А смех… Новый Орлеан был наполнен смехом!
Внезапно на глаза Манон набежала слезинка, но она смахнула ее и изобразила подобие улыбки в ответ на кивок седеющей дамы, стоявшей у входа на французский рынок. Она вошла внутрь. Туда и обратно прохаживались хорошо одетые покупатели, их дети резвились вокруг, а рабы, смеясь и болтая между собой, следовали за своими хозяевами. Американские и английские моряки что-то дружелюбно обсуждали. Негритянские женщины в яркой одежде несли на головах доверху груженные корзины. Индейцы, завернувшись в красочные одеяния, сидели на корточках и продавали травы, разложенные в небольшие, вручную сплетенные корзинки.
Надо всем звучали разноязыкий шум толпы, призывные возгласы торговцев, восклицания покупателей и неизбежный смех. Эта картина являла собой столь красочное зрелище, что показалась Манон единственной и в своем роде неповторимой.
Настроение ее снова упало, но она постаралась взять себя в руки. Оживление на улицах ободряюще действовало на разбитое сердце бедной женщины. Всегда, когда ее что-либо беспокоило, она много гуляла и радовалась, наблюдая происходившие в городе перемены. Но сегодня день выдался слишком жарким, а воздух, казалось, обрел осязаемую тяжесть. Бледно-голубое хлопчатобумажное платье прилипло к Манон. То и дело она доставала крохотный вышитый носовой платок и обтирала выступавшие на лбу и над верхней губой капельки пота. Манон себя чувствовала ужасно. Да, она утомилась, но слабость объяснялась не только этим.
Тут она невольно улыбнулась. Внутри у нее рос плод, чье присутствие пока еще не очень сказалось на ее стройной фигуре. Драгоценный ребенок, которого она уже не надеялась обрести, вытягивал ее последние силы. Тошнота преследовала ее целый день. Тошнота… и печаль, которая никак не проходила. Тошнота — из-за ребенка, а печаль — из-за его отца.
Манон слабо охнула. Отведя предложенную ей руку проходившей мимо женщины, она, кивнув ей с благодарностью и сделав глубокий вдох, продолжила свой путь. В такой же день на этом самом рынке она встретила Жерара. Вспомнилось небо, такое же чистое и голубое… и жуткое чувство голода, приведшее к мысли что-нибудь украсть.
Нищета теперь не беспокоила ее. Благодаря щедрости Жерара кошелек никогда не бывал пуст, но ее сердце…
Своей тонкой рукой Манон слегка прикоснулась к плоскому животу, неосознанно пытаясь защитить находившегося там ребенка. Пять дней прошло с тех пор, когда в последний раз она видела Жерара. Воспоминания об унизительном эпизоде, когда он, не говоря ни слова, бросил ее лежащую на полу посреди разбросанной одежды, прожгли Манон как огнем. Он отшвырнул ее с такой же легкостью, как выбрасывают ненужную вещь.
Манон подавила слезы, застилавшие глаза. Non, она вытерпела и так слишком много.
Она готова была закричать от боли. Всегда она встречала Жерара с любовью, которая сквозила в каждом поцелуе, в любом прикосновении. Казалось, Жерар отвечал тем же, на самом деле он просто использовал ее.
Она всхлипнула, вынужденная признаться себе самой, что потребность, которую испытывал в ней Жерар, постепенно переросла в чувство ненависти к ней.
Волна отчаяния захлестнула ее, и она даже подумала, что не сможет жить, если единственным чувством, которое притягивало к ней Жерара, окажется похоть. Одна похоть, без всякой любви, унижала ее невыносимо. Если бы не ребенок…
Она снова положила руку на живот. Будь Манон другой женщиной, она в тот же день, когда Жерар так жестоко оскорбил ее, покинула бы дом, снятый для нее любовником. И это не составило бы труда. Она очень аккуратно обращалась с теми деньгами, которые он ей давал, и в результате скопилась небольшая, но достаточная сумма, чтобы прожить, пока не родится ребенок. К тому времени принесло бы доходы и одно мудрое вложение денег, которое она сделала несколько месяцев назад, и Манон стала бы наконец финансово независимой, не нуждающейся в поддержке никакого мужчины.
Увы, она не относилась к числу благоразумных женщин. По этой причине она решила остаться и дождаться возвращения Жерара, чтобы, прежде чем разорвать с ним отношения, выговорить ему наболевшее, что никогда не решалась сделать раньше. Он вернется — она не сомневалась в этом. Все знали, что Габриэль еще не найдена, и он, без сомнения, будет нуждаться в утешении, которым она его никогда не обделяла.
