Я не думаю, что убийцы бывают такими.– Ты хочешь такую же девушку, которая вышла замуж за старину Ники.– Может быть. Во всяком случае, я не думаю, что она – убийца. Я даже не думаю, что она наняла убийцу.– Она понравится газетчикам, – цинично заметил Друри. – Они бы были в восторге от этой речи о «праве каждой женщины».– Ты прав. Ты еще чем-то хочешь поделиться со мной? Или мне отпустить тебя к парочке из сотни подозреваемых?Его лицо скривилось от гнева, или, может, мне показалось. Он погрозил мне пальцем.– Их именно столько. Почему ты мне сразу не сказал имя д'Анджело?– Ах. Так значит, дядюшка Сэм привел тебя к нему?– Да, и этим утром мы отправились к нему. И выяснили, что ты был у него в среду вечером. Зачем? Я протянул ему руки ладонями вверх.– Мы вместе с ним были на Гуадалканале, Билл. Он был в одном окопе со мной и Барни. Нас чуть не убили вместе. Я просто предупредил его о том, что его ждет – копы, репортеры. Он столько всего пережил.– Вы вместе были на войне, но это не оправдывает того, что ты разгласил информацию.– Совершенно верно.Друри покачал головой.– Продолжай, заставь меня чувствовать себя подонком. Ты был на войне, а я – нет. Заставь чувствовать себя трусом. – Он ткнул в меня пальцем. – Но если ты собираешься вынюхивать что-то вокруг да около, даже не пытайся, черт побери, скрыть от меня информацию или свидетелей. Никакая наша дружба тебе не поможет, Нат.– Ясно.– А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда к черту.Я убрался.Уходя, я остановился у стола сержанта Донахью.– Ты достал это?Он кивнул, огляделся украдкой, выдвинул ящик стола и вытащил сверток.– За пару тысяч, – подтвердил я шепотом. – Я пришлю тебе деньги. Получишь их завтра.– Так даже лучше, – произнес он со своим обычным собачьим выражением и вручил мне сверток.Я взял его, спустился по ступенькам, вышел из Таун-Холл-стейшн, перед которым очаровательная, маленькая миссис Цирцелла беседовала с Хэлом Дэвисом и другими репортерами, нерешительно прикрывая лицо рукой в перчатке, когда мелькали вспышки фотографов.Я сунул дневник Эстелл Карей под руку и прошел мимо них. 8 Той ночью я встретил Салли за кулисами «Браун Дерби» в половине второго. Она вышла из своей гримерной в белом свитере, черных просторных брюках, черной шубе и белой чалме. Салли выглядела на миллион. Конечно, не на тот миллион, что спрятал Ники Дин, а просто она сама была как сокровище.– Как ты ухитряешься быть такой свежей? – спросил я ее. – У тебя же было четыре выступления.Салли слегка погладила мою щеку; ее ногти были длинными, красными и блестящими.– Я немного поспала ночью, – ответила она. – И тебе бы тоже следовало попробовать.– Да, я слыхал об этом повальном увлечении сном, – сказал я.Она взяла меня под руку, и мы пошли к дверям.– Тебе станет лучше. Подожди немного, и ты поймешь.Во вторник мы вместе провели ночь на моей раскладушке, поэтому она знала о моих проблемах с засыпанием. Она видела, как я вертелся и крутился всю ночь, а потом засыпал на мгновение, чтобы проснуться в холодном поту.– Если я засыпаю, то сразу же переношусь во сне туда, – сказал я.Мы вышли на улицу Монро. Было прохладно, но не морозно.– Куда переносишься?– На Остров.Снег скрипел под нашими ногами, пока мы шли.– Ты говорил об этом докторам?– Нет. Я скрыл это. Я хотел вернуться домой. Мне казалось, что если я вернусь, все пройдет.Она сжала мою руку.– Подожди, пусть пройдет некоторое время. Ведь прошло всего четыре дня с тех пор, как ты вернулся. Послушай-ка. Тебе не кажется, что смена обстановки поможет тебе с твоими проблемами? Ты же знаешь, у меня есть комната в «Дрейке».Я улыбнулся ей.– Уж, конечно, это не тот шикарный белый мезонин, который один твой хороший приятель сдал тебе в субаренду до тех пор, пока он вернется.Салли грустно засмеялась.– Нет, я не знаю, что случилось с ним и с его мезонином. Я говорю просто о комнате. В которой есть кровать.– Ты меня уговорила.Мы перешли Кларк-стрит, направляясь к коктейль-бару Барни Росса. Был вечер пятницы, и на улице почти не было машин. Само собой, все бары уже минут сорок были закрыты.– А ты знаешь, к чему все это? – спросила она. Я отрицательно покачал головой.