– Верно, – сказал я. Похоже, он имел в виду и меня, и я не стал напоминать ему, что родился здесь.– Так расскажи-ка мне точно, что ты сделал для Биоффа?Я рассказал. От Баргера я перешел к своим телефонным звонкам, и наконец дошел до Эстелл. Конечно, я не стал в подробностях описывать, каким образом я передал ей сообщение Биоффа, но Нитти все равно улыбнулся при упоминании ее имени.– Хорошо, когда ты можешь выполнить работу, – сказал он.– Это ведь она тебе все рассказала? Точнее, Сонни Голдстоун, конечно, донес тебе, что я побывал в «Колони клаб», а уж затем ты поговорил с Эстелл, и она все выложила тебе обо мне и Биоффе. Правильно?– Никогда не доверяй шлюхе, мой мальчик. Ты этого не знаешь?– Кажется, нет. Но я испытываю искушение сказать тебе то же самое о сводниках.– Дельное замечание, – кивнул он.– Я... м-м-м... не чувствовал, что делаю что-то у тебя за спиной, Фрэнк. В конце концов, Биофф– твой человек.В первый раз за этот вечер выражение его лица стало задумчивым.– Я кое-что разузнал. Я слышал, ты ненавидишь Биоффа? Так с чего бы это тебе надрываться, выполняя работу для типа, которого ты не выносишь?Я пожал плечами.– Деньги есть деньги. К тому же я не испытываю ненависти к Вилли. Я вообще ни к кому не испытываю ненависти.– Мне сказали, ты однажды арестовывал его? Я снова пожал плечами.– Фрэнк, это было так давно. Я же не работаю в полиции с тридцать второго года, ты не забыл?Он щелкнул костяшками пальцев: этот звук напоминал тот, который раздается, когда взводят курок.– А этот малый, Пеглер, – произнес он, возвращаясь к своему обманчиво равнодушному тону, – тот самый фельетонист, насчет которого ты должен был предупредить всех по просьбе Биоффа. Ты встречался с ним?Единственным выходом было говорить обо всем прямо, почти ничего не изменяя.– Дважды, – ответил я. – В начале этой недели он приходил ко мне узнать, верно ли то, что я в свое время арестовывал Биоффа. Я подтвердил это, но не сообщал ему никаких подробностей. Сегодня днем он явился в мой офис во второй раз: ему нужна была информация, но я ничего ему не сказал. По правде, я выкинул его из моего офиса. В буквальном смысле слова.Нитти медленно отпил глоток молока.– Почему?– Он назвал меня жидовской мордой.– А ты что – еврей?– Мой отец был евреем. Разве фамилия Геллер похожа на ирландскую?Ему понравилось некоторое нахальство с моей стороны.– Если он называет меня лжецом, мне надо с ним поговорить, – сказал Нитти.– Бьюсь об заклад...– Я не буду убивать его. Я бы хотел, чтобы Пеглер получил по заслугам, прямо сейчас, за все неприятности, которые он для меня готовит. Но его не достать.– Но избить такого известного журналиста – значит, поднять большой шум.– Как любил говорить Эл, – добавил он с мимолетной улыбкой. Он имел в виду Капоне. – Я слыхал, этот Пеглер раскопал, что Биофф должен отсидеть шесть месяцев.Было неудивительно, что Нитти знал об этом: ничто, происходящее в полиции, не ускользало от Компании.– Он рассказывал мне об этом сегодня, – подтвердил я.– Из тебя сделают героя, – сказал он, все еще улыбаясь.– Я застряну у Пеглера в глотке, – проговорил я. – Жидовская морда – вот я кто.Нитти рассмеялся.– Замечательно! Ему необходимо возвысить тебя, чтобы низвергнуть Вилли.– Меня это не устраивает, Фрэнк. Он махнул рукой.– Не беспокойся об этом. Это не твоя вина, что ты поймал маленького сводника много лет назад. И не твоя вина в том, что этот старый приговор о шестимесячном заключении наконец-то догнал его. Он должен отсидеть, или купить помилование, или еще что-нибудь – он лишь не может это просто так оставить.– Если бы мне пришлось делать это еще раз, я снова арестовал бы негодяя. Биофф был подлым сводником: избивал своих девиц.– Мне иногда кажется, что в душе ты все еще коп, Геллер.– Мне тоже иногда так кажется.– Тогда почему я тебе доверяю?– Потому что я боюсь тебя. Фрэнк.Нитти рассмеялся: это был настоящий хохот. Я ни разу не слышал, чтобы он так хохотал прежде, и никогда больше этого не услышал.Он сказал:– Ты мне нравишься, мой мальчик. В тебе есть и самодовольство, и простота, и ум. Почему бы тебе не закрыть свою маленькую контору и не начать работать на меня?