По правде говоря, она не испытывала радости от мысли, что ей придется разорвать с ним связь. Мысль о расставании причиняла ей такую же боль, как и осознание, что в этом случае Жерар никогда не узнает о своем ребенке, которого она носит под сердцем. Уход от него будет самым трудным шагом в ее жизни. Как бы глупо это ни было, но она все еще любила его.
Не в состоянии более сопротивляться потоку нахлынувших на нее эмоций, Манон резко повернула назад. Она быстро обогнала прогуливающихся дам, смеющихся детей, общительных рабов, любопытных моряков, ярко одетых негритянок, торжественно восседавших индейцев. Шаг ее ускорился, но стал более неуверенным.
— Мадемуазель…
Вздрогнув от прикосновения к своей руке, Манон повернулась к молодому моряку. Искреннее участие, смешанное с восхищением, читалось в его темных глазах.
— Мадемуазель, с вами все в порядке? Я могу что-либо сделать для вас?
Почувствовав, что ее лицо заливают слезы, Манон попыталась стряхнуть их и улыбнуться, отводя свою руку в сторону.
— Non, но я благодарю вас за участие.
Собрав всю свою волю, Манон выпрямилась и подняла голову. Она будет сильной ради ребенка… гораздо сильной, чем была раньше.
Сопротивляясь сильному порыву ветра, Роган твердо стоял па ногах, наблюдая, как на фоне безоблачного неба хлопали раздутые паруса. Два дня назад корабль торопливо покинул залив Баратария и направился в открытое море. Не зная о планах своего преследователя, он понимал, что единственной гарантией реальной безопасности является наибольшая удаленность от Гранде-Терре до тех пор, пока Пуантро сосредоточил там свои усилия. Запас воды и пищи, который они сделали заранее, предвидя неожиданные обстоятельства, пришелся как нельзя кстати. Если потребуется, они смогут провести в море несколько недель. Роган надеялся, однако, что этого не произойдет.
Он понимал, что надо бы радоваться тому, с какой легкостью удалось избежать столь опасной ситуации, но не радовался. Напротив, его мучения продолжались.
Роган бросил взгляд на верхнюю палубу, где прогуливались двое. Бертран и Габриэль. Поскольку Бертран продолжал оставаться ее молчаливым сопровождающим во время кратких выходов на палубу, то сам он с Габриэль практически не разговаривал. Он мог бы освободить членов своей команды от обязанности караулить дверь каюты Габриэль, просто заперев ее на замок, но он не хотел так унижать девушку. Роган сознавал при этом, что именно из-за возникшей между ними симпатии ему надо особенно бдительно соблюдать все меры предосторожности.
Роган продолжал свои наблюдения. Габриэль в очередной раз изумила его своей стройной фигурой. Развевавшиеся на ветру огненные волосы резко контрастировали с бледностью ее лица. Казалось, что за два дня, прошедшие с их последнего разговора, она похудела еще сильнее и совсем потерялась в своей огромной матросской форме. Что ж, в этом не было ничего странного. Ему докладывали, что после того самого разговора она не притронулась ни к одному подносу с едой.
Он резко повернулся и взглянул на горизонт. Девушка была очень умна — настолько, что сумела использовать его участливое отношение к ней как оружие против него самого. Он не собирался попадаться в расставленную ловушку.
А этой ловушкой была она сама: с блестящими на солнце волосами, бледной кожей, теплевшей от его прикосновения, с идеальным профилем, четко вырисовывавшимся на фоне ярко-голубого неба. Он вспомнил вкус ее нежной кожи на своих губах и мягкий вздох девушки. Он…
Роган выругался про себя, взгляд снова вернулся к проходившей мимо него Габриэль. Если бы Пуантро не появился на Гранде-Терре и не спутал его планы, он так и стоял бы на якоре в заливе Баратария и ждал бы сейчас ответа этого человека на свои требования в обмен на возвращение Габриэль. Вместо этого он находился в открытом море, вынужденный проводить бесконечные дни в ожидании, наблюдении и в страданиях.
Не рассчитывая, что Габриэль резко повернется в его сторону, он даже вздрогнул, когда их взгляды встретились. Буря эмоций захлестнула его душу, сковав ее невыносимой болью. Именно в этот момент он принял решение. С него достаточно! Завтра утром он повернет корабль назад и вернется к плану, разработанному им ранее. Он предъявит свои требования Пуантро и заставит вы полнить их, несмотря на те чувства, которые вызывает у него мадемуазель Дюбэй. Черт бы ее побрал!