– Я знаю лишь, что Бен попросил меня зайти сегодня через некоторое время. Я спросил его, могу ли привести с собой девушку, и он сказал: «Конечно!» Будет море напитков, и бар практически будет предоставлен в наше распоряжение.– Ты уверен, что он именно это тебе сказал? – спросила она.Мы подходили к дверям, из-за которых слышались приглушенные, но различимые звуки музыки, смех, разговоры. Дверь была заперта, но сквозь стекло мы видели толпу людей, попивающих пиво. Мы стояли в голубом свете неоновых огней, которыми было написано имя Барни и изображены боксерские перчатки. Мы недоумевали, не понимая, что происходит, но тут за дверью показалось лицо Бена. Сквозь стекло он улыбался, как ребенок перед рождественской витриной. Потом он отпер дверь, и мы вошли внутрь.– Что случилось? – прокричал я ему, чтобы он услышал меня за шумом.– Давайте, заходите! – сказал Бен, все еще улыбаясь, гостеприимным жестом предлагая нам войти. Он провел нас сквозь шумный, прокуренный зал. Пианола-автомат играла «Блюз в ночи»... па-па-папапа... в зале было полно ребят из Вест-Сайда. Они были моего возраста или старше, кроме нескольких мальчишек в военной форме. Они похлопывали меня по спине, улыбались мне, поднимали в мою честь тосты, пока мы проталкивались сквозь толпу... «...проходи, Нат; ты показал этим желтым сволочам. Геллер...» – слышалось со всех сторон. Остальные, похоже, были из спортивного мира, в основном, борцы, боксеры, включая Уинча и Пиана – бывших менеджеров Барни, – я увидел их в другом конце зала, где они разговаривали с молодым парнишкой – борцом по виду. Надеюсь, для его и их блага, у него была проколота барабанная перепонка, или плоскостопие, или еще что-нибудь, но его не ждет впереди карьера на ринге. Там были также несколько репортеров, в основном, спортивных, но среди них я увидел и Хэла Дэвиса с синяком на подбородке. Синяк был отвратительным, но взгляд, которым меня одарил его владелец, был еще неприятнее.Мы дошли до самой последней скамьи, вокруг второй толпилось еще больше людей. Бен закричал: отойдите, отойдите!" – ...когда я был мальчишкой в коротких штанишках, па-па-папа... – и все разошлись, и черт меня возьми, если моему взору не предстал поседевший Барни Росс, который сидел передо мной.Он смотрел на меня своими чертовыми щенячьими глазами, и у него была та же бульдожья физиономия, с той лишь разницей, что щеки стали поменьше. Как и мои. У него не было таких темных кругов под глазами, как у меня, но его волосы, которые прежде были темными и которые тронулись сединой, когда я видел его в последний раз, сейчас стали свинцово-серыми. Рядом с ним сидела Кати – темноволосая манекенщица, которую он подцепил в Сан-Диего. Но увидев меня, он вскочил, опираясь на трость, вырезанную из ветки, которую привез с Острова.– А ты постарел, – произнес он, улыбаясь.– На себя посмотри – у тебя же волосы поседели. Музыка все еще громко играла... – почему ты поешь блюз... – но мы не перекрикивали ее. Мы и так понимали друг друга.– У тебя тоже, – сказал он, показывая на седину у меня на висках. А потом он ткнул в свою седую голову. – Они поседели в ту ночь в окопе, в точности, как у моего отца во время русских погромов.– Господи, – промолвил я, глядя на его форму, – да ты никак до сержанта дослужился!Барни ухмыльнулся уголком рта:– Вижу, тебе тоже присвоили звание?– Да, – ответил я. – Я больше не военный. Его улыбка стала кривой и грустной.– Мне не следовало втягивать тебя в это, не так ли, Нат?... блюз в ночи...– Заткнись, schmuck, – сказал я и обнял его, а он – меня.– Салли! – вскричал он, увидев видение в черном и белом, которое стояло рядом со мной, наблюдая за взрывом наших сантиментов. – Рад тебя видеть, малышка! – Барни обнял ее и, держу пари, ему это понравилось куда больше, чем обнимать меня. – Здорово, что я вновь вижу вас вместе!– Полегче, – перебил его я. – Мы просто друзья.– Ах да, конечно, – проговорил Барни. – Проходите, садитесь с нами.