Беренгар вошел под сень деревьев. Ему было не по себе. Суеверный, как все северяне, он верил, что в лунные ночи оживает Утгард — мир троллей, ведьм, прочей нечисти. Конечно, он крещен; а христиане уверяют, что крест на его груди защищает от козней нелюдей.
Но разве не был он сам свидетелем, как нательным крестиком Снэфрид Лвбяжьебелая чуть не извела Птичку? Да, он должен охранять Эмму, это его долг. Но разве ей угрожает опасность, когда рядом такой воин, как Оттар? Эта мысль успокоила викинга, но он все же негромко окликнул их. Чтобы не тревожить ночь.
Тихо. Лишь где-то вверху раздался звук, издаваемый летучими мышами. Постояв еще немного, Беренгар вернулся. У костра среди спящих тел почувствовал себя лучше. Сел, стал смотреть на огонь. Странные мысли лезли в голову. С чего бы это ей вдруг захотелось так идти в лес? Да еще с сыном. Куда она так рвалась? Может, на нее просто действует луна? Он поднял лицо к небу. Луна, огромная, белая, невозмутимая, уже склонилась к вершинам деревьев. Скоро начнет светать. Майские ночи коротки. А утром все станет на свои места. — Пусть духи ночи не повредят ей, — прошептал он. — И пусть сойдет это наваждение.
Он так и не понял, почему произнес это слово — наваждение. Но именно о наваждении думал и Оттар, еле поспевая за идущей несколько впереди Эммой. Она шла быстро, ни разу не оглянулась, будто ее что-то влекло. Ни разу не замедлила шаг, не споткнулась в темноте — словно плыла. К своему удивлению, он еле поспевал за ней. Но не окликал. По природе своей молчаливый, больше полагавшийся на свою силу, чем на разум, он предпочел действовать, а не размышлять. Рукоять его Игль надежно грела ладонь, а значит, им нечего опасаться.
Порой где-то справа поблескивала река. Эмма ни разу не вышла к ней, словно стремилась укрыться в тени деревьев. Лес становился все гуще. Стрекотали сверчки. Серебрились в полумраке вековечные деревья, перевитые длинными порослями. Зеленоватый покров мха устилал сплетения корней, колыхались, достигавшие бедра листья папоротников.
Неожиданно Оттар вздрогнул, когда из кустов рядом выскочил какой-то зверь. Он не разглядел какой. Видимо, кабан — поменьше оленя, побольше лисицы. Ломая валежник, понесся прочь. Оттар лишь хмыкнул, покрепче перехватил рукоять Игль, стал догонять Эмму. Она даже не оглянулась, шла и шла. Оттару отчего-то стало не по себе.
Неуклюже он перелез через поваленный ствол. Вокруг пахло сосновой смолой. Он не заметил, когда они, миновав дубраву, вышли в ельник. Значит, они ушли достаточно далеко. Нет, Оттару эта прогулка определенно была не по душе. Он не боялся леса, мрака, неожиданностей. Его пугало лишь нечто неестественное в неподвижности плеч Эммы. И порой ему начинало казаться, что он понимает, что ее влечет. Он тоже ощущал смутный призыв издали.
Резко и сильно ударила кисть ели по щеке. В рот попала вода. Даже за шиворот затекла. Холод словно отрезвил. Все вокруг было покрыто предутренней росой. Скоро встанет светило альвов. Это хорошо.
— Ночь. Время троллей, — пробормотал Оттар и ускорил шаги, чтобы догнать Эмму. — Нет, лучше вернуться. Не захочет, применю силу.
И тут он увидел застывшего за сосной человека. Луна просвечивала сквозь хвою, и маленькие глаза берсерка различили длинное темное одеяние стоявшего. Кажется, монах. Откуда? Не игра ли это воображения? Оттар замер, ощетинившись усами. Если тот из плоти — он попробует на вкус его кровь.
Но он резко повернулся, когда услышал сдавленный крик Эммы. Она упала, как подкошенная. Теперь Оттар, не выбирая, шагнул вперед. Ибо возле поверженного тела женщины стоял еще кто-то, вышедший из мрака. Еще враг. Всего двое. Пустяк.
Под его ногами громко треснула коряга. Склонившаяся было фигура выпрямилась. Берсерк заревел и, размахивая секирой, кинулся вперед.
— Стой, Оттар!
Проклятье, кто бы ни был приказывающий ему, он сначала размозжит ему череп, а потом посмотрит, кто это. Но он вдруг ослеп. Боль обожгла. Уже почти не соображая, почти инстинктивно, он взмахнул своей Игль, левой же рукой схватился за торчавший из глазницы под бровью кинжал и шумно ломая папоротник, рухнул наземь, забился в конвульсиях.
