Образ матери навеки запечатлелся в его памяти в тот день, когда он навсегда уехал вместе с Суэйном. Поэтому Вулфгар сразу узнал сестру: они были похожи с матерью как две капли воды.
— Мы сообщили о ее смерти Роберу в Нормандию, — объяснил Болсгар.
— Я не видел дядюшку десять лет, — спокойно ответил Вулфгар, отрешившись от мучительных воспоминаний о матери. — Робер всегда считал меня ненужным бременем.
— Ему хорошо платили за заботу о тебе. Роберу следовало бы цените это.
— Да, — презрительно фыркнул Вулфгар, — большие деньги позволяли ему наливаться каждый день пивом и сплетничать, что его сестрица наставила рога саксу и что его племянник не кто иной, как отродье неизвестного норманна! Его, казалось, забавляло, что ни один мужчина не признал меня своим сыном.
— Но тебя воспитали, как законнорожденного! И даже посвятили в рыцари! — напомнил старик.
— Да, — вздохнул Вулфгар. — Робер сделал меня своим пажом и велел выучить всему, что необходимо воину, но лишь после того как Суэйн напомнил ему об обязанностях и хорошенько пригрозил.
Старик кивнул:
— Робер всегда был человеком легкомысленным, так что не стоило надеяться на большее. Хорошо, что я послал с тобой Суэйна.
Лицо Вулфгара словно на глазах осунулось.
— Неужели он так ненавидел меня, что не мог вынести моего присутствия?
Сердце Эйслинн разрывалось от жалости к Вулфгару. Никогда еще она не видела его таким растерянным. Девушка заметила, что глаза Болсгара сверкают от непролитых слез, однако на благородном лице не дрогнул ни один мускул.
— Узнав правду, я некоторое время тебя ненавидел, — признался старик. — Смертельная обида — сознавать, что не ты зачал такого прекрасного сына. Я считал тебя своим первенцем и гордился тобой, пренебрегая младшим сыном. Ты держался в седле куда увереннее и был намного сильнее его, и казалось, в твоих жилах текла сама жизнь. Тот слабый вялый мальчишка, который родился потом, не стал для меня утешением. Ты был плотью от плоти моей, я любил тебя больше, чем самого себя.
— До тех пор, пока мать не призналась, что я родился от какого-то норманна, чье имя она отказалась назвать, — с горечью пробормотал Вулфгар.
— Она хотела восстановить справедливость. Я восторгался бастардом больше, чем законными детьми, а она не могла этого вынести. И была готова покрыть себя позором, только бы им было хорошо. Не надо ее осуждать. Нет, это моя злоба разлучила нас с тобой. Ты, кто был моей тенью, радостью и счастьем, не сын чресел моих! Я открыл сердце другому сыну, и он вырос сильным и крепким… но погиб во цвете лет. Я бы с радостью умер вместо него. Но все, что мне осталось, — забота о сварливой девице, язык которой еще острее, чем был у матери.
Сакс замолчал, задумчиво глядя в огонь. Эйслинн всей душой жалела мальчика, отвергнутого сначала матерью, а потом человеком, которого он считал отцом. Ей хотелось коснуться его щеки и излечить боль. Она впервые видела его таким беззащитным — Вулфгар всегда казался несгибаемым и непобедимым, как неприступная крепость. Возможно ли затронуть его сердце?
Девушка уселась в большое кресло перед огнем, чтобы получше рассмотреть Вулфгара.
— Мы отослали тебя на родину матери, не зная, каким ты вернешься, — хрипло выговорил Болсгар. — Ты знал, что твой брат погиб в сражении при Сенлаке?
Вулфгар, вскинувшись, пристально посмотрел на старика. Гвинет, сверкая глазами, подступила к нему.
— Да, норманнские грабители убили его. Убили моего брата!
— Норманнские грабители? — повторил Вулфгар, поднимая брови. — Ты, конечно, имеешь в виду меня?.
— Ты сам это сказал! — вздернула подбородок Гвинет.
— Берегись, сестрица, — почти нежно улыбнулся он, — долг побежденных — угождать победителю. Неплохо бы тебе взять пример с моей Эйслинн. — Он приблизился к девушке и, положив руку ей на плечо, принялся играть тяжелой медной косой. — Она так прекрасно разыгрывает роль жертвы, что иногда я даже сомневаюсь в том, действительно ли чего-то добился.
Уголки губ Эйслинн поднялись в улыбке, но никто, кроме Вулфгара, этого не заметил. Он осторожно погладил щеку девушки.
— Да, сестра, тебе не помешает взять несколько уроков покорности у Эйслинн.
Гвинет, затрепетав от ярости, шагнула к нему. Вулфгар с насмешкой наблюдал, как она сжимает губы, а глаза превращаются в щелки.