Черт бы его побрал! Он смотрел на нее с такой ненавистью!
Замерев в тот момент, когда был пойман загадочный взгляд Рапаса, Габриэль подумала, догадывается ли он, что она так же сильно ненавидит его.
Эмоции, с трудом удерживаемые, сдавили ей горло, когда она импульсивно отбросила с лица упавшие волосы. Такое нервическое состояние не позволяло ей прикоснуться к еде в течение последних двух дней. А может, она сама была виновата в этом?
Габриэль с трудом пыталась держать себя в руках. Она не разговаривала с капитаном с тех пор, как они обменялись каскадом резких упреков. Она прекрасно поняла, что они направлялись в открытое море, удаляясь от Гранде-Терре и залива Баратария. Но куда они плывут? И почему они покинули берег, коль скоро Роган собирался предъявить ее отцу какие-то условия?
Пытаясь побороть надвигавшийся ужас, Габриэль прикрыла глаза. Роган заявил, что не причинил вреда ее отцу. Она хотела бы верить, что это правда.
— Все в порядке, мадемуазель Дюбэй? Габриэль открыла глаза. Даже Бертран проникся к ней расположением. Странно, но его шрамы вдруг перестали вызывать у нее страх и отвращение.
— Спасибо, все хорошо. — Она чувствовала прожигающий ей спину горящий взгляд капитана. — Я… я бы хотела вернуться в свою каюту… сейчас же.
Убежать… скрыться от этого взгляда. Не желая выдать свои чувства, Габриэль повернулась к спускавшейся вниз лестнице.
Пуантро чувствовал, что старая ведьма наблюдает за ним.
Резко повернувшись к служанке, стоявшей в дверях гостиной Манон, Жерар скомандовал:
— Что ты стоишь тут? Занимайся своими делами!
Пожилая женщина вздохнула, и Жерар с трудом удержался, чтобы не стереть своим кулаком очевидное неодобрение, отразившееся на морщинистом лице. Он прочитал ее мысли уже в тот момент, когда вошел в парадную дверь дома и почти столкнулся с ней в холле. Пуантро догадывался, что его последний визит сюда превратил Мари в явного недоброжелателя. Но он не будет тратить свои нервы на эту старую ведьму. Он поборется с ее молчаливым неприятием гораздо более эффективным способом: Манон выгонит ее.
Пуантро мрачно усмехнулся. Да, именно так он и сделает. Он будет настаивать на этом. Он скажет это Манон, как только та появится, и она не осмелится отказать ему. Но где же она?
Нетерпение Пуантро возрастало. Манон числилась его любовницей, и он хорошо оплачивал ее услуги. И пока их связь продолжалась, он рассчитывал, что она будет в его распоряжении в любое время и там, где он пожелает. И что же? Он, как безропотный гость, ждет ее в своем собственном доме! Это было необычайной дерзостью со стороны Манон, о чем он ей сразу же заявит, как только увидит в дверях.
— Я повторяю, где ты была?
— Я уже ответила на твой вопрос.
— Этот ответ меня не удовлетворил. Ответ Манон был совершенно неожиданным:
— По-моему, Жерар, не имеет никакого значения, что я говорю или делаю — результат всегда один и тот же.
Что это за новый тон в ее голосе? Он прищурил глаза, когда Манон прошла мимо него в гостиную. Она подождала, пока он проследует за ней, и продолжила:
— Жерар, нам надо кое-что обсудить. Он кивнул:
— Я бы сказал, что — да.
Манон не сделала ничего, чтобы хоть немного смягчить возникшее между ними напряжение. Вместо этого она, положив руку на спинку кресла, приготовилась говорить. Несмотря на внешнее спокойствие Манон, он заметил, как дрожат ее пальцы, слегка касающиеся тонкой обшивки кресла.
— Когда мы только познакомились, я думала, что сумею стать нужной тебе и отплатить как могу за ту щедрость, которой ты одарил меня. Наши отношения не были для меня деловым союзом. Ты единственный мужчина, с которым я близка после смерти моего мужа.
— Да, моя любовь, после смерти мужа, который не оставил тебе ни единого пенни.
— Oui, муж скончался, оставив меня без денег… но он не думал, что умрет столь молодым.
— Он был дураком, который транжирил деньги, не думая о завтрашнем дне.
— Он восхищался мной! И оберегал меня!
— Он очень оберегал тебя, настолько, что оставил голодной, готовой даже, чтобы выжить, пойти на воровство.