Снэфрид без сил опустилась на колени. Последние силы ушли на бросок кинжала. Лысый Оттар. Страшный враг. Был. Она видела в темноте, как кошка, и не могла промахнуться. Подбежал Ги. К ней не подошел, кинулся к Эмме.
— Господи Иисусе! Что ты с ней сделала? Снэфрид казалось, что лес кружит над головой. Не будь Оттара, она бы смогла одним взглядом свернуть шею этой Птичке. А так лишь ударила.
Ги приподнял Эмму, шлепал по щекам, тряс. Снэфрид еле смогла вымолвить:
— С ней ничего. Скоро очнется. А вот он… Ты должен благодарить меня, монах. Я спасла наши жизни.
Он был занят одной лишь Эммой. Поднял ее, бесчувственную, на руки.
— Идем.
Снэфрид поднялась тяжело, как старуха. Но сначала подошла к мертвому берсерку. Лунный свет отразился от его оскаленных зубов. По лысому темени стекали темные потоки крови, как из трещины. Серебристая рукоять нелепо торчала из раны под бровью. У Снэфрид не было сил даже вытащить застрявшее в кости тонкое жало. Это был хороший кинжал. С мерцающим на конце рукояти голубым камнем. Драгоценное оружие. Его имя было Глер — Светящийся. Когда-то она сама отобрала его из общей добычи, еще когда они с Ролло грабили побережье фризов. Жаль будет его оставлять. Хотя… Она улыбнулась. Глер. Пусть останется. Как знак. Ее знак, ее след.
Эмма еле различала голоса над собой. Кто-то хлопал ее по лицу влажными ладонями. Она слабо застонала.
— Благословенье небу — кажется, приходит в себя. «Разве я не умерла?» Почему она должна была умереть? Она ведь знала, что ее убьют. Ее враг. Она видела его… ее перед тем, как на нее обрушился мрак. Снэфрид. Она узнала ее сразу — светлый глаз… черный глаз. Темная фигура в длинном плаще. И Эмма задохнулась в сжавшемся вокруг неё, скручивавшем, давящем как камень воздухе.
— Птичка, ради всего святого, ты слышишь меня?
Она узнала голос. А узнав, немного успокоилась. Ги. Он не причинит ей зла. Но зачем опять он?.. Открыла глаза. Две темные склонившиеся над ней тени, слабый отсвет огня на неровном своде грота. Эмма вновь застонала. Ее лицо, горло, грудь болели, как от тяжелого удара. Да, Снэфрид могла так бить — не касаясь.
— Где она?
Она еле могла это прошептать. Мужчины что-то говорили. Кажется, Ги сказал, что «та змея» хотела причинить Эмме зло.
— Глупости, Ги. Ты же сам сказал, что она убила охранника. Если это тот Оттар, которого я знал, то тебе следует до конца дней быть благодарным этой женщине, что спасла тебя. До Эммы слабо доходил смысл сказанного. Но и этот голос она уже где-то слышала. Теперь она смотрела на говорившего. Его длинные вьющиеся волосы золотились в свете свечи.
— Роберт Нейстрийский?
Он склонился. Она узнала эти темные, как и у нее, глаза, прямой тонкий нос, короткую золотистую бородку.
— Да, племянница, это я. Рад, что ты меня не забыла.
— Где я?
Он чуть приподнял ее, и она безвольно качнулась, бессильно припав к его плечу. Он ласково обнял ее. Сиятельный герцог Роберт, слову которого когда-то она не смела перечить и даже не думала, что он может быть так нежен с ней. Он ведь отрекся от своей племянницы.
Роберт не отпустил ее, когда она слабо попыталась отстраниться.
— Где Ролло?
Поглаживающая ее голову рука замерла.
— Он далеко, Эмма. Мы же пришли за тобой.
— Не надо. — Она все же сумела выпрямиться.
В поставленной на камень плошке слабо горел огонь. Они были в низком гроте. Рядом находились ее дядя и Ги. У входа стоял охранник. Слышались приглушенные голоса снаружи. Речь франков, нейстрийский диалект.
— Где мы?
— Мы у реки. Лодка ждет. Сейчас мы уедем.
— Не надо… — Она все еще слабо соображала. Каждое слово давалось с трудом. — Оставьте меня. Вам нет до меня дела.
— Ошибаешься, принцесса. Ты дочь моего брата, моя кровная родня. И я всегда ждал часа, когда ты вернешься в лоно семьи.
— Моя семья — Ролло.
Она была в этом уверена. Сейчас она не думала о том, как жестоко он обошелся с ней в Гурне. Она была только напугана тем, что их хотят разлучить.
Ги схватил ее за руки.
