Я хотел убедиться, что с вами обращаются, как подобает, и что вы довольны своим жильем.
— Да, и тем и другим, — ответила она на его вопрос и затем перевела разговор на другие темы.
Он спросил, ездила ли она, как собиралась, к ручью. Она ответила утвердительно, но дала понять, что ничего из этой поездки не вышло. Она всем так отвечала после возвращения, даже не упоминала тех двоих, которые на нее напали. Иначе пришлось бы объяснять, как ей удалось спастись от них, а так как ей не хотелось разыгрывать роль героини или упоминать Шипа в качестве спасителя либо в любом ином качестве, она подумала, что лучше всего помалкивать. Это не помешало ей поинтересоваться у своего спутника, не было ли чего-нибудь слышно о том самом человеке за последние несколько дней.
Лицо полковника помрачнело.
— Можно так сказать. Прошлой ночью этот человек остановил отряд моих людей, которые должны были доставить в город арестованного — старика Джима Хэтнелла. Это вздорный старый козел, который за день до этого разрядил двустволку в солдат, приехавших, чтобы привести в исполнение уведомление о конфискации его имущества за неуплату налогов. Шип заявил, что старик почти слеп от катаракты и не мог отличить солдат от грабителей. Он даже осмелился спросить, как же быть с правом человека на защиту своего жилица! Он также был настолько любезен, что посоветовал нам не тратить время на поиски старика, поскольку тот уже на пути в Техас, где он собирается остановиться у своей внучки.
— А правда этот человек был слеп?
— Не знаю. Может быть.
— А вы уверены, что это был Шип?
— Он оставил свою визитную карточку, хотя солдаты клялись, что он был семи футов ростом, здоров как бык и говорил с немецким акцентом. Конечно, они настаивали на этом, пытаясь объяснить, как одному человеку удалось справиться с шестерыми и не только отбить у них арестованного, но и заставить их без сапог идти пешком до Накитоша тринадцать миль.
— Невероятно!
— Это, черт побери, совершенно выводит из себя! Я не могу понять, как он все это придумывает. Все его «подвиги» так непохожи, что теряется всякий смысл. Как будто он идет на все, чтобы запутать нас, или же у него не в порядке с головой. Клянусь, вы думаете, что он в одиночку воюет за то, чтобы исправить все несправедливости на этом свете.
— Ангел и дьявол, — пробормотала Летти.
— Именно так.
Она долго смотрела вдаль, погруженная в воспоминания о темном кукурузном сарае и невозможном волшебстве его ласки. Она закрыла глаза, чтобы отогнать возникшие видения, и коротко сказала:
— Полагаю, вы послали людей на дороги, ведущие в Техас?
Он легко кивнул.
— Не то чтобы я надеялся, что они вернутся с Шипом или хотя бы со стариком Хэтнеллом. Даже если это и не была уловка, чтобы направить погоню не в ту сторону, пока мои люди дошли до города, кто угодно успел бы добраться до границы Техаса. До нее не больше сорока-пятидесяти миль, какой бы дорогой вы ни поехали.
Поскольку Летти заинтересовалась, когда они проезжали через город, полковник показал дороги, ведущие на юг и на запад, к Техасу. Две из них шли на юго-восток, вдоль реки, через хлопковые поля, тянущиеся зелеными рядами до горизонта, мимо лачуг, где играли негритята, и больших, превращающихся в руины домов. Только иногда попадалось хорошо сохранившееся жилище, похожее на обитель процветающих хозяев. Там, где дорога поворачивала в сторону от реки, они поехали по узкой тропинке, изгибавшейся к воде. В конце ее, на берегу, нависавшем над руслом, они остановились, чтобы дать лошадям отдых.
— Как жаль, что не хватает времени, — сказал Томас Уорд. — Здесь столько мест, которые я хотел бы вам показать. Всего в нескольких милях вниз по течению находится селение Иль-Бревилль, где живет несколько семей, в основном родственники. Они известны здесь, в штате, как gens de couleur libres, свободные цветные люди. Они представляют собой невероятную смесь французской и африканской крови. Среди их предков был один из самых первых воинов-купцов, которые поселились в Накитоше, когда эти земли принадлежали Франции, — месье Метуайе.
— Да, Генри писал мне о них.