— Ты хочешь еще что-то добавить, Гвинет? — осведомился он.
Грудь женщины бурно вздымалась.
— Да, — прошипела Гвинет. — Жаль, братец, что Фолсуорт, а не ты остался лежать на поле брани! — И, не обращая внимания на молящий взор Болсгара, продолжала: — Знай, что я презираю и тебя, и то обстоятельство, что вынудило просить прибежища в твоем доме, лишь бы пережить эти ужасные времена. — Она повернулась к потрясенной Эйслинн и добавила: — Ты, кажется, решил сделать эту девку примером для всех нас! Взгляни только, как она одета! Совсем не похоже на наряды, которые носят женщины несчастной Англии, не так ли?
— Благодари Бога, что я еще жив, сестрица, — процедил Вулфгар, — иначе, боюсь, тебе пришлось бы спать на сырой земле и питаться объедками.
— Что это? — раздался голос, и на пороге вырос Рагнор в сопровождении воинов. — Неужели семейная ссора? Ай-яй-яй.
Он быстрым восхищенным взглядом окинул блистающую красотой Эйслинн, прежде чем взять руки Гвинет и поднести их к своей груди.
— Ах, сладостная Гвинет, неужели свирепый Вулфгар показал свои клыки? Умоляю, леди, не судите его манеры или позвольте мне усмирить его, поскольку я не могу вынести оскорблений вашей красоте и грации.
Гвинет, сухо улыбнувшись, ответила:
— Вполне естественно, что брат скорее найдет недостатки у сестры, чем в едва знакомом человеке.
— Даже будь я вашим старым возлюбленным, — хрипло пробормотал Рагнор, склоняясь над ее рукой, — не осмелился бы в чем-то вас упрекнуть.
Женщина, залившись краской, отстранилась.
— Вы слишком много берете на себя, сэр рыцарь, предполагая, что мы можем стать любовниками.
Выпрямившись, Рагнор хищно улыбнулся:
— Смею ли я надеяться, мадемуазель?
Гвинет нервно взглянула на Вулфгара, спокойно наблюдавшего за ними. Сжав пальцы Эйслинн, он поднял ее с кресла и показал сестре на главный стол:
— Давай поужинаем без споров, Гвинет, тем более что теперь нам придется видеться гораздо чаще.
Гвинет резко отвернулась и позволила Рагнору отвести себя к столу. Усадив девушку, он наклонился над ней, лаская ее взглядом.
— Вы тревожите мое сердце и разжигаете во мне страсть. Как я могу заслужить вашу доброту? Я навсегда останусь вашим рабом.
— Сэр де Марте, речи ваши чересчур дерзки, — пролепетала Гвинет, опустив глаза. — Вы забываете, что мой родной брат был убит норманнами и я сама не питаю к ним особой любви.
Рагнор, устроившийся на соседнем стуле, возразил:
— Но, мадемуазель, вы, конечно, не вините всех норманнов в смерти вашего брата! Мы связаны клятвой верности Вильгельму. Осуждайте за содеянное герцога, не меня!
— Мать моя была норманнкой, — тихо призналась Гвинет. — Я любила ее.
— И потому не должны ненавидеть меня, — умоляюще шепнул Рагнор.
— Я не питаю к вам ненависти, — выдохнула девушка. Чужеземец сверкнул белозубой улыбкой.
— Миледи, вы сделали меня самым счастливым человеком на земле! — воскликнул он, сжимая ее руку.
Гвинет смущенно отвернулась, наблюдая, как Вулфгар пододвигает стул для Эйслинн. Взгляд ее похолодел. Она презрительно посмотрела на молодую женщину, чувствуя, как душу точит червь ревности и ненависти.
— Ты не говорил нам, что женился, братец, — хмыкнула она.
— Женился? Нет, — покачал головой Вулфгар. — Почему ты так решила?
— Значит, эта Эйслинн не наша родня? Судя по тем почестям, какие ты ей оказываешь, я посчитала ее твоей любимой женой.
Рагнор язвительно усмехнулся и уставился на Эйслинн, ответившую ему ледяным взглядом. Тогда он нагнулся к уху Гвинет, чтобы развлечь ее забавным анекдотом. Та мгновенно разразилась веселым смехом.
Эйслинн крепко сжала кулаки, едва удерживаясь от взрыва ярости. Она потеряла аппетит и жаждала очутиться как можно дальше от этих людей. Мясо, положенное Вулфгаром ей на тарелку, осталось нетронутым, а кубок с вином — полным.
Вулфгар, заметив, что она не ест, учтиво произнес:
— Жареный кабан сегодня особенно вкусен, Эйслинн. Почему бы тебе его не попробовать?
— Я не голодна, — ответила девушка.