— Опомнись, Птичка, Он надругался над тобой, сделал своей игрушкой, своей наложницей. Он, который причинил тебе столько горя…
— Я люблю его. Я тебе говорила. Как ты глуп, Ги, что не понял этого до сих пор.
Его лицо окаменело. Он отшатнулся. Роберт спокойно глядел на обоих.
— Где твой сын, Эмма?
Она вспомнила, словно с трудом.
— Он у своих. Мне не дали его. Я ушла в лес одна. Почему я ушла?
— Так было надо. Мы позвали тебя.
До нее только стало доходить.
— Она что, с вами?
— Она служит мне.
Теперь Эмма не на шутку испугалась. Ее дядя и Снэфрид. Что они задумали? О Боже, она в их руках!
— Миссир Роберт. — Она умоляюще сложила руки. — Дядюшка — если это обращение не претит вам из моих уст. Я молю вас, заклинаю ранами Спасителя — отпустите меня. Я ведь уже не ваша. Я — их. В Нормандии — я жена Ролло.
— Поэтому ты нам и нужна.
Он повернулся к Ги.
— Миссир аббат, оставьте нас одних.
Сказано властно. Ги вздохнул, но не посмел ослушаться. Теперь они были одни. Роберт в упор смотрел на измученное, несчастное лицо молодой женщины. И не мог не отметить ее прелести. Она оставалась так же прекрасна, как и когда он нашел ее в Бретани, как и когда видел ее мельком во время охоты на тура в Вернонском лесу.
Это лицо трудно забыть. Он даже испытал гордость, что в его роду есть такой цветок. Но это цветок с острыми шипами. Никогда не знаешь, чего ожидать. Он уже убедился, на что способна эта крошка, когда она открыла клетку с пленным Ролло. Она непредсказуема и сильна, несмотря на свою слабость. Лучше уж сразу расставить все точки над «i» и убедить ее подчиниться. Роберт хотел привлечь ее на свою сторону уговорами. Не принудить силой, а именно убедить.
Правда, на аргументы у него было не так много времени. Они находились на вражеской территории, и чем скорее отсюда уедут, тем сохраннее будут. Приказать связать ее и уложить в лодку он всегда успеет. Но ему хотелось привлечь ее на свою сторону добровольно. Ведь она дочь его великого брата Эда, и он не хотел поступать с ней, как с рабыней, он уважал её кровь, но не ее волю, а тем более чувства.
— Я всегда подозревал, что именно ты открыла клетку, в которой я вез, в Париж Ролло, — сухо начал он. — Это было преступление против своих соотечественников, Эмма. Но позже я решил, что, возможно, это произошло к лучшему. Ибо, не будь Ролло и мы бы были обречены сдерживать постоянные банды норманнских ярлов, а также терпеть все новые и новые нашествия северян из Скандинавии, какие и по сей день потрясают германских франков англов и даже сарацин. Здесь же, в Северной Нейстрии, мы нашли защиту от «королей моря» в лице Ролло. Поэтому он нам нужен. И если бы не его бредовые идеи о захвате всей Франкии, я бы сам протянул ему руку и сказал:[Да будет с тобой благоволение небес, Роллон»!
Эмма глядела в проем грота. Небо за ним серело. Скоро рассвет, ее начнут искать. Беренгар достаточно сообразителен, чтобы что-то заподозрить, да у него с собой много воинов, чтобы ее отбить. Поэтому надо потянуть время..
Она посмотрела на Роберта.
— Почему вы считаете, что Ролло более неугоден франкам, чем Карл Каролинг?
— Потому, что Карл — помазанник Божий, а Ролло несет с собой мрак язычества.
Эмма тут же стала говорить о веротерпимости в Нормандии, о том, какой хороший правитель ее муж… Роберт раздраженно прервал ее:
— Я вижу, ты готова предать наследие своих предков ради плотской страсти к язычнику.
— Он мой муж! — выпалила Эмма. — И наш сын — маленький принц.
— У Ролло много детей от наложниц, — кивнул Роберт, не обращая внимания на ее слова. — И твой сын может стать одним из бастардов, если ваш брак не будет освящен таинством брака.
Она хотела сказать, что такого никогда не случится, но промолчала. Христианское венчание необходимо и ей. Чтобы воистину ощутить себя женой Ролло, чтобы не опасаться увлечений Ролло другими женщинами. Ибо христианский брак связывал двоих навечно и давал законную силу наследования их детям. У скандинавов же развод был делом обычным. И они с Ролло — она вспомнила Ролло в объятиях Лив, откровенное злорадство Лодина и Гаука, когда Ролло выгнал ее из Гурне, тревогу Беренгара, предостережение Сезинанды, — да, они были на грани разрыва. И если это произойдет…
— Король Карл спит и видит, чтобы Роллон стал мужем принцессы Гизеллы. Христианским мужем. Рано или поздно Роллон может понять, что ему придется принять крещение, и если это будет исходить от Карла, то его политический союз с Каролингами возвысит его как в глазах франков, дав ему законные права на земли, которыми он владеет, так и в глазах северян, которые, какому бы кровавому богу ни поклонялись, все же имеют почтение к королевской крови.
