Вот ее лицо дрогнуло и побледнело, и он понял, что она заметила дорожную сумку на кровати. Броуди с грохотом задвинул ящик комода и отошел в сторону, стараясь держаться как можно дальше от нее.
– Что ты тут забыла?
Ее волосы мягким золотистым облачком обрамляли прелестное и несчастное лицо. Он различал напряженность в ее осанке, в развороте хрупких плеч и решительность в крепко сжатых нежных губах.
– Я вижу, ты укладываешь вещи, – заметила она, кивнув на кровать.
Броуди проследил за ее взглядом и отозвался лишь вежливой улыбкой, настолько нестерпимо фальшивой, что у него самого заныли зубы.
Анна заставляла себя сдерживаться. Самообладание давалось ей с таким трудом, что больше ни на что сил уже не было, в лице не осталось ни кровинки. Она подняла взгляд и встретилась с голубыми глазами Броуди.
– Не уезжай, Джон. «Позволь мне любить тебя, пока есть возможность», – вот что ты сказал мне однажды. Вот о чем я прошу тебя сейчас.
Голос у нее предательски задрожал, но она все-таки не заплакала.
– Не уезжай. Я больше никогда никого не полюблю… ты единственный… Я тебя умоляю, не покидай меня так скоро. Останься, пока еще есть время. Мистер Дитц обещал подождать неделю…
Броуди яростно взмахнул рукой, словно разрубая воздух ребром ладони, и это заставило ее замолчать. На мгновение он повернулся к ней спиной, а когда оглянулся назад, челюсти у него были стиснуты, а глаза неистово горели.
– Анна, – произнес он с наигранным спокойствием. Она содрогнулась, словно от холода – раньше он никогда ее так не называл – и прислонилась к двери в поисках опоры.
– Настало время сказать тебе всю правду. Я лгал, когда говорил, что люблю тебя. На самом деле я тебя не люблю.
Анна негодующе вздернула подбородок, но ее голос прозвучал не громче шепота:
– Это неправда.
Броуди заставил себя смотреть на какую-то точку над ее левым плечом.
– Это правда. Я все равно тебе не пара и в мужья не гожусь. Тебе нужен кто-то другой, кто-нибудь получше меня. Для такой женщины, как ты…
– Замолчи! Мне нужен только ты! Я поеду с тобой! – Она сглотнула и сделала героическую попытку говорить спокойно. – Ты все еще зол на меня за то, что я тебе не поверила, подумала о тебе дурно. Я тебя не виню…
– Нет, – возразил он, на этот раз правдиво, – может, раньше я и злился, но все давно прошло.
– Нет, ты все еще зол, – стояла на своем Анна, – и ты совершенно прав, тебе есть на что обижаться. Я была не права, но клянусь тебе, я искуплю свою вину. Возьми меня с собой! Мне все равно куда – в Америку, в Канаду. Ты уже выбрал место, я же знаю. Я поеду с тобой!
У него на лице застыла напряженная улыбка, но глаза по-прежнему горели, прожигая ее насквозь.
– Но я тебя не люблю. Ты мне больше не нужна; Я все наврал, просто чтобы затащить тебя в постель.
Голос ее прозвучал хрипло и глухо, когда она заговорила:
– Если ты хочешь сделать мне больно, считай, что ты преуспел.
– Нет, у меня и в мыслях не было сделать тебе больно. Я просто хочу, чтобы ты знала правду. – Его правда убивала ее.
– Но… я… тебя… люблю…
Слова давались ей с трудом, но Анна все-таки выговорила их, а потом подступили слезы и безудержно потекли по щекам, поэтому она не заметила, как Броуди изменился в лице.
Анна нащупала ручку двери у себя за спиной. У нее хватило бы силы духа, чтобы встать перед ним на колени, если бы это могло хоть что-то изменить, но она видела, что все бесполезно. Собрав остатки гордости, она заставила себя открыть дверь и выскользнуть в нее, прежде чем плач перешел в истерические рыдания.
Броуди застыл на месте, прислушиваясь к ее торопливо удаляющимся шагам и ничего не замечая вокруг. Он ждал, что вот-вот в коридоре хлопнет дверь ее спальни рядом с его собственной, но этого не случилось. Должно быть, она спустилась вниз. Еле переставляя ноги, он добрался до кровати и сел, ухватившись за столбик.
