похода в магазинчик к миссис Кэвенах Рори убежал искать Карэнов, напомнив Анне сделать фруктового пирога еще и на долю Эди и Майка, которые наверняка очень голодные.
Анна напевала про себя, пока месила тесто. Снова она была в своей веселой, светлой кухне, снова в объятиях Стефена и в его постели. Рори в безопасности и счастлив, а сегодня вечером соседи соберутся в кухне, чтобы отпраздновать ее возвращение.
Но под толщиной удовлетворенности было скрытое течение беспокойства. После завтрака Стефен ушел повидаться с Били. Он обещал там не драться, но что может произойти, кто знает, когда они окажутся вдвоем.
— Ну, взгляни, Джил, этот фруктовый пирог ведь отлично выглядит? — И Анна отступила на шаг, любуясь отлично уложенным тестом.
Джил отвел глаза:
— От этого зрелища меня тошнит.
— Ну и что ты куксишься? — спросила Анна. — Пил бы чай вместо виски, у тебя было бы лучше настроение с утра. А так — давай я тебе сделаю содовой воды?
Джил потер лицо:
— Как хорошо, что ты вернулась, ангел мой. Никто так обо мне не печется, как ты.
— А если перестанешь пить, найдешь хорошую жену. Ну, как же: ведь ты умный человек — вот как сейчас, на тебя и поглядеть можно. И я постараюсь подыскать тебе девушку, если бросишь пить виски.
Джил задумчиво глянул на нее.
— Покажи вначале девушку, тогда я подумаю и решу.
Только успела Анна поставить пирог в духовку, как услышала шаги на черной лестнице. Стефен. Она вытерла о фартук руки и глядела с ожиданием.
Стефен вошел на кухню:
— Нэн.
Джил сразу встал.
— Боже всемогущий! Магири, черт возьми, ты что
тут делаешь?
Анна отступила на шаг, подняв к горлу руку. В дверях стоял Били, стреляя вокруг глазами.
— Все в порядке, Нэн, — сказал Стефен. — Он пришел с тобой поговорить.
— Джил, а тебе лучше уйти, — и он кивнул в сторону двери.
— Черт побери, Стефен, не можешь ты ждать от меня, что я пропущу такой трюк.
Стефен выразительно глянул на него.
— Ясно сказал — уходи.
Джил поднялся со стула и мельком глянул на Анну:
— Если тебе понадобится помощь, мой ангел, только крикни. Я буду рядом. — Он прошмыгнул позади Били, качая головой.
— Может, Били, хочет чашку чаю, — сказал Стефен.
Анна двигалась, как в трансе.
— Простите меня— сказала она, отодвигая стул. — Били, милости просим в наш дом.
Нахальная манера поведения Били исчезла: он выглядел сокрушенным, даже испуганным.
Анна мельком глянула на Стефена, страстно желая, чтобы он что-нибудь объяснил, но он только успокаивающе улыбнулся. Только она потянулась за заварным чайником'на столике, как Стефен сказал:
— Смелей, Магири. Расскажи ей то, что рассказал мне.
Били повел широкими плечами.
— Мы не были женаты по-настоящему. Никогда не были.
Анна задрожала, у нее затряслись руки. Стефен забрал у нее чайник.
— Присядь, Нэн, и послушай.
Пока Били говорил, он не отрывал от стола глаз.
— Все это был трюк — женитьба на тебе. Я это сделал на пари. Я хотел только тебя взять там, за скалами, где мы обычно сидели на пляже. Парни сказали, что ты никогда мне не отдашься, когда ты отбилась. Я прямо взбесился и решил им доказать, что добьюсь своего, и на тебе женился.
Анна почувствовала, как запылали ее щеки.
— Мы были женаты, — сказала она, почти прошептала. — Так или иначе мы были женаты.
Били сильно смутился и покрутил головой:
— Я не католик.
— Что? — Анна повернулась взглянуть на Стефена. Он стоял позади нее, скрестив руки, внимательно слушая Били.