— Во мне тоже течет королевская кровь, — с какой-то усталой гордостью заметила Эмма. — Моя мать была из рода Каролингов, а мой отец…
— Эд Робертин был извечным соперником Каролингов, — перебил ее Роберт. — И Карл никогда не признает родства с тобой. Я же — беру небо в свидетели — хотел бы, чтобы твоя связь с Роллоном приобрела законную силу и этим подняла престиж Робертинов.
Он увидел недоумение в ее глазах и остался доволен. И тогда он стал объяснять ей свой план. Ролло почитает ее как свою жену, у них есть сын Гийом, и будет лучше, если дочь Робертина, а не Каролинга, станет законной супругой правителя Нормандии. А для этого только-то и нужно, чтобы они были обвенчаны перед алтарем.
Заставить Ролло совершить подобное можно лишь силой. Поэтому они и решили похитить ее, чтобы со временем вернуть при условии крещения Ролло. Но до этого им надо победить Ролло, что сейчас, когда этот язычник так силен, само по себе является делом отнюдь нелегким. Поэтому с ее помощью они хотят начать войну с конунгом Нормандии на своих условиях еще до того, как он объединит под своим началом всех викингов во Франкии да еще призовет северян из Англии. Похищение жены Ролло и послужит началом военных действий, ибо этот язычник почтет делом чести вернуть себе свою жену и мать общепризнанного наследника.
Роберт говорил негромко и убедительно. И Эмма, словно против собственной воли, соглашалась с его страшными аргументами. Но все же она сопротивлялась.
— Вы думаете, я вам поверю? Вам нужна только его голова.
Роберт вздыхал, начинал объяснять снова, что им даже небезопасно погубить Ролло. Что это будет не лучший выход, тогда как для них куда более ценно заключить с Ролло союз, а главное — чтобы слава привлечения норманнов к миру с франками исходила от дома Роберта, а не Карла.
Появился Ги.
— Миссир, нам надо уходить. Светает.
Роберт лишь сделал ему жест удалиться. Стал продолжать. Но Эмма уже почти не слушала его. Ей вдруг пришло на ум, что действительно, как бы ни был сердит на нее Ролло, само ее похищение франками удар по его самолюбию и заставит его кинуться на ее поиски. Он может гневаться на нее, но он сделает все, чтобы вернуть ее, ибо он сам назвал ее своей женой, и его авторитет упадет в глазах соотечественников, если он не сделает все, чтобы отвоевать ее.
А тогда… О, она хорошо знала своего варвара. Чтобы он вновь ощутил потребность в ней, ему нужно добиться ее. Преграды для его чувств были как хворост для огня. Он вновь начнет желать ее, как и тогда, когда она была невестой Атли и он не имел на нее прав. Легкая добыча редко прельщала его. И он пойдет за ней.
Кто знает — может Роберт и прав. Чтобы заполучить ее, Ролло согласится на венчание в церкви с матерью его сына. А побег будет ее местью за измену. Он посмел избить ее, унизить на глазах у всех. Что ж, она покажет ему, что не так и беззащитна. Что ей есть куда уйти от его гнева. Она ведь предупреждала его, что не простит пренебрежения. И эта мысль согрела ее сердце, заставила запылать глаза.
Роберт уже умолк. Увидел задумчивое, сосредоточенное выражение в лице Эммы, увидел, как решительно и гордо она вскинула подбородок.
— Итак, моя принцесса, во имя Спасителя, страдавшего за нас на кресте, скажи «да».
Она лишь молча вложила свою руку в его ладонь. Роберт улыбнулся и даже поцеловал ее в лоб. Они вышли из грота. Было уже светло. Первые птицы подавали голос в лесной чаще. Где-то трубил олень. В основном же было тихо. Над рекой плыл туман — не различить в его пелене, где вода сходится с землей.
Роберт набросил на плечи Эммы свой широкий плащ, застегнул заколку на плече. Она смотрела на него снизу вверх.
— Миссир герцог, но мой сын…
— По правде говоря, мы хотим, чтобы и он был с нами.
— Слава Богу, этого не случилось.
