Мне он прямо сказал, что понесет своему народу всю мудрость, которую он накопил в Египте, вместе с любовью к нему. Не знаю, как будет, но, глядя на того прекрасного златокудрого и голубоглазого юношу, я верил ему. Вот и твои, любезный спутник, пожелания о том, чтоб пилистимские аристократы посылали своих детей учиться в Египет, очень меня обрадовали. Это — высокоценные мысли. Если другие народы поклоняются божествам, которых они у нас восприняли, это значит, что они содержат в своем духе любовь к Египту. Пусть их боги носят у них свои имена, а вовсе не те, что приняты в Египте, всё равно, они вместе с богами возьмут для себя и понятие о мудром устройстве жизни.
Я не знаю, как живет народ эллинов, — отвечал Магрубет, — я даже плохо знаю страну своих древних предков хеттов, но я вижу, что Палистан с его скопищем народов — это совсем не то, что монолитный Египет. Нам, палистанцам, не подходит многое, что есть в Египте. Египет — это женщина, которая больше всего должна беречь то, что у нее постоянно. Палистан же — мужчина, которому в разном и очень во многом еще предстоит себя утвердить. Это значит — многое еще нужно опробовать.
Легко стать женщиной: достаточно лишь подождать пока вырастут груди, а если при этом хороша, то тем больше преимущества на будущее. Но трудно стать мужчиной. Кем бы ты ни был, если ты молод, ты сопляк. Стать мужчиной, добиться посвящения нелегко. Молодость мужчине не дает преимуществ. Те, кто старше, будут долго сталкивать молодого вниз и не признавать его заслуг. Только к зрелости, когда его сверстница, уже многие годы признанная госпожа, давно выполняет свое жизненное предназначение, он наконец, получает звание «муж».
Египет давно построил свои города и храмы, а хеттам только еще подходит время, чтоб проявить свое мужество.
Амути слушал, и глаза его все больше округлялись от изумления, как стройно и неколебимо выросло на его глазах неправильное рассуждение. И ничего с этим не поделаешь! Так сражающееся за неправое дело войско врага разворачивает на глазах свои боевые порядки, и вот уже вражеские воины готовы ринуться в бой, воодушевленные волей ослепленного в своей неправедной злобе военачальника. Колонны выстраиваются в ровные ряды, ощетиниваются копьями… По изначальному божественному предопределению, обреченное на гибель через несколько часов, войско сейчас поражает своей правильностью и устремленностью.
— Но ты же слишком мало знаешь о Египте, чтоб судить о нем так решительно! —воскликнул Амути.
— Мне не нужно много знать. Истинное знание — не многознание, а глубоко проникающее видение. Так учил меня еще дед, — сказал Магрубет и добавил: — К тому же я достаточно много знаю о своем народе.
— Я не собираюсь оспаривать, что вы можете глубоко проникать в своем кратком видении, но ведь ты не будешь отрицать того, что Египет давным-давно существует помимо твоей воли таким, как он есть. Что же ты отлаешь должного Египту?
Магрубет долго задумчиво молчал, наконец тяжело и медленно выкладывая слова, заговорил:
— Наш палистанский народ находится в таком месте, где сталкиваются между собой Египет, Аккад и наша северная прародительница Хеттея. Кто нас любит? Мы смотрим с недоверием в разные стороны. Некоторые наши вожди поглядывают с тоской даже в сторону дикой пустыни. И вот — я здесь… Египетская жизнь одаривает меня своими обильными благами…— Магрубет встрепенулся. — Не знаю, выйду ли я отсюда живым. Покажет самое ближайшее время. Но то, что я увидел у вас, меня, наверное, сделало сторонником Египта. Если мне суждено будет благополучно уйти в родной Палистан, я все равно вернусь когда-нибудь в Египет с любовью.
Ты держишь путь в Аварис, насколько я знаю, мой любезный друг, — сказал Амути, — и впереди тебя ждут тяжелые дела?
— Легкими я бы их не назвал, — усмехнулся Магрубет, — но я не хочу о них говорить.
— Понимаю, — сказал Амути и спросил участливо: — А, может быть, тебе чем-нибудь помочь?
— Нет. Это дело целиком мое собственное, — Магрубет умолк, но через минуту нерешительно проговорил: — Вот только… я никогда раньше не бывал в Аварисе… Нет ли у тебя там какого-нибудь знакомого поближе к фараонову двору? Я бы ему хорошо заплатил за постой.