В обрушившейся на него тишине растворились все звуки, лишь за окном в саду раздавалась заунывная песня черного дрозда. И еще он слышал свое собственное тяжелое дыхание. Кожа как будто истончилась и стала слишком хрупкой, чтобы удержать распирающую его изнутри пустоту. Мысленным взором Броуди ясно видел, как вскакивает с кровати и бросается следом за Анной. Он пытался прогнать фантазию, но она возвращалась снова и снова с мучительной настойчивостью, и все, что он мог сделать, – это стиснуть зубы и сплести пальцы вокруг отполированного кроватного столбика, чтобы удержаться.
Он поступил правильно. Конечно, сейчас ей больно, но это скоро пройдет. Гораздо скорее, чем она думает. Совсем скоро, если она будет считать, что он ее использовал. Да, так будет гораздо лучше. Энни запомнит этот день и все те обидные слова, что он ей сказал. Постепенно его вранье изгонит из ее памяти все остальное, вытеснит всю нежность, всю любовь, которая их связывала. Вскоре она его возненавидит, а потом вообще перестанет о нем вспоминать.
Какое-то движение заставило его оторваться от своих горьких мыслей. Броуди поднял голову, увидел ее. Она вернулась совершенно беззвучно. Значит, ей еще мало, она собирается и дальше его мучить. И все же у него стало легче на душе просто оттого, что она здесь.
Анна не сделала ни единой попытки как-то замаскировать последствия приступа отчаяния: лицо у нее вспухло и покраснело, голос охрип и срывался от плача. Она остановилась посреди комнаты, глядя на него со страхом и надеждой.
– Ты лжешь. Ты меня любишь.
Броуди поднялся на ноги:
– Нет.
– Нет, любишь. – Анна двинулась прямо вперед, подошла к нему вплотную и обняла его обеими руками. – Не уходи. Не уходи.
Если бы только он мог ее обнять! Ну хоть на минутку… Броуди осторожно обхватил ладонями ее хрупкие плечи.
– Не делай этого, Энни, я тебя не стою.
– Я больше ничего не могу поделать. Будь честен. Я знаю, это трудно. Труднее, чем просто сбежать. Останься со мной.
Броуди не мог шевельнуться. Решимость оставить ее покинула его окончательно.
– Я люблю тебя, – обреченно вздохнул он, погрузив лицо в душистый шелк ее волос.
Глава 31
Анна ощущала у него на шее соленый вкус своих слез.
– Люби меня прямо сейчас, – прошептала она, обнимая его.
Потом она отступила на шаг и принялась возиться с застежками на платье. Пальцы плохо слушались ее: мешала торопливость и остатки стеснительности. Онемевший от неожиданности Броуди оставался неподвижен, пока Анна не спросила:
– Ты мне не поможешь?
Это заставило его выйти из транса. Его пальцы тоже оказались не слишком ловкими, но он старался действовать не торопясь: Броуди бережно освобождал от мягкой ткани еще более нежную и шелковистую кожу, завороженный видом своих смуглых рук на фоне ее белых плеч, шеи, груди. Закрыв глаза, Анна поцеловала его широкую ладонь и прижала ее к своей щеке, расстегивая пуговицы его рубашки.
Слой за слоем они освобождали друг друга от одежды, сдержанности и осторожности, а оставшись обнаженными, почувствовали, что им хочется снять с себя и все остальное – кожу, плоть, кости, – чтобы их сердца бились совсем рядом.
Как ни странно, поначалу ни он, ни она не ощущали страсти – только нежность. Они прикасались друг к другу, даря и получая наслаждение, шепотом обменивались отрывочными извинениями и словами прощения. Теперь они оба знали, что у них есть, и понимали, что это бесценно. Тихие вздохи и шепот помогали им отдохнуть от треволнений и насладиться покоем. Хотя бы ненадолго.
Но ее кожа была такой теплой, а его дыхание – таким жарким… Его беспокойно ищущие руки воспламенили ее в мгновение ока, а ее страстный шепот зажег и его самого. Они опустились на постель, свернувшись и любовным узлом. Анна слышала, как неровно и часто он дышит, подмечала, как его охватывает дрожь, упивалась его объятиями и чувствовала, что ее сердце наполняется ликованием.
Она больше не была девственницей и не жалела об этом: ведь свою невинность она отдала ему. Зато теперь ей были известны способы заставить его стонать и сострогаться, она могла проделывать с ним то же самое, что и он с ней. Его тело – худощавое, смуглое, мускулистое – сильно отличалось от ее собственного, но это не мешало им ощущать одно и то же.
Вот она прикоснулась к его щекам, провела большими пальцами по губам и увидела, как с них исчезает улыбка, а ясные голубые глаза темнеют и затуманиваются. Он овладел ею со страстным, опьяняющим поцелуем и повлек за собой глубоко-глубоко. Ей показалось, что она сейчас утонет. С бессвязным шепотом Анна погрузила пальцы ему в волосы и сама потянула его вглубь, рассудив, что погибать лучше вместе.
