А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Никогда раньше она не знала такой свободы – внутренней и внешней. Это было подлинное освобождение духа.
Они идеально подходили друг другу – и не только в постели. Анна удивлялась себе, она совершенно не ощущала вины. Вот и сейчас она смотрела на свою тетушку и на окружающих ее дам, силясь представить себе, как бы они стали заниматься (не говоря уж о том, чтобы наслаждаться!) всем тем, что они с Джоном вытворяли в постели, но у нее ничего не получалось. И при этом ей даже не приходило в голову спросить себя: «Что со мной не так?» Подобные соображения перестали ее волновать. Если с ней что-то не так, решила Анна, ей все равно. Для нее это больше не имело значения.
В глубине души она твердо знала, что в страсти, толкавшей их друг к другу, нет ничего постыдного или противоестественного. Наоборот, она была уверена, что именно те женщины, которые переносят близость с мужьями как пытку – в полуобморочном состоянии, стиснув зубы, в темноте, в одежде – являются жертвами обмана, более вредного, чем любое извращение, какое только можно вообразить. Тут уж точно речь шла о заговоре!
«Только вот… с какой целью составлен этот заговор? – удивлялась про себя Анна, покусывая травинку и с трудом удерживаясь от искушения пощекотать ею Джону нос. – Почему все остальные мужчины не похожи на него? Почему они не хотят, чтобы их жены получали удовольствие? Бессмыслица какая-то».
Броуди со знанием дела рассказал ей (откуда у него такая уверенность, ей даже спрашивать не хотелось), что почтенные, солидные мужья – те самые, что вместе со своими женами устанавливают правила поведения в обществе и бдительно следят за их соблюдением – не брезгуют услугами проституток. Все выглядело так, будто мужчины решили разделить женщин на две взаимоисключающие категории: жены и шлюхи. Как странно! И как грустно.
А то, что было у нее с Броуди, называлось прелюбодеянием, незаконной связью, адюльтером. Ужасное, позорное слово. Еще несколько месяцев назад Анна заливалась краской, услыхав его, а сейчас не находила в своей душе ни капли раскаяния. Только об одном приходилось сожалеть: это не могло продолжаться вечно. Однако Анна не желала думать о будущем. Она твердо решила жить сегодняшним днем.
Все, что у нее было, – это прекрасное «сейчас», счастье, о котором она даже мечтать не смела с Николасом в самые первые, полные восторженного ожидания дни помолвки, когда она поверила, что каким-то чудом он ее полюбил и все ее заветные чаяния сбылись. То, что она получила сейчас, оказалось совсем иным – великолепным, неизмеримо превосходящим все ее наивные представления о счастье. Любовь к Николасу была фантазией девочки, воспитанной в уединении и ничего не знающей о жизни. Любовь к его брату стала воплощением желаний женщины.
– О чем ты думаешь?
О чем бы она ни думала, ее мысли всегда возвращались к нему, вращались вокруг него.
– О тебе. Между прочим, я думала, ты спишь.
Он лениво усмехнулся:
– Я не смог уснуть. На такой подушке не очень-то и заснешь: она не дает забыться.
– Тебе неудобно?
– Я этого не говорил.
Они обменялись понимающими взглядами.
– А не пора ли нам собираться домой? – предложил Джон.
– Мы еще даже не поели.
– А какую еду ты для нас захватила?
– Холодный ростбиф, салат, несколько пирожков. Имбирное пиво.
– М-м-м… – задумчиво протянул Броуди. – Мы могли бы унести все это домой и съесть прямо в постели.
Анне понравилась такая перспектива.
– Возможно, – согласилась она.
– Но мы подадим людям повод для сплетен.
– Несомненно.
– Они догадаются, что у нас на уме.
– Безусловно.
– Должно ли это нас беспокоить?
– Ни в малейшей степени.
Они дружно поднялись с земли и начали с неприличной поспешностью складывать плед.
Глава 26
– И боже упаси, чтобы в наших глупых женских головках завелась хоть одна серьезная мысль, – объясняла Милли, глядя, как Анна поливает папоротники в оранжерее. – Мужчины хотят видеть нас кроткими, пугливыми и покорными. Целиком и полностью зависящими от них. Ничего не смыслящими в том, что требует умственной деятельности, – и прежде всего в политике. А потом, положив столько трудов, чтобы обзавестись в доме безмозглым, абсолютно невежественным существом женского пола, они удирают от нас в свои мужские клубы! Стоит ли этому удивляться?
