Последний согласился сделать то, о чем его просили Амброзио и Кастельяно. Он прибыл на виллу Савойя с отрядом карабинеров, офицерами во главе с полковником за полчаса до того времени, которое было назначено Муссолини.«Вы хотите услышать приказ непосредственно от короля?» — спросил его по прибытии Аквароне.«Если вы приказываете мне именем короля, то все в порядке, — отвечал тот. — Но он нужен мне в письменной форме».Аквароне отправился к королю, который в тот момент прогуливался по саду со своим адъютантом генералом Путони, и сказал ему: «Командир карабинеров генерал Черика просит Ваше Величество через меня подтвердить приказ об аресте кавалера Бенито Муссолини».Голос короля был так тих, что они едва услышали его ответ: «Хорошо». Когда же он вновь повернулся к генералу Путони, чтобы продолжить прогулку, его лицо было мертвенно-бледным.Вскоре генерал Черика получил письменный приказ за подписью Амброзио и Аквароне. Черика осторожно сложил его и положил в карман. Даже теперь, говорил позднее генерал, он не верил, что ему будет предоставлена возможность выполнить его. Глава четвертаяАРЕСТ НА ВИЛЛЕ САВОЙЯ
25 июля 1943 Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования.
Машина Муссолини съехала вниз по почти безлюдной улице Салариа сквозь палящий зной тихого воскресного дня и въехала сквозь открытые чугунные ворота на площадку перед виллой Савойя. Она остановилась у портика. Ее водитель Эрколе Боратто с удивлением увидел, что король в форме маршала Италии стоял на лестнице с сопровождавшим его адъютантом. Он сошел с лестницы, чтобы приветствовать прибывших, при этом улыбаясь и протягивая руки. Ничего подобного Боратто до сих пор не видел. Король и Муссолини направились в виллу рука об руку. За ними шли адъютант и Де Чезаре; Боратто в это время отгонял, как обычно, машину за угол. Он увидел, как четверо мужчин вошли в виллу, и уселся в ожидании. В машине было нестерпимо жарко, однако подобные встречи длились обычно не более четверти часа, так что он успокаивал себя мыслью о том, что скоро он снова будет дома. Однако ждать ему пришлось недолго — к нему подошел офицер полиции, чье лицо показалось шоферу знакомым, и, наклонившись к окну, сказал: «Эрколе, тебя просят к телефону. И поторопись! Я пойду с тобой. Мне тоже надо позвонить».Боратто вылез из машины и пошел вместе с офицером полиции, размышляя, кто бы это мог разыскивать его. К телефону на вилле Савойя его подзывали не впервые, однако на этот раз он чувствовал смутное беспокойство. Во дворе было гораздо больше карабинеров, чем раньше, и все, кроме дуче, выглядели очень скованно и напряженно. Сам Муссолини выглядел беззаботным.Дуче вел себя спокойно. На приветствие короля он не ответил, просто кивнул головой, словно бы говоря: «Спасибо, но я не вполне здоров», но когда они направлялись в гостиную, слуга услышал его вежливый спокойный ответ на вопрос короля — «Жарко, не правда ли?» — «Да, очень». В гостиной он спокойно и без лишних эмоций доложил о событиях, имевших место на заседании Великого совета накануне. Он сказал, что все это неважно, и, ссылаясь на разные статьи законов, добавил, что голосование против него не имеет юридической силы. В этом он был вполне уверен.Король предал его. «Я немедленно дал ему понять, — впоследствии рассказывал он, — что не разделяю его мнения, указав, что Великий совет является органом государства, созданного им самим, и его существование одобрено обеими палатами парламента. Следовательно, каждое решение, принятое Великим советом, необычайно важно».«Мой дорогой дуче, — продолжал он. — Дела идут совсем не так хорошо. Положение очень серьезное. Италия лежит в руинах. Армия полностью деморализована. Солдаты не хотят сражаться. Альпийские бригады начали петь песни о том, что они не собираются идти сражаться за Муссолини». Он процитировал на пьемонтском диалекте слова одной такой песни, заканчивавшейся так: «Покончим с Муссолини, погубившим Альпини».Муссолини молча слушал.