Она и вправду ощутила облегчение, что малыш Гийом остался с отцом, а значит, он не будет приманкой в этой опасной игре. И все же при мысли, что теперь она долго не услышит его лепета, не коснется его, не благословит перед сном из ее глаз потекли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Но разве не был он сам свидетелем, как нательным крестиком Снэфрид Лвбяжьебелая чуть не извела Птичку? Да, он должен охранять Эмму, это его долг. Но разве ей угрожает опасность, когда рядом такой воин, как Оттар? Эта мысль успокоила викинга, но он все же негромко окликнул их. Чтобы не тревожить ночь.
Тихо. Лишь где-то вверху раздался звук, издаваемый летучими мышами. Постояв еще немного, Беренгар вернулся. У костра среди спящих тел почувствовал себя лучше. Сел, стал смотреть на огонь. Странные мысли лезли в голову. С чего бы это ей вдруг захотелось так идти в лес? Да еще с сыном. Куда она так рвалась? Может, на нее просто действует луна? Он поднял лицо к небу. Луна, огромная, белая, невозмутимая, уже склонилась к вершинам деревьев. Скоро начнет светать. Майские ночи коротки. А утром все станет на свои места. — Пусть духи ночи не повредят ей, — прошептал он. — И пусть сойдет это наваждение.
Он так и не понял, почему произнес это слово — наваждение. Но именно о наваждении думал и Оттар, еле поспевая за идущей несколько впереди Эммой. Она шла быстро, ни разу не оглянулась, будто ее что-то влекло. Ни разу не замедлила шаг, не споткнулась в темноте — словно плыла. К своему удивлению, он еле поспевал за ней. Но не окликал. По природе своей молчаливый, больше полагавшийся на свою силу, чем на разум, он предпочел действовать, а не размышлять. Рукоять его Игль надежно грела ладонь, а значит, им нечего опасаться.
Порой где-то справа поблескивала река. Эмма ни разу не вышла к ней, словно стремилась укрыться в тени деревьев. Лес становился все гуще. Стрекотали сверчки. Серебрились в полумраке вековечные деревья, перевитые длинными порослями. Зеленоватый покров мха устилал сплетения корней, колыхались, достигавшие бедра листья папоротников.
Неожиданно Оттар вздрогнул, когда из кустов рядом выскочил какой-то зверь. Он не разглядел какой. Видимо, кабан — поменьше оленя, побольше лисицы. Ломая валежник, понесся прочь. Оттар лишь хмыкнул, покрепче перехватил рукоять Игль, стал догонять Эмму. Она даже не оглянулась, шла и шла. Оттару отчего-то стало не по себе.
Неуклюже он перелез через поваленный ствол. Вокруг пахло сосновой смолой. Он не заметил, когда они, миновав дубраву, вышли в ельник. Значит, они ушли достаточно далеко. Нет, Оттару эта прогулка определенно была не по душе. Он не боялся леса, мрака, неожиданностей. Его пугало лишь нечто неестественное в неподвижности плеч Эммы. И порой ему начинало казаться, что он понимает, что ее влечет. Он тоже ощущал смутный призыв издали.
Резко и сильно ударила кисть ели по щеке. В рот попала вода. Даже за шиворот затекла. Холод словно отрезвил. Все вокруг было покрыто предутренней росой. Скоро встанет светило альвов. Это хорошо.
— Ночь. Время троллей, — пробормотал Оттар и ускорил шаги, чтобы догнать Эмму. — Нет, лучше вернуться. Не захочет, применю силу.
И тут он увидел застывшего за сосной человека. Луна просвечивала сквозь хвою, и маленькие глаза берсерка различили длинное темное одеяние стоявшего. Кажется, монах. Откуда? Не игра ли это воображения? Оттар замер, ощетинившись усами. Если тот из плоти — он попробует на вкус его кровь.
Но он резко повернулся, когда услышал сдавленный крик Эммы. Она упала, как подкошенная. Теперь Оттар, не выбирая, шагнул вперед. Ибо возле поверженного тела женщины стоял еще кто-то, вышедший из мрака. Еще враг. Всего двое. Пустяк.
Под его ногами громко треснула коряга. Склонившаяся было фигура выпрямилась. Берсерк заревел и, размахивая секирой, кинулся вперед.
— Стой, Оттар!
Проклятье, кто бы ни был приказывающий ему, он сначала размозжит ему череп, а потом посмотрит, кто это. Но он вдруг ослеп. Боль обожгла. Уже почти не соображая, почти инстинктивно, он взмахнул своей Игль, левой же рукой схватился за торчавший из глазницы под бровью кинжал и шумно ломая папоротник, рухнул наземь, забился в конвульсиях.