– Прошу прощения, – неожиданно раздался мужской голос у них за спиной.
Милли прекратила свое взволнованное хождение взад-вперед, а Анна выглянула сквозь пышную бахрому листьев папоротника. В дверях стоял ее кузен.
– Привет, Стивен, – любезно кивнула она. – Что-то ты рано вернулся домой. Я сама сегодня ушла пораньше, потому что…
– Мне надо с тобой поговорить.
Анна выпрямилась:
– А нельзя ли подождать? Мы с Милли как раз собирались…
– Это неотложный разговор.
– Понятно.
Она бросила на Милли взгляд, полный замешательства. Ее подруга ответила мгновенной понимающей улыбкой.
– Все в порядке, я не заметила, как время пролетело. Уже очень поздно, мне пора, а то «Патнем» <Крупное английское издательство.> закроется прежде, чем я туда доберусь. Не надо меня провожать, я просто…
– Не говори глупости. – Анна обошла длинный стол, вытирая руки о фартук. – Будь так добр, Стивен, подожди меня здесь.
Стивен сухо кивнул и посторонился в дверях, чтобы пропустить дам.
– Миссис Поллинакс, – еле двигая губами, проговорил он в виде приветствия.
– Мистер Мередит, – ответила Милли почтительным тоном, в котором только Анна уловила насмешливые нотки.
– Не обращай внимания на Стивена, – шепнула Анна, проводив Милли до входных дверей, – в последнее время он зол на весь мир. – Она пожала руку Милли:
– Я так рада, что ты пришла меня навестить. Мне бы хотелось, чтобы ты заходила почаще.
– Я постараюсь: ты вселяешь в меня бодрость. Ты счастлива, это сразу видно. Ты расцвела как роза. Настоящая красавица – другого слова не подберу. Я не шучу, – настойчиво повторила она и улыбнулась, когда Анна скорчила ей рожицу. – Ты просто сияешь. Если бы я не любила тебя так сильно, честное слово, я бы позавидовала.
– Нет, это я тебя люблю. Хотела бы я сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь тебе стать счастливой.
– Но ты и так мне помогаешь! Не представляю, что бы я делала без тебя все эти последние недели.
Подруги обнялись. В глазах у обеих стояли слезы.
– А теперь беги обратно, пока твой кузен окончательно не вышел из себя.
Милли завязала под подбородком пышный бант шляпки с опущенными полями и направилась по дорожке к воротам.
Стивен расхаживал взад-вперед мимо длинного стола, Взглянув на его нахмуренное лицо, Анна сразу поняла, что он не столько рассержен, сколько расстроен.
– Не пройти ли нам в гостиную? – нерешительно предложила она, зная, что Стивен при любых обстоятельствах предпочитает официальную обстановку.
Однако, к ее удивлению, он подошел к стеклянным дверям зимнего сада и закрыл их.
– Нет, я не хочу, чтобы нас кто-то услышал.
Анна инстинктивно отступила на шаг. Ей почему-то заранее не хотелось слышать новость, которую он собирался сообщить.
– Случилось что-то плохое?
– Можно сказать и так.
Стивен опять умолк, и у Анны тревожно сжалось сердце.
– Я должна сама угадать, или ты все-таки…
– Речь идет о Николасе.
Она обеими руками ухватилась за ажурный садовый стол, но постаралась сохранить на лице выражение вежливого интереса и больше ничего.
– А в чем дело?
– Я пытался рассказать дяде Томасу, но это все равно что разговаривать со стенкой. Поэтому я пришел к тебе. Возможно, мне следовало поговорить с Эйдином, но больше всего на свете мне хотелось бы избежать скандала.
– Скандала? Стивен, о чем ты говоришь?
Стивен подошел ближе. Анна увидела, что он что-то держит в руке. Листок бумаги.
– Это тебя расстроит, – заметил он с тяжелым вздохом, – но я не знаю, как сказать об этом деликатно.
– О чем сказать?
Никогда в жизни она не видела своего кузена таким подавленным. Ей стало не просто страшно, она пришла в ужас.
– Николас… – Стивен неуверенно замялся, не глядя ей в глаза. Анна прижала ладони к щекам. «Господи боже, – подумала она, – ему все известно».
– Боюсь, что Николас растрачивает деньги компании.
Ей захотелось рассмеяться: чувство облегчения было так велико, что ей трудно было скрыть его.
– Ох, Стивен, – воскликнула она, схватившись за сердце, – как ты меня напугал.