— Я не католик, — повторил Били снова. — Мой прапрадед отпал от церкви. Он сказал: это единственный способ обойти законы, которые мешают человеку старой веры занять хорошее место где-нибудь в Ирландии. Он привел своих мальчишек в протестанты, и с тех пор наша семья придерживается этой веры. — Он мельком взглянул на Анну. — Когда подошло время венчаться с тобой, я заплатил служке святой Бригиды два фунта, чтобы он выправил для меня справку о крещении. Отец Руни на это смотрел очень неодобрительно.
По спине Анны побежали мурашки. — Так что это значит, в самом деле? Но она знала, что это значит: в глазах церкви она и Били никогда не были женаты. Это обозначало, что их брак никогда не существовал.
Смятение Анны обратилось в ярость. Все ее представления о себе были перевернуты вверх тормашками. Она вспомнила о тех ночах, которые провела в постели с Били, об отчаянии, когда он ее бросил, о чувстве вины перед Стефеном, об угрызениях совести из-за своей жизни во грехе. И это все было бессмысленным, ничего не стоило. Сам ее брак был ложью, просто ставка в пари среди шайки дублинских головорезов.
Еще не осознав, что она сделает, Анна вскочила. Она перегнулась через стол и со всей силой ударила Били по лицу. Пропустив удар из-за неожиданности, он даже пошатнулся на стуле. Сила удара была такова, что боль в Анниной руке отдалась во все тело.
Стефен схватил ее сзади:
— Хватит, Анна, достаточно. Били вскочил, сжав кулаки:
— Помилуй Бог, не потерплю этого от женщины.
— Заткнись, Магири, — сказал Стефен.
Анна билась в руках Стефена, пытаясь вырваться.
— У тебя есть стыд или нет? — визжала она на Били. — Будь ты проклят!
— Анна! Прекрати сейчас же! Я не отпущу тебя, пока ты не возьмешь себя в руки.
Она кипела от ярости: ей хотелось сдавить горло и придушить, придушить этого Били.
— Прямо-таки буйнопомешанная, вот кто она, — выдохнул Били, поправляя галстук. — Она тебе очень подходит, Флин. Бросается, как бешеная кошка, да и характер тоже поганый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Нэн?
Анна глянула на него пронзительно:
— Как я могу вернуться, если я замужем за Били Магири?
— Нам нужна ты. Рори и я согласны на это. Значит, он просит ее продолжать жить во лжи.
— Так ты считаешь, что это легко. Только вернись, не думая о своих брачных клятвах.
— Мы не можем без тебя жить.
Он спокойно стоял у стены, рукава были закатаны, обнажая мускулистые руки, покрытые золотистой шерстью. Что-то изменилось в нем, подумала Анна. Даже при этой однодневной щетине была видна в— лице мягкость, которую она прежде не замечала.
— А как насчет Розы? — спросила Анна, ожидая взрыва.
— Она умерла, дорогая. Роза умерла.
— Знаю я, что она мертва! — закричала Анна, выведенная из себя его спокойной манерой поведения. — Но ведь в твоем сердце она жива. Разве я не видела по твоему лицу, что ты нас сравниваешь? Я это и по твоему голосу слышала, когда ты кричал на меня, чтобы я не упоминала ее имени.
Стефен глянул виновато:
— Прости меня за это.
— По твоей милости я чувствовала себя никчемной, когда ты сравнивал нас. — Полились слезы, она вытерла глаза.
— Таким же меня самого вынуждала чувствовать
Роза.
Анна вперилась в него, ошеломленная.
— Она была хорошей девушкой, — сказал он. — Все, что я говорил о ней, — истинная правда. Но для меня она была слишком хороша.
Анна ощетинилась:
— А я — нет?
Стефен засмеялся, легко и удивленно: ведь говоря о Розе, он никогда раньше не смеялся.
— Да, Нэн, ты для меня не слишком праведна. Ты как раз по мне — ни лучше, ни хуже. Никто из нас не похож на Розу, но ведь ей и не приходилось никогда страдать или стоять перед тяжким выбором, как тебе или мне.
Анна переплела пальцы, подозрительно следя за ним взглядом.
— По правде говоря, она делала меня несчастным.