– А-а-а… – простонала она с долгим вздохом, когда он наполнил ее.
Они заглянули в глаза друг другу и застыли как околдованные: каждый, словно в зеркале, увидел отражение своего собственного острого и неизбывного наслаждения. Желание было знакомо им и раньше, но такого, как сейчас, с ними не случалось никогда. Их охватила слепая жажда, все сметающая на своем пути, – неосознанная, но неодолимая, пульсирующая в крови потребность все отдать друг другу.
Анна слилась со своим возлюбленным, позабыла, кто она такая. Боли она не ощущала, только страх чего-то неизведанного, грозившего погубить, затопить, растворить ее без остатка. Но вот удивительное дело: ей хотелось этого. Хотелось погибнуть. А Броуди казался ей тем морем, в котором она тонула, и одновременно якорем спасения. Под конец своего бурного и опасного плавания она уже знала, что он непременно спасет ее.
Броуди хотел сказать ей, как она прекрасна, как сильно он ее любит, но слова были бессильны. В какой-то отчаянный миг он вспомнил, что должен ее оставить, и эта страшная мысль вынудила его стиснуть ее до боли. Но Анна все поняла и успокоила его поцелуями, легкими прикосновениями пальцев. Мыслей не осталось, только чувственные ощущения – горячие, утонченные, нарастающие стремительно и нетерпеливо. Их движения стали беспорядочными, они неудержимо взмывали вверх на гребне таинственной гигантской волны. Ему казалось, что он сейчас взорвется, она точно знала, что сейчас умрет. Они лихорадочно сплели пальцы и поцеловались. Однако решающий момент, когда он наступил, не стал ни смертью, ни взрывом. Он оказался даром свыше, непостижимым сочетанием бури и покоя, уничтожившим границы между их телами. Они слились друг с другом воедино, на этот момент и навсегда.
Потом они долго лежали в темноте, тесно прижавшись друг к другу и перешептываясь, обмениваясь нежными словами. Броуди нащупал смятое покрывало, которое они сгоряча сбросили на пол, и укрыл их обоих. Мысли о прошлом постепенно просочились сквозь окутавший их защитный кокон: обоих охватила потребность просить прощения. Анна заговорила первая:
– Прости, что я тебе не поверила. Я так виновата… Я себя ненавижу за свои слова, сказанные тогда. Если бы я могла взять их назад…
– Это все моя вина, Энни, ты ни в чем не виновата. Сам не понимаю, что на меня тогда нашло, с чего я так взбеленился. Ты сделала вполне обоснованное предположение, и мне надо было просто сказать тебе, что ты ошиблась.
Она крепко стиснула его руку и встряхнула ее.
– Обоснованное? Я бы сказала – глупое, нелепое, идиотское. А главное, ты именно так и поступил: сказал мне, что я ошиблась, но я тебе не поверила. И вообще, я прекрасно понимаю, почему ты на меня рассердился.
– И почему же?
Анна начала плакать и нетерпеливым жестом вытерла слезы.
– Потому что ты мне доверял, ты положился на меня, а я растоптала твое доверие. Я предала тебя. Говорила, что люблю тебя, а потом назвала вором безо всяких оснований.
– У тебя был на руках заполненный банковский чек с датой и подписью. Я бы сказал, что это довольно-таки веское основание, – возразил Броуди, прижимаясь губами к ее виску. – Ты просто поверила собственным глазам.
– Но я не должна была верить! Мне бы следовало знать.
– Откуда ты могла…
– Это все моя гордость.
– Твоя гордость?
– Я решила, что ты меня использовал. Я разозлилась, мне было так больно и обидно, что я просто перестала соображать. Это я во всем ви…
– Энни, это моя гордость чуть не погубила нас, а не твоя. Это я обозлился – не мог стерпеть, что ты подумала, будто я украл у тебя деньги. Это я хотел сделать тебе больно…
Еще несколько минут они провели в споре о том, кто из них больше виноват. Они устроили целую оргию самобичевания, соревнуясь друг с другом в великодушии и всепрощении, после чего им обоим стало намного легче.
Броуди зажег свечи на столике у кровати. Язычки золотистого света заплясали на балдахине, на покрывале, на нежной коже Анны. И вдруг, неожиданно для себя, они заговорили об Эйдине. Обоих удивило признание в том, что они, как оказалось, скорбят о нем. Теперь они могли оплакивать его вместе и обрадовались этому: они и не подозревали, как сильно нуждались во взаимной поддержке.