— Конечно, мой любезный спутник! Я знаю такого человека, которому я в общем могу доверять и который, в свою очередь, мне очень обязан. Там есть такой Ахарон из сынов Иза-Роиловых. Передай ему мое слово, и он сделает для тебя все, что ты попросишь, — Амути вынул из-за пазухи маленький свиток тонкого папируса. Чертя на нем знаки, он объяснял Магрубету: — Тут рядом с главными воротами храм, тут — базар, за ним — второй дом налево. А это—мой личный знак Ахарону. Он должен его хорошо помнить.
Магрубет молча разглядывал значки на папирусе, стараясь не показать своего радостного удивления: нигде в Менефре не нашел он следов сынов ешероиловых, а здесь они сами неожиданно обнаруживаются.
— В моей душе вечно сохранится благодарность, — сказал Магрубет. — Помимо наших интересных бесед я получил еще столько пользы и содействия!
— Мой любезный друг! — вежливо прервал собеседника Амути. — К своему великому счастью, я нашел в тебе замечательного, умного и значительного человека. Во-первых, я уже рад, что смог как-то облегчить твою трудную задачу. Но до начала нашего плавания я никак не мог даже подумать, что боги пошлют мне знакомство с таким человеком. Я, конечно, не знал, кого я беру к себе на корабль, но теперь я должен сказать, что в беседе с тобой и получил такое щедрое вознаграждение, что совершенно лишним и неблагодарным было бы для меня брать еще и деньги.
С этими словами Амути вынул из-за пазухи кожаный мешочек с серебрениками и протянул его Магрубету.
— Все мы люди, — сказал он. — Как частный человек я мог бы быть довольным выгодной для меня сделкой, но сегодня, проведя день пути в общении с тобой, как никогда, я чувствую себя египтянином. Я предчувствую, что ты накрепко свяжешь свою судьбу с моей страной и этим в веках оставишь по себе славу. Как египтянин, разговаривая с тобой, вождем другого народа, я не могу быть только частным человеком. Все тысячелетия Египта стоят за мной, но не я, маленькая божья слеза, тщусь оказать тебе свою милость. Наоборот — как сын Египта я призван свидетельствовать о его мудрой всеблагостности. Предвижу, что, может быть, не раз еще Египет просветлит сердца ваших царей и в трудное время приютит вашего Бога в его земных странствиях. Это говорю я, всю жизнь странствовавший с моим Богом в сердце среди чужих царств.
Магрубет беспрекословно взял свой мешочек с серебром и долгим взглядом посмотрел на Амути. В сумерках, на фоне светлеющего неба египтянин напоминал Озириса, каким его изображали во всех храмах. На губах его была полуулыбка, лицо являло мудрость и кротость, глаза горели знакомым Магрубету серебристым спокойным светом, а голову окружало кольцом тихо исходящее сияние.
Нисколько не удивился Магрубет. Он понял, что это из-за покрова веков ему приоткрылась святость Египта в лице человека, ученого купца Амути.
Быстро темнело. Тихий ветер и могучий Хапи несли корабль по середине вечности.
* * *
Ахарон с первого взгляда понравился Магрубету. Когда среди ночи, чтоб не стучаться под дверью, Магрубет вломился в дом, все, кроме Ахарона, в панике повскакивали со своих мест и ощетинились ножами. Он же спокойно и даже небрежно прицыкнул на окружающих и велел зажечь лампадку. Взяв в руки кусочек папируса со значком Амути, он несколько раз побегал глазами с папируса на незнакомца и обратно. Его живые, зелено-карие глаза выдавали человека веселого и быстро соображающего. Ростом Ахарон был не очень высок, но крепок, а по возрасту выглядел несколько моложе Магрубета. Лицо его было в крупных веснушках, а короткие волосы имели ярко-огнистый оттенок.
— Везет рыжим! — вместо приветствия пошутил Магрубет.
— Богам не жалуемся, — в тон ему ответил Ахарон, — однако ты заявился поздно, когда мы с компанией уже все покушали и легли спатЬ.
— Пусть они уходят, а мы с тобой снова покушаем, — сказал Магрубет.
— Уходите все! — как ни в чем не бывало распорядился Ахарон. — Ну! Быстрее! — подвинул он рукой замешкавшегося крайнего человека, кутающегося в темный плащ.