– Я в самом деле чувствую себя копом, Фрэнк. Я уважаю тебя. Ты – самый лучший человек в твоем мире. Но Компания делала много таких вещей, от которых я испытываю... неудобство.– Вполне справедливо, – промолвил он, и я снова не мог не вспомнить, что так назывался один из фельетонов Пеглера, – но я хочу попросить тебя об одолжении.– Конечно.Веселое, приветливое выражение его лица исчезло. Как будто погода внезапно поменялась. Нитти обрушился на меня:– Держись подальше от дел Компании. Ты два раза за неделю вмешался в мой бизнес. Тебя однажды чуть не убили за это. Мне было бы очень жаль. Я бы послал цветы. Но смерть есть смерть, мой друг, и она к тебе придет очень скоро, если ты будешь продолжать совать свой нос в мои дела. Ясно?– Ясно, – с трудом выговорил я.Он откинулся назад, его лицо и голос стали мягче:– Тебя нельзя обвинить в том, что ты не отказал клиенту, который предлагает много денег. Я понимаю это. Я понимаю тот соблазн, который ты испытывал, когда О'Хара и Биофф приходили к тебе и говорили: «Я заплачу тебе». Но в следующий раз, когда подобный тип заявится к тебе, подумай. Фрэнк Нитти предлагал тебе работу. Я предлагал тебе работу много лет назад – это было в больнице, где я лежал после того, как ты спас меня от горилл мэра Сермака. Я не забыл об этом, ни на секунду не пожалел о своем предложении, но, по правде, ты отклонил мое предложение. И ты сейчас вновь сделал то же самое. Из этого я делаю вывод, что тебя не интересует мой бизнес. Так не лезь в это дело. Я говорю это тебе по-дружески. Но это – последнее предупреждение.Я судорожно сглотнул.– Я ценю твою искренность. Фрэнк. Я ценю твое предупреждение.– Хорошо. Некоторые люди встречают рассвет мертвыми на улице. Они не послушали предупреждения. Мне кажется, ты будешь умнее.– Я рад, что ты так это понимаешь. Фрэнк.Извини за...Он снова махнул рукой.– Не надо извиняться. Клиенты наняли тебя: для этого ты занялся бизнесом. Но это было до нашего разговора. В будущем держись от моего бизнеса подальше.Мне ничего лучшего не пришло в голову, чем сказать:– Да, Фрэнк.– А теперь скажи, ты ведь видел кое-что у О'Хары? О чем он говорил?– Фрэнк, я не знаю...– Я хочу, чтобы ты об этом забыл. Обо всем. Все, о чем О'Хара поведал тебе перед смертью, ты должен забыть. И все, что ты видел в его офисе. Ты должен вычеркнуть это у себя из памяти.Как только он сказал это, я сопоставил факты: именно то, чего он просил не делать. Так как он сидел здесь, просматривая бухгалтерские книги – сразу после встречи с партнером О'Хары – Джонни Паттоном, – я вспомнил, кто был бухгалтером в Спортивном парке. Лес Шамвей – свидетель, который помог убрать Капоне. Да, О'Хара процветал, когда Капоне потерпел неудачу, и даже Шамвей смог найти Убежище прямо под носом Фрэнка Нитти. Но почему Шамвей не умер?Впрочем, сейчас он, возможно, уже и был убит – как и его босс О'Хара. Или его не было в городе, или нем хорошо позаботились.А все потому, что человек, сидящий напротив меня, был именно тем человеком, который убрал Капоне с дороги. Это сделал не Стендж, не Несс или Айрей, не Фрэнк Дж. Уилсон, и не дядюшка Сэм.Это сделал Фрэнк Нитти.От этой уверенности по спине у меня пополз холодок. Об этом не догадались те, кто изучал документы, это не поняли федералы, проводящие расследований: об этом знали лишь немногие из тех, кто был живым: они пытались скрывать это. Одним из таких людей был Эдвард Дж. О'Хара – недавно убитый.Это Фрэнк Нитти, используя О'Хару и Шамвея выдал Капоне федеральным властям.Чтобы освободить для себя трон.– Ну что ж, – заговорил он, – не буду больше отнимать у тебя время. Это была деловая неделя во всех отношениях.– Я просто не представляю себе, – сказал я, – что будет, когда через несколько дней вернется большой босс?Нитти снова засмеялся. Он не хохотал, как тогда, но смеялся довольно громко.– Эл никогда не вернется в бизнес, мой мальчик.– Могу ли я спросить, почему? Он безразлично пожал плечами.– До нас доходили сплетни, но пока его личному врачу не позволили осмотреть его, мы не могли быть уверенными.– Уверенными в чем?Улыбка мгновенно исчезла с его лица.– Мой мальчик, Эл окончательно свихнулся. Сифилис съел половину его мозга. Он просто ничего не соображает.И он допил свое молоко.