– Не могу заставить себя поверить, что он убил Николаса, – призналась Анна, положив голову на плечо Броуди. – Ведь они были друзьями! Возможно, каждый в критическую минуту способен на насилие, но Николас был убит не в драке. Тем человеком в маске двигал не страх и не гнев, он не пытался спасти себя, как в случае с Мартином Доуэрти. Это было убийство, Джон, хладнокровное и расчетливое. – Она заглянула в его лицо, погруженное в тень. – Ты знаешь, что это произошло прямо у меня на глазах?
Броуди кивнул и крепче притянул ее к себе, стараясь прогнать страшное воспоминание.
– Я тоже не нахожу в себе сил его ненавидеть, – признался он. – Как странно… Я знал, что они используют меня как наживку, чтобы выманить из норы убийцу Ника, но мне было все равно. Мне самому хотелось знать, кто это сделал. Я хотел увидеть, как его накажут, я… сам готов был его убить. Но Эйдин… – Броуди смотрел, не отрываясь, на длинный локон золотистых волос, лежавший у него на ладони. – Нет, я не желал ему смерти. Я даже не хотел, чтобы он страдал. По правде говоря, я ничего не понимаю.
Надеясь найти ответ, он заглянул в ее серьезные золотисто-карие глаза – в эти волшебные глаза, напоминавшие одновременно и бархат, и парчу. Но она ничем не могла ему помочь.
– Мне будет его не хватать, – призналась Анна, удивленная не меньше, чем он сам.
Ветер свистел в ветвях раскидистой старой липы за открытым окном, шурша сухой листвой. Анна содрогнулась. Броуди накрыл ладонью ее руку и погладил прохладную гладкую кожу, стараясь ее согреть. Лето было на исходе. Анна подумала о долгих осенних вечерах, когда начнет рано темнеть, о серой холодной зиме, о свинцовых водах Мерси, раздраженно шлепающих о настил доков.
– Куда ты отправишься? – спросила она, зябко ежась и теснее прижимаясь к нему.
– Куда-нибудь, где тепло, – сказал он, зарывшись носом ей в волосы и пытаясь улыбнуться. – Возможно, в тропики. Буду сидеть под баньяновым деревом, питаться финиками, кокосами и инжиром. Мне будут прислуживать красивые женщины, почти обнаженные. Никаких забот, ничего, кроме… О, милая, я же шучу! – ласково усмехнулся он, увидев выражение ее лица.
– Я знаю. Дело не в этом, – она тоже попыталась улыбнуться.
– А в чем?
Анна пожала плечами:
– У нас совсем не осталось времени, а я так много должна тебе сказать… Я ничего не успею. Скажу только одно: я люблю тебя.
Какое-то время они молчали, прислушиваясь к только что прозвучавшему признанию, как будто повисшему в воздухе.
– Я люблю тебя, – эхом отозвался Броуди.
Они поцеловались. Так легко было поддаться грусти…
– Чего тебе больше всего будет не хватать? – спросила она и, увидев его недоверчиво вытянувшееся лицо, с улыбкой пояснила: – Если не считать меня.
Его ответная улыбка медленно растаяла.
– Я был счастлив здесь. Мне нравилась эта жизнь, хотя я понимал, что она одолжена мне на время. Мне жаль, что, когда я исчезну, в скором времени никто меня не вспомнит.
– Это неправда…
– Вспоминать будут Ника. Всем будет казаться, что они знали его таким. Никто не вспомнит Джона Броуди.
У нее болезненно сжалось горло, ей пришлось проглотить ком, чтобы заговорить.
– Я буду помнить Джона Броуди. Я его никогда не забуду.
– Нет, я не хочу, чтобы ты вспоминала обо мне, – прошептал он, не раскрывая крепко зажмуренных глаз. – Забудь меня поскорее, Энни. Забудь обо всем, что с нами было. Считай, что это сон.
– О нет…
– Послушай меня. Я хочу, чтобы ты снова вышла замуж. Нет, не спорь. Хочу, чтобы у тебя были дети, много детей. Я хочу этого ради тебя, любовь моя. Представляешь, как это будет чудесно: детишки бегают по верфи и путаются под ногами, пока ты пытаешься объяснить клепальщикам, где проходят швы по обшивке. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Не плачь. Ну, пожалуйста, постарайся не плакать.
Но Анна не могла совладать со слезами.
– Возьми меня с собой, – безнадежно умоляла она, прижимаясь к нему.
Она почувствовала, как он качает головой, и пришла в отчаяние.