Анна выдохнула:
— Да не может быть! Стефен пожал плечами:
— Никогда никому, да и себе самому, я не разрешал так думать до сегодняшней ночи. Она заставляла меня считать, что я все делаю плохо. Она не хотела, чтобы я был боксером. Она не хотела, чтобы я вступал в Братство. Я и в постели с ней не мог быть, чтобы не чувствовать стыда.
— Ну что ты, никогда ты в постели не стыдишься.
— Это с тобой так.
Анна отвела взгляд, вспоминая их страстные поцелуи, возбужденные, сжимающие и хватающие объятия. Ни разу, никогда он не принуждал ее делать что-нибудь против ее воли. Она не способна была вообразить женщину, которая его бы не хотела.
— А как я к тебе отношусь — это касается не только постели. Какая ты есть и какой я — мы похожи. Ты понимаешь меня лучше, чем кто-нибудь еще, да и вообще — как никто. Я не могу позволить дать тебе уйти.
Он снова ее охмурял, завлекая обратно.
— А как же Били? Ведь я его жена.
— Можешь называть так. Но не более того.
— Но до гробовой доски, Стефен. Я навсегда его жена.
— Нэн, ты — моя жена. Ты и Рори, и я, и если не хватает одного из нас, все рушится. Нас именно трое, все мы как бы поддерживаем друг друга в равновесии.
Анна подошла, стала перед ним. В Стефеновом сердце барьеры рухнули, а ее собственные были хрупкими, как стекло.
— Сейчас нас уже будет четверо. Я виделась с доктором миссис Смит-Хэмптон.
Он помолчал какое-то время.
— А ты мне говорила, что детей не будет.
— Тогда я не предполагала, что смогу иметь. Стефен обнял ее за талию обеими руками, опуская их все ниже и ниже по животу. Анна прижалась к нему спиной, давая ему возможность почувствовать, где растет их ребенок. Он целовал ее волосы, шею.
Закрыв глаза, она позволила его пальцам ласкать ее и гладить спереди — всю, сверху донизу, соблазняя и вызывая в ней жар.
— Почему ты не сказала мне ничего раньше? — спросил он хрипло.
— Боялась Били. Боялась, что он на ребенка объявит права.
— На нас он ничего не объявит.
— Ты уверен, точно?
— Били шпионит против собственного народа, Нэн. Если шепнуть слово, то дунул — и нет его. Так что пусть он тебя не волнует. Нам он надоедать не будет ни по какому поводу.
Анна подумала о малыше, которого носит, о том, что ее семья жива только в воспоминаниях, а если об этом куске жизни можно рассказывать, то только как сказку. Отцом ребенка будет считаться мужчина, который не является ее мужем.
И как бы читая ее мысли, Стефен сказал: — Как ты думаешь, захотели бы твои родители, чтобы ты оставалась одна, а не с отцом твоего ребенка?
Анна прижалась лбом к его плечу. Мукой для нее было думать, что ее родители знают о совершенных ею грехах. Но мама всегда говорила, что девушке нужно выбирать в мужья того человека, который лучше обеспечит детей. А отец — он, конечно, хотел бы, чтобы она обрела счастье после всех ее метаний.
— Они, должно быть, посоветовали бы мне оставаться с тобой.
Стефен погладил ее по волосам:
— Я тоже так думаю.
Вначале он поцеловал ее нежно, потом более настойчиво. Анна припала к нему, радостно узнавая родной вкус и запах, ощущение тепла и мускулов под руками. Против ее сердца колотилось сердце Стефена, а в своих глубинах она чувствовала тайное биение сердца ребенка. Счастье, которое она испытывала, было чистым, незамутненным — без сомнений, без ощущений:
Он медленно стал раздевать ее, поцелуями покрывая обнаженное тело.
— Сейчас все для тебя, Нэн…
Он уложил ее в кровать, на льняные простыни, мерцающие при свете лампы, и глядел на нее. Он занимался с нею любовью с нежными словечками, с поцелуями и поглаживаниями, пока ее неопределенное удовольствие не превратилось в острое желание.
— Стефен, — сумела едва она выдохнуть его имя. Жар охватил его, хотя он и не вошел в нее. Он не собирался становиться берущей стороной, наслаждаясь пока тем, что он — дающий. Он прислушивался к ее тихим, отчаянным вздохам, наблюдая испарину и конвульсии ее прекрасного тела. Он понял, что наслаждение Анны — это его величайшая радость, а сердце при этом переполнено любовью.