— Ты похудеешь, если не будешь есть, — мягко упрекнул он, отрезая себе кусок свинины. — А я предпочитаю пухленьких женщин. Правда, про тебя не скажешь, что ты слишком костлява, но зато не столь крепка, как следовало бы.
— Я достаточно сильна, — покачала головой Эйслинн. Рыжеватые брови удивленно взметнулись вверх:
— Неужели? Я бы никогда не подумал, судя по тому слабому сопротивлению, которое ты оказала всего несколько часов назад. — Он потер грудь и, коварно улыбнувшись, добавил: — Будь я проклят, если не хотел бы увидеть под собой прежнюю ведьму, а не манерную вялую куклу! Скажи, милая, не скрывается ли под этим прелестным обличьем еще одна женщина, та, которую нельзя назвать строптивицей, но, несомненно, гораздо более резвая, чем сегодняшняя Эйслинн?
Девушка не знала куда деваться от смущения.
— Господин, твоя сестра! Она услышит… уже сейчас она гадает, кто мы друг для друга. Не лучше ли обращаться со мной более сдержанно?
— То есть заставить тебя украдкой пробираться в спальню под покровом темноты? — засмеялся он, пожирая Эйслинн глазами. — Я умру от нетерпения.
— Мне не до смеха, — укорила она. — Твои родные уже и без того подозревают, что мы любовники. Хочешь, чтобы они в этом убедились?
— Объявить об этом сейчас или позже? — весело осведомился Вулфгар.
— О, ты невозможен! — в сердцах воскликнула Эйслинн.
Гвинет, немедленно забыв о Рагноре, посмотрела в их сторону. Когда она снова обернулась к рыцарю, Эйслинн наклонилась к Вулфгару:
— Неужели тебе все равно, что они подумают? Ведь это твоя семья.
— Семья? — проворчал Вулфгар. — Нет у меня семьи. Ты уже знаешь, как относится ко мне сестра. Мне безразлично ее одобрение или неодобрение. Ты моя, и я не брошу тебя в угоду своим родственникам.
— Но и не женишься, — тихо добавила Эйслинн.
— Я такой, какой есть. Ты принадлежишь мне, и этого достаточно.
Он отвел глаза, готовясь выдержать бой с Эйслинн, но, не дождавшись ответа, повернул голову и утонул в бездонных фиалковых озерах. Вулфгар как зачарованный не мог отвести взгляда, пока девушка не рассмеялась, и мелодичные звуки разом прогнали волшебство.
— Да, Вулфгар, я твоя рабыня, — едва слышно шепнула она. — И если этого довольно для тебя, значит, и для меня тоже.
Рыцарь все еще ошеломленно размышлял над ее словами, но тут вмешалась Гвинет.
— Вулфгар, надеюсь, ты не собираешься всю зиму кормить этих норманнов? — осведомилась она, обводя рукой зал. — Боюсь, как бы нам не пришлось голодать!
Вулфгар оглядел два десятка мужчин, жадно уничтожавших бесценные припасы Даркенуолда.
— Их даже больше, но остальные объезжают владения дозором. Охраняют замок от грабителей и воров. Защищают моих людей и тебя. Никогда не жалей для них хлеба.
Гвинет негодующе выпрямилась и окинула брата брезгливым взглядом. Еще один упрямец, не лучше Болсгара. Неужели ни у кого из них не хватает ума сохранить нажитое?
Немного погодя Эйслинн поднялась и, извинившись перед Вулфгаром, отправилась поухаживать за Болсгаром. Она снова намочила повязки у него на ноге, велела Керуику всю ночь поддерживать огонь в очаге, чтобы старик не простудился, и приглядывать за ним. А если Болсгару станет хуже, пусть немедленно позовут ее.
— Послать Майду за тобой? — спросил Керуик, пристально глядя на девушку.
Эйслинн тяжело вздохнула.
— У меня нет секретов. Даже самая презренная шлюха имеет тайные грешки, но я… о моих деяниях, кажется, трубит вся округа. Ничто не мешает прийти тебе.
— О какой тайне идет речь, если твой возлюбленный так откровенен? — резко бросил он. На щеке нервно задергалась жилка. — Чего ты ожидаешь от меня? Чтобы я считал тебя замужней женщиной?
Эйслинн, покачав головой, развела руками.
— Керуик, прошлого не вернуть. Мы никогда не станем мужем и женой. Забудь, что когда-то я была твоей нареченной. Между нами выросла стена.
— Не стена, Эйслинн. Мужчина, — горько бросил он.
— Но он не отпускает меня, — пожала плечами девушка.
— Это твои чары удерживают его! — вскинулся Керуик. — А теперь ты еще и наряжаешься, чтобы привлечь его. Если бы ты не умывалась, не умащивала себя благовониями, он быстро бы нашел себе другую. Но ты слишком тщеславна, чтобы позволить этому случиться.