Снэфрид без сил опустилась на колени. Последние силы ушли на бросок кинжала. Лысый Оттар. Страшный враг. Был. Она видела в темноте, как кошка, и не могла промахнуться. Подбежал Ги. К ней не подошел, кинулся к Эмме.
— Господи Иисусе! Что ты с ней сделала? Снэфрид казалось, что лес кружит над головой. Не будь Оттара, она бы смогла одним взглядом свернуть шею этой Птичке. А так лишь ударила.
Ги приподнял Эмму, шлепал по щекам, тряс. Снэфрид еле смогла вымолвить:
— С ней ничего. Скоро очнется. А вот он… Ты должен благодарить меня, монах. Я спасла наши жизни.
Он был занят одной лишь Эммой. Поднял ее, бесчувственную, на руки.
— Идем.
Снэфрид поднялась тяжело, как старуха. Но сначала подошла к мертвому берсерку. Лунный свет отразился от его оскаленных зубов. По лысому темени стекали темные потоки крови, как из трещины. Серебристая рукоять нелепо торчала из раны под бровью. У Снэфрид не было сил даже вытащить застрявшее в кости тонкое жало. Это был хороший кинжал. С мерцающим на конце рукояти голубым камнем. Драгоценное оружие. Его имя было Глер — Светящийся. Когда-то она сама отобрала его из общей добычи, еще когда они с Ролло грабили побережье фризов. Жаль будет его оставлять. Хотя… Она улыбнулась. Глер. Пусть останется. Как знак. Ее знак, ее след.
Эмма еле различала голоса над собой. Кто-то хлопал ее по лицу влажными ладонями. Она слабо застонала.
— Благословенье небу — кажется, приходит в себя. «Разве я не умерла?» Почему она должна была умереть? Она ведь знала, что ее убьют. Ее враг. Она видела его… ее перед тем, как на нее обрушился мрак. Снэфрид. Она узнала ее сразу — светлый глаз… черный глаз. Темная фигура в длинном плаще. И Эмма задохнулась в сжавшемся вокруг неё, скручивавшем, давящем как камень воздухе.
— Птичка, ради всего святого, ты слышишь меня?
Она узнала голос. А узнав, немного успокоилась. Ги. Он не причинит ей зла. Но зачем опять он?.. Открыла глаза. Две темные склонившиеся над ней тени, слабый отсвет огня на неровном своде грота. Эмма вновь застонала. Ее лицо, горло, грудь болели, как от тяжелого удара. Да, Снэфрид могла так бить — не касаясь.
— Где она?
Она еле могла это прошептать. Мужчины что-то говорили. Кажется, Ги сказал, что «та змея» хотела причинить Эмме зло.
— Глупости, Ги. Ты же сам сказал, что она убила охранника. Если это тот Оттар, которого я знал, то тебе следует до конца дней быть благодарным этой женщине, что спасла тебя. До Эммы слабо доходил смысл сказанного. Но и этот голос она уже где-то слышала. Теперь она смотрела на говорившего. Его длинные вьющиеся волосы золотились в свете свечи.
— Роберт Нейстрийский?
Он склонился. Она узнала эти темные, как и у нее, глаза, прямой тонкий нос, короткую золотистую бородку.
— Да, племянница, это я. Рад, что ты меня не забыла.
— Где я?
Он чуть приподнял ее, и она безвольно качнулась, бессильно припав к его плечу. Он ласково обнял ее. Сиятельный герцог Роберт, слову которого когда-то она не смела перечить и даже не думала, что он может быть так нежен с ней. Он ведь отрекся от своей племянницы.
Роберт не отпустил ее, когда она слабо попыталась отстраниться.
— Где Ролло?
Поглаживающая ее голову рука замерла.
— Он далеко, Эмма. Мы же пришли за тобой.
— Не надо. — Она все же сумела выпрямиться.
В поставленной на камень плошке слабо горел огонь. Они были в низком гроте. Рядом находились ее дядя и Ги. У входа стоял охранник. Слышались приглушенные голоса снаружи. Речь франков, нейстрийский диалект.
— Где мы?
— Мы у реки. Лодка ждет. Сейчас мы уедем.
— Не надо… — Она все еще слабо соображала. Каждое слово давалось с трудом. — Оставьте меня. Вам нет до меня дела.
— Ошибаешься, принцесса. Ты дочь моего брата, моя кровная родня. И я всегда ждал часа, когда ты вернешься в лоно семьи.
— Моя семья — Ролло.
Она была в этом уверена. Сейчас она не думала о том, как жестоко он обошелся с ней в Гурне. Она была только напугана тем, что их хотят разлучить.
Ги схватил ее за руки.
— Опомнись, Птичка, Он надругался над тобой, сделал своей игрушкой, своей наложницей. Он, который причинил тебе столько горя…
— Я люблю его. Я тебе говорила. Как ты глуп, Ги, что не понял этого до сих пор.