Напротив Барни с Кати сидели два спортивных журналиста. Они уступили нам место, поблагодарив Барни, и убрали в карманы свои записные книжки. Но Салли не присоединилась к нам: Нат Кросс, «городской сплетник» из «Геральд-Американ» увлек ее за собой. Салли, улыбнувшись и пожав плечами, вручила мне свою шубу со словами: «Что делать, реклама есть реклама», и вскоре пропала в табачном дыму. – Ох уж эти репортеры, – проворчал Барни, качая головой. – Возьми, к примеру, этих ребят, которые пишут о спорте. Они хотели узнать все о том времени, когда я был признан лучшим боксером года. Но это же дурь, глупость! Я оставил ринг в тридцать восьмом. О таких вещах надо спрашивать спортсмена, который получил этот титул за прошлый год, а они пристают ко мне. Для чего?– Это выше моего понимания, – произнес я. Кати глаз с него не сводила; они держались за руки. – Когда ты вернулся? Почему не сообщил мне о своем возвращении?– Мой отпуск прошел быстро, – сказал он, пожимая плечами. – Я был в Нью-Йорке, получая этого «человека года», и у меня прошлым вечером появилась возможность прилететь сюда военным самолетом. Перед отлетом я позвонил Бену с просьбой собрать некоторых людей. Это он придумал устроить сюрприз. Итак, я приехал днем и провел вечер с мамой и со всей семьей. Завтра мне надо на прием к мэру Келли, где будут городские заправилы, но этой ночью я решил встретиться со своими старыми друзьями. Черт, как здорово оказаться дома!– Я видел эту дурацкую фотографию, – сказал я, ухмыляясь и качая головой, – на которой ты целуешь землю, сойдя с корабля-госпиталя на землю в Сан-Диего. Некоторые ребята на все готовы, лишь бы попасть в газеты.Барни сухо улыбнулся и погрозил мне пальцем.– Я же поклялся, что если когда-нибудь вернусь Домой, то первое, что я сделаю – это нагнусь и поцелую землю. Ты помнишь это?– Помню.– И я сдержал свое обещание.– Ты всегда так поступаешь, Барни. Поэтому пообещай мне, что ты не вернешься туда, Барни.– Это обещание просто сдержать. Я не вернусь назад, Нат. Шрапнель попала мне в руку и ногу.Пройдет несколько месяцев, прежде чем я смогу обходиться без моей верной деревянной трости.Он говорил о своей трости, привезенной с Гуадалканала, которая была прислонена сбоку к его скамье Большой набалдашник трости был в форме головы с глазами, сделанными из зеркальных камней. А во рту было нечто, напоминающее шесть человеческих зубов– Настоящие зубы япошек, – похвастался Барни, увидев, что я разглядываю их.– Хорошо, Барни, – промолвил я. – Рад, что ты не стал азиатом или чем-то в этом роде. Кати заговорила:– Барни перевели в Морской технический дивизион.– Это никак не связано с каким-либо социальным заболеванием? – спросил я его. Он скорчил гримасу.– Ты спятил?– Да. Так что заткнись – из-за этого меня и комиссовали. – Я коротко объяснил ему, как Элиот борется с венерическими болезнями и как трепом об этом старался скрыть от меня, что занимается правительственными заданиями. Барни это развеселило.– Я буду ездить по военным заводам, – пожал он плечами. Барни казался смущенным. – И буду рассказывать рабочим, как оружие и боеприпасы, которые они изготовляют, помогают нам косить япошек. Сущее безделье. Полная фигня, на самом деле.Кати многозначительно взглянула на него, а потом – на меня и сказала:– Не слушайте его. Его начальство сказало, что это – важная служба, ничуть не менее важная, чем на Гуадалканале! На военных заводах существует серьезная проблема с посещаемостью, и, возможно, что разговор с таким героем, как мой муж, воодушевит рабочих, и они станут смотреть на свою работу по-другому и ходить на заводы по расписанию!Кати была полна энергии, но что-то в ее поведении настораживало: было нечто неестественное в ее живости. Какая-то безнадежность. Я не был хорошо знаком с ней: мне казалось, что женитьба на девушке из шоу-бизнеса не принесет моему приятелю ничего хорошего, тем более что он разошелся со своей женой Перл, которая мне очень нравилась. Поэтому я не жаловал Кати, и всегда считал, что из их брака ничего не получится.Но сейчас, в этом прокуренном зале я понял, что она и в самом деле любила этого паршивца. Также я обратил внимание, что Кати очень беспокоило еще что-то, касающееся Барни.Барни взглянул на нее – свою знаменитость в красивом маленьком голубом платье. У нее была изящная мальчишеская фигура. По его взгляду я понял, что он тоже ее любит.