Девушка разразилась веселым хохотом. Керуик побагровел, но она все не успокаивалась. Молодой человек опасливо оглянулся на Вулфгара и увидел его мрачно сведенные брови.
— Эйслинн, — процедил Керуик, — прекрати это безумие! Хочешь, чтобы меня опять высекли?
Эйслинн попыталась успокоиться, но лишь беспомощно засмеялась.
— Прости, Керуик, — охнула она, — не знаю, что на меня нашло.
— Ты издеваешься надо мной, — пробурчал он, скрестив руки на груди. — И все из-за моей одежды! Ты хотела бы, чтобы я походил на твоего норманнского любовника! Он вечно красуется, как петух на рассвете! Но у меня ничего не осталось — все отобрано! Что прикажешь носить жалкому рабу?
Эйслинн, мгновенно став серьезной, положила руку ему на плечо.
— Дело не в твоей бедной одежде, Керуик, просто ты совсем за собой не следишь — не умываешься и не причесываешься.
Юноша с сожалением отстранился:
— Твой возлюбленный наблюдает за нами, а у меня нет желания почувствовать, как псы разрывают мою плоть острыми зубами, а по спине гуляет кнут. Подойди к нему и успокой. Девушка кивнула и, встав на колени перед Болсгаром, получше укрыла старика волчьими шкурами. Тот ответил ей усталой улыбкой.
— Ты слишком добра и снисходительна к моим почтенным годам, леди Эйслинн, Твоя красота и нежные руки осветили мою жизнь.
— Боюсь, лихорадка ослабила твой ум, сэр рыцарь, — усмехнулась саксонка.
Болсгар прикоснулся к ее руке губами и со вздохом откинулся на подушки. Эйслинн поднялась и, не глядя на Керуика, подошла к Вулфгару. Рагнор не отрывал от нее глаз, пока девушка не остановилась за спинкой его стула, откуда могла исподтишка рассматривать Вулфгара. Насытившийся и немного успокоившийся, он односложно отвечал на бесчисленные расспросы сестры о его владениях и положении при дворе герцога Вильгельма. Гвинет пеняла брату на чрезмерную снисходительность к здешним крепостным, слишком грубым и непочтительным, и утверждала, что необходимо держать их в ежовых рукавицах. Вулфгар, выслушав последний совет, медленно перевел взгляд на Рагнора, развалившегося на стуле и, очевидно, довольного собой и словами Гвинет.
— Я рад, что ты обладаешь способностью выносить столь быстрые суждения, Гвинет, — бросил Вулфгар, но его сарказм остался незамеченным.
— Ты скоро поймешь, что я очень проницательна, братец, — заявила она, глядя на Эйслинн с понимающей усмешкой.
Вулфгар пожал плечами и, взяв девушку за руку, привлек к себе.
— Мне нечего скрывать. Все знают, как я живу и веду хозяйство.
И, к раздражению Гвинет, стал рассеянно играть тонкими пальцами Эйслинн и гладить ее руку. Девушка смущенно сжалась и покраснела. Самоуверенная улыбка Застыла на губах Рагнора; он поспешно наполнил рог до краев. Гвинет от возмущения и гнева начала заикаться, и Эйслинн невольно задалась вопросом — уж не новую ли игру затеял Вулфгар. Он с усмешкой поднялся и, обняв Эйслинн за плечи, шутливо бросил молодому рыцарю Гауэйну, хваставшемуся своей победой в сегодняшнем состязании:
— Дело не в твоем умении, парень, а в твоем смазливом личике. При виде тебя каждый воин думает, что встретил милую девушку, и не смеет дотронуться до прелестного видения.
Стены зала задрожали от хохота, и даже Гауэйн, краснея, улыбнулся. Вулфгар нежно провел костяшками пальцев по ладони Эйслинн, продолжая добродушно пререкаться со своими людьми, и девушка не заметила устремленного на нее злобного взгляда Гвинет. Обладай этот взгляд способностью убивать, девушка упала бы замертво. Глаза Гвинет еще больше сузились от ненависти, когда Вулфгар, обняв Эйслинн за талию, стал вместе с ней подниматься по ступенькам.
— Что он нашел в этой потаскухе?! — взорвалась женщина, откидываясь на спинку стула и надувая губы, как избалованный ребенок, которому не уделили должного внимания.
Рагнор неохотно отвлекся от созерцания тонкой фигурки в желтом и залпом прикончил эль. Однако уже через мгновение он овладел собой и, склонившись к Гвинет, даже выдавил чарующую улыбку.
— Не могу сказать, миледи, ибо вы затмили красотой всех женщин и я думаю только о вас. О, если бы я обрел счастье ощущать ваше обнаженное тело, жадно прижатое к моему, познал бы радости рая!