— Они считают себя третьей кастой — не белыми, но и определенно не неграми. Когда-то они были богаты, владели сотнями рабов, были высокообразованны — многих из них посылали в Париж для приобретения европейского блеска. Теперь та их жизнь уже позади.
— Кажется, в начале этой недели кого-то из них хоронили?
— Верно. Этот человек потерял все, что у него в жизни было ценного, утратил сам образ жизни, в соответствии с которым он только и мог существовать.
Состояния, нажитые этими свободными цветными людьми, были связаны с рабовладельческим хозяйством и поэтому конфискованы. Освобождение негров также уничтожило социальный барьер между свободными цветными и бывшими рабами, от этого они постепенно утратили то прежнее свое особое положение, которым когда-то пользовались.
— Это действительно ужасно. Их нельзя не пожалеть. Полковник кивнул.
— Они очень замкнулись в своем клане, избегая посторонних, не понимающих, кто они и что. Труднее всего молодым, тем, которые достаточно повзрослели для женитьбы. Раньше, насколько мне известно, за дочерьми обычно давали большое приданое, чтобы привлечь белых женихов. Сейчас денег нет, а они считают себя выше свободных людей с чисто африканской кровью в жилах. Поэтому сейчас они женятся только между собой.
— Как все сложно, — сказала Летти задумчиво, — совсем не так, как я предполагала.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Генри рассказывал вам о плантации Мак-Альпина?
— Не помню.
— Это предполагаемое место действия книги госпожи Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Мак-Альпин был холостяком из Новой Англии. Его называют другом семьи Стоу. Во всяком случае, здесь он пользовался репутацией жестокого рабовладельца и, очевидно, явился прототипом подлого Саймона Легри.
— Я никогда не читала этой книги. — Это было, как она почувствовала, убийственным признанием.
— Я как-то пытался, но чтение шло плохо. Из того, что я помню, трудно вообразить, что миссис Стоу вообще когда-либо бывала в Луизиане, по крайней мере в этой части штата. Забавно, когда думаешь о влиянии, оказанном этой книгой.
— Вы знаете, полковник, — заметила Летти несколько резко, — вы начинаете говорить так, будто вы больше южанин, чем сами южане.
Громко прозвучал его смех, кожа вокруг зеленоватых глаз собралась в морщинки, кончики усов поднялись.
— Иногда это бывает с нами, «синебрюхими», правда. Но если вы хотите сделать мне выговор, мисс Мейсон, вам, право, лучше звать меня Томас.
— Согласна, если вы будете звать меня Летти. Знакомство их было довольно кратким для такого отказа от формальностей, но обстоятельства были необычными, и, казалось, в этом нет ничего плохого. Полковник привлекательный мужчина и интересный собеседник. Он нравился Летти. Не только потому, что оба они были, так сказать, соотечественниками, но и потому, что он изъяснялся просто и без претензий. Ей весьма приятно было сознавать, что он командует в Накитоше, хотя он и не одобрял того, что она пыталась сделать.
В самых общих чертах он напоминал ей Шипа. Несомненно, из-за усов и одинакового роста. Мужчины с бородами и усами встречались ей везде, куда она ни попадала в эти дни. Украшать лицо растительностью модно. Хотя бороды были не очень в почете, усы считались мужской гордостью — от тончайшей карандашной линии над верхней губой до роскошного, ниспадающего шедевра, который сливался со спускающимися по щекам бакенбардами. Эта мода на усы мешала определить, как же Шип выглядел. Она видела его либо в тени, либо в сумерках. Он действительно представлялся не поддающимся описанию. Высокий, но не более высокий, чем многие из встречавшихся ей в последнее время мужчин. Такой же, как полковник или Мартин Идеи, которого представили ей у тетушки Эм, или даже Рэнни, если уж на то пошло. Конечно, было вполне возможным, что тот образ, который запечатлелся у нее в памяти, выдуман — ведь вполне очевидно, он умело пользуется гримом.
Полковнику и ей уже пора было возвращаться в Сплендору. Ее спутник развернул коляску, и они двинулись обратно, тем же путем. Долгое время Летти молчала. Наконец она заговорила.
— Что-то не нравится мне в этой истории в отношении Генри и денег, которые он вез. Мой брат был осторожным человеком, и он подозревал, что у Шипа есть какой-то тайный источник информации, сообщающий ему о перемещениях золота. Не похоже на Генри — отправиться в путь в одиночку с грузом в седельных сумках. Не могу поверить, чтобы он не подождал сопровождения.