«Итоги голосования в Великом совете ужасны, — продолжал король. — Девятнадцать голосов за предложение Гранди и среди них четверо обладателей ордена Аннунциата. Вы не должны испытывать иллюзий в отношении чувств Италии к Вам. В данный момент вы ненавистны всей стране. Я Ваш единственный оставшийся друг. Вот почему я говорю Вам, что волноваться о вашей личной безопасности не стоит. Вас защитят».Муссолини по-прежнему хранил молчание, и когда король окончил свою речь, заявив, что очевидным преемником является маршал Бадольо, Муссолини внезапно сел, словно неожиданно почувствовал боль. Его лицо побелело. Казалось, он больше не слушал и после того как король сказал, что Бадольо пользуется полным доверием в армии, а также в полиции, он повторил последние слова — «а также в полиции», словно он слышал звуки, но не понимал их значения.«Тогда все кончено», — прошептал он. Как и король, он повторил эту фразу трижды.Затем он встал.«Если Ваше Величество право, — сказал он твердым голосом, — я должен буду представить заявление об отставке».«Да. Должен сказать, что я безоговорочно приму Вашу отставку с поста главы правительства».«Вы принимаете решение, чреватое непредсказуемыми последствиями. Кризис данного момента заставит поверить страну, что мир близок, поскольку человек, объявивший войну, смещен. Удар по моральному состоянию армии будет ужасным… Кризис будет рассматриваться как триумф союза Черчилль — Сталин, особенно обрадуется последний, который увидит в этом отступление противника, боровшегося с ним на протяжении двадцати лет. Я понимаю ненависть людей. Мне было нетрудно признать это на ночном заседании Совета. Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования. Я желаю удачи тому, кто возглавит правительство в такой момент».Аудиенция была окончена. Вместе они направились к двери. Лицо короля, вспоминал потом Муссолини, «пожелтело и он сам, казалось, стал меньше ростом, чуть ли не вдвое». Он провел встречу «необычайно волнуясь… порой что-то нервно бормоча», то и дело кусал ногти, а его замечания по временам были просто «бессвязны». Однако адъютант, видевший, как он выходил из комнаты, где проходила аудиенция, не заметил никаких изменений во внешности и поведении короля. Да и Бадольо, который видел его немного позднее, он показался «очень спокойным».И хотя король, возвращая Муссолини его мнение о своей особе, заметил потом, что глава правительства выглядел меньше ростом, чем обычно, «как будто усох», сам Муссолини также выглядел вполне нормально. Выйдя из гостиной, он протянул руку королю, и Виктор-Эммануил, взяв ее обеими руками, тепло пожал. Они вновь заговорили о гнетущей жаре, затем королю представили Де Чезаре, который ждал в передней вместе с полковником Торелья ди Романьяно, одним из приближенных короля. Муссолини принял свое смещение так же спокойно, как реагировал на все предупреждения насчет намерений короля. Очевидно, что несмотря на все полученные им тревожные сигналы, он так и не проникся сознанием грядущей опасности. Шок, вызванный результатами заседания Великого совета, внезапно уступил дорогу слепой уверенности. «Поведение моего отца в те дни, — вспоминала графиня Чиано, — было совершенно непонятным. О подготовке переворота он знал за пятнадцать дней до его начала, однако не отнесся к этому с надлежащей серьезностью. Он думал, что достаточно поменять некоторых министров». Когда его предупредила жена, он внезапно разгневался и обозвал ее интриганкой. Предостережения Кларетты он просто игнорировал. Когда его предупреждали Скорца и Гальбиати, он также не обращал на это особого внимания и не интересовался подробностями. Даже теперь, выйдя на ступеньки портика виллы Савойя, он так и не проникся чувством опасности. Он увидел, что его машина стоит не на обычном месте сразу за лестницей, а значительно дальше, на другой стороне аллеи. Слегка рассердившись, он направился к ней. В этот момент к нему подошел капитан карабинеров Виньери и, резко отсалютовав, сказал: «Дуче, мы узнали, что Вы в опасности. У меня приказ защитить Вас».