Гвинет тихо рассмеялась:
— Сэр де Марте, я начинаю бояться за свою добродетель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Мы сообщили о ее смерти Роберу в Нормандию, — объяснил Болсгар.
— Я не видел дядюшку десять лет, — спокойно ответил Вулфгар, отрешившись от мучительных воспоминаний о матери. — Робер всегда считал меня ненужным бременем.
— Ему хорошо платили за заботу о тебе. Роберу следовало бы цените это.
— Да, — презрительно фыркнул Вулфгар, — большие деньги позволяли ему наливаться каждый день пивом и сплетничать, что его сестрица наставила рога саксу и что его племянник не кто иной, как отродье неизвестного норманна! Его, казалось, забавляло, что ни один мужчина не признал меня своим сыном.
— Но тебя воспитали, как законнорожденного! И даже посвятили в рыцари! — напомнил старик.
— Да, — вздохнул Вулфгар. — Робер сделал меня своим пажом и велел выучить всему, что необходимо воину, но лишь после того как Суэйн напомнил ему об обязанностях и хорошенько пригрозил.
Старик кивнул:
— Робер всегда был человеком легкомысленным, так что не стоило надеяться на большее. Хорошо, что я послал с тобой Суэйна.
Лицо Вулфгара словно на глазах осунулось.
— Неужели он так ненавидел меня, что не мог вынести моего присутствия?
Сердце Эйслинн разрывалось от жалости к Вулфгару. Никогда еще она не видела его таким растерянным. Девушка заметила, что глаза Болсгара сверкают от непролитых слез, однако на благородном лице не дрогнул ни один мускул.
— Узнав правду, я некоторое время тебя ненавидел, — признался старик. — Смертельная обида — сознавать, что не ты зачал такого прекрасного сына. Я считал тебя своим первенцем и гордился тобой, пренебрегая младшим сыном. Ты держался в седле куда увереннее и был намного сильнее его, и казалось, в твоих жилах текла сама жизнь. Тот слабый вялый мальчишка, который родился потом, не стал для меня утешением. Ты был плотью от плоти моей, я любил тебя больше, чем самого себя.
— До тех пор, пока мать не призналась, что я родился от какого-то норманна, чье имя она отказалась назвать, — с горечью пробормотал Вулфгар.
— Она хотела восстановить справедливость. Я восторгался бастардом больше, чем законными детьми, а она не могла этого вынести. И была готова покрыть себя позором, только бы им было хорошо. Не надо ее осуждать. Нет, это моя злоба разлучила нас с тобой. Ты, кто был моей тенью, радостью и счастьем, не сын чресел моих! Я открыл сердце другому сыну, и он вырос сильным и крепким… но погиб во цвете лет. Я бы с радостью умер вместо него. Но все, что мне осталось, — забота о сварливой девице, язык которой еще острее, чем был у матери.
Сакс замолчал, задумчиво глядя в огонь. Эйслинн всей душой жалела мальчика, отвергнутого сначала матерью, а потом человеком, которого он считал отцом. Ей хотелось коснуться его щеки и излечить боль. Она впервые видела его таким беззащитным — Вулфгар всегда казался несгибаемым и непобедимым, как неприступная крепость. Возможно ли затронуть его сердце?
Девушка уселась в большое кресло перед огнем, чтобы получше рассмотреть Вулфгара.
— Мы отослали тебя на родину матери, не зная, каким ты вернешься, — хрипло выговорил Болсгар. — Ты знал, что твой брат погиб в сражении при Сенлаке?
Вулфгар, вскинувшись, пристально посмотрел на старика. Гвинет, сверкая глазами, подступила к нему.
— Да, норманнские грабители убили его. Убили моего брата!
— Норманнские грабители? — повторил Вулфгар, поднимая брови. — Ты, конечно, имеешь в виду меня?.
— Ты сам это сказал! — вздернула подбородок Гвинет.
— Берегись, сестрица, — почти нежно улыбнулся он, — долг побежденных — угождать победителю. Неплохо бы тебе взять пример с моей Эйслинн. — Он приблизился к девушке и, положив руку ей на плечо, принялся играть тяжелой медной косой. — Она так прекрасно разыгрывает роль жертвы, что иногда я даже сомневаюсь в том, действительно ли чего-то добился.
Уголки губ Эйслинн поднялись в улыбке, но никто, кроме Вулфгара, этого не заметил. Он осторожно погладил щеку девушки.
— Да, сестра, тебе не помешает взять несколько уроков покорности у Эйслинн.
Гвинет, затрепетав от ярости, шагнула к нему. Вулфгар с насмешкой наблюдал, как она сжимает губы, а глаза превращаются в щелки.
— Ты хочешь еще что-то добавить, Гвинет? — осведомился он.
Грудь женщины бурно вздымалась.