Магрубет пристально вгляделся в показавшуюся ему знакомой фигуру. В тусклом свете лампадки он разглядел страдальчески-бледное постаревшее лицо Масара. У самого порога Масар послал Магрубету молчаливый взгляд, изобразив на лице покорную улыбку. От этого Магрубет сразу помрачнел и заскрежетал зубами. Слишком неожиданная встреча с Масаром снова всколыхнула то чувство отчаянной тоски, с которым он два месяца назад начал свое путешествие в Египет. Ахарон перехватил взгляд Масара и уловил перемену в настроении незнакомца.
— Идите все во двор, в мастерскую и не расходитесь до утра, — напутствовал он уходящих довольно строгим тоном, затем повернулся к Магрубету: — Мой гость, кажется, знает нашего мудрого Масара Бен-Гецала?
— Да… знаю, — словно отмахнулся Магрубет и продолжал с большой значительностью: — Тем более я срочно хочу просить твоей помощи. — Он вынул свой кожаный мешочек и, покачивая его на руке, сказал прямо в глаза Ахарону: — Это тебе сразу задаток серебром.
Бойкий сын ешероилов, выдерживая взгляд ночного гостя, взял без церемоний мешочек, по-деловому аккуратно засунул в карман и весело сказал:
— Если срочные дела, как ты говоришь, то без этого не обойдешься. У меня по нынешним временам в карманах ветер свистит. А такой задаток стоит…
Он достал откуда-то из-под стола пузатый каменный кувшин с тонким горлом, затем шлепнул на стол две большие хлебные лепешки, наполовину завернутые в кусок белой тряпицы.
Коптилка дымила на пузо уродливого настенного божка. Началась важная, серьезная беседа о срочных делах, сопровождаемая поминутным возлиянием и упорным жеванием жесткой лепешки.
Сын ешероилов не задавал лишних вопросов.
«Мне нужно ночью оказаться в комнате фараона», — сказал сразу, без обиняков Магрубет. Вокруг этого и пошла вся беседа. Магрубет оценил то, как его собеседник внимательно выслушивает речь, безоговорочно принимает все условия и проявляет полное понимание своей роли в предстоящем деле. Через некоторое время Магрубет пришел к убеждению, что у него с этим человеком налаживается взаимодействие скорее по причине редкостного единодушия, чем под влиянием могущественного значка дома Амути. К концу разговора ему стало ясно, что он нашел себе друга.
Судя по всему, этот рыжий житель Авариса и знать не знал, что перед ним сидит гроза Палистана, властный вождь воинственного свободного народа. Сам редкая бестия, что проявлялось в его бесцеремонном обращении со своей братией, он, однако, сразу и безошибочно нашел тот правильный способ общения с собеседником, когда, полностью сохраняя свое достоинство, другому во всем отдается уважительное первенство.
Когда допили в очередной раз по большому кубку сильно разбавленного вина, Магрубет, опершись локтем на стол, уставился на Ахарона долгим взглядом покрасневших глаз, затем подмигнул деланно серьезно и начал низким и тихим голосом хеттскую походную песню.
Глядя на Магрубета, Ахарон также лукаво сузил свой темный глаз, послушал немного, и присоединился к пению погромче и повыше.
Полилась мужская песня, острая и подвижная:
Далёко остался мой дом.
В далекий поход мы идем.
Вновь загорелась война!
В бой нас ведет Табарна!
Лечу я на полном скаку,
Блестит мой кинжал на боку,
И острый мой меч под рукой.
Неси меня, верный мой конь!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Властно державной десницей
В бой за своей колесницей
Войско пошлет Табарна,
И конницы хлынет волна.
Я смерти совсем не боюсь, Первым я в город пробьюсь, Чтоб первым мой конь прискакал В самый богатый квартал. О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра! О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Пели увлеченно. Магрубет смотрел на Ахарона и видел в будущем много золота, кровавые битвы, отблески пожаров, видел заговоры, измены… и победный полет своей воли над землей, над людьми, над народами… И видел с собой Ахарона.
Ворвусь в белокаменный дом
И только одним серебром
Наполню я сумку свою
И кровью мой меч напою.
Лишь деву я там пощажу,
На спину коня посажу,
Но плеткой разок проучу
И в хеттские земли умчу.
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
А, может быть, в сердце мое
Уж точится вражье копьё,
И в первом кровавом бою Найду я кончину свою.
И на могилу мою
В чужом и далёком краю,
Как завещает война,
Ступит ногой Табарна.