Он окинул ее холодным удивленным взглядом.
– Я говорю серьезно, Анна, это уголовное дело.
– Да нет же, тут какая-то ошибка! Ты что-то неправильно понял, вот и все. Расскажи мне толком, в чем дело.
Анна сложила руки на груди, скрывая облегчение за снисходительной улыбкой.
Стивен оскорбленно поджал тонкие губы:
– Я все понял правильно; единственное, что я недооценил, так это степень твоей ослепленности. Прошу прощения, – добавил он, подняв руку, – это не вполне справедливое замечание. Естественно, ты ему предана.
– Естественно. А теперь расскажи мне, что, по твоему мнению, он сделал?
– Он украл пятьдесят тысяч фунтов.
– Это несусветная чушь.
Стивен ничего не ответил; с полминуты они смотрели друг на друга молча. Анне было очень досадно, но ей пришлось отвернуться первой. На один страшный миг она представила себе, что все это правда. У нее в уме развернулась целая картина во всех деталях: как он это сделал, почему, что будет дальше. Потом занавес опустился, и сцена померкла. Она отказывалась верить.
– Я случайно узнал об этом вчера. Мистер Кэннон из банка упомянул об этом в разговоре. Он сообщил мне, что Ник снял значительную сумму наличными с одного из корпоративных счетов, и намекнул, что столь крупную финансовую операцию было бы разумно обсудить с его коллегами из отдела капиталовложений. Я сделал вид, будто знаю, о чем идет речь.
– И что потом?
– Я пошел к Нику и потребовал объяснений.
– И что же?
– Он все отрицал.
Анна облегченно вздохнула. – Ну вот, видишь, – не слишком уверенно сказала она, – значит, это ошибка.
Стивен нетерпеливо откашлялся:
– Деньги пропали, Анна. Они не переведены на другой счет, они никуда не вложены и не использованы для каких-то капитальных закупок. Они исчезли. А Ник твердит только одно: ему ничего об этом не известно.
– Раз он так говорит, значит, ему ничего об этом не известно. Стивен, это ошибка! Почему ты думаешь, что он лжет?
– Вот почему.
Он протянул листок бумаги, который она уже видела у него в руке. Анна спрятала обе руки за спину: все ее страхи вернулись вместе с сильнейшим сердцебиением. Преодолев минутную слабость, она предприняла жалкую попытку придать голосу невозмутимость:
– Что это?
– Банковский чек. Его подписал Ник. Ты же не станешь отрицать, что это его почерк?
Надежда вернулась – абсурдная, нелепая, совершенно безумная и смехотворная. Это Николас подписал банковский чек, Николас, а не Джон!
Анна с опаской протянула руку, словно собираясь погладить свернувшуюся на солнце змею, и с величайшей осторожностью развернула листок. Слова расплывались у нее перед глазами, она не сразу разобрала их. Она прочитала дату: 20 июля. Неделю назад. Почерк Николаса, который Броуди так старательно и долго учился подделывать. Ей вспомнились те дни в Италии, когда она помогала ему овладеть этим искусством.
Анна нащупала позади себя стул и опустилась на него. Воздух жарко натопленной оранжереи показался ей удушающим. Пот выступил по всему телу и потек струйками, щекоча кожу.
– Должно быть какое-то объяснение. Он что-то предпринял по собственной инициативе. Он мне расскажет.
– Я так не думаю.
– Почему?
– Когда я предъявил ему этот чек, он попросил ничего не рассказывать тебе.
Руки у нее ослабели. Надо было что-то сказать, как-то оправдаться, может быть, накричать на Стивена, но слова не шли у нее с языка, душа рвалась на части, боль казалась непереносимой. Предательство Николаса ранило ее в самое сердце, но то, что произошло сейчас, было еще страшнее. Это было хуже смерти.
– Это ошибка! – беспомощно повторила Анна, не в силах сосредоточиться ни на чем другом. – Он по какой-то причине скрывает от нас правду. Этому должно быть разумное объяснение.
Однако единственное объяснение, пришедшее в голову ей самой, повергло ее в ужас. Анна встряхнулась, усилием воли освобождаясь из лап кошмара.
– Тебе уже что-то известно об этом, не так ли? Мне показалось, что для тебя эта новость не стала полной неожиданностью.
Высказанное Стивеном подозрение насторожило ее и заставило лихорадочно задуматься. Анна встала.