Зеленоватые глаза Томаса Уорда были темными, когда он повернулся к ней.
— На что вы намекаете?
— Почему он это сделал? Может быть, он действовал по приказу?
— Насколько мне известно, Генри действовал по собственной инициативе.
Человек, который, скорее всего, приказал ее брату рисковать, сидел рядом с ней. Однако у него не было причин отрицать, что он отдавал такой приказ. Или были? Полковник Уорд, кроме всего, один из немногих людей, которым был известен точный маршрут денег: когда деньги прибудут в Накитош, где они будут храниться, когда, как и кем они будут перевезены в Монро.
Она вела себя глупо. Томас Уорд был кадровым офицером армии Соединенных Штатов. Он никогда бы не опустился до такого предательства.
И в то же время ему, наверно, было непросто наблюдать, как другие люди обогащаются на ограблении поверженного Юга. Он намекал и раньше, что чувствует, как его используют эти сборщики податей. Кроме того, было очевидно отсутствие у него патриотического пыла в отношении линии Севера на Реконструкцию, чего можно было бы ожидать от человека в форме федеральной армии. Он был не первым из тех, кто готов служить и ваши и нашим в этой войне.
— Я все же не понимаю, — произнесла она, усилием воли пытаясь сохранить голос ровным, не допустить обвинительных тонов, — много ли людей знало о перевозке денег?
— Три-четыре человека. Какое это имеет значение? Если велось наблюдение, тяжелых седельных сумок было достаточно, чтобы вызвать подозрение.
— Тем более были причины дождаться вооруженного сопровождения.
— По идее да. Я не вижу тому, что произошло, какого-либо удовлетворительного объяснения. Это всего лишь один из тех случаев, которые постоянно происходят. Трудно оградить себя от них, когда люди, такие, как Шип и ему подобные, готовы идти на любой риск, чтобы заполучить желаемое.
Больше Летти не развивала эту тему, она перевела беседу на более светские разговоры, на книги и от них перешла к рассказу о ее занятиях с Рэнни и двумя мальчишками, потом, совершенно естественно, к воспоминаниям об ее учительстве. Их разговор шел легко, оживляясь смехом, они понимали друг друга. Во многом, может быть, из-за того, что полковник носил форму и смотрел на многие вещи по-военному, этот разговор не мог не напоминать беседы с Генри. К тому времени, когда они добрались до Сплендоры, ее сомнения в отношении полковника показались такими ужасными, что она готова была извиниться. Летти не сделала этого, но когда он спросил, может ли еще заехать, ответ ее был несколько теплее, чем мог бы быть при других обстоятельствах.
Они стояли у ворот, куда он проводил ее после того, как помог спуститься с коляски. На веранде никого не было, а ароматы, доносившиеся со стороны кухни, говорили о том, что все, наверное, собираются обедать. Полковник взял ее руку, провел большим пальцем по тыльной стороне ладони.
— Вы необычная девушка, мисс Летти. Поехать одной так далеко и посвятить свою жизнь и свои знания этим краям, Югу.
Она покачала головой с улыбкой:
— В семье меня считают своевольной, если не сказать, упрямой, как миссурийский мул.
— Я думаю, что вы чудо. Но я хотел бы предостеречь вас от поездок, таких, как та, которую вы предприняли к ручью. Я хотел бы оградить вас от соревнования, в котором и сам собираюсь принять участие. Люди узнали, что поблизости живет девушка, которая не только говорит, как они, но и более чем привлекательна. Очень скоро тетушке Эм придется взять палку и сгонять со своей веранды молодых людей в синей форме, как петухов с насеста.
— У нее это очень хорошо получится.
— Вы думаете, я шучу, не так ли?
— Ну, немножко преувеличиваете.
— Подождите, и вы увидите. И вам лучше повторить ту фразу, которой вас научила мама и которая начинается словами: «Но это так неожиданно!»
— Если только, — ее глаза блестели, — эта фраза не понадобится мне прямо сейчас.
— Я не обещаю, — он пожал ей руку и отпустил ее. Но вдруг он потянулся и положил палец ей на подбородок.
— Постойте немного спокойно, пожалуйста. Я вот уже час собираюсь кое-что сделать.
— Что? — она отпрянула, сразу насторожившись. Его голос дрожал от смеха:
— Не то, что вы думаете, хотя и этого мне более чем хочется. У вас перышко застряло между ресниц.