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Когда допели, посидели молча. Ахарон смахнул слезинку восторга и сказал:
— Теперь спать! Спи подольше, а я рано утром сбегаю, куплю для тебя воинскую одежду у гиксов. Потом пойдем вместе к фараон-скому дворцу, посмотрим, как нам быть.
Ахарон подошел к двери, задвинул засов, затем задул светильник.
Магрубет по привычке огляделся кругом перед сном, бросил взгляд под крышу и в просвете над стеной увидел уже светлеющее небо. Он прошел в угол, где спал Ахарон, не раздеваясь, упал на постель. Ложе под ним заскрипело. Приближалось утро следующего дня.
* * *
Аварис скорее можно было назвать палистанским городом, чем египетским. С Менефром он не выдерживал никакого сравнения. Это был город военных. Магрубет сразу же привычным чутьем уловил запах войны. Город готовился к осаде. Спешно достраивались укрепления на новых, совсем, по-видимому, недавно возведенных стенах вокруг города. До этого, Магрубет определил опытным взглядом, Аварис был окружен высокими и пологими земляными валами для того, чтобы сразу большими массами и широким строем пускать на врага боевые колесницы и кавалерию. Эта тактика защиты происходила от явного преимущества конных войск и лучников. Теперь же, видимо, фараон не чувствовал себя уверенно. «С кем будет война? Какого врага и откуда ожидает фараон? — возник у Магрубета вопрос, но он тут же нетерпеливо отмахнулся от него. — С этим можно потом разобраться». А теперь он был всецело захвачен своим делом.
Сердце его восторженно и тревожно стучало в груди. Наконец он у цели! Он в Аварисе! Вот он, огромный, темно-красный дворец! Там совсем недалеко фараон! Рука то и дело сама тянулась к острому железному кинжалу, спрятанному под одеждой.
Вдвоем с Ахароном они обходили кругом стены дворца фараона. По всему городу туда и сюда, в одиночку и группами носились конные воины. От ворот в разные стороны к стенам города двигались длинные обозы, груженные камнем. А здесь возле дворца и по площади расхаживали пешие вооруженные воины. Это были сплошь всё светловолосые рослые гиксы. Почти у всех, Магрубет обратил внимание, и мечи, и наконечники копий были железными.
Магрубета в его новом наряде воины-гиксы принимали за своего, а Ахарона, как видно, многие знали в лицо и привыкли здесь видеть. Оба не вызывали никакого подозрения и не привлекали особого внимания.
Магрубет пристально всматривался в стены, цепляясь взглядом за каждый камень и малейший выступ. Со стороны обрыва, выхо-
дящего на реку, одна стена была неохраняемой по видимой причине ее недоступности. Это место и выбрал Магрубет.
Ахарон не совсем ясно представлял себе замысел Магрубета, но то, что тот изре^ холодным и решительным тоном, повергло его в полное изумление.
— Вот в этом месте сегодня ночью я и полезу.
Ахарон, не веря своим ушам, спросил:
— Ты что же, полезешь или полетишь? Не скрывая, как обычно, усмешки, Магрубет ответил:
— Летать моя душа будет после смерти. Но если я и умру этой ночью, то только после того, как убью фараона, — и посмотрел на своего спутника таким взглядом, что у того совсем пропало желание о чем-либо еще спрашивать.
Обратно, обходя стену, шли быстро и молча. Магрубет был поглощен своими мыслями. Оставалось последнее препятствие перед совершением возмездия. «Ты пришел с войском в Палистан, я же пришел к тебе один, чтоб рассчитаться с тобой. Я прикончу тебя. Это будет последняя твоя ночь. До утра ты уже не доживешь», — шептал про себя Магрубет.
Ахарон так и сяк обмысливал происходящее. То, что к фараону накануне войны посылался убийца, это было вполне понятно. Но почему такой человек, ничего не зная, взялся за это дело, вызывало у него большое недоумение. «Что его так подстегивает? Отчего он так спешит? Как он собирается лезть по отвесной стене?» — думал Ахарон.
Этот хеттеянин вызывал глубокую симпатию у Ахарона. Но странно! — человек дела, большого дела, и так легко идет прямо в лапы смерти! Ему хотелось как-нибудь приостановить своего нового друга, попытаться обратить его к размышлению, чем-то обезопасить, но он видел, что сейчас любое возражение будет воспринято не иначе как препятствие. Становиться же в такое время препятствием на пути этого одержимого Ахарону хотелось меньше всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Я не знаю, как живет народ эллинов, — отвечал Магрубет, — я даже плохо знаю страну своих древних предков хеттов, но я вижу, что Палистан с его скопищем народов — это совсем не то, что монолитный Египет. Нам, палистанцам, не подходит многое, что есть в Египте. Египет — это женщина, которая больше всего должна беречь то, что у нее постоянно. Палистан же — мужчина, которому в разном и очень во многом еще предстоит себя утвердить. Это значит — многое еще нужно опробовать.