— Его любовь была недальновидной. Да, после его смерти я осталась без денег, но он не унижал меня.
Вот оно — сказано.
— Ты рассержена.
— Non.
— Ты обижена, что я ушел от тебя в последний раз, даже не попрощавшись.
Озноб пробежал по спине Жерара, когда Манон не произнесла ни слова.
— Я был расстроен. Ты знаешь, как сильно я люблю Габриэль. Я не имею о ней никаких известий и до сих пор не знаю, что делать.
— Отнюдь не страх за Габриэль заставил тебя оскорбить меня.
— Оскорбить тебя? — Жерар подошел к Манон, молча наблюдавшей за тем, как дрожат его руки.
Он сделал еще один шаг и оказался рядом с ней.
— Я был груб, но не имел намерений оскорбить тебя.
— Ты это сделал.
Паника все больше охватывала его.
— Ты готова увидеть заранее рассчитанное действие в простом бездумном поступке.
Манон промолчала. Немой вопрос готов был сорваться с ее уст.
— Ты ненавидишь меня, Жерар?
— Манон… — Жерар подошел к ней вплотную. Ты рассержена, но прекрасно знаешь: мне никогда не была нужна ни одна женщина так, как ты.
— Oui. — Манон отступила на шаг, и ее глаза увлажнились. — Именно поэтому ты меня и ненавидишь.
— Ты ошибаешься.
— Я не ошибаюсь. Видишь ли, Жерар, я хорошо тебя изучила. Ты злишься на меня именно за то, что находишь во мне нечто, чего нет для тебя ни в одной другой женщине. Странно звучит, но это так. Я чувствую, тебя задевает то, что ты желаешь меня таким странным образом. Я верила, что со временем ты осознаешь, как много могут дать друг другу мужчина и женщина, когда их близость дополняется истинной привязанностью.
Манон помолчала, по ее щеке медленно скатилась слезинка. Она смахнула ее и продолжила:
— Ты заметил, наверное, что я не употребила слово «любовь», поскольку его применение к нашим отношениям было бы в некотором роде кощунством.
— Кощунством?!
От этих слов Жерар остолбенел. Неужели это Манон? Она так спокойно и холодно рассуждает об их близости, как будто речь идет о давно прошедших днях? Перед ним стояла женщина, которую он никогда не знал. Она была настолько сильной, что он не смог бы привычно манипулировать ею, как делал это раньше. Что ж, придется менять тактику… поскольку, по правде говоря, она все еще была ему нужна.
Жерар продолжал, но уже с мольбой в голосе:
— Слово «кощунство» гораздо больше подходит сейчас к твоим словам. Манон, ты же знаешь, как высоко я ценю тебя!
— Нет, это не так.
— Так! Признаю, я был груб в прошлый раз и…
— Ты надеешься разжалобить меня, поскольку не хочешь обрывать нашу связь до тех пор, пока не почувствуешь, что больше не нуждаешься во мне.
— Non!
— Терять то, что ты считаешь своей собственностью, представляется тебе немыслимым.
— Я дорожу тобой гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Ты нужна мне, Манон.
— Неправда!
— Ты нужна мне, Манон, особенно сейчас. Неужели ты не понимаешь, как я одинок в этом мире без тебя! Габриэль в руках человека, который, используя ее, намерен уничтожить меня. Не проходит ни одной минуты, когда бы меня не преследовали мучительные мысли о том, как она страдает. Манон, она — невинная девушка, почти дитя, и страшно подумать о последствиях того, что ей пришлось пережить. И виной этому — я. Ты одна способна понять, что я испытываю. Только ты — единственный человек, к которому я могу обратиться в такую минуту.
Дрожащими руками Жерар привлек к себе Манон. Ее обволакивающее тепло немного успокоило его, и он прошептал:
— Je t'offence, Manon. Я обидел тебя, Манон. Поверь, я никогда больше не буду обращаться с тобой так жестоко. Бог ведает, когдая вновь обрету свою Габриэль. И я не могу теперь потерять тебя.
— Оставь меня, Жерар!
Манон прошептала очень тихо. Он сделал вид, что не услышал этих слов, и крепко прижал ее к себе. С отчаянием в голосе он прошептал:
— Я не могу потерять тебя, Манон.