Когда она отыскала его, он двинулся в нее безоглядно, войдя так глубоко, как ему хотелось. Она сжала его ногами и руками, жадно принимая его сильные удары, ради обморочного восторга, который был знаком, но все еще оставался новинкой.
И он пришел чудесными волнами, экстаз чувственности, который, казалось, продолжался вечно и оставил ее рыдающей.
Они лежали, переплетясь и опустошенные, пульсация наслаждения слабела. Стефен погладил ее щеку:
— Я люблю тебя, Нэн.
Заглянув ему в глаза, она поняла, что это правда. И этого он ей никогда не говорил, даже в моменты самой большой их физической близости.
— Я это поняла.
— Я тебя полюбил еще тогда, за коровьим сараем. Увидев тебя, я понял, что хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива. И, Нэн, клянусь тебе, что этого добьюсь. Никогда тебе не будет опять больно.
В следующее утро Стефен поднялся до рассвета, чтобы сопровождать Эмета на «Гром». На пристани из Эмета прямо прыскали гордость и возбуждение. Он не менее полудюжины раз тряс руку Стефену, и они смеялись и били друг друга по рукам, подталкивая кулаками. Когда раздался свисток парохода, Стефен заключил Эмета в широкое объятие. Парень направлялся навстречу опасности, а Стефен ничего не мог сделать, кроме как пожелать ему счастливого пути.
Он шагал домой при полном рассвете нового дня, наблюдая, как просыпается город. Он едва сомкнул глаза, проведя всю ночь с Анной в объятиях да думая об отплытии Эмета. Ночью он вставал взглянуть на Рори. Он погладил ему волосы, и вдруг Рори засмеялся во сне, коротко, ликующе. Этот смех что-то сотворил со Стефеном, как-то отогрел и исцелил его; ему захотелось плакать от благодарности.
Он посидел на кровати сына в темноте, вспоминая их разговор в трюме «Грома». Подумал об обвинении Рори— что он соблазнил Анну, а потом обвинил ее в безнравственности. Возможно, так оно и было, а возможно — нет. Но одно он знал точно: он требовал, чтобы Анна поднялась до стандартов Розы, хотя самого себя поднять не смог. Он винил Анну за ее недостатки, хотя не разбирал свои собственные ошибки. Но даже разбор этого снял груз с души Стефена. По правде говоря, с него спало так много этого груза, что он почувствовал себя легче, чем позволено чувствовать любому человеку со всеми его конечностями и его разумом.
Проходя через четвертый округ, Стефен купил Анне букетик цветов. Он подумывал зайти в «Большой Шестой», но потом решил побеседовать с Били позже. Ему захотелось застать Анну, растрепанную после сна. При воспоминании об их последней ночи, такой сладкой и приятной, он ускорил шаги. Он взбежал по лестнице в квартиру и успокоился, застав здесь тишину.
Он прошел на кухню, поставил цветы в горшок, потом направился в спальню. Когда он вошел, Анна открыла глаза.
— Ну что, отплыл наш Эмет? Стефен наклонился и поцеловал ее:
— Он уже в пути.
Анна села, зевая, и сильно потянулась. Она спала голая под простынями, и от вида ее поднятых рук, поправляющих волосы, в Стефене от страстного желания все взыграло.
— Гляжу на тебя, — сказал он, присаживаясь на кровать, — такая ты красивая.
Он взял в руки ее груди и поцеловал между ними, а потом еще и горло, и рот, пока ему не стало горячо от желания. Он потянулся рукой под простыни.
Когда он дотронулся до нее, Анна взъерошила ему волосы:
— Ага, да ты, оказывается, жадный?
Стефен заколебался:
— А хорошо ли так много заниматься этим, когда в тебе ребенок?
— Спрашивать об этом в самый раз, — поддразнила она. — После вчерашней ночи.
— Тогда я об этом не думал.
Анна быстро провела пальцем по его щеке и губам:
— Уверена, что хорошо.
Она притянула его ближе, поглаживая ему спину, чувствуя тепло сквозь влажную ткань рубахи. Она ощутила запах вчерашней страстной ночи и подумала, как хорошо бы все повторить.
Он отодвинулся.
— Я собираюсь повидаться с Магири.
— Ах, нет, Стефен. Не сегодня.
Он оперся на локоть и поглядел на нее.
— Я должен ему сказать, что ты остаешься со мной, разве нет? И что бой отменяется.
Сейчас они с легкостью говорили о Били и Розе, без гнева или стыда. «Это просто облегчение, — подумала Анна, — чувствовать такую свободу».
— Что ж, считаю, тебе стоит поговорить.
— И есть еще несколько вопросов, на которые он должен ответить.
— О шпионстве?
— И об этом, и о другом.
Анна ласкала волосы Стефена, накручивая на палец прядь.
— Бедный Били. Амбиций — сколько угодно, а в душе он недотепа.
— Как он мог тебя бросить — выше моего понимания.
— Ах, да я и не нужна была ему, Стефен, по-настоящему. Иметь женщину ему и не хотелось. Он хотел только, чтобы им восхищались мужчины. Он женился на мне, потому что его дружки считали меня хорошенькой, и им даже в голову не пришло меня заполучить. А для Били выиграть меня — все равно что схватить с блюда самое большое пирожное.
Стефен наклонился и поцеловал ее грудь.
— Если ты — пирожное на блюде, дорогая, то я — оголодавший мужчина.
— Спокойно, — сказала Анна, ощущая восхитительное нетерпение, и потянулась к нему, ища застежку на брюках.
Все утро Анна чистила и убирала, и стирала пыль, пока не засверкали окна и не засияла мебель. Она приготовила Дэйви любимое блюдо на завтрак: белый магазинный хлеб, пропитанный горячим молоком и посыпанный сахаром с корицей. На плите томилось рагу, она начистила таз спелых розовых персиков для холодного напитка и пирога. Джил топтался рядом, красноглазый и раздражительный после вчерашней пьянки. Пока Анна трудилась, он выпил кофе и зевал над газетой. После второго похода в магазинчик к миссис Кэвенах Рори убежал искать Карэнов, напомнив Анне сделать фруктового пирога еще и на долю Эди и Майка, которые наверняка очень голодные.
Анна напевала про себя, пока месила тесто. Снова она была в своей веселой, светлой кухне, снова в объятиях Стефена и в его постели. Рори в безопасности и счастлив, а сегодня вечером соседи соберутся в кухне, чтобы отпраздновать ее возвращение.
Но под толщиной удовлетворенности было скрытое течение беспокойства. После завтрака Стефен ушел повидаться с Били. Он обещал там не драться, но что может произойти, кто знает, когда они окажутся вдвоем.
— Ну, взгляни, Джил, этот фруктовый пирог ведь отлично выглядит? — И Анна отступила на шаг, любуясь отлично уложенным тестом.
Джил отвел глаза:
— От этого зрелища меня тошнит.
— Ну и что ты куксишься? — спросила Анна. — Пил бы чай вместо виски, у тебя было бы лучше настроение с утра. А так — давай я тебе сделаю содовой воды?
Джил потер лицо:
— Как хорошо, что ты вернулась, ангел мой. Никто так обо мне не печется, как ты.
— А если перестанешь пить, найдешь хорошую жену. Ну, как же: ведь ты умный человек — вот как сейчас, на тебя и поглядеть можно. И я постараюсь подыскать тебе девушку, если бросишь пить виски.
Джил задумчиво глянул на нее.
— Покажи вначале девушку, тогда я подумаю и решу.
Только успела Анна поставить пирог в духовку, как услышала шаги на черной лестнице. Стефен. Она вытерла о фартук руки и глядела с ожиданием.
Стефен вошел на кухню:
— Нэн.
Джил сразу встал.
— Боже всемогущий! Магири, черт возьми, ты что
тут делаешь?
Анна отступила на шаг, подняв к горлу руку. В дверях стоял Били, стреляя вокруг глазами.
— Все в порядке, Нэн, — сказал Стефен. — Он пришел с тобой поговорить.