Легко стать женщиной: достаточно лишь подождать пока вырастут груди, а если при этом хороша, то тем больше преимущества на будущее. Но трудно стать мужчиной. Кем бы ты ни был, если ты молод, ты сопляк. Стать мужчиной, добиться посвящения нелегко. Молодость мужчине не дает преимуществ. Те, кто старше, будут долго сталкивать молодого вниз и не признавать его заслуг. Только к зрелости, когда его сверстница, уже многие годы признанная госпожа, давно выполняет свое жизненное предназначение, он наконец, получает звание «муж».
Египет давно построил свои города и храмы, а хеттам только еще подходит время, чтоб проявить свое мужество.
Амути слушал, и глаза его все больше округлялись от изумления, как стройно и неколебимо выросло на его глазах неправильное рассуждение. И ничего с этим не поделаешь! Так сражающееся за неправое дело войско врага разворачивает на глазах свои боевые порядки, и вот уже вражеские воины готовы ринуться в бой, воодушевленные волей ослепленного в своей неправедной злобе военачальника. Колонны выстраиваются в ровные ряды, ощетиниваются копьями… По изначальному божественному предопределению, обреченное на гибель через несколько часов, войско сейчас поражает своей правильностью и устремленностью.
— Но ты же слишком мало знаешь о Египте, чтоб судить о нем так решительно! —воскликнул Амути.
— Мне не нужно много знать. Истинное знание — не многознание, а глубоко проникающее видение. Так учил меня еще дед, — сказал Магрубет и добавил: — К тому же я достаточно много знаю о своем народе.
— Я не собираюсь оспаривать, что вы можете глубоко проникать в своем кратком видении, но ведь ты не будешь отрицать того, что Египет давным-давно существует помимо твоей воли таким, как он есть. Что же ты отлаешь должного Египту?
Магрубет долго задумчиво молчал, наконец тяжело и медленно выкладывая слова, заговорил:
— Наш палистанский народ находится в таком месте, где сталкиваются между собой Египет, Аккад и наша северная прародительница Хеттея. Кто нас любит? Мы смотрим с недоверием в разные стороны. Некоторые наши вожди поглядывают с тоской даже в сторону дикой пустыни. И вот — я здесь… Египетская жизнь одаривает меня своими обильными благами…— Магрубет встрепенулся. — Не знаю, выйду ли я отсюда живым. Покажет самое ближайшее время. Но то, что я увидел у вас, меня, наверное, сделало сторонником Египта. Если мне суждено будет благополучно уйти в родной Палистан, я все равно вернусь когда-нибудь в Египет с любовью.
Ты держишь путь в Аварис, насколько я знаю, мой любезный друг, — сказал Амути, — и впереди тебя ждут тяжелые дела?
— Легкими я бы их не назвал, — усмехнулся Магрубет, — но я не хочу о них говорить.
— Понимаю, — сказал Амути и спросил участливо: — А, может быть, тебе чем-нибудь помочь?
— Нет. Это дело целиком мое собственное, — Магрубет умолк, но через минуту нерешительно проговорил: — Вот только… я никогда раньше не бывал в Аварисе… Нет ли у тебя там какого-нибудь знакомого поближе к фараонову двору? Я бы ему хорошо заплатил за постой.
— Конечно, мой любезный спутник! Я знаю такого человека, которому я в общем могу доверять и который, в свою очередь, мне очень обязан. Там есть такой Ахарон из сынов Иза-Роиловых. Передай ему мое слово, и он сделает для тебя все, что ты попросишь, — Амути вынул из-за пазухи маленький свиток тонкого папируса. Чертя на нем знаки, он объяснял Магрубету: — Тут рядом с главными воротами храм, тут — базар, за ним — второй дом налево. А это—мой личный знак Ахарону. Он должен его хорошо помнить.
Магрубет молча разглядывал значки на папирусе, стараясь не показать своего радостного удивления: нигде в Менефре не нашел он следов сынов ешероиловых, а здесь они сами неожиданно обнаруживаются.