— Да, — прошипела Гвинет. — Жаль, братец, что Фолсуорт, а не ты остался лежать на поле брани! — И, не обращая внимания на молящий взор Болсгара, продолжала: — Знай, что я презираю и тебя, и то обстоятельство, что вынудило просить прибежища в твоем доме, лишь бы пережить эти ужасные времена. — Она повернулась к потрясенной Эйслинн и добавила: — Ты, кажется, решил сделать эту девку примером для всех нас! Взгляни только, как она одета! Совсем не похоже на наряды, которые носят женщины несчастной Англии, не так ли?
— Благодари Бога, что я еще жив, сестрица, — процедил Вулфгар, — иначе, боюсь, тебе пришлось бы спать на сырой земле и питаться объедками.
— Что это? — раздался голос, и на пороге вырос Рагнор в сопровождении воинов. — Неужели семейная ссора? Ай-яй-яй.
Он быстрым восхищенным взглядом окинул блистающую красотой Эйслинн, прежде чем взять руки Гвинет и поднести их к своей груди.
— Ах, сладостная Гвинет, неужели свирепый Вулфгар показал свои клыки? Умоляю, леди, не судите его манеры или позвольте мне усмирить его, поскольку я не могу вынести оскорблений вашей красоте и грации.
Гвинет, сухо улыбнувшись, ответила:
— Вполне естественно, что брат скорее найдет недостатки у сестры, чем в едва знакомом человеке.
— Даже будь я вашим старым возлюбленным, — хрипло пробормотал Рагнор, склоняясь над ее рукой, — не осмелился бы в чем-то вас упрекнуть.
Женщина, залившись краской, отстранилась.
— Вы слишком много берете на себя, сэр рыцарь, предполагая, что мы можем стать любовниками.
Выпрямившись, Рагнор хищно улыбнулся:
— Смею ли я надеяться, мадемуазель?
Гвинет нервно взглянула на Вулфгара, спокойно наблюдавшего за ними. Сжав пальцы Эйслинн, он поднял ее с кресла и показал сестре на главный стол:
— Давай поужинаем без споров, Гвинет, тем более что теперь нам придется видеться гораздо чаще.
Гвинет резко отвернулась и позволила Рагнору отвести себя к столу. Усадив девушку, он наклонился над ней, лаская ее взглядом.
— Вы тревожите мое сердце и разжигаете во мне страсть. Как я могу заслужить вашу доброту? Я навсегда останусь вашим рабом.
— Сэр де Марте, речи ваши чересчур дерзки, — пролепетала Гвинет, опустив глаза. — Вы забываете, что мой родной брат был убит норманнами и я сама не питаю к ним особой любви.
Рагнор, устроившийся на соседнем стуле, возразил:
— Но, мадемуазель, вы, конечно, не вините всех норманнов в смерти вашего брата! Мы связаны клятвой верности Вильгельму. Осуждайте за содеянное герцога, не меня!
— Мать моя была норманнкой, — тихо призналась Гвинет. — Я любила ее.
— И потому не должны ненавидеть меня, — умоляюще шепнул Рагнор.
— Я не питаю к вам ненависти, — выдохнула девушка. Чужеземец сверкнул белозубой улыбкой.
— Миледи, вы сделали меня самым счастливым человеком на земле! — воскликнул он, сжимая ее руку.
Гвинет смущенно отвернулась, наблюдая, как Вулфгар пододвигает стул для Эйслинн. Взгляд ее похолодел. Она презрительно посмотрела на молодую женщину, чувствуя, как душу точит червь ревности и ненависти.
— Ты не говорил нам, что женился, братец, — хмыкнула она.
— Женился? Нет, — покачал головой Вулфгар. — Почему ты так решила?
— Значит, эта Эйслинн не наша родня? Судя по тем почестям, какие ты ей оказываешь, я посчитала ее твоей любимой женой.
Рагнор язвительно усмехнулся и уставился на Эйслинн, ответившую ему ледяным взглядом. Тогда он нагнулся к уху Гвинет, чтобы развлечь ее забавным анекдотом. Та мгновенно разразилась веселым смехом.
Эйслинн крепко сжала кулаки, едва удерживаясь от взрыва ярости. Она потеряла аппетит и жаждала очутиться как можно дальше от этих людей. Мясо, положенное Вулфгаром ей на тарелку, осталось нетронутым, а кубок с вином — полным.
Вулфгар, заметив, что она не ест, учтиво произнес:
— Жареный кабан сегодня особенно вкусен, Эйслинн. Почему бы тебе его не попробовать?
— Я не голодна, — ответила девушка.
— Ты похудеешь, если не будешь есть, — мягко упрекнул он, отрезая себе кусок свинины. — А я предпочитаю пухленьких женщин. Правда, про тебя не скажешь, что ты слишком костлява, но зато не столь крепка, как следовало бы.