– Тогда люби меня прямо сейчас, – прошептала Анна, поднося его руку к губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Что ты тут забыла?
Ее волосы мягким золотистым облачком обрамляли прелестное и несчастное лицо. Он различал напряженность в ее осанке, в развороте хрупких плеч и решительность в крепко сжатых нежных губах.
– Я вижу, ты укладываешь вещи, – заметила она, кивнув на кровать.
Броуди проследил за ее взглядом и отозвался лишь вежливой улыбкой, настолько нестерпимо фальшивой, что у него самого заныли зубы.
Анна заставляла себя сдерживаться. Самообладание давалось ей с таким трудом, что больше ни на что сил уже не было, в лице не осталось ни кровинки. Она подняла взгляд и встретилась с голубыми глазами Броуди.
– Не уезжай, Джон. «Позволь мне любить тебя, пока есть возможность», – вот что ты сказал мне однажды. Вот о чем я прошу тебя сейчас.
Голос у нее предательски задрожал, но она все-таки не заплакала.
– Не уезжай. Я больше никогда никого не полюблю… ты единственный… Я тебя умоляю, не покидай меня так скоро. Останься, пока еще есть время. Мистер Дитц обещал подождать неделю…
Броуди яростно взмахнул рукой, словно разрубая воздух ребром ладони, и это заставило ее замолчать. На мгновение он повернулся к ней спиной, а когда оглянулся назад, челюсти у него были стиснуты, а глаза неистово горели.
– Анна, – произнес он с наигранным спокойствием. Она содрогнулась, словно от холода – раньше он никогда ее так не называл – и прислонилась к двери в поисках опоры.
– Настало время сказать тебе всю правду. Я лгал, когда говорил, что люблю тебя. На самом деле я тебя не люблю.
Анна негодующе вздернула подбородок, но ее голос прозвучал не громче шепота:
– Это неправда.
Броуди заставил себя смотреть на какую-то точку над ее левым плечом.
– Это правда. Я все равно тебе не пара и в мужья не гожусь. Тебе нужен кто-то другой, кто-нибудь получше меня. Для такой женщины, как ты…
– Замолчи! Мне нужен только ты! Я поеду с тобой! – Она сглотнула и сделала героическую попытку говорить спокойно. – Ты все еще зол на меня за то, что я тебе не поверила, подумала о тебе дурно. Я тебя не виню…
– Нет, – возразил он, на этот раз правдиво, – может, раньше я и злился, но все давно прошло.
– Нет, ты все еще зол, – стояла на своем Анна, – и ты совершенно прав, тебе есть на что обижаться. Я была не права, но клянусь тебе, я искуплю свою вину. Возьми меня с собой! Мне все равно куда – в Америку, в Канаду. Ты уже выбрал место, я же знаю. Я поеду с тобой!
У него на лице застыла напряженная улыбка, но глаза по-прежнему горели, прожигая ее насквозь.
– Но я тебя не люблю. Ты мне больше не нужна; Я все наврал, просто чтобы затащить тебя в постель.
Голос ее прозвучал хрипло и глухо, когда она заговорила:
– Если ты хочешь сделать мне больно, считай, что ты преуспел.
– Нет, у меня и в мыслях не было сделать тебе больно. Я просто хочу, чтобы ты знала правду. – Его правда убивала ее.
– Но… я… тебя… люблю…
Слова давались ей с трудом, но Анна все-таки выговорила их, а потом подступили слезы и безудержно потекли по щекам, поэтому она не заметила, как Броуди изменился в лице.
Анна нащупала ручку двери у себя за спиной. У нее хватило бы силы духа, чтобы встать перед ним на колени, если бы это могло хоть что-то изменить, но она видела, что все бесполезно. Собрав остатки гордости, она заставила себя открыть дверь и выскользнуть в нее, прежде чем плач перешел в истерические рыдания.
Броуди застыл на месте, прислушиваясь к ее торопливо удаляющимся шагам и ничего не замечая вокруг. Он ждал, что вот-вот в коридоре хлопнет дверь ее спальни рядом с его собственной, но этого не случилось. Должно быть, она спустилась вниз. Еле переставляя ноги, он добрался до кровати и сел, ухватившись за столбик.
В обрушившейся на него тишине растворились все звуки, лишь за окном в саду раздавалась заунывная песня черного дрозда. И еще он слышал свое собственное тяжелое дыхание. Кожа как будто истончилась и стала слишком хрупкой, чтобы удержать распирающую его изнутри пустоту. Мысленным взором Броуди ясно видел, как вскакивает с кровати и бросается следом за Анной. Он пытался прогнать фантазию, но она возвращалась снова и снова с мучительной настойчивостью, и все, что он мог сделать, – это стиснуть зубы и сплести пальцы вокруг отполированного кроватного столбика, чтобы удержаться.