Его лицо окаменело. Он отшатнулся. Роберт спокойно глядел на обоих.
— Где твой сын, Эмма?
Она вспомнила, словно с трудом.
— Он у своих. Мне не дали его. Я ушла в лес одна. Почему я ушла?
— Так было надо. Мы позвали тебя.
До нее только стало доходить.
— Она что, с вами?
— Она служит мне.
Теперь Эмма не на шутку испугалась. Ее дядя и Снэфрид. Что они задумали? О Боже, она в их руках!
— Миссир Роберт. — Она умоляюще сложила руки. — Дядюшка — если это обращение не претит вам из моих уст. Я молю вас, заклинаю ранами Спасителя — отпустите меня. Я ведь уже не ваша. Я — их. В Нормандии — я жена Ролло.
— Поэтому ты нам и нужна.
Он повернулся к Ги.
— Миссир аббат, оставьте нас одних.
Сказано властно. Ги вздохнул, но не посмел ослушаться. Теперь они были одни. Роберт в упор смотрел на измученное, несчастное лицо молодой женщины. И не мог не отметить ее прелести. Она оставалась так же прекрасна, как и когда он нашел ее в Бретани, как и когда видел ее мельком во время охоты на тура в Вернонском лесу.
Это лицо трудно забыть. Он даже испытал гордость, что в его роду есть такой цветок. Но это цветок с острыми шипами. Никогда не знаешь, чего ожидать. Он уже убедился, на что способна эта крошка, когда она открыла клетку с пленным Ролло. Она непредсказуема и сильна, несмотря на свою слабость. Лучше уж сразу расставить все точки над «i» и убедить ее подчиниться. Роберт хотел привлечь ее на свою сторону уговорами. Не принудить силой, а именно убедить.
Правда, на аргументы у него было не так много времени. Они находились на вражеской территории, и чем скорее отсюда уедут, тем сохраннее будут. Приказать связать ее и уложить в лодку он всегда успеет. Но ему хотелось привлечь ее на свою сторону добровольно. Ведь она дочь его великого брата Эда, и он не хотел поступать с ней, как с рабыней, он уважал её кровь, но не ее волю, а тем более чувства.
— Я всегда подозревал, что именно ты открыла клетку, в которой я вез, в Париж Ролло, — сухо начал он. — Это было преступление против своих соотечественников, Эмма. Но позже я решил, что, возможно, это произошло к лучшему. Ибо, не будь Ролло и мы бы были обречены сдерживать постоянные банды норманнских ярлов, а также терпеть все новые и новые нашествия северян из Скандинавии, какие и по сей день потрясают германских франков англов и даже сарацин. Здесь же, в Северной Нейстрии, мы нашли защиту от «королей моря» в лице Ролло. Поэтому он нам нужен. И если бы не его бредовые идеи о захвате всей Франкии, я бы сам протянул ему руку и сказал:[Да будет с тобой благоволение небес, Роллон»!
Эмма глядела в проем грота. Небо за ним серело. Скоро рассвет, ее начнут искать. Беренгар достаточно сообразителен, чтобы что-то заподозрить, да у него с собой много воинов, чтобы ее отбить. Поэтому надо потянуть время..
Она посмотрела на Роберта.
— Почему вы считаете, что Ролло более неугоден франкам, чем Карл Каролинг?
— Потому, что Карл — помазанник Божий, а Ролло несет с собой мрак язычества.
Эмма тут же стала говорить о веротерпимости в Нормандии, о том, какой хороший правитель ее муж… Роберт раздраженно прервал ее:
— Я вижу, ты готова предать наследие своих предков ради плотской страсти к язычнику.
— Он мой муж! — выпалила Эмма. — И наш сын — маленький принц.
— У Ролло много детей от наложниц, — кивнул Роберт, не обращая внимания на ее слова. — И твой сын может стать одним из бастардов, если ваш брак не будет освящен таинством брака.
Она хотела сказать, что такого никогда не случится, но промолчала. Христианское венчание необходимо и ей. Чтобы воистину ощутить себя женой Ролло, чтобы не опасаться увлечений Ролло другими женщинами. Ибо христианский брак связывал двоих навечно и давал законную силу наследования их детям. У скандинавов же развод был делом обычным. И они с Ролло — она вспомнила Ролло в объятиях Лив, откровенное злорадство Лодина и Гаука, когда Ролло выгнал ее из Гурне, тревогу Беренгара, предостережение Сезинанды, — да, они были на грани разрыва. И если это произойдет…
— Король Карл спит и видит, чтобы Роллон стал мужем принцессы Гизеллы. Христианским мужем. Рано или поздно Роллон может понять, что ему придется принять крещение, и если это будет исходить от Карла, то его политический союз с Каролингами возвысит его как в глазах франков, дав ему законные права на земли, которыми он владеет, так и в глазах северян, которые, какому бы кровавому богу ни поклонялись, все же имеют почтение к королевской крови.