— Джил, а тебе лучше уйти, — и он кивнул в сторону двери.
— Черт побери, Стефен, не можешь ты ждать от меня, что я пропущу такой трюк.
Стефен выразительно глянул на него.
— Ясно сказал — уходи.
Джил поднялся со стула и мельком глянул на Анну:
— Если тебе понадобится помощь, мой ангел, только крикни. Я буду рядом. — Он прошмыгнул позади Били, качая головой.
— Может, Били, хочет чашку чаю, — сказал Стефен.
Анна двигалась, как в трансе.
— Простите меня— сказала она, отодвигая стул. — Били, милости просим в наш дом.
Нахальная манера поведения Били исчезла: он выглядел сокрушенным, даже испуганным.
Анна мельком глянула на Стефена, страстно желая, чтобы он что-нибудь объяснил, но он только успокаивающе улыбнулся. Только она потянулась за заварным чайником'на столике, как Стефен сказал:
— Смелей, Магири. Расскажи ей то, что рассказал мне.
Били повел широкими плечами.
— Мы не были женаты по-настоящему. Никогда не были.
Анна задрожала, у нее затряслись руки. Стефен забрал у нее чайник.
— Присядь, Нэн, и послушай.
Пока Били говорил, он не отрывал от стола глаз.
— Все это был трюк — женитьба на тебе. Я это сделал на пари. Я хотел только тебя взять там, за скалами, где мы обычно сидели на пляже. Парни сказали, что ты никогда мне не отдашься, когда ты отбилась. Я прямо взбесился и решил им доказать, что добьюсь своего, и на тебе женился.
Анна почувствовала, как запылали ее щеки.
— Мы были женаты, — сказала она, почти прошептала. — Так или иначе мы были женаты.
Били сильно смутился и покрутил головой:
— Я не католик.
— Что? — Анна повернулась взглянуть на Стефена. Он стоял позади нее, скрестив руки, внимательно слушая Били.
— Я не католик, — повторил Били снова. — Мой прапрадед отпал от церкви. Он сказал: это единственный способ обойти законы, которые мешают человеку старой веры занять хорошее место где-нибудь в Ирландии. Он привел своих мальчишек в протестанты, и с тех пор наша семья придерживается этой веры. — Он мельком взглянул на Анну. — Когда подошло время венчаться с тобой, я заплатил служке святой Бригиды два фунта, чтобы он выправил для меня справку о крещении. Отец Руни на это смотрел очень неодобрительно.
По спине Анны побежали мурашки. — Так что это значит, в самом деле? Но она знала, что это значит: в глазах церкви она и Били никогда не были женаты. Это обозначало, что их брак никогда не существовал.
Смятение Анны обратилось в ярость. Все ее представления о себе были перевернуты вверх тормашками. Она вспомнила о тех ночах, которые провела в постели с Били, об отчаянии, когда он ее бросил, о чувстве вины перед Стефеном, об угрызениях совести из-за своей жизни во грехе. И это все было бессмысленным, ничего не стоило. Сам ее брак был ложью, просто ставка в пари среди шайки дублинских головорезов.
Еще не осознав, что она сделает, Анна вскочила. Она перегнулась через стол и со всей силой ударила Били по лицу. Пропустив удар из-за неожиданности, он даже пошатнулся на стуле. Сила удара была такова, что боль в Анниной руке отдалась во все тело.
Стефен схватил ее сзади:
— Хватит, Анна, достаточно. Били вскочил, сжав кулаки:
— Помилуй Бог, не потерплю этого от женщины.
— Заткнись, Магири, — сказал Стефен.
Анна билась в руках Стефена, пытаясь вырваться.
— У тебя есть стыд или нет? — визжала она на Били. — Будь ты проклят!
— Анна! Прекрати сейчас же! Я не отпущу тебя, пока ты не возьмешь себя в руки.
Она кипела от ярости: ей хотелось сдавить горло и придушить, придушить этого Били.
— Прямо-таки буйнопомешанная, вот кто она, — выдохнул Били, поправляя галстук. — Она тебе очень подходит, Флин. Бросается, как бешеная кошка, да и характер тоже поганый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39