– Мне об этом ничего не известно. Ты правильно сделал, обратившись ко мне, – сказала она с уверенностью, которой на самом деле отнюдь не ощущала. – Какое-то объяснение непременно есть, но пока не стоит говорить об этом никому, даже Эйдину.
«Особенно Эйдину», – добавила она мысленно.
– Предоставь все мне, Стивен. Я сама этим займусь. – Но когда она попыталась пройти мимо него, он заступил ей дорогу.
– Ладно, я дам тебе несколько дней, поскольку это семейное дело.
– Что? – изумилась Анна.
– Потом я выступлю против тебя открыто. Я хочу получить у дяди Томаса доверенность на управление компанией и теперь могу кое-что для этого использовать.
Кровь отхлынула от щек Анны: она поняла, что если не покинет помещение сию же минуту, то лишится чувств.
– Ты никогда ее не получишь, и тебе нечего использовать!
Она проскользнула мимо него и стремительным шагом направилась к двери.
– Поберегись, Анна.
Уже держась за ручку двери, она обернулась назад:
– Мне нечего опасаться. Мой муж ничего плохого не сделал!
Стивен медленно и грозно покачал головой:
– Твой отец сделал глупость. Компания Журдена должна принадлежать Журденам.
Несмотря на все, что на нее обрушилось, Анна вздернула подбородок. Дымка горя, застилавшая ей глаза, на миг рассеялась, в ее взгляде сверкнул вызов. Фальшивая бравада сменилась подлинной решимостью.
– Я – Журден! – сказала она с гордостью.
* * *
Броуди вскинул ноги на крышку стола и откинулся на спинку кожаного кресла, поигрывая золотой цепочкой от часов. По привычке он отыскал глазами на столе фотографию Анны в овальной рамке. Ему казалось, что ее лицо, смотревшее на него с фотокарточки, придает видимость порядка заваленному бумагами, чертежами и письмами столу. На фотографии у нее было лицо классной дамы – строгое, серьезное, с решительным подбородком и плотно сжатыми губами. Но всякий раз при взгляде на это лицо его охватывала волна нежности, сердце у него начинало таять, а губы невольно растягивались в улыбке.
Рядом с фотографией лежало стеклянное пресс-папье, которое она ему подарила несколько дней назад. Большое, тяжелое, оно занимало много места на столе, но Броуди и мысли не допускал о том, чтобы его убрать.
Увеличенная толстым стеклом фигурка внутри шара представляла собой матроса в полной походной форме – резиновые сапоги, штормовая клеенчатая роба, капюшон, – сжимавшего в руках колесо штурвала. Если перевернуть пресс-папье вверх дном, в стеклянной сфере начинал кружиться густой снег. У матроса было свирепое, словно высеченное из камня лицо, черные волосы прилипли ко лбу, в сильных зубах зажата трубка. И, кроме того, у него были синие глаза. Анна сказала, что это делает его похожим на самого Броуди.
Джон улыбнулся, слегка стукнул по стеклянному шару башмаком и закрыл глаза. Она обрадуется, когда узнает, что произошло в этот день, обрадуется, пожалуй, не меньше, чем он сам, хотя объяснить ей истинную причину его торжества будет затруднительно. Гарри Старк и Уилл Рэндом, начальники соответственно формовочного и такелажного цехов, только что предложили ему свою рекомендацию для вступления в мужской клуб и в ливерпульское хоровое общество. Если бы они прислали целый гражданский комитет, чтобы презентовать ему мешок золота, он и тогда не был бы так горд и счастлив, как сейчас.
Глубина удовлетворения, которое он испытывал, поразила его и кое-что приоткрыла ему в себе самом. Джон был простым матросом, без дома, без семьи; ему и в голову не приходило, что он может стать уважаемым членом общества. Цель была настолько далека и недостижима, что он о ней даже не мечтал. До того, как кто-то убил Мэри, а его самого взяли под арест, Броуди считал себя человеком, довольным жизнью. Ему нравилось плавать на кораблях. Теперь он готов был признать, что его тяготило одиночество.
Моряк легко заводит друзей, но и теряет их столь же легко; по окончании очередного путешествия он нанимается на новый корабль, а там уже новый капитан, новая команда. Броуди чувствовал себя не вполне своим даже среди тех немногих настоящих друзей, которых ему удалось сохранить. Теперь он ясно видел то, в чем до сих пор себе не признавался: тот образ жизни, который он для себя избрал, на самом деле его не устраивал.
Зато нынешняя жизнь устраивала его вполне. Много раз за последнее время Броуди забывал, что должен играть роль, и оставался просто самим собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45