— Что застряло?
— Да пух. Стойте спокойно.
Через секунду она ощутила прикосновение к сомкнутым векам. Когда она открыла глаза, полковник осторожно продемонстрировал ей небольшую белую пушинку.
— Вот. Доказательство.
Он сдул пушинку, взял шляпу, которую держал под мышкой, и надел ее.
— Я скоро снова заеду.
— Приезжайте, пожалуйста, и привозите своих друзей, — откликнулась она, когда он повернулся и пошел прочь.
— Не надо так зло смеяться, — бросил он через плечо, но когда забрался в повозку и натянул поводья, на лице его была улыбка.
Летти помахала на прощание, затем повернулась и пошла в дом.
Сбоку от дома, от ствола отбрасывающей густую тень магнолии отделился и выпрямился Рэнсом. Он смотрел вслед повозке, взгляд его был обращен внутрь самого себя, хотя в жестких складках рта была покорность. Он не имел никакого права ревновать, никакого.
ГЛАВА 7
Свежие яйца на завтрак, только что из-под курицы — это замечательно. Куры начали кудахтать от гордости, что снеслись, уже с восходом солнца. Летти проснулась рано и отправилась собирать яйца по росе. Когда фартук, который она надевала, выполняя разные поручения, наполнился ими, Летти повернула к кухне.
Услышав возбужденные голоса, она замерла на полпути. Летти различила раздраженный говор Мамы Тэсс, с которым перемешивались более низкие звуки, издаваемые мужчиной. Летти меньше всего хотелось стать свидетелем чужой ссоры, но все же она не могла долго стоять со своей хрупкой ношей.
Тетушка Эм, принимавшая все близко к сердцу, вне всякого сомнения, найдет способ уладить препирательство. Летти с надеждой оглядывалась на дом, но никаких признаков появления пожилой женщины заметно не было. Даже появление Рэнни помогло бы, так как, когда он был рядом, Мама Тэсс ни на кого больше не обращала внимания. Он проснулся. Выходя из дома, Летти слышала движение в его комнате, но сейчас его нигде не было видно. Единственными живыми существами в поле зрения были пестрый кот, направлявшийся к ней по дорожке, чтобы потереться о ее ноги, да еще полдюжины цыплят, усердно копавшихся в растущей рядом траве.
Голоса замолкли. Летти подождала несколько секунд. Тишина. Она облегченно вздохнула, двинулась было вперед, но тут же снова остановилась. Мама Тэсс опять заговорила, ее голос дрожал от горечи:
— Тебя же убьют, вот что случится.
— Я должен помочь моему народу.
— Да ведь эти «саквояжники» используют тебя.
— Если они и используют меня, то я использую их. Наши мотивы различны, но хотим мы одного и того же — помочь освобожденным невольникам.
— Много ли ты сможешь сделать, если тебя убьют? Если хочешь кому-нибудь помочь, помоги своему сыну, Лайонелу, помоги мне, помоги людям здесь, в Сплендоре. Ты всем нам нужен, это как раз то место, где ты должен быть.
— Я ничем не обязан Сплендоре!
— Конечно, ты ничем не обязан! — бросила Мама Тэсс с мрачной иронией. — Разве что своей жизнью, которую мастер Рэнни тебе все время спасал, разве что своей ученостью, благодаря которой ты думаешь, что можешь стать сенатором…
— Представителем.
— Не поправляй меня, мальчишка! И не забывай: одежда, что на твоих плечах, куплена тетушкой Эм. Не говоря уже о куске хлеба, который кормит твоего сына и меня.
— Как же я могу забыть, ты же не даешь мне этого сделать.
— Я и не дам тебе ничего забыть, потому что еще кое-что помню, что такое благодарность, потому что вся эта свобода на самом деле означает лишь то, что мы сами должны о себе заботиться. И еще я немного знаю белых. Янки и наша черная шваль им все уши прожужжали о том, что они должны делать. И тебе не надо иметь никаких дел с этой сворой. Если ты будешь продолжать все по-прежнему, то однажды ночью придут люди в белых простынях и повесят тебя на первом же дереве.
— Я не боюсь их.
— Замечательно, но это не спасет твою шею от веревки, а я не для этого тебя растила!