Он поступил правильно. Конечно, сейчас ей больно, но это скоро пройдет. Гораздо скорее, чем она думает. Совсем скоро, если она будет считать, что он ее использовал. Да, так будет гораздо лучше. Энни запомнит этот день и все те обидные слова, что он ей сказал. Постепенно его вранье изгонит из ее памяти все остальное, вытеснит всю нежность, всю любовь, которая их связывала. Вскоре она его возненавидит, а потом вообще перестанет о нем вспоминать.
Какое-то движение заставило его оторваться от своих горьких мыслей. Броуди поднял голову, увидел ее. Она вернулась совершенно беззвучно. Значит, ей еще мало, она собирается и дальше его мучить. И все же у него стало легче на душе просто оттого, что она здесь.
Анна не сделала ни единой попытки как-то замаскировать последствия приступа отчаяния: лицо у нее вспухло и покраснело, голос охрип и срывался от плача. Она остановилась посреди комнаты, глядя на него со страхом и надеждой.
– Ты лжешь. Ты меня любишь.
Броуди поднялся на ноги:
– Нет.
– Нет, любишь. – Анна двинулась прямо вперед, подошла к нему вплотную и обняла его обеими руками. – Не уходи. Не уходи.
Если бы только он мог ее обнять! Ну хоть на минутку… Броуди осторожно обхватил ладонями ее хрупкие плечи.
– Не делай этого, Энни, я тебя не стою.
– Я больше ничего не могу поделать. Будь честен. Я знаю, это трудно. Труднее, чем просто сбежать. Останься со мной.
Броуди не мог шевельнуться. Решимость оставить ее покинула его окончательно.
– Я люблю тебя, – обреченно вздохнул он, погрузив лицо в душистый шелк ее волос.
Глава 31
Анна ощущала у него на шее соленый вкус своих слез.
– Люби меня прямо сейчас, – прошептала она, обнимая его.
Потом она отступила на шаг и принялась возиться с застежками на платье. Пальцы плохо слушались ее: мешала торопливость и остатки стеснительности. Онемевший от неожиданности Броуди оставался неподвижен, пока Анна не спросила:
– Ты мне не поможешь?
Это заставило его выйти из транса. Его пальцы тоже оказались не слишком ловкими, но он старался действовать не торопясь: Броуди бережно освобождал от мягкой ткани еще более нежную и шелковистую кожу, завороженный видом своих смуглых рук на фоне ее белых плеч, шеи, груди. Закрыв глаза, Анна поцеловала его широкую ладонь и прижала ее к своей щеке, расстегивая пуговицы его рубашки.
Слой за слоем они освобождали друг друга от одежды, сдержанности и осторожности, а оставшись обнаженными, почувствовали, что им хочется снять с себя и все остальное – кожу, плоть, кости, – чтобы их сердца бились совсем рядом.
Как ни странно, поначалу ни он, ни она не ощущали страсти – только нежность. Они прикасались друг к другу, даря и получая наслаждение, шепотом обменивались отрывочными извинениями и словами прощения. Теперь они оба знали, что у них есть, и понимали, что это бесценно. Тихие вздохи и шепот помогали им отдохнуть от треволнений и насладиться покоем. Хотя бы ненадолго.
Но ее кожа была такой теплой, а его дыхание – таким жарким… Его беспокойно ищущие руки воспламенили ее в мгновение ока, а ее страстный шепот зажег и его самого. Они опустились на постель, свернувшись и любовным узлом. Анна слышала, как неровно и часто он дышит, подмечала, как его охватывает дрожь, упивалась его объятиями и чувствовала, что ее сердце наполняется ликованием.
Она больше не была девственницей и не жалела об этом: ведь свою невинность она отдала ему. Зато теперь ей были известны способы заставить его стонать и сострогаться, она могла проделывать с ним то же самое, что и он с ней. Его тело – худощавое, смуглое, мускулистое – сильно отличалось от ее собственного, но это не мешало им ощущать одно и то же.
Вот она прикоснулась к его щекам, провела большими пальцами по губам и увидела, как с них исчезает улыбка, а ясные голубые глаза темнеют и затуманиваются. Он овладел ею со страстным, опьяняющим поцелуем и повлек за собой глубоко-глубоко. Ей показалось, что она сейчас утонет. С бессвязным шепотом Анна погрузила пальцы ему в волосы и сама потянула его вглубь, рассудив, что погибать лучше вместе.
– А-а-а… – простонала она с долгим вздохом, когда он наполнил ее.
Они заглянули в глаза друг другу и застыли как околдованные: каждый, словно в зеркале, увидел отражение своего собственного острого и неизбывного наслаждения. Желание было знакомо им и раньше, но такого, как сейчас, с ними не случалось никогда. Их охватила слепая жажда, все сметающая на своем пути, – неосознанная, но неодолимая, пульсирующая в крови потребность все отдать друг другу.
Анна слилась со своим возлюбленным, позабыла, кто она такая. Боли она не ощущала, только страх чего-то неизведанного, грозившего погубить, затопить, растворить ее без остатка. Но вот удивительное дело: ей хотелось этого. Хотелось погибнуть. А Броуди казался ей тем морем, в котором она тонула, и одновременно якорем спасения. Под конец своего бурного и опасного плавания она уже знала, что он непременно спасет ее.
Броуди хотел сказать ей, как она прекрасна, как сильно он ее любит, но слова были бессильны. В какой-то отчаянный миг он вспомнил, что должен ее оставить, и эта страшная мысль вынудила его стиснуть ее до боли. Но Анна все поняла и успокоила его поцелуями, легкими прикосновениями пальцев. Мыслей не осталось, только чувственные ощущения – горячие, утонченные, нарастающие стремительно и нетерпеливо. Их движения стали беспорядочными, они неудержимо взмывали вверх на гребне таинственной гигантской волны. Ему казалось, что он сейчас взорвется, она точно знала, что сейчас умрет. Они лихорадочно сплели пальцы и поцеловались. Однако решающий момент, когда он наступил, не стал ни смертью, ни взрывом. Он оказался даром свыше, непостижимым сочетанием бури и покоя, уничтожившим границы между их телами. Они слились друг с другом воедино, на этот момент и навсегда.
Потом они долго лежали в темноте, тесно прижавшись друг к другу и перешептываясь, обмениваясь нежными словами. Броуди нащупал смятое покрывало, которое они сгоряча сбросили на пол, и укрыл их обоих. Мысли о прошлом постепенно просочились сквозь окутавший их защитный кокон: обоих охватила потребность просить прощения. Анна заговорила первая:
– Прости, что я тебе не поверила. Я так виновата… Я себя ненавижу за свои слова, сказанные тогда. Если бы я могла взять их назад…
– Это все моя вина, Энни, ты ни в чем не виновата. Сам не понимаю, что на меня тогда нашло, с чего я так взбеленился. Ты сделала вполне обоснованное предположение, и мне надо было просто сказать тебе, что ты ошиблась.
Она крепко стиснула его руку и встряхнула ее.
– Обоснованное? Я бы сказала – глупое, нелепое, идиотское. А главное, ты именно так и поступил: сказал мне, что я ошиблась, но я тебе не поверила. И вообще, я прекрасно понимаю, почему ты на меня рассердился.
– И почему же?
Анна начала плакать и нетерпеливым жестом вытерла слезы.
– Потому что ты мне доверял, ты положился на меня, а я растоптала твое доверие. Я предала тебя. Говорила, что люблю тебя, а потом назвала вором безо всяких оснований.
– У тебя был на руках заполненный банковский чек с датой и подписью. Я бы сказал, что это довольно-таки веское основание, – возразил Броуди, прижимаясь губами к ее виску. – Ты просто поверила собственным глазам.
– Но я не должна была верить! Мне бы следовало знать.
– Откуда ты могла…
– Это все моя гордость.
– Твоя гордость?
– Я решила, что ты меня использовал. Я разозлилась, мне было так больно и обидно, что я просто перестала соображать. Это я во всем ви…
– Энни, это моя гордость чуть не погубила нас, а не твоя. Это я обозлился – не мог стерпеть, что ты подумала, будто я украл у тебя деньги. Это я хотел сделать тебе больно…
Еще несколько минут они провели в споре о том, кто из них больше виноват. Они устроили целую оргию самобичевания, соревнуясь друг с другом в великодушии и всепрощении, после чего им обоим стало намного легче.
Броуди зажег свечи на столике у кровати. Язычки золотистого света заплясали на балдахине, на покрывале, на нежной коже Анны. И вдруг, неожиданно для себя, они заговорили об Эйдине. Обоих удивило признание в том, что они, как оказалось, скорбят о нем. Теперь они могли оплакивать его вместе и обрадовались этому: они и не подозревали, как сильно нуждались во взаимной поддержке.
– Не могу заставить себя поверить, что он убил Николаса, – призналась Анна, положив голову на плечо Броуди. – Ведь они были друзьями! Возможно, каждый в критическую минуту способен на насилие, но Николас был убит не в драке. Тем человеком в маске двигал не страх и не гнев, он не пытался спасти себя, как в случае с Мартином Доуэрти. Это было убийство, Джон, хладнокровное и расчетливое. – Она заглянула в его лицо, погруженное в тень. – Ты знаешь, что это произошло прямо у меня на глазах?
Броуди кивнул и крепче притянул ее к себе, стараясь прогнать страшное воспоминание.
– Я тоже не нахожу в себе сил его ненавидеть, – признался он. – Как странно… Я знал, что они используют меня как наживку, чтобы выманить из норы убийцу Ника, но мне было все равно. Мне самому хотелось знать, кто это сделал. Я хотел увидеть, как его накажут, я… сам готов был его убить. Но Эйдин… – Броуди смотрел, не отрываясь, на длинный локон золотистых волос, лежавший у него на ладони. – Нет, я не желал ему смерти. Я даже не хотел, чтобы он страдал. По правде говоря, я ничего не понимаю.
Надеясь найти ответ, он заглянул в ее серьезные золотисто-карие глаза – в эти волшебные глаза, напоминавшие одновременно и бархат, и парчу. Но она ничем не могла ему помочь.
– Мне будет его не хватать, – призналась Анна, удивленная не меньше, чем он сам.
Ветер свистел в ветвях раскидистой старой липы за открытым окном, шурша сухой листвой. Анна содрогнулась. Броуди накрыл ладонью ее руку и погладил прохладную гладкую кожу, стараясь ее согреть. Лето было на исходе. Анна подумала о долгих осенних вечерах, когда начнет рано темнеть, о серой холодной зиме, о свинцовых водах Мерси, раздраженно шлепающих о настил доков.
– Куда ты отправишься? – спросила она, зябко ежась и теснее прижимаясь к нему.
– Куда-нибудь, где тепло, – сказал он, зарывшись носом ей в волосы и пытаясь улыбнуться. – Возможно, в тропики. Буду сидеть под баньяновым деревом, питаться финиками, кокосами и инжиром. Мне будут прислуживать красивые женщины, почти обнаженные. Никаких забот, ничего, кроме… О, милая, я же шучу! – ласково усмехнулся он, увидев выражение ее лица.
– Я знаю. Дело не в этом, – она тоже попыталась улыбнуться.
– А в чем?
Анна пожала плечами:
– У нас совсем не осталось времени, а я так много должна тебе сказать… Я ничего не успею. Скажу только одно: я люблю тебя.
Какое-то время они молчали, прислушиваясь к только что прозвучавшему признанию, как будто повисшему в воздухе.
– Я люблю тебя, – эхом отозвался Броуди.
Они поцеловались. Так легко было поддаться грусти…
– Чего тебе больше всего будет не хватать? – спросила она и, увидев его недоверчиво вытянувшееся лицо, с улыбкой пояснила: – Если не считать меня.
Его ответная улыбка медленно растаяла.
– Я был счастлив здесь. Мне нравилась эта жизнь, хотя я понимал, что она одолжена мне на время. Мне жаль, что, когда я исчезну, в скором времени никто меня не вспомнит.
– Это неправда…
– Вспоминать будут Ника. Всем будет казаться, что они знали его таким. Никто не вспомнит Джона Броуди.
У нее болезненно сжалось горло, ей пришлось проглотить ком, чтобы заговорить.
– Я буду помнить Джона Броуди. Я его никогда не забуду.
– Нет, я не хочу, чтобы ты вспоминала обо мне, – прошептал он, не раскрывая крепко зажмуренных глаз. – Забудь меня поскорее, Энни. Забудь обо всем, что с нами было. Считай, что это сон.
– О нет…
– Послушай меня. Я хочу, чтобы ты снова вышла замуж. Нет, не спорь. Хочу, чтобы у тебя были дети, много детей. Я хочу этого ради тебя, любовь моя. Представляешь, как это будет чудесно: детишки бегают по верфи и путаются под ногами, пока ты пытаешься объяснить клепальщикам, где проходят швы по обшивке. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Не плачь. Ну, пожалуйста, постарайся не плакать.
Но Анна не могла совладать со слезами.
– Возьми меня с собой, – безнадежно умоляла она, прижимаясь к нему.
Она почувствовала, как он качает головой, и пришла в отчаяние.
– Тогда люби меня прямо сейчас, – прошептала Анна, поднося его руку к губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45