Я поднялся. Колени у меня подгибались, но я держался прямо. Я даже мог идти.Кампанья, поджидавший меня, сказал:– Тебя подвезти до дома? Идет снег. У меня есть машина.Я слышал приглушенный разговор Нитти с женщиной за входной дверью, которая только что закрылась за мной.– Нет, спасибо, – ответил я.В конце концов, день может закончится раньше, если Луис Кампанья или кто-то вроде него повезет меня домой по приказанию Нитти. 13 Двадцать второго ноября первые фельетоны Пеглера, разоблачающие Биоффа и Брауна, появились в сотнях национальных газет. Впервые Пеглер изменил своему игривому, довольно развязному, напыщенному стилю в пользу ровного, спокойного, прямого, журналистского изложения событий. Этим он давал понять, что относится к серии статей, касающихся профсоюзов, очень серьезно.В первом фельетоне он сообщал, что Биофф не отбыл своего наказания за сутенерство; затем он раскрывал бандитское прошлое Брауна.В феврале сорокового года под давлением общественного мнения, созданного фельетонами Пеглера, Биоффа привезли в Чикаго, и восьмого апреля того же года грохот двери, захлопнувшей его камеру в Исправительном доме, положил начало отбытию давно забытого шестимесячного заключения. Поговаривают, что у него был личный охранник, а в камеру каждый день доставляли по ящику свежего холодного пива. Конечно, эта роскошь больше была нужна Брауну, а не Биоффу. Время от времени за хорошее поведение его отпускали из тюрьмы. В эти дни его можно было встретить в разных местах Чикаго. Вот ведь черт: я был рад, что арест этого негодяя наконец-то, через много лет, завершился тюремным заключением для него, несмотря на холодное пиво, личного охранника и периодические отпуска.Четвертого мая сорок первого года Пеглер получил Пулицеровскую премию за работу в области журналистики, за свои «статьи, посвященные скандалам в профессиональных союзах».Двадцатью днями позже Биофф и его соотечественник Браун были обвинены во взяточничестве в области кинобизнеса федеральным судом по законодательству, дающемуся вымогательства. Чуть позже был обвинен и Ники (Дин) Цирцелла. Дин и Браун получили по восемь лет, Биофф – десять. Все трое отправились в тюрьму, не проронив ни слова о Нитти и о Компании.Дин в течение нескольких месяцев скрывался от суда, пока агенты ФБР не арестовали его в закусочной, известной под названием «Шортиз плейс», в Цицеро Он был с Эстелл Карей, которая выкрасила свои волосы в черный цвет и выступала с Дином (который прикидывался рабочим) в качестве его маленькой жены-домоседки. Уверен, что этот маскарад не доставлял Эстелл ни малейшего удовольствия.Убийство Э. Дж. О'Хары оставалось (и до сих пор остается) нераскрытым.Я? Я занимался своим бизнесом, наблюдая за происходящим со стороны. Я никому ни словом не обмолвился, что знаю о том, что О'Хару прикончили по указанию Нитти. Эта неделя никогда не сотрется в моей памяти, тем более, что я никогда – ни в то время, ни многими годами позже, – не зарабатывал столько денег. О'Харе, Нитти, Монтгомери и Биоффу я обошелся в кругленькую сумму, достаточную для того, чтобы год платить жалованье моей секретарше; некоторые деньги даже остались на моих сыщиков. В то же время я знал, что тот риск, которому я подвергался, зарабатывая деньги подобным образом, никогда не будет компенсирован. Меня все еще могли убить за то, что я сделал, и за то, что я знал.И все же я думал, что вся эта чепуха, касающаяся кинопрофсоюзов, ушла из моей жизни. Меня не вызывали свидетелем по делу Биоффа – Брауна и Дина, а Пеглер в своих фельетонах как мог принижал мою роль. Он, очевидно, думал, что меня это обидит, но я считал это большой любезностью. Я внял совету Нитти и больше не вмешивался в дела Компании, по крайней мере, насколько это было возможно в городе, который ему принадлежал.Когда в феврале сорок третьего года я вернулся в Чикаго с Гуадалканала, военные впечатления значили для меня гораздо больше, чем Биофф и его компания, и у меня не было намерения вновь вмешиваться в это грязное дело. Все еще действовало «последнее предупреждение» Нитти о том, чтобы я держался подальше от его дел.Поэтому, несмотря на усталость от войны и на амнезию, я четко помнил, что Фрэнка Нитти надо воспринимать всерьез.