Смахнув их на землю, она выпрямилась, потом встала, пытаясь понять, может ли она держаться на ногах. Подождав, пока перед глазами прекратилась пляска деревьев, Элеонора осторожно ступила на тропинку в траве, ведущую в лагерь.
Услышав шум слева от себя, она испуганно вскинула голову, собираясь бежать, но увидела Курта, вышедшего из-за дубов прямо к ней.
— Я вернулся, чтобы присмотреть за вами, — сказал он, коснувшись полей шляпы. — Надеюсь, я вас не испугал? Вы были так бледны, так слабы. Я очень рад, что вы быстро пришли в себя.
— Я… Спасибо.
Он подошел ближе.
— Однако я не уверен, что вы хорошо себя чувствуете. Женщины вашего круга привыкли, чтобы о них заботились мужчины. Позвольте мне идти впереди и придерживать ветки.
— Спасибо, в этом нет нужды. Вам, наверное, лучше отправиться вместе со всеми на поиски.
Он обнажил зубы, изображая улыбку.
— Женщина убегает от них, как заяц от гончих, так что это дело времени. Кроме того, никарагуанцы больше подходят для охоты, чем я, тем более за такой добычей.
Элеонора не стала выяснять, что он имеет в виду. Глянув из-под ресниц на его скривившееся в усмешке лицо, она подобрала юбки и пошла дальше. Он не попытался остановить ее» пристроившись сбоку,
— Вам очень повезло, что у вас такой преданный кавалер, как подполковник, не правда ли? Очень жаль, что он ранен.
Элеонора мрачно согласилась.
Будто отводя в сторону ветку, Курт загородил ей дорогу вытянутой рукой.
— Но вы понимаете, что рана делает его как мужчину бесполезным?
— Я вас не понимаю, — ответила она, совершенно уверенная, что поняла его правильно, но не желая показывать этого.
— В том положении, в каком вы оказались, вам нужна сила, — объяснил он, напрягая мускулы руки и поигрывая ими. — Слабый мужчина — это бремя.
— Я считаю, что у Луиса достоинств в два раза больше, чем у большинства мужчин. И не важно, ранен он или нет. — Она напряглась и постаралась проскользнуть мимо него.
Курт удержал ее за локоть, не причиняя боли, но давая почувствовать силу.
— Раненые мужчины не всегда могут защищать то, что имеют, — сказал он, давая понять по голосу и по взгляду, направленному сквозь тонкую ткань ее блузки и сквозь волан красной юбки над бедром, на что намекает. Его пальцы дотронулись до нее в ожидании ответа. Элеонора понимала, что если сейчас она хоть на мгновение ослабит сопротивление, он притянет ее к себе.
— Иногда, — ответила она нарочито медленно, глядя на него своими зелеными глазами, — иногда нет необходимости защищать то, что имеешь.
— Это только в том случае, если рядом нет воров, — сказал он, расплываясь в улыбке от собственного остроумия, а шрам возле глаза сморщился при этом, как плохой шов.
Элеоноре не пришлось отвечать; прежде чем она открыла рот, из-за деревьев вышел Луис, помахивая револьвером.
— Я думаю, будет не лишним предупредить, — сказал он тихо, — что в моей команде наказание за воровство — смерть.
Взгляды мужчин скрестились. Голос Луиса звучал мягко, но Курт явно нервничал, бросая взгляды на револьвер.
Когда его пальцы разжались, Элеонора высвободила локоть и пошла навстречу Луису, улыбаясь и беря его под руку. Он прижал ее пальцы к себе, склонил голову в ироничном полупоклоне, двинулся вместе с ней к лагерю. Луис показал на одеяла, расстеленные на земле на довольно приличном расстоянии от других. Когда они добрались до них, он, чтобы удержаться, вынужден был опереться о плечо Элеоноры. Она помогла ему удобнее лечь, размышляя, куда девался Курт, который пошел за ними, и не обратила внимания, что ее одеяло лежит рядом с одеялом подполковника. Она отступила назад.
Потянувшись, чтобы закинуть руку на седло в головах вместо подушки, Луис жестом попросил ее сесть рядом. Его лицо было серьезным, и она насторожилась. Подчинившись без сопротивления, Элеонора села, поджав ноги и подоткнув с боков юбку.
Когда Луис убедился, что она успокоилась, он повернулся, расстегнул седельную сумку и вынул цепь около двух футов длиной с кольцами на концах. Встряхнув ее, он взял левую руку Элеоноры за запястье и, прежде чем она догадалась, что он намерен делать, защелкнул один из стальных браслетов. Другое кольцо он застегнул на своей правой руке. И только потом посмотрел ей в глаза.