– Кати отказалась от двух ролей в кино, Нат, только для того, чтобы иметь возможность путешествовать со мной. В этом турне по военным заводам мне придется заезжать на пять-шесть, а иногда и семь предприятий в день. Мы организуем ралли «Уор Бонд» и соберем банк крови для переливания... Я не возражаю против этого – мы-то с тобой знаем, как страдают наши ребята на этих тропических островах, как им нужно вооружение и боеприпасы.Ему бы на распродажах выступать.Я спросил:– Как долго ты будешь в городе, Барни?– Вообще-то у меня длинный отпуск. По крайней мере, месяц. И в Чикаго будет наша база – когда мы начнем тур. – Он улыбнулся Кати и сжал ее руку. На ней был алюминиевый браслет, сделанный из обломка японского «Зеро», который Барни подарил ей.Я спросил:– Ты помнишь д'Анджело? Он здесь, в городе. Улыбка Барни исчезла.– Знаю. Я просил Бена пригласить его, но он что-то не пришел.– Ты знаешь, он потерял ногу?– Как Уоткинс, – произнес Барни. – Только тот потерял обе ноги.– Вот черт! Где он?– В Сан-Диего. Я заходил к нему. Он все еще в больнице, но его дела идут неплохо.– Дай мне его адрес.– Конечно. А с двумя солдатиками все в порядке. У меня есть и их адреса, если хочешь.– А ты не знаешь, у Монока была семья?Барни покачал головой, и его лицо стало угрюмым.– Я проверял. У него никого нет. Я просто сидел там. Братья Милз пели «Бумажную куклу». Только, кажется, кто-то уменьшил громкость Барни сказал:– Я отправлюсь в Кенсингтон повидать д'Анджело как только смогу.– Ему, знаешь, досталось от газет.– Нет, я этого не знал, – сказал Барни. Я объяснил ему, что д'Анджело вел любовную переписку с Эстелл Карей. Барни знал об ее убийстве – дело, похоже, достигло размеров национальной трагедии.– Так они напечатали их любовные письма в этих чертовых газетах? – вскричал Барни. – Сволочи поганые!– Один из виновных в этом находится здесь.– Ты говоришь о Дэвисе?– О нем. О человеке с фиолетовым значком храбрости на подбородке.– Как он его получил?– Он заработал его.– Твоих рук дело?– Тот, кто стал морским пехотинцем, останется им навсегда.– Скотина, – сказал Барни, поднимаясь со скамьи. Опираясь о свою деревянную трость, он заковылял к Дэвису и стал честить его от "А" до "Я". Смотреть было приятно.Я пересел к Кати и спросил ее:– В чем дело, малышка?– Вы о чем?– Ты беспокоишься об этом маленьком паршивце, не так ли?Кати сжала губы, а затем кивнула.– Почему? – спросил я.– Он очень болен, Нат. У него бывают ужасные приступы малярии. Начинаются лихорадка и озноб. И он не может уснуть, а когда засыпает, его преследуют кошмары.Знакомая история.– Черт! – сказал я. – А выглядит он хорошо. Посмотри на темные круги у меня под глазами. У него и одного нет.Моя слабая попытка развеселить ее привела к тому, что Кати едва не разрыдалась.– У него ужасные головные боли, – продолжала она. – Ему так больно. Я хочу, чтобы Барни отложил свою поездку, но он не сделает этого.– Так вот почему ты отказалась от участия в съемках. Ты хотела быть с ним рядом, когда ему плохо.Она кивнула.– Я боюсь за Барни. Я хочу быть рядом с ним, чтобы присматривать. Ему на самом деле нужно шесть месяцев для того, чтобы полностью выздороветь, Нат но он до того упрям, что и слышать об этом не желает.– Он – хороший боксер, солнышко. Я думал, ты знаешь.– Он очень высоко тебя ценит, Нат.– И я высоко его ценю.– Может, ты поговоришь с ним.– Может, поговорю.Она поцеловала меня в щеку.Потом Кати улыбнулась и сказала:– А ведь ты считал меня охотницей за золотом, правда?– Да. Я был не прав, считая тебя охотницей.Подошла Салли, держа под руку Барни.– Я поймала его, когда он стращал прессу, – заявила она. – Так себя не ведут в коктейль-баре, согласен?– Барни, мне за тебя стыдно, – промолвил я. Салли произнесла:– Конечно, я не виню тебя. Этот мерзавец из газеты выставил на всеобщее обозрение любовную историю бедного солдата, и все пускают теперь слюни. Кстати, как они раздобыли письма? Они настоящие?– Думаю, да, – произнес я, не вдаваясь в подробности до тех пор, пока позже мы не оказались в ее постели в маленькой, но роскошной комнате в «Дрейке».– Так ты хочешь сказать, что некий полицейский детектив тайком взял эти письма, снял с них копии и продал той газете, которая дала за них самую высокую цену? Что же это за полицейский?– Обычный чикагский, – сказал я. – Послушай-ка, что я тебе расскажу.И я поведал ей о дневнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36