«В этом нет необходимости, — сказал Муссолини, не выражая ни гнева, ни удивления. — У меня есть свой эскорт».«У меня есть приказ, — настаивал Виньери, — сопровождать Вас».Тут Муссолини спустился к подножью лестницы и пошел через подъездную аллею к машине. «Хорошо, — сказал он. — Если это приказ, то Вам лучше поехать со мной в моей машине».«Нет, дуче, — сказал ему капитан. — Это Вы должны поехать со мной».«Но это смешно. Ничего подобного я никогда не слышал».«Это приказ, дуче».Виньери указал на карету «скорой помощи». Муссолини больше не протестовал и пошел к ней. Задние двери были открыты, и когда дуче подошел к машине, он чуть замешкался — внутри сидела вооруженная охрана. Но капитан галантно подхватил его под руку и Муссолини, восприняв этот жест как акт помощи, а не принуждения, забрался вовнутрь. Он сел, надвинув шляпу на глаза. В это время в машину залезал Де Чезаре. За ним сели офицер, три карабинера и двое офицеров полиции с автоматами, одетые в штатское. Двери с грохотом захлопнулись. Ему так и не пришло в голову, что он арестован. Глава пятаяЗАКЛЮЧЕННЫЙ
25 июля 1943 — 28 августа 1943 Historia magistra vitae — но у нее плохие ученики. 1 В карете «скорой помощи» воцарилось молчание. Те полчаса, пока машина неслась по улицам города, Муссолини сидел молча — он верил заверениям капитана карабинеров, что его просто защищают от гнева разъяренной толпы. Поэтому когда в 6 часов карета въехала во внутренний двор казармы карабинеров на виа Квинтино Селла, он вышел из нее с таким видом, словно приехал с проверкой, бросая вокруг сердитые взгляды и выпятив по привычке нижнюю челюсть. Остановившись, он принял известную всем позу — расставив ноги, слегка наклонился вперед, опершись руками в бока.Его отвели в офицерскую столовую, которая, как он заметил, была окружена вооруженными карабинерами, и оставили там одного.Через приоткрытую дверь из соседней комнаты за ним наблюдал офицер, но друг с другом они не разговаривали. Минут через сорок Муссолини вновь вывели к карете «скорой помощи», которая так быстро рванула с места, что Де Чезаре даже забеспокоился, не заболел ли от этого у дуче живот. Однако тот хранил молчание и когда машина приехала в казарму кадетов корпуса карабинеров на виа Льньяно, Муссолини вышел также спокойно, не выразив никакого протеста. Де Чезаре прошептал ему, что столь большое количество вооруженных карабинеров во дворе предназначалось вовсе не для того, чтобы обеспечивать его безопасность, однако Муссолини отказывался в это верить. Даже когда Де Чезаре поместили в другую комнату и он вновь остался один в кабинете начальника училища, он все еще верил, что располагавшиеся в коридорах здания многочисленные карабинеры стоят там именно для того, чтобы оградить его от опасности. Он удивился лишь тогда, когда офицер и несколько человек из охраны сопроводили его в уборную, оставшись у дверей, и затем вновь отвели его в кабинет начальника.Ему предложили поесть, но Муссолини отказался, словно вид пищи вызывал у него тошноту. И хотя дуче ни на что не жаловался, внешне он выглядел так плохо, что комендант даже решил вызвать врача, чтобы осмотреть его. Немедленно пришел доктор Сантино, который нашел Муссолини «очень бледным, похожим на смерть… пульс у него был вялый». Дуче попросил привести ему парикмахера, и когда тот побрил его, Муссолини, смутившись, извинился за то, что у него не было с собой денег, чтобы заплатить. Но, — сказал дуче, — он запомнит его и когда-нибудь, возможно, сможет отблагодарить его.В одиннадцать часов вечера он выключил свет и попытался уснуть на предоставленной ему походной кровати. Однако его сильно донимал свет, горевший в соседней комнате, где сидел дежурный офицер и внимательно наблюдал за ним, не отвечая при этом на телефонные звонки, раздававшиеся с завидным постоянством. 2 В это время на улицах Рима собирались группки людей, которые даже после наступления темноты горели желанием обсудить последние слухи. Уже в пять часов на площадях появились вооруженные автоматами солдаты, а местами и легкая артиллерия. При этом почти никто не верил в полуофициальное разъяснение, что эти войска якобы готовятся к отражению парашютного десанта союзников, который ожидался на подступах к столице чуть ли не с мину ты на минуту. Ни до народа, ни до журналистов никакие сведения о происшедшем на заседании Великого совета не доходили. Было известно лишь то, что продлилось оно до утра, и что на нем были приняты важные решения. С наступлением сумерек слухи становились все более определенными и все они уже концентрировались вокруг личности дуче. Говорили, что он умер, улетел в Германию, ушел в отставку и уехал домой в Романыо. Без пятнадцати одиннадцать тысячи людей ждали, собравшись около радиоприемников, ожидаемого сообщения, но радио молчало. Ждали они с беспокойством. Обычно, если программа новостей не выходила в эфир, по радио крутили граммофонные записи, однако на этот раз из динамиков слышалось лишь легкое жужжание и треск. И наконец, с волнением и облегчением, они услышали голос, сообщавший им следующее:«Его Величество король-император принял отставку с поста главы правительства и главного госсекретаря его превосходительства кавалера Бенито Муссолини и назначает на пост главы правительства и главного госсекретаря кавалера маршала Италии Пьетро Бадольо…»Для многих этого хватило. Большего они и не ждали. Они выбежали на улицы, чтобы там кричать от радости, петь и танцевать. Муссолини пал, можно было считать, что война окончилась. Они целовались, пожимали друг другу руки, бегали туда-сюда по улице, крича высовывавшимся из окон, что с фашизмом покончено. Они выкрикивали проклятья в адрес Муссолини, напоминая тем самым радостных детей, которым после долгого и вынужденного молчания сказали, что теперь можно и покричать. Они бежали к Квириналу, чтобы приветствовать короля, и на улицу 20 сентября, чтобы приветствовать Бадольо. Люди ворвались в офис «Мессаджеро» и стати выбрасывать из окон мебель, бумаги, телефоны и бесчисленные портреты Муссолини. Они срывали фашистские эмблемы с домов и фашистские значки с груди любого, кто безрассудно отваживался их носить. Приверженцев дуче еще оставалось много. Однако невозможным оказалось найти хоть одну жертву, казалось, все стали антифашистами. Скорца, напрасно ожидавший записки от Муссолини, в отчаянии отправился в штаб-квартиру партии на пьяцца Колонна, где приказал объявить мобилизацию всех фашистов в Риме. «Что-то происходит», — сказал он федеральному секретарю. «Я не знаю, что именно, но чувствую, что нечто серьезное». Однако ему повезло не более, чем Гальбиати с его милицией. На его призыв ответило всего лишь около пятидесяти человек, и даже они не знали, что делать.Дома некоторых известных фашистов подверглись насильственному обыску, но их хозяев обнаружить не удалось. Помещения некоторых фашистских организаций были подожжены, но огонь скоро потушили. Группа демонстрантов прорвалась в Палаццо Венеция — они кричали, требуя выдачи человека, который угнетал их двадцать лет, однако они воздержались от попытки сломать запертую дверь зала Маппамондо, ограничившись митингом под красным флагом.Насилия практически не наблюдалось, и жертв не было. Веселье преобладало над жаждой мести. На виа дель Тритоне, пьяцца Колонна, виа Национале и пьяцца дель Пополо толпы народа пели песни и плясали, словно на фиесте. «Фашизм мертв», — радостно кричали они друг другу. И это было правдой. В эту ночь в Риме не погиб ни один человек, который бы пытался защитить его.Тем не менее большинство людей сидело по домам, пребывая в состоянии разочарования. После объявления об отставке Муссолини было передано заявление Бадольо, в котором сообщалось, что война будет продолжена, а Италия будет верна своим союзникам. Люди, как оказалось, ожидали слишком многого. Немцы по-прежнему оставались в Риме. Может быть, эта война и была «война Муссолини», но закончить ее пока было невозможно. Немецкая армия контролировала большую часть Италии, и германское командование уже приняло меры, чтобы этот контроль превратился в настоящую удавку на горле страны. Казалось, что все надежды на мир рухнули.Однако были и те, кто помнил, как такое же множество людей, отмечавших столь радостно его падение, когда-то уже наполняло воздух слаженным скандированием «Дуче! Дуче! Дуче!», торжественно заявляя ему о своей верности до гроба. Но только один из этих, внешне преданных, последователей смог отдать последний долг преданности.«Дуче ушел в отставку, — писал сенатор Манлио Морганьи в записке, оставленной им на столе в кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
25 июля 1943 Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования.
Машина Муссолини съехала вниз по почти безлюдной улице Салариа сквозь палящий зной тихого воскресного дня и въехала сквозь открытые чугунные ворота на площадку перед виллой Савойя. Она остановилась у портика. Ее водитель Эрколе Боратто с удивлением увидел, что король в форме маршала Италии стоял на лестнице с сопровождавшим его адъютантом. Он сошел с лестницы, чтобы приветствовать прибывших, при этом улыбаясь и протягивая руки. Ничего подобного Боратто до сих пор не видел. Король и Муссолини направились в виллу рука об руку. За ними шли адъютант и Де Чезаре; Боратто в это время отгонял, как обычно, машину за угол. Он увидел, как четверо мужчин вошли в виллу, и уселся в ожидании. В машине было нестерпимо жарко, однако подобные встречи длились обычно не более четверти часа, так что он успокаивал себя мыслью о том, что скоро он снова будет дома. Однако ждать ему пришлось недолго — к нему подошел офицер полиции, чье лицо показалось шоферу знакомым, и, наклонившись к окну, сказал: «Эрколе, тебя просят к телефону. И поторопись! Я пойду с тобой. Мне тоже надо позвонить».Боратто вылез из машины и пошел вместе с офицером полиции, размышляя, кто бы это мог разыскивать его. К телефону на вилле Савойя его подзывали не впервые, однако на этот раз он чувствовал смутное беспокойство. Во дворе было гораздо больше карабинеров, чем раньше, и все, кроме дуче, выглядели очень скованно и напряженно. Сам Муссолини выглядел беззаботным.Дуче вел себя спокойно. На приветствие короля он не ответил, просто кивнул головой, словно бы говоря: «Спасибо, но я не вполне здоров», но когда они направлялись в гостиную, слуга услышал его вежливый спокойный ответ на вопрос короля — «Жарко, не правда ли?» — «Да, очень». В гостиной он спокойно и без лишних эмоций доложил о событиях, имевших место на заседании Великого совета накануне. Он сказал, что все это неважно, и, ссылаясь на разные статьи законов, добавил, что голосование против него не имеет юридической силы. В этом он был вполне уверен.Король предал его. «Я немедленно дал ему понять, — впоследствии рассказывал он, — что не разделяю его мнения, указав, что Великий совет является органом государства, созданного им самим, и его существование одобрено обеими палатами парламента. Следовательно, каждое решение, принятое Великим советом, необычайно важно».«Мой дорогой дуче, — продолжал он. — Дела идут совсем не так хорошо. Положение очень серьезное. Италия лежит в руинах. Армия полностью деморализована. Солдаты не хотят сражаться. Альпийские бригады начали петь песни о том, что они не собираются идти сражаться за Муссолини». Он процитировал на пьемонтском диалекте слова одной такой песни, заканчивавшейся так: «Покончим с Муссолини, погубившим Альпини».Муссолини молча слушал.«Итоги голосования в Великом совете ужасны, — продолжал король. — Девятнадцать голосов за предложение Гранди и среди них четверо обладателей ордена Аннунциата. Вы не должны испытывать иллюзий в отношении чувств Италии к Вам. В данный момент вы ненавистны всей стране. Я Ваш единственный оставшийся друг. Вот почему я говорю Вам, что волноваться о вашей личной безопасности не стоит. Вас защитят».Муссолини по-прежнему хранил молчание, и когда король окончил свою речь, заявив, что очевидным преемником является маршал Бадольо, Муссолини внезапно сел, словно неожиданно почувствовал боль. Его лицо побелело. Казалось, он больше не слушал и после того как король сказал, что Бадольо пользуется полным доверием в армии, а также в полиции, он повторил последние слова — «а также в полиции», словно он слышал звуки, но не понимал их значения.«Тогда все кончено», — прошептал он. Как и король, он повторил эту фразу трижды.Затем он встал.«Если Ваше Величество право, — сказал он твердым голосом, — я должен буду представить заявление об отставке».«Да. Должен сказать, что я безоговорочно приму Вашу отставку с поста главы правительства».«Вы принимаете решение, чреватое непредсказуемыми последствиями. Кризис данного момента заставит поверить страну, что мир близок, поскольку человек, объявивший войну, смещен. Удар по моральному состоянию армии будет ужасным… Кризис будет рассматриваться как триумф союза Черчилль — Сталин, особенно обрадуется последний, который увидит в этом отступление противника, боровшегося с ним на протяжении двадцати лет. Я понимаю ненависть людей. Мне было нетрудно признать это на ночном заседании Совета. Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования. Я желаю удачи тому, кто возглавит правительство в такой момент».Аудиенция была окончена. Вместе они направились к двери. Лицо короля, вспоминал потом Муссолини, «пожелтело и он сам, казалось, стал меньше ростом, чуть ли не вдвое». Он провел встречу «необычайно волнуясь… порой что-то нервно бормоча», то и дело кусал ногти, а его замечания по временам были просто «бессвязны». Однако адъютант, видевший, как он выходил из комнаты, где проходила аудиенция, не заметил никаких изменений во внешности и поведении короля. Да и Бадольо, который видел его немного позднее, он показался «очень спокойным».И хотя король, возвращая Муссолини его мнение о своей особе, заметил потом, что глава правительства выглядел меньше ростом, чем обычно, «как будто усох», сам Муссолини также выглядел вполне нормально. Выйдя из гостиной, он протянул руку королю, и Виктор-Эммануил, взяв ее обеими руками, тепло пожал. Они вновь заговорили о гнетущей жаре, затем королю представили Де Чезаре, который ждал в передней вместе с полковником Торелья ди Романьяно, одним из приближенных короля. Муссолини принял свое смещение так же спокойно, как реагировал на все предупреждения насчет намерений короля. Очевидно, что несмотря на все полученные им тревожные сигналы, он так и не проникся сознанием грядущей опасности. Шок, вызванный результатами заседания Великого совета, внезапно уступил дорогу слепой уверенности. «Поведение моего отца в те дни, — вспоминала графиня Чиано, — было совершенно непонятным. О подготовке переворота он знал за пятнадцать дней до его начала, однако не отнесся к этому с надлежащей серьезностью. Он думал, что достаточно поменять некоторых министров». Когда его предупредила жена, он внезапно разгневался и обозвал ее интриганкой. Предостережения Кларетты он просто игнорировал. Когда его предупреждали Скорца и Гальбиати, он также не обращал на это особого внимания и не интересовался подробностями. Даже теперь, выйдя на ступеньки портика виллы Савойя, он так и не проникся чувством опасности. Он увидел, что его машина стоит не на обычном месте сразу за лестницей, а значительно дальше, на другой стороне аллеи. Слегка рассердившись, он направился к ней. В этот момент к нему подошел капитан карабинеров Виньери и, резко отсалютовав, сказал: «Дуче, мы узнали, что Вы в опасности. У меня приказ защитить Вас».«В этом нет необходимости, — сказал Муссолини, не выражая ни гнева, ни удивления. — У меня есть свой эскорт».«У меня есть приказ, — настаивал Виньери, — сопровождать Вас».Тут Муссолини спустился к подножью лестницы и пошел через подъездную аллею к машине. «Хорошо, — сказал он. — Если это приказ, то Вам лучше поехать со мной в моей машине».«Нет, дуче, — сказал ему капитан. — Это Вы должны поехать со мной».«Но это смешно. Ничего подобного я никогда не слышал».«Это приказ, дуче».Виньери указал на карету «скорой помощи». Муссолини больше не протестовал и пошел к ней. Задние двери были открыты, и когда дуче подошел к машине, он чуть замешкался — внутри сидела вооруженная охрана. Но капитан галантно подхватил его под руку и Муссолини, восприняв этот жест как акт помощи, а не принуждения, забрался вовнутрь. Он сел, надвинув шляпу на глаза. В это время в машину залезал Де Чезаре. За ним сели офицер, три карабинера и двое офицеров полиции с автоматами, одетые в штатское. Двери с грохотом захлопнулись. Ему так и не пришло в голову, что он арестован. Глава пятаяЗАКЛЮЧЕННЫЙ
25 июля 1943 — 28 августа 1943 Historia magistra vitae — но у нее плохие ученики. 1 В карете «скорой помощи» воцарилось молчание. Те полчаса, пока машина неслась по улицам города, Муссолини сидел молча — он верил заверениям капитана карабинеров, что его просто защищают от гнева разъяренной толпы. Поэтому когда в 6 часов карета въехала во внутренний двор казармы карабинеров на виа Квинтино Селла, он вышел из нее с таким видом, словно приехал с проверкой, бросая вокруг сердитые взгляды и выпятив по привычке нижнюю челюсть. Остановившись, он принял известную всем позу — расставив ноги, слегка наклонился вперед, опершись руками в бока.Его отвели в офицерскую столовую, которая, как он заметил, была окружена вооруженными карабинерами, и оставили там одного.Через приоткрытую дверь из соседней комнаты за ним наблюдал офицер, но друг с другом они не разговаривали. Минут через сорок Муссолини вновь вывели к карете «скорой помощи», которая так быстро рванула с места, что Де Чезаре даже забеспокоился, не заболел ли от этого у дуче живот. Однако тот хранил молчание и когда машина приехала в казарму кадетов корпуса карабинеров на виа Льньяно, Муссолини вышел также спокойно, не выразив никакого протеста. Де Чезаре прошептал ему, что столь большое количество вооруженных карабинеров во дворе предназначалось вовсе не для того, чтобы обеспечивать его безопасность, однако Муссолини отказывался в это верить. Даже когда Де Чезаре поместили в другую комнату и он вновь остался один в кабинете начальника училища, он все еще верил, что располагавшиеся в коридорах здания многочисленные карабинеры стоят там именно для того, чтобы оградить его от опасности. Он удивился лишь тогда, когда офицер и несколько человек из охраны сопроводили его в уборную, оставшись у дверей, и затем вновь отвели его в кабинет начальника.Ему предложили поесть, но Муссолини отказался, словно вид пищи вызывал у него тошноту. И хотя дуче ни на что не жаловался, внешне он выглядел так плохо, что комендант даже решил вызвать врача, чтобы осмотреть его. Немедленно пришел доктор Сантино, который нашел Муссолини «очень бледным, похожим на смерть… пульс у него был вялый». Дуче попросил привести ему парикмахера, и когда тот побрил его, Муссолини, смутившись, извинился за то, что у него не было с собой денег, чтобы заплатить. Но, — сказал дуче, — он запомнит его и когда-нибудь, возможно, сможет отблагодарить его.В одиннадцать часов вечера он выключил свет и попытался уснуть на предоставленной ему походной кровати. Однако его сильно донимал свет, горевший в соседней комнате, где сидел дежурный офицер и внимательно наблюдал за ним, не отвечая при этом на телефонные звонки, раздававшиеся с завидным постоянством. 2 В это время на улицах Рима собирались группки людей, которые даже после наступления темноты горели желанием обсудить последние слухи. Уже в пять часов на площадях появились вооруженные автоматами солдаты, а местами и легкая артиллерия. При этом почти никто не верил в полуофициальное разъяснение, что эти войска якобы готовятся к отражению парашютного десанта союзников, который ожидался на подступах к столице чуть ли не с мину ты на минуту. Ни до народа, ни до журналистов никакие сведения о происшедшем на заседании Великого совета не доходили. Было известно лишь то, что продлилось оно до утра, и что на нем были приняты важные решения. С наступлением сумерек слухи становились все более определенными и все они уже концентрировались вокруг личности дуче. Говорили, что он умер, улетел в Германию, ушел в отставку и уехал домой в Романыо. Без пятнадцати одиннадцать тысячи людей ждали, собравшись около радиоприемников, ожидаемого сообщения, но радио молчало. Ждали они с беспокойством. Обычно, если программа новостей не выходила в эфир, по радио крутили граммофонные записи, однако на этот раз из динамиков слышалось лишь легкое жужжание и треск. И наконец, с волнением и облегчением, они услышали голос, сообщавший им следующее:«Его Величество король-император принял отставку с поста главы правительства и главного госсекретаря его превосходительства кавалера Бенито Муссолини и назначает на пост главы правительства и главного госсекретаря кавалера маршала Италии Пьетро Бадольо…»Для многих этого хватило. Большего они и не ждали. Они выбежали на улицы, чтобы там кричать от радости, петь и танцевать. Муссолини пал, можно было считать, что война окончилась. Они целовались, пожимали друг другу руки, бегали туда-сюда по улице, крича высовывавшимся из окон, что с фашизмом покончено. Они выкрикивали проклятья в адрес Муссолини, напоминая тем самым радостных детей, которым после долгого и вынужденного молчания сказали, что теперь можно и покричать. Они бежали к Квириналу, чтобы приветствовать короля, и на улицу 20 сентября, чтобы приветствовать Бадольо. Люди ворвались в офис «Мессаджеро» и стати выбрасывать из окон мебель, бумаги, телефоны и бесчисленные портреты Муссолини. Они срывали фашистские эмблемы с домов и фашистские значки с груди любого, кто безрассудно отваживался их носить. Приверженцев дуче еще оставалось много. Однако невозможным оказалось найти хоть одну жертву, казалось, все стали антифашистами. Скорца, напрасно ожидавший записки от Муссолини, в отчаянии отправился в штаб-квартиру партии на пьяцца Колонна, где приказал объявить мобилизацию всех фашистов в Риме. «Что-то происходит», — сказал он федеральному секретарю. «Я не знаю, что именно, но чувствую, что нечто серьезное». Однако ему повезло не более, чем Гальбиати с его милицией. На его призыв ответило всего лишь около пятидесяти человек, и даже они не знали, что делать.Дома некоторых известных фашистов подверглись насильственному обыску, но их хозяев обнаружить не удалось. Помещения некоторых фашистских организаций были подожжены, но огонь скоро потушили. Группа демонстрантов прорвалась в Палаццо Венеция — они кричали, требуя выдачи человека, который угнетал их двадцать лет, однако они воздержались от попытки сломать запертую дверь зала Маппамондо, ограничившись митингом под красным флагом.Насилия практически не наблюдалось, и жертв не было. Веселье преобладало над жаждой мести. На виа дель Тритоне, пьяцца Колонна, виа Национале и пьяцца дель Пополо толпы народа пели песни и плясали, словно на фиесте. «Фашизм мертв», — радостно кричали они друг другу. И это было правдой. В эту ночь в Риме не погиб ни один человек, который бы пытался защитить его.Тем не менее большинство людей сидело по домам, пребывая в состоянии разочарования. После объявления об отставке Муссолини было передано заявление Бадольо, в котором сообщалось, что война будет продолжена, а Италия будет верна своим союзникам. Люди, как оказалось, ожидали слишком многого. Немцы по-прежнему оставались в Риме. Может быть, эта война и была «война Муссолини», но закончить ее пока было невозможно. Немецкая армия контролировала большую часть Италии, и германское командование уже приняло меры, чтобы этот контроль превратился в настоящую удавку на горле страны. Казалось, что все надежды на мир рухнули.Однако были и те, кто помнил, как такое же множество людей, отмечавших столь радостно его падение, когда-то уже наполняло воздух слаженным скандированием «Дуче! Дуче! Дуче!», торжественно заявляя ему о своей верности до гроба. Но только один из этих, внешне преданных, последователей смог отдать последний долг преданности.«Дуче ушел в отставку, — писал сенатор Манлио Морганьи в записке, оставленной им на столе в кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51