— Извините меня, — сказал он, — но это единственный способ обеспечить вашу безопасность, пока мы не вернемся в Гранаду. Эти наручники дал мне Грант. Такими пользуются начальники военной полиции. А ключ от них я надежно спрятал.
— Но не думаете же вы, что мы будем носить их постоянно? — возмутилась Элеонора. Ее бросило в жар от обиды, лицо запылало — еще бы, ее насильно лишили элементарной возможности уединиться, это ее просто потрясло.
— Так надо.
— Почему? Я и сама могу защитить себя.
— Как только что? А что помешает Курту взять вас в любой момент в кустах?
— Он не мог бы…
— Не мог бы? Возможно… Пока. Но впереди у нас длинные мили и долгие дни пути. Мы все глубже уходим в джунгли, где горячее солнце выжигает холодные манеры джентльменов. И сильные набрасываются на слабых, которых они выбрали. Натура людей, идущих с нами, вполне соответствует законам джунглей.
— Мы должны идти?
— Возможно, что генерал смягчится. Если нет, станем пробираться через горы, через те места, где никогда не ступала нога белого человека. Мы пойдем к побережью Мексики, к Атлантическому океану. Это побережье охраняют англичане, считая район индейцев москито протекторатом Короны. И не хотят уступить эту территорию Уильяму Уоке-ру. Может быть, нас подберет там какой-нибудь корабль.
Элеонора молча размышляла. По руке, на которую она опиралась, полз муравей. Она хотела сбить его щелчком, но короткая цепь не дала. Она сжала пальцы в кулак и резко ударила себя по колену.
— Нет! — воскликнула она. — Я так не могу. Вы сами не понимаете, что придумали.
Не ответив, Луис снова лег на спину и заложил руки за голову. Цепь при этом дернулась так сильно, что если бы Элеонора не удержалась, то упала бы ему на грудь.
— Боюсь, — сказал он, улыбаясь, — что вам придется смириться.
— Ну пожалуйста, — начала она тихим слабым голосом.
— Вы что, попытаетесь меня переубедить? — спросил он. — Говорю вам откровенно — не выйдет.
Она посмотрела в его лицо, находившееся так близко от ее глаз, и заметила, какая красная у него кожа. От чего — от солнца или от температуры? Может быть, на самом деле ему хуже, чем он пытается показать? И, может, именно его состоянием объясняется столь отчаянная мера?
— Но это будет невыносимо. Вы должны понимать.
Лицо Луиса выглядело печальным.
— Я знаю, это нелегко. Но вы, дорогая, уже видели меня обнаженным. Так почему же я должен капризничать, если вам придется это повторить? Что касается вас, то мои чувства к вам останутся неизменными. Я не могу сказать, что спокойно переношу вашу близость, но в данный момент не в состоянии воспользоваться представившимися возможностями. Так что вам нечего бояться.
Элеонора молча выслушала его и, посмотрев ему в лицо, наконец спросила:
— А если бы смогли?
— Тысячу раз — да, моя душа! — ответил он весело. — Разве вы не знаете, что мужчина судит о других мужчинах по себе?
Наступила ночь, взошла луна, мужчины с Хуанитой все еще не вернулись. Элеонора слишком устала и более того — очень переживала из-за ограничения своей свободы, что не давало ей спокойно спать. Она просыпалась от каждого ночного шороха, крика и даже сквозь дремоту ощущала неудобства, чувствуя через одеяло каждую веточку и камешек на земле. Ей стало холодно, и она потянула край одеяла, чтобы прикрыть ноги.
Она проснулась от шума голосов. Ее бок, прижатый к Луису, согрелся. Он ли подвинулся к ней ночью, или она к нему — Элеонора не знала, но, проснувшись, отстранилась, стараясь не разбудить его. И лишь после этого повернула голову, прислушиваясь.
Двое мужчин, поддерживая ее брата под руки, вели его через поляну к месту, где он должен был спать. Жан-Поль спотыкался, голова упала на грудь, как у человека, слишком много выпившего. Они почти уронили его на одеяло, он перевернулся и закрыл глаза тыльной стороной руки.
Элеонора скинула одеяло, пытаясь встать, но Луис протянул руку, успокаивая. Она посмотрела на него, а потом проследила за его взглядом к опушке леса, где столпились мужчины.
Санчес, Молина и Гонзалес вышли на открытое место, волоча голую Хуаниту. В свете бледной луны ее тело светилось, как слоновая кость. Хотя глаза были плотно закрыты, Хуанита не казалась мертвой.