— В моей душе вечно сохранится благодарность, — сказал Магрубет. — Помимо наших интересных бесед я получил еще столько пользы и содействия!
— Мой любезный друг! — вежливо прервал собеседника Амути. — К своему великому счастью, я нашел в тебе замечательного, умного и значительного человека. Во-первых, я уже рад, что смог как-то облегчить твою трудную задачу. Но до начала нашего плавания я никак не мог даже подумать, что боги пошлют мне знакомство с таким человеком. Я, конечно, не знал, кого я беру к себе на корабль, но теперь я должен сказать, что в беседе с тобой и получил такое щедрое вознаграждение, что совершенно лишним и неблагодарным было бы для меня брать еще и деньги.
С этими словами Амути вынул из-за пазухи кожаный мешочек с серебрениками и протянул его Магрубету.
— Все мы люди, — сказал он. — Как частный человек я мог бы быть довольным выгодной для меня сделкой, но сегодня, проведя день пути в общении с тобой, как никогда, я чувствую себя египтянином. Я предчувствую, что ты накрепко свяжешь свою судьбу с моей страной и этим в веках оставишь по себе славу. Как египтянин, разговаривая с тобой, вождем другого народа, я не могу быть только частным человеком. Все тысячелетия Египта стоят за мной, но не я, маленькая божья слеза, тщусь оказать тебе свою милость. Наоборот — как сын Египта я призван свидетельствовать о его мудрой всеблагостности. Предвижу, что, может быть, не раз еще Египет просветлит сердца ваших царей и в трудное время приютит вашего Бога в его земных странствиях. Это говорю я, всю жизнь странствовавший с моим Богом в сердце среди чужих царств.
Магрубет беспрекословно взял свой мешочек с серебром и долгим взглядом посмотрел на Амути. В сумерках, на фоне светлеющего неба египтянин напоминал Озириса, каким его изображали во всех храмах. На губах его была полуулыбка, лицо являло мудрость и кротость, глаза горели знакомым Магрубету серебристым спокойным светом, а голову окружало кольцом тихо исходящее сияние.
Нисколько не удивился Магрубет. Он понял, что это из-за покрова веков ему приоткрылась святость Египта в лице человека, ученого купца Амути.
Быстро темнело. Тихий ветер и могучий Хапи несли корабль по середине вечности.
* * *
Ахарон с первого взгляда понравился Магрубету. Когда среди ночи, чтоб не стучаться под дверью, Магрубет вломился в дом, все, кроме Ахарона, в панике повскакивали со своих мест и ощетинились ножами. Он же спокойно и даже небрежно прицыкнул на окружающих и велел зажечь лампадку. Взяв в руки кусочек папируса со значком Амути, он несколько раз побегал глазами с папируса на незнакомца и обратно. Его живые, зелено-карие глаза выдавали человека веселого и быстро соображающего. Ростом Ахарон был не очень высок, но крепок, а по возрасту выглядел несколько моложе Магрубета. Лицо его было в крупных веснушках, а короткие волосы имели ярко-огнистый оттенок.
— Везет рыжим! — вместо приветствия пошутил Магрубет.
— Богам не жалуемся, — в тон ему ответил Ахарон, — однако ты заявился поздно, когда мы с компанией уже все покушали и легли спатЬ.
— Пусть они уходят, а мы с тобой снова покушаем, — сказал Магрубет.
— Уходите все! — как ни в чем не бывало распорядился Ахарон. — Ну! Быстрее! — подвинул он рукой замешкавшегося крайнего человека, кутающегося в темный плащ.
Магрубет пристально вгляделся в показавшуюся ему знакомой фигуру. В тусклом свете лампадки он разглядел страдальчески-бледное постаревшее лицо Масара. У самого порога Масар послал Магрубету молчаливый взгляд, изобразив на лице покорную улыбку. От этого Магрубет сразу помрачнел и заскрежетал зубами. Слишком неожиданная встреча с Масаром снова всколыхнула то чувство отчаянной тоски, с которым он два месяца назад начал свое путешествие в Египет. Ахарон перехватил взгляд Масара и уловил перемену в настроении незнакомца.
— Идите все во двор, в мастерскую и не расходитесь до утра, — напутствовал он уходящих довольно строгим тоном, затем повернулся к Магрубету: — Мой гость, кажется, знает нашего мудрого Масара Бен-Гецала?
— Да… знаю, — словно отмахнулся Магрубет и продолжал с большой значительностью: — Тем более я срочно хочу просить твоей помощи. — