— Ты такая красивая! Как Фата-Моргана! А где мистер Лемб? Он уже спит?— Нет.— Пусть он придет ко мне!— Нет, уже поздно. Он придет завтра. Спи, моя маленькая, — Агнесса поцеловала дочь. — Спи, а я должна идти.Девочка подскочила.— Ты что, уходишь?! — Глаза ее испуганно расширились. — Я тут буду одна?!У Агнессы сжалось сердце.— Я позову Лизеллу или Полли.— Не хочу я Полли и Лизеллу! Ложись со мной!— Нет, Джесси, твоя кроватка слишком маленькая.— Тогда посиди здесь.— Хорошо, только ты ложись и закрой глаза. Джессика послушалась.Вскоре она заснула, но Агнесса ушла не сразу. Бедная ее маленькая девочка! Как хотела бы она, чтобы Джессика была счастлива и теперь, и всегда! И теперь, и всегда хотела быть ее лучшим другом, поверенной маленьких секретов и больших тайн, которые когда-нибудь появятся у нее, ее утешительницей и советчицей на все времена.Уходя, она чуть не расплакалась: с давних пор слезы стали ее частым спутником. Как-то будет теперь? Она успокаивала себя: только бы Джессике было хорошо здесь, в новом доме, обстановке, с новыми людьми, а остальное не слишком важно. Что, конечно же, было не так.Агнесса бесшумно вышла за дверь и вызвала Лизеллу.— Лиза, я могу попросить вас присмотреть за Джессикой? Она не привыкла еще к этому дому, может испугаться ночью.— Да, миссис, конечно. Я устроюсь в детской на диване. Не беспокойтесь, пожалуйста, все будет хорошо.Агнесса поблагодарила служанку и отослала ее, немного успокоившись.Она направилась было в спальню, но, подумав, зашла сначала в свою комнату. Остановилась перед зеркалом, вспоминая минувший вечер. Венчание, свадьба… Все было необычно, ново… Ей понравилось… И все-таки она улыбалась скорее неловко и грустно, чем так, как делала бы это любая счастливая невеста, а ведь своим отношением к ней да и вообще Орвил, пожалуй, заслуживал большего.Она посмотрела в зеркало: белое платье, в ушах и на шее подаренный Орвилом жемчуг, красивая прическа… Настоящая дама! Но ко всему, очевидно, надо привыкать, даже к богатству. Вот Джессика — другое дело: ей, похоже, казалось естественным, что они будут здесь жить; что ж, детям проще поверить в сказку, они живут не прошлым, не будущим, а настоящей минутой. Да, так и должно быть.Агнесса сняла драгоценности: медленно, затягивая время, стянула свадебный наряд. Затем надела кружевной пеньюар; задержавшись, расплела волосы, в последний раз глянула на себя, на свое испуганно-напряженное лицо и с чувством человека, входящего в ледяную воду, открыла дверь в смежную комнату.Там никого не было.Агнесса выглянула в коридор: пусто. Она посидела немного на краю кровати, а потом, внезапно решившись, легла.Спальня была обставлена со вкусом. Туалетный столик с перламутровой крышкой, бледно-голубые занавеси на двух больших окнах, кровать, тоже большая, широкая, с резной спинкой, атласные подушки и покрывало из тончайшей шерсти, вытканное темно-синим узором. Перед кроватью был постелен бархатный коврик, на стене висел нежных тонов персидский ковер, а на ковре — старинный кинжал редкой работы. Точно такой же лежал у Агнессы в чемодане!Раньше она часто доставала его и любовалась тонкой резьбой костяной рукоятки, тусклым блеском желтоватого металла. Да, верно, их же было два, и один, значит, хранил Орвил! Агнесса вспомнила давнее предсказание о том, что люди, владеющие такими талисманами, обязательно встретятся. Ей показалось странным, что Орвил оставил его здесь, наверное, забыл, и она подумала: нужно убрать этот кинжал отсюда, но тут же мысленно осеклась — разве она здесь хозяйка? А разве нет? Она не могла представить себя владелицей всего того, что ее окружало; богатство словно было больше Агнессы, превосходило пределы допустимого ею.«Прошлое нужно учиться забывать», — сказала она себе. Сегодня перед венчанием она сняла с пальца зеленое кольцо и положила его в шкатулку, которую спрятала далеко-далеко. Многое придется спрятать в такие же дальние тайники души и смириться с этим, как с неизбежностью: есть в судьбе раз и навсегда проведенные рубежи.