— Жерар…
Манон тяжело задышала. Он мог слышать, как неровно билось ее сердце, будто пыталось сопротивляться ему. Но она уже проиграла это сражение, а он закреплял победу, покрывая ее лицо, шею, уши поцелуями, умоляя так страстно, что сам приходил в изумление:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Внезапно на глаза Манон набежала слезинка, но она смахнула ее и изобразила подобие улыбки в ответ на кивок седеющей дамы, стоявшей у входа на французский рынок. Она вошла внутрь. Туда и обратно прохаживались хорошо одетые покупатели, их дети резвились вокруг, а рабы, смеясь и болтая между собой, следовали за своими хозяевами. Американские и английские моряки что-то дружелюбно обсуждали. Негритянские женщины в яркой одежде несли на головах доверху груженные корзины. Индейцы, завернувшись в красочные одеяния, сидели на корточках и продавали травы, разложенные в небольшие, вручную сплетенные корзинки.
Надо всем звучали разноязыкий шум толпы, призывные возгласы торговцев, восклицания покупателей и неизбежный смех. Эта картина являла собой столь красочное зрелище, что показалась Манон единственной и в своем роде неповторимой.
Настроение ее снова упало, но она постаралась взять себя в руки. Оживление на улицах ободряюще действовало на разбитое сердце бедной женщины. Всегда, когда ее что-либо беспокоило, она много гуляла и радовалась, наблюдая происходившие в городе перемены. Но сегодня день выдался слишком жарким, а воздух, казалось, обрел осязаемую тяжесть. Бледно-голубое хлопчатобумажное платье прилипло к Манон. То и дело она доставала крохотный вышитый носовой платок и обтирала выступавшие на лбу и над верхней губой капельки пота. Манон себя чувствовала ужасно. Да, она утомилась, но слабость объяснялась не только этим.
Тут она невольно улыбнулась. Внутри у нее рос плод, чье присутствие пока еще не очень сказалось на ее стройной фигуре. Драгоценный ребенок, которого она уже не надеялась обрести, вытягивал ее последние силы. Тошнота преследовала ее целый день. Тошнота… и печаль, которая никак не проходила. Тошнота — из-за ребенка, а печаль — из-за его отца.
Манон слабо охнула. Отведя предложенную ей руку проходившей мимо женщины, она, кивнув ей с благодарностью и сделав глубокий вдох, продолжила свой путь. В такой же день на этом самом рынке она встретила Жерара. Вспомнилось небо, такое же чистое и голубое… и жуткое чувство голода, приведшее к мысли что-нибудь украсть.
Нищета теперь не беспокоила ее. Благодаря щедрости Жерара кошелек никогда не бывал пуст, но ее сердце…
Своей тонкой рукой Манон слегка прикоснулась к плоскому животу, неосознанно пытаясь защитить находившегося там ребенка. Пять дней прошло с тех пор, когда в последний раз она видела Жерара. Воспоминания об унизительном эпизоде, когда он, не говоря ни слова, бросил ее лежащую на полу посреди разбросанной одежды, прожгли Манон как огнем. Он отшвырнул ее с такой же легкостью, как выбрасывают ненужную вещь.
Манон подавила слезы, застилавшие глаза. Non, она вытерпела и так слишком много.
Она готова была закричать от боли. Всегда она встречала Жерара с любовью, которая сквозила в каждом поцелуе, в любом прикосновении. Казалось, Жерар отвечал тем же, на самом деле он просто использовал ее.
Она всхлипнула, вынужденная признаться себе самой, что потребность, которую испытывал в ней Жерар, постепенно переросла в чувство ненависти к ней.
Волна отчаяния захлестнула ее, и она даже подумала, что не сможет жить, если единственным чувством, которое притягивало к ней Жерара, окажется похоть. Одна похоть, без всякой любви, унижала ее невыносимо. Если бы не ребенок…
Она снова положила руку на живот. Будь Манон другой женщиной, она в тот же день, когда Жерар так жестоко оскорбил ее, покинула бы дом, снятый для нее любовником. И это не составило бы труда. Она очень аккуратно обращалась с теми деньгами, которые он ей давал, и в результате скопилась небольшая, но достаточная сумма, чтобы прожить, пока не родится ребенок. К тому времени принесло бы доходы и одно мудрое вложение денег, которое она сделала несколько месяцев назад, и Манон стала бы наконец финансово независимой, не нуждающейся в поддержке никакого мужчины.
Увы, она не относилась к числу благоразумных женщин. По этой причине она решила остаться и дождаться возвращения Жерара, чтобы, прежде чем разорвать с ним отношения, выговорить ему наболевшее, что никогда не решалась сделать раньше. Он вернется — она не сомневалась в этом. Все знали, что Габриэль еще не найдена, и он, без сомнения, будет нуждаться в утешении, которым она его никогда не обделяла.