Элеонора видела, как Гонзалес, мужчина с брюшком и длинными усами, указав на одеяло, где лежал Жан-Поль, сделал рукой оскорбительный жест и засмеялся так, что его живот затрясся. Они бросили женщину рядом с Жан-Полем, закидав сверху одеждой. Хуанита лежала, как и упала, не шевелясь.
Гонзалес пошарил в кармане бриджей и вынул монету. Молина, самый молодой из никарагуанцев, широколицый, с примесью индейской крови, который сегодня днем был их проводником, проиграл жеребьевку. Он покорно пожал плечами и уселся дежурить неподалеку от лежавшей женщины.
Жан-Поль, похоже, не подозревал, что рядом с ним обнаженная женщина. Через какое-то время Хуанита открыла глаза и мрачно и зло уставилась в темноту. Поняв, что все улеглись, она: села и медленно натянула на себя блузку и юбку. Потом снова легла.
«Брат или пьян, или ранен», — подумала Элеонора. Может, он пытался помешать насилию над своей бывшей любовницей и встретил отпор? Или отгородился от всего бутылкой виски? Она не могла понять, но видела, что его грудь ровно вздымается и опускается. Если его побили, она мало что может сделать. А если пьян, то вообще ничего. Бывают случаи, когда лучше все оставить как есть.
На заре они снова продолжили путь. Молчаливая кавалькада безропотно двигалась вперед. Глаза Луиса лихорадочно блестели, он все время был кем-то недоволен, кроме Элеоноры. Чисто выбритый, хотя это было довольно трудно сделать охотничьим ножом и без мыла, он не выглядел так мерзко, как остальные. Жан-Поль, с фиолетовыми тесемками от шляпы, завязанными под подбородком, поросшим жидкой растительностью, выглядел просто ужасно. Он молчаливо тащился в конце процессии. Выбирая моменты, когда на него никто не смотрел, он впивался взглядом в Санчеса и женщину, сидевшую за ним, с привязанными к седлу руками. Губы и шея Хуаниты распухли от синяков, под ввалившимися глазами темнели круги, но она не опускала ресницы, когда встречала чей-нибудь взгляд.
Они взбирались все выше по неровным холмам, окутанным дымкой, стараясь двигаться к северо-востоку. Ястребы, черные грациозные птицы, назойливо кружили над ними в голубом небе, высоко над головой пролетали стаи уток и гусей с громкими криками. Ягуар-сеголеток плелся за ними несколько часов подряд, скорее из любопытства, нежели из желания напасть. Им часто попадались олени, а как-то раз выскочило большое дикое животное с клыками, как у кабана, мясо которых в Центральной Америке едят вместо свинины. Слим застрелил одного такого, срезал лучшие куски, а остальное бросил ястребам, чтобы зря не пропало.
Люди им не встречались. Индейские поселения, через которые они проходили, были пусты. Плетеные корзинки с зерном, оставленные в домах, пополняли их запасы. Особенно полезными оказались одеяла с отверстием для головы, прекрасно согревающие ночью. Луис, стараясь скрыть дрожь в руках, оставлял в домах мексиканские доллары, в знак символической платы за взятое. Оглянувшись, Элеонора увидела, как Гонзалес подбирает эти деньги, но, сдержавшись, ничего не сказала. Не время устраивать разборки, когда Луис в таком состоянии. Следовавший прямо за ней Курт тоже был обеспокоен происходящим, но Элеонора старалась избегать его неприятных и все понимающих глаз.
Последние лучи солнца все еще ярко освещали вершины гор, когда, следуя за Молиной, они вошли в сумеречную узкую долину. В маленьком тихом озере, в котором отражались пики гор, они напоили лошадей. Следы животных, как кружева, лежали у воды. Но следов человека видно не было, даже несмотря на крытую соломой хижину, прилепившуюся к утесу из песчаника. Провисшая изгородь окружала маленький двор, кто-то подпер ее испанским мечом, всаженным в землю. Двери не было и взору открывался темный четырехугольник проема; от навеса над крыльцом, держащегося на неотесанных грубых столбах, падала тень. Местами солома на крыше сбилась от ветра, и занесенные им же семена сорняков и диких цветов взошли и расцвели в соломе, пораженной плесенью.
Молина обратил свое юное взволнованное лицо к Луису, ожидая решения. Испанец медленно кивнул.
— Отдохнем здесь, — сказал он, и, казалось, его слабый голос подтверждал необходимость этого.
Хуаниту заставили слезть на землю и привязали к одному из столбов на крыльце. Она села, прямая, как шомпол, и, пока они возвышались над ней, сплевывала с вызывающим пренебрежением, но, когда все отошли, откинулась назад и закрыла глаза.
На этот раз Элеонора, которую сковывающая свободу цепь доводила почти до сумасшествия, пекла лепешки, разводя муку в воде, шлепая их на ладонях и поджаривая на сковороде. Гонзалес готовил куски мяса на углях, поскольку в домике ничего не нашлось из посуды.
Элеонора, видевшая, как убивали животное, думала, что не сможет проглотить ни кусочка, но, наблюдая, как Гонзалес переворачивает над огнем сочное, аппетитное жаркое, распространявшее восхитительный аромат, ощутила такой голод, что села с лепешкой в руке, нетерпеливо ожидая, когда мясо будет готово.
От долгой дороги она не только проголодалась. Когда на небе высыпали звезды, Элеонора почувствовала, что ее глаза, уставшие от солнца и от дыма костра, закрываются против ее воли. Луис, проявляя заботу о ней, отправил Молину за свежей травой для постели. На сей раз одеяла меньше пахли лошадьми, чем прошлой ночью. Перед Элеонорой внезапно возникло видение холодного чистого озера. Как бы сладко она спала в эту ночь, не будь на ее запястье цепи!
Элеонора вздохнула. Луис посмотрел на нее, поймал тоску в ее взгляде и едва не рассмеялся. Он встал, ожидая, когда поднимется она, взял одеяло, встряхнул его и направился в сторону от костра.
Шагая за ним, Элеонора спросила:
— Мы куда?
— Увидите. — Луис перекинул одеяло через плечо, точно мексиканскую шаль, и ступил в темноту.
Прохлада, спустившаяся с горных вершин, освежила ночной воздух. Легкий ветерок шевелил прядку волос, выбившуюся из прически Элеоноры, доносил острый запах сосны и горьковатый аромат полыни. В голосе ночной птицы слышалась полусонная меланхоличность. Трава колыхалась под ногами, как мягкий ворсистый ковер, принося успокоение. Шуршащий камыш нарушал идеальную гладь озера. Они подошли к самому краю воды. Луис стащил с плеча одеяло и растянул в руках на весу.
— Ваша раздевалка.
Элеонора не пошевельнулась.
— Что вы имеете в виду?
— Вы хотели искупаться? — Он указал на воду. Она уставилась на него.
— Как вы догадались?
— Я догадливый и наблюдательный. Насколько мне известно, в Европе на лошадях затаскивают в воду специальные фургоны, которые скрывают дам от посторонних глаз, пока они наслаждаются морем.
— Но одеяло намокнет, — предупредила Элеонора, хотя и была очень заинтригована.
— Неважно.
— А вы?
— А что мне от вас прятать? Ах, вы покраснели. С моей стороны, конечно, нехорошо так шутить. Давайте тогда скажем так: я верю, что вы не станете подсматривать. Хотя сам я бы не прочь. Но обещаю вознаградить ваше доверие.
Она пристально посмотрела на него, озабоченная слабостью его голоса, а не словами, в которые он вкладывал слишком много сил, чтобы придать им легкость. Собственно, зачем ей противиться? Разве они не останавливались днем в поисках густого подлеска, чтобы разойтись на всю длину натянутой цепи? У нее нет оснований сомневаться в нем.
— Неужели вы мне не верите? — спросил Луис с оттенком оскорбленной гордости, той самой, которая мешала ей расспросить о его истинном состоянии.
— Конечно, верю, — ответила Элеонора.
— Тогда что же вы стоите? — И он еще раз протянул ей одеяло.
С искусством акробата она разделась под этим укрытием. Элеонора догадывалась, что цепь причиняет ему больше неудобств, чем ей. У него ведь была скована правая рука. И услышав, как Луис тихо выругался, она поняла, что цепь раздражает и его.
Вода была холодная, как в горной реке, потому что не было солнца, которое могло ее согреть. Они пошли вперед, осторожно ощупывая ногами дно. Через несколько шагов Элеонора резко встала.
— А как ваша повязка? — спросила она, не поворачивая головы.
— Приклеилась, и ее надо оторвать, — ответил он.
— Но не так, — запротестовала она, но он, не обращая внимания, потащил ее дальше.
— А вдруг здесь акулы? Или аллигаторы? Как в озере Никарагуа?
— Нет, на этой высоте не бывает.
— Вы уверены?
— Нет, — ответил он. — Но я так же не уверен, что завтра взойдет солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42