Сегодня ее брачная ночь. Когда-то она сравнительно легко преодолела этот порог, просто потому, что вообще почти не представляла, что значит иметь близкие отношения с мужчиной… Предательские мысли заползали в голову, она вспомнила вдруг то, что старалась не вспоминать: бурные, ошеломляющие страстью ночи с Джеком. Первое время она страшно мучилась, замыкаясь в себе, и лишь позднее вдруг поняла, что значит эта буйная страсть и что приносит она. Джек! Никогда ей не произносить вслух это имя. Теперь ее муж — Орвил.Агнессе подумалось почему-то, что Орвил будет другим, в нем будет меньше страстности, но зато больше нежности и созерцательной глубины. А ее собственная чувственность пребывала в забвении, усыпленная северным грустным солнцем и шестью годами одиночества. Агнесса поняла: то, что она когда-то имела связь с одним мужчиной, вовсе не значило, что ей будет легче сейчас стать женою другого; она испытывала ту же неуверенность, тот же страх неизвестности… И многое отдала бы за то, чтобы спать сегодня одной.Что поделаешь, странное чувство — любовь! Оно приходит ниоткуда и уходит в никуда, нельзя внушить его себе и запретить нельзя. И невозможно жить с человеком, глядя в его глаза и не пленяясь ими, не пить из них жизнь и не давать им свет.Она встрепенулась от шороха и снова замерла, зажмурив глаза.Орвил прошел зачем-то к окну, постоял там, а затем, повернувшись, будто случайно присел на кровать с Агнессой. Он был все в том же вечернем костюме, а она в легком пеньюаре из кружев и белого шелка лежала поверх покрывала в неудобной позе, на боку, положив под голову руку. Сердце ее тревожно забилось.Он заговорил так, что, казалось, каждое слово дается ему с трудом:— Агнесса, я даже не знаю, что сказать… Я действительно очень люблю вас, вы единственная и прекрасная для меня, но… Я хочу, чтобы вам было хорошо, прежде всего вам. Я пойму, понимаю… В конце концов здесь есть вторая спальня. Для меня важна в первую очередь духовная близость с вами. Вы…Она не дала досказать: слова его вдруг странно согрели ее, и она ответила:— Нет… не уходите, пожалуйста! Не сердитесь на меня, я просто… слишком долго была одна. Орвил!Он улыбнулся и глубоко вздохнул.— Скажите еще раз вот так!— Орвил…— Я люблю вас, Агнесса!Теперь она повернулась и смотрела на него; он выглядел слегка растерянным и смущенным; в его лице промелькнуло сейчас что-то мальчишеское. Агнесса подумала, что, если позволит ему уйти, это будет ошибкой; возможно, он почувствует себя несчастным, этот человек, который, без сомнения, сильно любил ее и желал ей только добра. Не столь уж часто она лгала во благо других.— Да я ведь тоже… вас люблю! — сделав над собой усилие, тихо произнесла она.Он молча глядел на нее. Агнесса не могла прочитать его мыслей, но ей почудилось: он все понимает. Орвил наклонился и поцеловал ее, совсем не настойчиво, а скорее вопрошающе-нежно, и Агнесса ответила ему.Тонкие легкие простыни показались ей очень холодными, холод этот словно проник сквозь кожу и наполнил собой ее напряженное тело. И все же, когда погас свет и они с Орвилом оказались совсем рядом, она не отстранилась и обняла мужа, и приникла к нему, повторяя себе, что отныне их дороги скрещены, судьба ее неразрывно связана с его судьбой, и нужно постараться сделать все для того, чтобы путь их, совместный и долгий, стал счастливым. ГЛАВА X На другой день Агнесса проснулась поздно, и пробуждение это почему-то напомнило ей то утро, когда она впервые очутилась в сером особняке Аманды. Тогда ей казалось, что впереди ее ждут лишь светлые дни, что ей уготовано в жизни только счастье. Более прекрасного, безмятежного времени уже не будет никогда.Агнесса медленно, словно нехотя открыла глаза: Орвила рядом не было.Она вскочила легко, как бывало когда-то, натянула пеньюар и, разбрасывая по плечам волосы, подбежала к распахнутому окну. Выглянула вниз. Там все утопало в зелени; взглянув на кроны высоченных деревьев, облитые солнечным светом, Агнесса улыбнулась с каким-то новым ощущением вступающей в силу жизни.Агнесса снова бросилась на кровать, легла, закинув руки за голову и вытянув ноги. Она вспомнила, как совсем недавно приходилось вскакивать на рассвете, содрогаясь от холода, будить хныкающую Джессику и бежать, бежать, вертеться в немыслимом круговороте дня.Дверь открылась, и Орвил подошел к ней: в руках его были цветы. Он выглядел таким счастливым, что Агнесса невольно улыбнулась искренней улыбкой.— Доброе утро, Агнесса!— Доброе утро, Орвил!— Господи, не дай мне сойти с ума! — сказал он, привлек к себе жену и приник к ее губам нежным, трепетным поцелуем.Он впервые произнес вслух подобные слова, они звучали очень естественно, искренне, просто: так, словно созревая в его душе, ждали своего часа, своего мига, этой, только этой женщины.— Я люблю тебя! Люблю!Потом они вышли в гостиную, где ждала Джессика, уже одетая и причесанная, а также Керби и Лизелла.— Прошу вас, мэм, — сказала служанка, — все готово.— А мы с тобой, — обратился Орвил к девочке, — пойдем посмотрим краски, которые я тебе обещал. Они в твоей комнате.Джессика взвизгнула от восторга, и они с Орвилом, взявшись за руки, поспешили в детскую.Лизелла же провела госпожу в ванную комнату. Агнесса забралась в теплую воду — это доставило ей большое удовольствие. Когда они с Джессикой жили в прежнем доме, то купались в большом тазу, предварительно грея воду на плите.Ей и не снилась подобная роскошь — ванна, в которой можно было лежать, чуть ли не плавать.После купания Лизелла закутала Агнессу в огромное полотенце, тщательно высушила ее волосы и, вооружившись щипцами для завивки и расческой, спросила, какую прическу сделать.К завтраку явилась Лилиан Хантер. Филлис забежала попрощаться с Агнессой, ей нужно было ехать домой. Подруги расстались с сожалением, договорившись переписываться.Лилиан Хантер была мрачна.Орвил сам вывел Джессику в столовую и усадил напротив сестры.Во время завтрака Лилиан сидела очень прямо; на Агнессу она не смотрела совсем, зато Джессику разглядывала долго. А девочка не замечала ничего; лишь однажды, поймав пристальный взгляд незнакомой дамы, спросила:— А вы что, будете жить с нами?Лилиан не ответила, а Агнесса сказала строго:— Джесси, не разговаривай за столом.Орвил молчал, прекрасно все понимая, и не удивился, когда после завтрака сестра предложила ему уединиться для разговора.— Я пойду позанимаюсь с Джессикой, — сказала Агнесса Орвилу и подала дочери руку. — Идем, дорогая.Орвил и Лилиан прошли в гостиную. Лилиан остановилась у окна, глядя на улицу. Потом повернулась к брату. Ей исполнилось тридцать четыре года, но выглядела она старше. На висках уже пробивалась седина, на лице виднелись морщинки, особенно заметные, когда она предавалась раздумьям, а мысли ее с каждым днем становились все тяжелее и горше. Орвил вспомнил, как в раннем детстве они с сестрой, случалось, бегали по этим комнатам наперегонки, редко, правда, потому что отец не любил детской возни и шума.— Я все знаю, — сказала Лилиан. — Я не думала, что ты скроешь от меня…— Мне, собственно, нечего скрывать, — ответил Орвил, спокойно перенося ее пристальный взгляд.— Ты должен был мне рассказать обо всем, Орвил. Я не могу тебе простить, — глухо проговорила она.— Я тебя ничем не обидел, Лили. Объясни, что ты имеешь в виду.— То, что у этой женщины есть ребенок! Внебрачный! И об этом я узнаю последней, причем от чужих людей!Орвил промолчал.— А я еще рассказываю всем, какая она скромная, честная девушка, хотя и бедная! Теперь людям есть над чем посмеяться — и поделом мне! Пусть я никогда не была хороша собой, но ты-то, по-моему, привлекательный мужчина, Орвил, тебе не составило бы труда найти достойную невесту. Я всегда хотела, чтобы ты поскорее женился, чтобы жизнь твоя устроилась окончательно, но ты, ты… женился на какой-то…— Подожди, Лилиан! — прервал он ее. — Ты можешь говорить что угодно, твои чувства я понимаю, но не позволю тебе одного — оскорблять Агнессу, тем более что ты совсем не знаешь ее! Ты не можешь считать ее бесчестной только потому, что услышала сплетню!Лилиан, выслушав, подошла к нему, села, положив руки ему на плечи, и сказала неожиданно мягко:— Ты же совсем мальчик, Орвил.Он рассмеялся.— Я не мальчик: через два года мне исполнится тридцать лет.— Но для меня ты всегда останешься младшим братом, неразумным ребенком. Ну скажи, зачем нужно было спешить?— Прости, Лили. Я в самом деле не сообщал тебе о ребенке, потому что знал: ты будешь против. Не хотел огорчать тебя. Думал, после ты примешь это как неизбежное. И поверь, я не задумывался над тем, спешу или нет. Мне просто хотелось поскорее назвать эту женщину своей.— Я знаю, Орвил, — вздохнула Лилиан. — Ты бы не смог завести себе просто любовницу, как это делают другие.— Агнесса бы не стала моей любовницей и ничьей бы не стала. Повторяю, она порядочная женщина.— Это мы слишком порядочны, Орвил. И потому уязвимы.Орвил удивился: раньше Лилиан никогда не говорила ему таких вещей.— Возможно, — сказал он. — Что ж, нас так воспитали. Но я думаю, это не плохо.— Не знаю, — продолжала Лилиан, — приносит ли счастье праведная жизнь. Этим ведь пользуются другие: честностью, благородством, бескорыстием…Нехорошее предчувствие посетило Орвила: значит, Лилиан стало совсем плохо, раз она решилась столь откровенно говорить с ним.— Ну, я-то не был таким уж праведником! — ответил он, стараясь перевести все в шутку и отвлечь сестру от мрачных размышлений. — Вспомни хотя бы мое бегство!Лилиан опять вздохнула.— А я? Кому я делала зло? Была послушная, тихая… Родители всегда больше любили тебя: отец мечтал только о сыне, а мама — потому что ты был живее, сообразительнее, привлекательнее; чем я. — Орвил никогда бы не подумал, что Лилиан в тридцать четыре года по-прежнему столь остро переживает свои детские обиды. — Я старалась быть всегда и во всем хорошей, как и учили, а результат?.. Кларк… Ты помнишь Кларка?— Конечно, помню.Орвил знал эту историю. Лилиан исполнилось двадцать четыре года, она была застенчива, некрасива и к тому времени уже не совсем здорова. Она не имела поклонников, и знакомые втайне считали, что судьба Лилиан решена. А потом вдруг ею заинтересовался юный прожигатель жизни, стройный красавчик Кларк Хантер. Орвил не знал, почему Лилиан, умная, рассудительная девушка, оказалась падкой на явную ложь. Очевидно, как позднее думал он, человеку, а тем более женщине, бывает трудно отказать себе в надежде на счастье, пускай даже призрачное. Лилиан, ослепленная иллюзиями, приняла предложение Кларка; после свадьбы как-то вдруг расцвела, даже похорошела и, несмотря на серьезную болезнь, сумела родить сына, названного в честь деда Рэймондом. Однако вскоре все кончилось: Кларк был из тех, кто лишь позволяет себя любить; и Лилиан раздражала его, и ребенок… в лучшем случае Кларк не обращал на них внимания. Лилиан осталась одна в своей спальне; днем Кларк если и появлялся дома, то всячески унижал и оскорблял жену, называя уродиной и старухой или же угрозами добивался того, что только и нужно было ему от нее: денег. Лилиан, воспитанная деспотичным отцом, молча сносила издевательства (все открылось намного позже), ни разу никому не пожаловалась. После смерти Рэймонда Лемба Кларк стал как будто добрее, и когда Лилиан получила свою часть наследства, принялся потихоньку уговаривать ее переписать по крайней мере половину имущества и денег на его имя. Неизвестно, что случилось бы дальше, но как раз в это время в Айронвуд приехал Орвил. Узнав о намерениях Кларка, он очень доходчиво объяснил сестре, чего не следует делать. В результате наследство было записано на имя Рея, сына Лилиан, и Кларк до самой своей смерти тихо ненавидел Орвила. Вскоре он погиб столь же бесславно, как и жил, — в какой-то пьяной драке.— Мне с самого начала было отказано в любви. И зачем я только родилась!В глазах женщины засветились слезы. Лилиан никогда так не говорила, она всегда была очень выдержанной; Орвил знал, что ее слезам можно верить, она не плакала даже в критические минуты, и раз не сдержалась сейчас, значит, дела совсем плохи.Орвил ласково обнял сестру.— Не говори так, пожалуйста, Лили. Я всегда тебя любил, ты же знаешь. И мама с отцом тебя любили, неправду ты говоришь. Потом у тебя есть сын. Кстати, как он? Ты не привезла его с собой…— У него школа… Он и так учится неважно…Когда Лилиан заговорила о сыне, лицо ее стало совсем расстроенным.— Он все такой же сорванец?— Хуже. Он мой ребенок, но… Господи, Орвил, он все время врет и мне, и всем вокруг. Хитрит, а в последнее время стал ужасно дерзким. И в школе та же картина. Прямо не знаю, что делать!— Это пройдет, Лили. Просто возраст такой. Все мальчишки в восемь лет неугомонны.— Нет, ты не понимаешь. Тем, кого он боится, вредит исподтишка, а кого нет… Смотрит на меня глазами Кларка и говорит гадости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44