Это был ее сын, Брэдли, бывший слуга Рэнни. Именно с ним разговаривала Мама Тэсс. Будет ужасно неловко, если ее застанут за подслушиванием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Да, и тем и другим, — ответила она на его вопрос и затем перевела разговор на другие темы.
Он спросил, ездила ли она, как собиралась, к ручью. Она ответила утвердительно, но дала понять, что ничего из этой поездки не вышло. Она всем так отвечала после возвращения, даже не упоминала тех двоих, которые на нее напали. Иначе пришлось бы объяснять, как ей удалось спастись от них, а так как ей не хотелось разыгрывать роль героини или упоминать Шипа в качестве спасителя либо в любом ином качестве, она подумала, что лучше всего помалкивать. Это не помешало ей поинтересоваться у своего спутника, не было ли чего-нибудь слышно о том самом человеке за последние несколько дней.
Лицо полковника помрачнело.
— Можно так сказать. Прошлой ночью этот человек остановил отряд моих людей, которые должны были доставить в город арестованного — старика Джима Хэтнелла. Это вздорный старый козел, который за день до этого разрядил двустволку в солдат, приехавших, чтобы привести в исполнение уведомление о конфискации его имущества за неуплату налогов. Шип заявил, что старик почти слеп от катаракты и не мог отличить солдат от грабителей. Он даже осмелился спросить, как же быть с правом человека на защиту своего жилица! Он также был настолько любезен, что посоветовал нам не тратить время на поиски старика, поскольку тот уже на пути в Техас, где он собирается остановиться у своей внучки.
— А правда этот человек был слеп?
— Не знаю. Может быть.
— А вы уверены, что это был Шип?
— Он оставил свою визитную карточку, хотя солдаты клялись, что он был семи футов ростом, здоров как бык и говорил с немецким акцентом. Конечно, они настаивали на этом, пытаясь объяснить, как одному человеку удалось справиться с шестерыми и не только отбить у них арестованного, но и заставить их без сапог идти пешком до Накитоша тринадцать миль.
— Невероятно!
— Это, черт побери, совершенно выводит из себя! Я не могу понять, как он все это придумывает. Все его «подвиги» так непохожи, что теряется всякий смысл. Как будто он идет на все, чтобы запутать нас, или же у него не в порядке с головой. Клянусь, вы думаете, что он в одиночку воюет за то, чтобы исправить все несправедливости на этом свете.
— Ангел и дьявол, — пробормотала Летти.
— Именно так.
Она долго смотрела вдаль, погруженная в воспоминания о темном кукурузном сарае и невозможном волшебстве его ласки. Она закрыла глаза, чтобы отогнать возникшие видения, и коротко сказала:
— Полагаю, вы послали людей на дороги, ведущие в Техас?
Он легко кивнул.
— Не то чтобы я надеялся, что они вернутся с Шипом или хотя бы со стариком Хэтнеллом. Даже если это и не была уловка, чтобы направить погоню не в ту сторону, пока мои люди дошли до города, кто угодно успел бы добраться до границы Техаса. До нее не больше сорока-пятидесяти миль, какой бы дорогой вы ни поехали.
Поскольку Летти заинтересовалась, когда они проезжали через город, полковник показал дороги, ведущие на юг и на запад, к Техасу. Две из них шли на юго-восток, вдоль реки, через хлопковые поля, тянущиеся зелеными рядами до горизонта, мимо лачуг, где играли негритята, и больших, превращающихся в руины домов. Только иногда попадалось хорошо сохранившееся жилище, похожее на обитель процветающих хозяев. Там, где дорога поворачивала в сторону от реки, они поехали по узкой тропинке, изгибавшейся к воде. В конце ее, на берегу, нависавшем над руслом, они остановились, чтобы дать лошадям отдых.
— Как жаль, что не хватает времени, — сказал Томас Уорд. — Здесь столько мест, которые я хотел бы вам показать. Всего в нескольких милях вниз по течению находится селение Иль-Бревилль, где живет несколько семей, в основном родственники. Они известны здесь, в штате, как gens de couleur libres, свободные цветные люди. Они представляют собой невероятную смесь французской и африканской крови. Среди их предков был один из самых первых воинов-купцов, которые поселились в Накитоше, когда эти земли принадлежали Франции, — месье Метуайе.
— Да, Генри писал мне о них.
— Они считают себя третьей кастой — не белыми, но и определенно не неграми. Когда-то они были богаты, владели сотнями рабов, были высокообразованны — многих из них посылали в Париж для приобретения европейского блеска. Теперь та их жизнь уже позади.
— Кажется, в начале этой недели кого-то из них хоронили?
— Верно. Этот человек потерял все, что у него в жизни было ценного, утратил сам образ жизни, в соответствии с которым он только и мог существовать.
Состояния, нажитые этими свободными цветными людьми, были связаны с рабовладельческим хозяйством и поэтому конфискованы. Освобождение негров также уничтожило социальный барьер между свободными цветными и бывшими рабами, от этого они постепенно утратили то прежнее свое особое положение, которым когда-то пользовались.
— Это действительно ужасно. Их нельзя не пожалеть. Полковник кивнул.
— Они очень замкнулись в своем клане, избегая посторонних, не понимающих, кто они и что. Труднее всего молодым, тем, которые достаточно повзрослели для женитьбы. Раньше, насколько мне известно, за дочерьми обычно давали большое приданое, чтобы привлечь белых женихов. Сейчас денег нет, а они считают себя выше свободных людей с чисто африканской кровью в жилах. Поэтому сейчас они женятся только между собой.
— Как все сложно, — сказала Летти задумчиво, — совсем не так, как я предполагала.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Генри рассказывал вам о плантации Мак-Альпина?
— Не помню.
— Это предполагаемое место действия книги госпожи Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Мак-Альпин был холостяком из Новой Англии. Его называют другом семьи Стоу. Во всяком случае, здесь он пользовался репутацией жестокого рабовладельца и, очевидно, явился прототипом подлого Саймона Легри.
— Я никогда не читала этой книги. — Это было, как она почувствовала, убийственным признанием.
— Я как-то пытался, но чтение шло плохо. Из того, что я помню, трудно вообразить, что миссис Стоу вообще когда-либо бывала в Луизиане, по крайней мере в этой части штата. Забавно, когда думаешь о влиянии, оказанном этой книгой.
— Вы знаете, полковник, — заметила Летти несколько резко, — вы начинаете говорить так, будто вы больше южанин, чем сами южане.
Громко прозвучал его смех, кожа вокруг зеленоватых глаз собралась в морщинки, кончики усов поднялись.
— Иногда это бывает с нами, «синебрюхими», правда. Но если вы хотите сделать мне выговор, мисс Мейсон, вам, право, лучше звать меня Томас.
— Согласна, если вы будете звать меня Летти. Знакомство их было довольно кратким для такого отказа от формальностей, но обстоятельства были необычными, и, казалось, в этом нет ничего плохого. Полковник привлекательный мужчина и интересный собеседник. Он нравился Летти. Не только потому, что оба они были, так сказать, соотечественниками, но и потому, что он изъяснялся просто и без претензий. Ей весьма приятно было сознавать, что он командует в Накитоше, хотя он и не одобрял того, что она пыталась сделать.
В самых общих чертах он напоминал ей Шипа. Несомненно, из-за усов и одинакового роста. Мужчины с бородами и усами встречались ей везде, куда она ни попадала в эти дни. Украшать лицо растительностью модно. Хотя бороды были не очень в почете, усы считались мужской гордостью — от тончайшей карандашной линии над верхней губой до роскошного, ниспадающего шедевра, который сливался со спускающимися по щекам бакенбардами. Эта мода на усы мешала определить, как же Шип выглядел. Она видела его либо в тени, либо в сумерках. Он действительно представлялся не поддающимся описанию. Высокий, но не более высокий, чем многие из встречавшихся ей в последнее время мужчин. Такой же, как полковник или Мартин Идеи, которого представили ей у тетушки Эм, или даже Рэнни, если уж на то пошло. Конечно, было вполне возможным, что тот образ, который запечатлелся у нее в памяти, выдуман — ведь вполне очевидно, он умело пользуется гримом.
Полковнику и ей уже пора было возвращаться в Сплендору. Ее спутник развернул коляску, и они двинулись обратно, тем же путем. Долгое время Летти молчала. Наконец она заговорила.
— Что-то не нравится мне в этой истории в отношении Генри и денег, которые он вез. Мой брат был осторожным человеком, и он подозревал, что у Шипа есть какой-то тайный источник информации, сообщающий ему о перемещениях золота. Не похоже на Генри — отправиться в путь в одиночку с грузом в седельных сумках. Не могу поверить, чтобы он не подождал сопровождения.
Зеленоватые глаза Томаса Уорда были темными, когда он повернулся к ней.
— На что вы намекаете?
— Почему он это сделал? Может быть, он действовал по приказу?
— Насколько мне известно, Генри действовал по собственной инициативе.
Человек, который, скорее всего, приказал ее брату рисковать, сидел рядом с ней. Однако у него не было причин отрицать, что он отдавал такой приказ. Или были? Полковник Уорд, кроме всего, один из немногих людей, которым был известен точный маршрут денег: когда деньги прибудут в Накитош, где они будут храниться, когда, как и кем они будут перевезены в Монро.
Она вела себя глупо. Томас Уорд был кадровым офицером армии Соединенных Штатов. Он никогда бы не опустился до такого предательства.
И в то же время ему, наверно, было непросто наблюдать, как другие люди обогащаются на ограблении поверженного Юга. Он намекал и раньше, что чувствует, как его используют эти сборщики податей. Кроме того, было очевидно отсутствие у него патриотического пыла в отношении линии Севера на Реконструкцию, чего можно было бы ожидать от человека в форме федеральной армии. Он был не первым из тех, кто готов служить и ваши и нашим в этой войне.
— Я все же не понимаю, — произнесла она, усилием воли пытаясь сохранить голос ровным, не допустить обвинительных тонов, — много ли людей знало о перевозке денег?
— Три-четыре человека. Какое это имеет значение? Если велось наблюдение, тяжелых седельных сумок было достаточно, чтобы вызвать подозрение.
— Тем более были причины дождаться вооруженного сопровождения.
— По идее да. Я не вижу тому, что произошло, какого-либо удовлетворительного объяснения. Это всего лишь один из тех случаев, которые постоянно происходят. Трудно оградить себя от них, когда люди, такие, как Шип и ему подобные, готовы идти на любой риск, чтобы заполучить желаемое.
Больше Летти не развивала эту тему, она перевела беседу на более светские разговоры, на книги и от них перешла к рассказу о ее занятиях с Рэнни и двумя мальчишками, потом, совершенно естественно, к воспоминаниям об ее учительстве. Их разговор шел легко, оживляясь смехом, они понимали друг друга. Во многом, может быть, из-за того, что полковник носил форму и смотрел на многие вещи по-военному, этот разговор не мог не напоминать беседы с Генри. К тому времени, когда они добрались до Сплендоры, ее сомнения в отношении полковника показались такими ужасными, что она готова была извиниться. Летти не сделала этого, но когда он спросил, может ли еще заехать, ответ ее был несколько теплее, чем мог бы быть при других обстоятельствах.
Они стояли у ворот, куда он проводил ее после того, как помог спуститься с коляски. На веранде никого не было, а ароматы, доносившиеся со стороны кухни, говорили о том, что все, наверное, собираются обедать. Полковник взял ее руку, провел большим пальцем по тыльной стороне ладони.
— Вы необычная девушка, мисс Летти. Поехать одной так далеко и посвятить свою жизнь и свои знания этим краям, Югу.
Она покачала головой с улыбкой:
— В семье меня считают своевольной, если не сказать, упрямой, как миссурийский мул.
— Я думаю, что вы чудо. Но я хотел бы предостеречь вас от поездок, таких, как та, которую вы предприняли к ручью. Я хотел бы оградить вас от соревнования, в котором и сам собираюсь принять участие. Люди узнали, что поблизости живет девушка, которая не только говорит, как они, но и более чем привлекательна. Очень скоро тетушке Эм придется взять палку и сгонять со своей веранды молодых людей в синей форме, как петухов с насеста.
— У нее это очень хорошо получится.
— Вы думаете, я шучу, не так ли?
— Ну, немножко преувеличиваете.
— Подождите, и вы увидите. И вам лучше повторить ту фразу, которой вас научила мама и которая начинается словами: «Но это так неожиданно!»
— Если только, — ее глаза блестели, — эта фраза не понадобится мне прямо сейчас.
— Я не обещаю, — он пожал ей руку и отпустил ее. Но вдруг он потянулся и положил палец ей на подбородок.
— Постойте немного спокойно, пожалуйста. Я вот уже час собираюсь кое-что сделать.
— Что? — она отпрянула, сразу насторожившись. Его голос дрожал от смеха:
— Не то, что вы думаете, хотя и этого мне более чем хочется. У вас перышко застряло между ресниц.
— Что застряло?
— Да пух. Стойте спокойно.
Через секунду она ощутила прикосновение к сомкнутым векам. Когда она открыла глаза, полковник осторожно продемонстрировал ей небольшую белую пушинку.
— Вот. Доказательство.
Он сдул пушинку, взял шляпу, которую держал под мышкой, и надел ее.
— Я скоро снова заеду.
— Приезжайте, пожалуйста, и привозите своих друзей, — откликнулась она, когда он повернулся и пошел прочь.
— Не надо так зло смеяться, — бросил он через плечо, но когда забрался в повозку и натянул поводья, на лице его была улыбка.
Летти помахала на прощание, затем повернулась и пошла в дом.
Сбоку от дома, от ствола отбрасывающей густую тень магнолии отделился и выпрямился Рэнсом. Он смотрел вслед повозке, взгляд его был обращен внутрь самого себя, хотя в жестких складках рта была покорность. Он не имел никакого права ревновать, никакого.
ГЛАВА 7
Свежие яйца на завтрак, только что из-под курицы — это замечательно. Куры начали кудахтать от гордости, что снеслись, уже с восходом солнца. Летти проснулась рано и отправилась собирать яйца по росе. Когда фартук, который она надевала, выполняя разные поручения, наполнился ими, Летти повернула к кухне.
Услышав возбужденные голоса, она замерла на полпути. Летти различила раздраженный говор Мамы Тэсс, с которым перемешивались более низкие звуки, издаваемые мужчиной. Летти меньше всего хотелось стать свидетелем чужой ссоры, но все же она не могла долго стоять со своей хрупкой ношей.
Тетушка Эм, принимавшая все близко к сердцу, вне всякого сомнения, найдет способ уладить препирательство. Летти с надеждой оглядывалась на дом, но никаких признаков появления пожилой женщины заметно не было. Даже появление Рэнни помогло бы, так как, когда он был рядом, Мама Тэсс ни на кого больше не обращала внимания. Он проснулся. Выходя из дома, Летти слышала движение в его комнате, но сейчас его нигде не было видно. Единственными живыми существами в поле зрения были пестрый кот, направлявшийся к ней по дорожке, чтобы потереться о ее ноги, да еще полдюжины цыплят, усердно копавшихся в растущей рядом траве.
Голоса замолкли. Летти подождала несколько секунд. Тишина. Она облегченно вздохнула, двинулась было вперед, но тут же снова остановилась. Мама Тэсс опять заговорила, ее голос дрожал от горечи:
— Тебя же убьют, вот что случится.
— Я должен помочь моему народу.
— Да ведь эти «саквояжники» используют тебя.
— Если они и используют меня, то я использую их. Наши мотивы различны, но хотим мы одного и того же — помочь освобожденным невольникам.
— Много ли ты сможешь сделать, если тебя убьют? Если хочешь кому-нибудь помочь, помоги своему сыну, Лайонелу, помоги мне, помоги людям здесь, в Сплендоре. Ты всем нам нужен, это как раз то место, где ты должен быть.
— Я ничем не обязан Сплендоре!
— Конечно, ты ничем не обязан! — бросила Мама Тэсс с мрачной иронией. — Разве что своей жизнью, которую мастер Рэнни тебе все время спасал, разве что своей ученостью, благодаря которой ты думаешь, что можешь стать сенатором…
— Представителем.
— Не поправляй меня, мальчишка! И не забывай: одежда, что на твоих плечах, куплена тетушкой Эм. Не говоря уже о куске хлеба, который кормит твоего сына и меня.
— Как же я могу забыть, ты же не даешь мне этого сделать.
— Я и не дам тебе ничего забыть, потому что еще кое-что помню, что такое благодарность, потому что вся эта свобода на самом деле означает лишь то, что мы сами должны о себе заботиться. И еще я немного знаю белых. Янки и наша черная шваль им все уши прожужжали о том, что они должны делать. И тебе не надо иметь никаких дел с этой сворой. Если ты будешь продолжать все по-прежнему, то однажды ночью придут люди в белых простынях и повесят тебя на первом же дереве.
— Я не боюсь их.
— Замечательно, но это не спасет твою шею от веревки, а я не для этого тебя растила!
Это был ее сын, Брэдли, бывший слуга Рэнни. Именно с ним разговаривала Мама Тэсс. Будет ужасно неловко, если ее застанут за подслушиванием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40