— Во мне тоже течет королевская кровь, — с какой-то усталой гордостью заметила Эмма. — Моя мать была из рода Каролингов, а мой отец…
— Эд Робертин был извечным соперником Каролингов, — перебил ее Роберт. — И Карл никогда не признает родства с тобой. Я же — беру небо в свидетели — хотел бы, чтобы твоя связь с Роллоном приобрела законную силу и этим подняла престиж Робертинов.
Он увидел недоумение в ее глазах и остался доволен. И тогда он стал объяснять ей свой план. Ролло почитает ее как свою жену, у них есть сын Гийом, и будет лучше, если дочь Робертина, а не Каролинга, станет законной супругой правителя Нормандии. А для этого только-то и нужно, чтобы они были обвенчаны перед алтарем.
Заставить Ролло совершить подобное можно лишь силой. Поэтому они и решили похитить ее, чтобы со временем вернуть при условии крещения Ролло. Но до этого им надо победить Ролло, что сейчас, когда этот язычник так силен, само по себе является делом отнюдь нелегким. Поэтому с ее помощью они хотят начать войну с конунгом Нормандии на своих условиях еще до того, как он объединит под своим началом всех викингов во Франкии да еще призовет северян из Англии. Похищение жены Ролло и послужит началом военных действий, ибо этот язычник почтет делом чести вернуть себе свою жену и мать общепризнанного наследника.
Роберт говорил негромко и убедительно. И Эмма, словно против собственной воли, соглашалась с его страшными аргументами. Но все же она сопротивлялась.
— Вы думаете, я вам поверю? Вам нужна только его голова.
Роберт вздыхал, начинал объяснять снова, что им даже небезопасно погубить Ролло. Что это будет не лучший выход, тогда как для них куда более ценно заключить с Ролло союз, а главное — чтобы слава привлечения норманнов к миру с франками исходила от дома Роберта, а не Карла.
Появился Ги.
— Миссир, нам надо уходить. Светает.
Роберт лишь сделал ему жест удалиться. Стал продолжать. Но Эмма уже почти не слушала его. Ей вдруг пришло на ум, что действительно, как бы ни был сердит на нее Ролло, само ее похищение франками удар по его самолюбию и заставит его кинуться на ее поиски. Он может гневаться на нее, но он сделает все, чтобы вернуть ее, ибо он сам назвал ее своей женой, и его авторитет упадет в глазах соотечественников, если он не сделает все, чтобы отвоевать ее.
А тогда… О, она хорошо знала своего варвара. Чтобы он вновь ощутил потребность в ней, ему нужно добиться ее. Преграды для его чувств были как хворост для огня. Он вновь начнет желать ее, как и тогда, когда она была невестой Атли и он не имел на нее прав. Легкая добыча редко прельщала его. И он пойдет за ней.
Кто знает — может Роберт и прав. Чтобы заполучить ее, Ролло согласится на венчание в церкви с матерью его сына. А побег будет ее местью за измену. Он посмел избить ее, унизить на глазах у всех. Что ж, она покажет ему, что не так и беззащитна. Что ей есть куда уйти от его гнева. Она ведь предупреждала его, что не простит пренебрежения. И эта мысль согрела ее сердце, заставила запылать глаза.
Роберт уже умолк. Увидел задумчивое, сосредоточенное выражение в лице Эммы, увидел, как решительно и гордо она вскинула подбородок.
— Итак, моя принцесса, во имя Спасителя, страдавшего за нас на кресте, скажи «да».
Она лишь молча вложила свою руку в его ладонь. Роберт улыбнулся и даже поцеловал ее в лоб. Они вышли из грота. Было уже светло. Первые птицы подавали голос в лесной чаще. Где-то трубил олень. В основном же было тихо. Над рекой плыл туман — не различить в его пелене, где вода сходится с землей.
Роберт набросил на плечи Эммы свой широкий плащ, застегнул заколку на плече. Она смотрела на него снизу вверх.
— Миссир герцог, но мой сын…
— По правде говоря, мы хотим, чтобы и он был с нами.
— Слава Богу, этого не случилось.
Она и вправду ощутила облегчение, что малыш Гийом остался с отцом, а значит, он не будет приманкой в этой опасной игре. И все же при мысли, что теперь она долго не услышит его лепета, не коснется его, не благословит перед сном из ее глаз потекли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50