— Я достаточно сильна, — покачала головой Эйслинн. Рыжеватые брови удивленно взметнулись вверх:
— Неужели? Я бы никогда не подумал, судя по тому слабому сопротивлению, которое ты оказала всего несколько часов назад. — Он потер грудь и, коварно улыбнувшись, добавил: — Будь я проклят, если не хотел бы увидеть под собой прежнюю ведьму, а не манерную вялую куклу! Скажи, милая, не скрывается ли под этим прелестным обличьем еще одна женщина, та, которую нельзя назвать строптивицей, но, несомненно, гораздо более резвая, чем сегодняшняя Эйслинн?
Девушка не знала куда деваться от смущения.
— Господин, твоя сестра! Она услышит… уже сейчас она гадает, кто мы друг для друга. Не лучше ли обращаться со мной более сдержанно?
— То есть заставить тебя украдкой пробираться в спальню под покровом темноты? — засмеялся он, пожирая Эйслинн глазами. — Я умру от нетерпения.
— Мне не до смеха, — укорила она. — Твои родные уже и без того подозревают, что мы любовники. Хочешь, чтобы они в этом убедились?
— Объявить об этом сейчас или позже? — весело осведомился Вулфгар.
— О, ты невозможен! — в сердцах воскликнула Эйслинн.
Гвинет, немедленно забыв о Рагноре, посмотрела в их сторону. Когда она снова обернулась к рыцарю, Эйслинн наклонилась к Вулфгару:
— Неужели тебе все равно, что они подумают? Ведь это твоя семья.
— Семья? — проворчал Вулфгар. — Нет у меня семьи. Ты уже знаешь, как относится ко мне сестра. Мне безразлично ее одобрение или неодобрение. Ты моя, и я не брошу тебя в угоду своим родственникам.
— Но и не женишься, — тихо добавила Эйслинн.
— Я такой, какой есть. Ты принадлежишь мне, и этого достаточно.
Он отвел глаза, готовясь выдержать бой с Эйслинн, но, не дождавшись ответа, повернул голову и утонул в бездонных фиалковых озерах. Вулфгар как зачарованный не мог отвести взгляда, пока девушка не рассмеялась, и мелодичные звуки разом прогнали волшебство.
— Да, Вулфгар, я твоя рабыня, — едва слышно шепнула она. — И если этого довольно для тебя, значит, и для меня тоже.
Рыцарь все еще ошеломленно размышлял над ее словами, но тут вмешалась Гвинет.
— Вулфгар, надеюсь, ты не собираешься всю зиму кормить этих норманнов? — осведомилась она, обводя рукой зал. — Боюсь, как бы нам не пришлось голодать!
Вулфгар оглядел два десятка мужчин, жадно уничтожавших бесценные припасы Даркенуолда.
— Их даже больше, но остальные объезжают владения дозором. Охраняют замок от грабителей и воров. Защищают моих людей и тебя. Никогда не жалей для них хлеба.
Гвинет негодующе выпрямилась и окинула брата брезгливым взглядом. Еще один упрямец, не лучше Болсгара. Неужели ни у кого из них не хватает ума сохранить нажитое?
Немного погодя Эйслинн поднялась и, извинившись перед Вулфгаром, отправилась поухаживать за Болсгаром. Она снова намочила повязки у него на ноге, велела Керуику всю ночь поддерживать огонь в очаге, чтобы старик не простудился, и приглядывать за ним. А если Болсгару станет хуже, пусть немедленно позовут ее.
— Послать Майду за тобой? — спросил Керуик, пристально глядя на девушку.
Эйслинн тяжело вздохнула.
— У меня нет секретов. Даже самая презренная шлюха имеет тайные грешки, но я… о моих деяниях, кажется, трубит вся округа. Ничто не мешает прийти тебе.
— О какой тайне идет речь, если твой возлюбленный так откровенен? — резко бросил он. На щеке нервно задергалась жилка. — Чего ты ожидаешь от меня? Чтобы я считал тебя замужней женщиной?
Эйслинн, покачав головой, развела руками.
— Керуик, прошлого не вернуть. Мы никогда не станем мужем и женой. Забудь, что когда-то я была твоей нареченной. Между нами выросла стена.
— Не стена, Эйслинн. Мужчина, — горько бросил он.
— Но он не отпускает меня, — пожала плечами девушка.
— Это твои чары удерживают его! — вскинулся Керуик. — А теперь ты еще и наряжаешься, чтобы привлечь его. Если бы ты не умывалась, не умащивала себя благовониями, он быстро бы нашел себе другую. Но ты слишком тщеславна, чтобы позволить этому случиться.
Девушка разразилась веселым хохотом. Керуик побагровел, но она все не успокаивалась. Молодой человек опасливо оглянулся на Вулфгара и увидел его мрачно сведенные брови.
— Эйслинн, — процедил Керуик, — прекрати это безумие! Хочешь, чтобы меня опять высекли?
Эйслинн попыталась успокоиться, но лишь беспомощно засмеялась.
— Прости, Керуик, — охнула она, — не знаю, что на меня нашло.
— Ты издеваешься надо мной, — пробурчал он, скрестив руки на груди. — И все из-за моей одежды! Ты хотела бы, чтобы я походил на твоего норманнского любовника! Он вечно красуется, как петух на рассвете! Но у меня ничего не осталось — все отобрано! Что прикажешь носить жалкому рабу?
Эйслинн, мгновенно став серьезной, положила руку ему на плечо.
— Дело не в твоей бедной одежде, Керуик, просто ты совсем за собой не следишь — не умываешься и не причесываешься.
Юноша с сожалением отстранился:
— Твой возлюбленный наблюдает за нами, а у меня нет желания почувствовать, как псы разрывают мою плоть острыми зубами, а по спине гуляет кнут. Подойди к нему и успокой. Девушка кивнула и, встав на колени перед Болсгаром, получше укрыла старика волчьими шкурами. Тот ответил ей усталой улыбкой.
— Ты слишком добра и снисходительна к моим почтенным годам, леди Эйслинн, Твоя красота и нежные руки осветили мою жизнь.
— Боюсь, лихорадка ослабила твой ум, сэр рыцарь, — усмехнулась саксонка.
Болсгар прикоснулся к ее руке губами и со вздохом откинулся на подушки. Эйслинн поднялась и, не глядя на Керуика, подошла к Вулфгару. Рагнор не отрывал от нее глаз, пока девушка не остановилась за спинкой его стула, откуда могла исподтишка рассматривать Вулфгара. Насытившийся и немного успокоившийся, он односложно отвечал на бесчисленные расспросы сестры о его владениях и положении при дворе герцога Вильгельма. Гвинет пеняла брату на чрезмерную снисходительность к здешним крепостным, слишком грубым и непочтительным, и утверждала, что необходимо держать их в ежовых рукавицах. Вулфгар, выслушав последний совет, медленно перевел взгляд на Рагнора, развалившегося на стуле и, очевидно, довольного собой и словами Гвинет.
— Я рад, что ты обладаешь способностью выносить столь быстрые суждения, Гвинет, — бросил Вулфгар, но его сарказм остался незамеченным.
— Ты скоро поймешь, что я очень проницательна, братец, — заявила она, глядя на Эйслинн с понимающей усмешкой.
Вулфгар пожал плечами и, взяв девушку за руку, привлек к себе.
— Мне нечего скрывать. Все знают, как я живу и веду хозяйство.
И, к раздражению Гвинет, стал рассеянно играть тонкими пальцами Эйслинн и гладить ее руку. Девушка смущенно сжалась и покраснела. Самоуверенная улыбка Застыла на губах Рагнора; он поспешно наполнил рог до краев. Гвинет от возмущения и гнева начала заикаться, и Эйслинн невольно задалась вопросом — уж не новую ли игру затеял Вулфгар. Он с усмешкой поднялся и, обняв Эйслинн за плечи, шутливо бросил молодому рыцарю Гауэйну, хваставшемуся своей победой в сегодняшнем состязании:
— Дело не в твоем умении, парень, а в твоем смазливом личике. При виде тебя каждый воин думает, что встретил милую девушку, и не смеет дотронуться до прелестного видения.
Стены зала задрожали от хохота, и даже Гауэйн, краснея, улыбнулся. Вулфгар нежно провел костяшками пальцев по ладони Эйслинн, продолжая добродушно пререкаться со своими людьми, и девушка не заметила устремленного на нее злобного взгляда Гвинет. Обладай этот взгляд способностью убивать, девушка упала бы замертво. Глаза Гвинет еще больше сузились от ненависти, когда Вулфгар, обняв Эйслинн за талию, стал вместе с ней подниматься по ступенькам.
— Что он нашел в этой потаскухе?! — взорвалась женщина, откидываясь на спинку стула и надувая губы, как избалованный ребенок, которому не уделили должного внимания.
Рагнор неохотно отвлекся от созерцания тонкой фигурки в желтом и залпом прикончил эль. Однако уже через мгновение он овладел собой и, склонившись к Гвинет, даже выдавил чарующую улыбку.
— Не могу сказать, миледи, ибо вы затмили красотой всех женщин и я думаю только о вас. О, если бы я обрел счастье ощущать ваше обнаженное тело, жадно прижатое к моему, познал бы радости рая!
Гвинет тихо рассмеялась:
— Сэр де Марте, я начинаю бояться за свою добродетель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57