По правде говоря, она не испытывала радости от мысли, что ей придется разорвать с ним связь. Мысль о расставании причиняла ей такую же боль, как и осознание, что в этом случае Жерар никогда не узнает о своем ребенке, которого она носит под сердцем. Уход от него будет самым трудным шагом в ее жизни. Как бы глупо это ни было, но она все еще любила его.
Не в состоянии более сопротивляться потоку нахлынувших на нее эмоций, Манон резко повернула назад. Она быстро обогнала прогуливающихся дам, смеющихся детей, общительных рабов, любопытных моряков, ярко одетых негритянок, торжественно восседавших индейцев. Шаг ее ускорился, но стал более неуверенным.
— Мадемуазель…
Вздрогнув от прикосновения к своей руке, Манон повернулась к молодому моряку. Искреннее участие, смешанное с восхищением, читалось в его темных глазах.
— Мадемуазель, с вами все в порядке? Я могу что-либо сделать для вас?
Почувствовав, что ее лицо заливают слезы, Манон попыталась стряхнуть их и улыбнуться, отводя свою руку в сторону.
— Non, но я благодарю вас за участие.
Собрав всю свою волю, Манон выпрямилась и подняла голову. Она будет сильной ради ребенка… гораздо сильной, чем была раньше.
Сопротивляясь сильному порыву ветра, Роган твердо стоял па ногах, наблюдая, как на фоне безоблачного неба хлопали раздутые паруса. Два дня назад корабль торопливо покинул залив Баратария и направился в открытое море. Не зная о планах своего преследователя, он понимал, что единственной гарантией реальной безопасности является наибольшая удаленность от Гранде-Терре до тех пор, пока Пуантро сосредоточил там свои усилия. Запас воды и пищи, который они сделали заранее, предвидя неожиданные обстоятельства, пришелся как нельзя кстати. Если потребуется, они смогут провести в море несколько недель. Роган надеялся, однако, что этого не произойдет.
Он понимал, что надо бы радоваться тому, с какой легкостью удалось избежать столь опасной ситуации, но не радовался. Напротив, его мучения продолжались.
Роган бросил взгляд на верхнюю палубу, где прогуливались двое. Бертран и Габриэль. Поскольку Бертран продолжал оставаться ее молчаливым сопровождающим во время кратких выходов на палубу, то сам он с Габриэль практически не разговаривал. Он мог бы освободить членов своей команды от обязанности караулить дверь каюты Габриэль, просто заперев ее на замок, но он не хотел так унижать девушку. Роган сознавал при этом, что именно из-за возникшей между ними симпатии ему надо особенно бдительно соблюдать все меры предосторожности.
Роган продолжал свои наблюдения. Габриэль в очередной раз изумила его своей стройной фигурой. Развевавшиеся на ветру огненные волосы резко контрастировали с бледностью ее лица. Казалось, что за два дня, прошедшие с их последнего разговора, она похудела еще сильнее и совсем потерялась в своей огромной матросской форме. Что ж, в этом не было ничего странного. Ему докладывали, что после того самого разговора она не притронулась ни к одному подносу с едой.
Он резко повернулся и взглянул на горизонт. Девушка была очень умна — настолько, что сумела использовать его участливое отношение к ней как оружие против него самого. Он не собирался попадаться в расставленную ловушку.
А этой ловушкой была она сама: с блестящими на солнце волосами, бледной кожей, теплевшей от его прикосновения, с идеальным профилем, четко вырисовывавшимся на фоне ярко-голубого неба. Он вспомнил вкус ее нежной кожи на своих губах и мягкий вздох девушки. Он…
Роган выругался про себя, взгляд снова вернулся к проходившей мимо него Габриэль. Если бы Пуантро не появился на Гранде-Терре и не спутал его планы, он так и стоял бы на якоре в заливе Баратария и ждал бы сейчас ответа этого человека на свои требования в обмен на возвращение Габриэль. Вместо этого он находился в открытом море, вынужденный проводить бесконечные дни в ожидании, наблюдении и в страданиях.
Не рассчитывая, что Габриэль резко повернется в его сторону, он даже вздрогнул, когда их взгляды встретились. Буря эмоций захлестнула его душу, сковав ее невыносимой болью. Именно в этот момент он принял решение. С него достаточно! Завтра утром он повернет корабль назад и вернется к плану, разработанному им ранее. Он предъявит свои требования Пуантро и заставит вы полнить их, несмотря на те чувства, которые вызывает у него мадемуазель Дюбэй. Черт бы ее побрал!
Черт бы его побрал! Он смотрел на нее с такой ненавистью!
Замерев в тот момент, когда был пойман загадочный взгляд Рапаса, Габриэль подумала, догадывается ли он, что она так же сильно ненавидит его.
Эмоции, с трудом удерживаемые, сдавили ей горло, когда она импульсивно отбросила с лица упавшие волосы. Такое нервическое состояние не позволяло ей прикоснуться к еде в течение последних двух дней. А может, она сама была виновата в этом?
Габриэль с трудом пыталась держать себя в руках. Она не разговаривала с капитаном с тех пор, как они обменялись каскадом резких упреков. Она прекрасно поняла, что они направлялись в открытое море, удаляясь от Гранде-Терре и залива Баратария. Но куда они плывут? И почему они покинули берег, коль скоро Роган собирался предъявить ее отцу какие-то условия?
Пытаясь побороть надвигавшийся ужас, Габриэль прикрыла глаза. Роган заявил, что не причинил вреда ее отцу. Она хотела бы верить, что это правда.
— Все в порядке, мадемуазель Дюбэй? Габриэль открыла глаза. Даже Бертран проникся к ней расположением. Странно, но его шрамы вдруг перестали вызывать у нее страх и отвращение.
— Спасибо, все хорошо. — Она чувствовала прожигающий ей спину горящий взгляд капитана. — Я… я бы хотела вернуться в свою каюту… сейчас же.
Убежать… скрыться от этого взгляда. Не желая выдать свои чувства, Габриэль повернулась к спускавшейся вниз лестнице.
Пуантро чувствовал, что старая ведьма наблюдает за ним.
Резко повернувшись к служанке, стоявшей в дверях гостиной Манон, Жерар скомандовал:
— Что ты стоишь тут? Занимайся своими делами!
Пожилая женщина вздохнула, и Жерар с трудом удержался, чтобы не стереть своим кулаком очевидное неодобрение, отразившееся на морщинистом лице. Он прочитал ее мысли уже в тот момент, когда вошел в парадную дверь дома и почти столкнулся с ней в холле. Пуантро догадывался, что его последний визит сюда превратил Мари в явного недоброжелателя. Но он не будет тратить свои нервы на эту старую ведьму. Он поборется с ее молчаливым неприятием гораздо более эффективным способом: Манон выгонит ее.
Пуантро мрачно усмехнулся. Да, именно так он и сделает. Он будет настаивать на этом. Он скажет это Манон, как только та появится, и она не осмелится отказать ему. Но где же она?
Нетерпение Пуантро возрастало. Манон числилась его любовницей, и он хорошо оплачивал ее услуги. И пока их связь продолжалась, он рассчитывал, что она будет в его распоряжении в любое время и там, где он пожелает. И что же? Он, как безропотный гость, ждет ее в своем собственном доме! Это было необычайной дерзостью со стороны Манон, о чем он ей сразу же заявит, как только увидит в дверях.
— Я повторяю, где ты была?
— Я уже ответила на твой вопрос.
— Этот ответ меня не удовлетворил. Ответ Манон был совершенно неожиданным:
— По-моему, Жерар, не имеет никакого значения, что я говорю или делаю — результат всегда один и тот же.
Что это за новый тон в ее голосе? Он прищурил глаза, когда Манон прошла мимо него в гостиную. Она подождала, пока он проследует за ней, и продолжила:
— Жерар, нам надо кое-что обсудить. Он кивнул:
— Я бы сказал, что — да.
Манон не сделала ничего, чтобы хоть немного смягчить возникшее между ними напряжение. Вместо этого она, положив руку на спинку кресла, приготовилась говорить. Несмотря на внешнее спокойствие Манон, он заметил, как дрожат ее пальцы, слегка касающиеся тонкой обшивки кресла.
— Когда мы только познакомились, я думала, что сумею стать нужной тебе и отплатить как могу за ту щедрость, которой ты одарил меня. Наши отношения не были для меня деловым союзом. Ты единственный мужчина, с которым я близка после смерти моего мужа.
— Да, моя любовь, после смерти мужа, который не оставил тебе ни единого пенни.
— Oui, муж скончался, оставив меня без денег… но он не думал, что умрет столь молодым.
— Он был дураком, который транжирил деньги, не думая о завтрашнем дне.
— Он восхищался мной! И оберегал меня!
— Он очень оберегал тебя, настолько, что оставил голодной, готовой даже, чтобы выжить, пойти на воровство.
— Его любовь была недальновидной. Да, после его смерти я осталась без денег, но он не унижал меня.
Вот оно — сказано.
— Ты рассержена.
— Non.
— Ты обижена, что я ушел от тебя в последний раз, даже не попрощавшись.
Озноб пробежал по спине Жерара, когда Манон не произнесла ни слова.
— Я был расстроен. Ты знаешь, как сильно я люблю Габриэль. Я не имею о ней никаких известий и до сих пор не знаю, что делать.
— Отнюдь не страх за Габриэль заставил тебя оскорбить меня.
— Оскорбить тебя? — Жерар подошел к Манон, молча наблюдавшей за тем, как дрожат его руки.
Он сделал еще один шаг и оказался рядом с ней.
— Я был груб, но не имел намерений оскорбить тебя.
— Ты это сделал.
Паника все больше охватывала его.
— Ты готова увидеть заранее рассчитанное действие в простом бездумном поступке.
Манон промолчала. Немой вопрос готов был сорваться с ее уст.
— Ты ненавидишь меня, Жерар?
— Манон… — Жерар подошел к ней вплотную. Ты рассержена, но прекрасно знаешь: мне никогда не была нужна ни одна женщина так, как ты.
— Oui. — Манон отступила на шаг, и ее глаза увлажнились. — Именно поэтому ты меня и ненавидишь.
— Ты ошибаешься.
— Я не ошибаюсь. Видишь ли, Жерар, я хорошо тебя изучила. Ты злишься на меня именно за то, что находишь во мне нечто, чего нет для тебя ни в одной другой женщине. Странно звучит, но это так. Я чувствую, тебя задевает то, что ты желаешь меня таким странным образом. Я верила, что со временем ты осознаешь, как много могут дать друг другу мужчина и женщина, когда их близость дополняется истинной привязанностью.
Манон помолчала, по ее щеке медленно скатилась слезинка. Она смахнула ее и продолжила:
— Ты заметил, наверное, что я не употребила слово «любовь», поскольку его применение к нашим отношениям было бы в некотором роде кощунством.
— Кощунством?!
От этих слов Жерар остолбенел. Неужели это Манон? Она так спокойно и холодно рассуждает об их близости, как будто речь идет о давно прошедших днях? Перед ним стояла женщина, которую он никогда не знал. Она была настолько сильной, что он не смог бы привычно манипулировать ею, как делал это раньше. Что ж, придется менять тактику… поскольку, по правде говоря, она все еще была ему нужна.
Жерар продолжал, но уже с мольбой в голосе:
— Слово «кощунство» гораздо больше подходит сейчас к твоим словам. Манон, ты же знаешь, как высоко я ценю тебя!
— Нет, это не так.
— Так! Признаю, я был груб в прошлый раз и…
— Ты надеешься разжалобить меня, поскольку не хочешь обрывать нашу связь до тех пор, пока не почувствуешь, что больше не нуждаешься во мне.
— Non!
— Терять то, что ты считаешь своей собственностью, представляется тебе немыслимым.
— Я дорожу тобой гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Ты нужна мне, Манон.
— Неправда!
— Ты нужна мне, Манон, особенно сейчас. Неужели ты не понимаешь, как я одинок в этом мире без тебя! Габриэль в руках человека, который, используя ее, намерен уничтожить меня. Не проходит ни одной минуты, когда бы меня не преследовали мучительные мысли о том, как она страдает. Манон, она — невинная девушка, почти дитя, и страшно подумать о последствиях того, что ей пришлось пережить. И виной этому — я. Ты одна способна понять, что я испытываю. Только ты — единственный человек, к которому я могу обратиться в такую минуту.
Дрожащими руками Жерар привлек к себе Манон. Ее обволакивающее тепло немного успокоило его, и он прошептал:
— Je t'offence, Manon. Я обидел тебя, Манон. Поверь, я никогда больше не буду обращаться с тобой так жестоко. Бог ведает, когдая вновь обрету свою Габриэль. И я не могу теперь потерять тебя.
— Оставь меня, Жерар!
Манон прошептала очень тихо. Он сделал вид, что не услышал этих слов, и крепко прижал ее к себе. С отчаянием в голосе он прошептал:
— Я не могу потерять тебя, Манон.
— Жерар…
Манон тяжело задышала. Он мог слышать, как неровно билось ее сердце, будто пыталось сопротивляться ему. Но она уже проиграла это сражение, а он закреплял победу, покрывая ее лицо, шею, уши поцелуями, умоляя так страстно, что сам приходил в изумление:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37