А потом в мою жизнь вернулась Эстелл Карей, и все прочее вылетело у меня из головы. Недобитая уткаЧикаго, Иллинойс2 февраля – 20 марта 1943 года 1 Незадолго до полудня я взял такси на Юнион-стейшн. Со мной сели еще два матроса. Я устроился на заднем сиденье, держась за ручку и поглядывая на заснеженные, грязные улицы. Ну хорошо, я вернулся в Чикаго. Прошло меньше года, но мир переменился. Почти во всех окнах висели флаги вооруженных сил – на каждый за одного сына на воинской службе вешали по звезде; почти на всех флагах было по две звезды. Фургоны, запряженные лошадьми, путались между автомобилями, а таксисты, которые из-за них не могли проехать по дорогам, краснели, синели и бледнели от раздражения. На автомобилях, подобно продовольственным, были приклеены карточки потребления горючего. В основном, это были карточки "Б", или как на моем такси – "С". Мне казалось, на улицах полно привлекательных молодых женщин, и знаменитый чикагский ветер треплет подолы их юбок, выглядывающих из-под зимних пальто, открывая взорам хорошенькие ножки. Были и мужчины. Но если за каждого мужчину моложе сорока давать по монетке, то у вас бы не набралось денег даже на поездку в автобусе. Конечно, если не считать ребят в военной форме.Что касается меня, то я был не в форме, не то что молодые ребята, с которыми мы вместе ехали в такси. К тому же я уже не был молод. Я был седым постаревшим человеком, в сером шерстяном пальто, которое я раздобыл вчера. Под пальто на мне был надет костюм, который я в прошлом году носил в Сан-Диего. Он стал мне немного велик, как будто принадлежал кому-то еще. Может, тому, кем я был раньше. Мне ужасно хотелось выкурить сигарету, но по какой-то причине я этого не делал.Таксист подвез меня к «Дилл Пикль», где меня приветствовал грохот железной дороги. Я отчасти почувствовал себя дома. В окне детективного агентства «А-1» виднелся флаг с одной звездой. Интересно, это для меня или для Фрэнки Фортунато, который все еще был в армии? Наверное, для Фрэнки.За спиной у меня висел рюкзак. Я обошел какого-то алкаша и стал подниматься по знакомой узенькой лестнице. Я миновал несколько людей, пожилых мужчин, молодых женщин, которые пришли на ленч. Я никого не узнал. Поднявшись на четвертый этаж, я чувствовал себя своим собственным привидением. Пройдя по знакомому коридору с деревом и матовым стеклом я остановился возле двери, на которой все еще виднелась надпись:НАТАН ГЕЛЛЕР, ПРЕЗИДЕНТ.Я потрогал буквы: они не пачкались.Я повернул ручку.Глэдис сидела за столом, на котором в изящной вазе стояла роза. Она замечательно выглядела. Ее каштановые волосы стали чуть длиннее. На ней была белая блузка – более женственная и будоражащая воображение, чем прежде. Глэдис слегка поправилась, но это шло ей – и она казалась доступнее. Глэдис широко улыбнулась мне.– Здравствуйте, мистер Геллер! – произнесла она.Она подошла ко мне и обняла меня. Я тоже обнял ее. Было приятно, но я почувствовал смущение.На стене, над диваном со Всемирной выставки, было прикреплено знамя, сделанное из простыни, на котором грубыми и неуклюжими буквами было написано: «Добро пожаловать домой, босс!» Именно на этом диване Фрэнки несколько лет назад развлекался с Глэдис, когда я застал их.– Не стоило устраивать шума, – сказал я.– А никакого особенного шума и нет, – ответила Глэдис, пожимая плечами.– Что, даже не будет торжественной встречи? Глэдис прищурила глаза: она не поняла. У нее явно не появилось чувство юмора.– Только это, – сказала она, указывая на знамя, которое судя по всему, смастерила своими руками. – Да еще мы заморозили шампанское. – Так это и есть шум, – заявил я. – Ведите меня к шампанскому. – А оно уже здесь, – произнес кто-то.Я обернулся и увидел Сапперстейна. Он выглядел изможденным. На рукаве его коричневого костюма была пришита черная ленточка. Лу стоял в дверях моего кабинета и наливал мне в огромную чашку шампанского из большой бутылки.Я подошел, взял шампанское левой рукой, а правой пожал руку Лу. Потом я выпил шампанского и спросил:– Как идут дела?Он похудел, на его лице появилось больше морщин. Лу перешел с тонкой проволочной оправы на черепаховую; теперь он носил очки с бифокальными стеклами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36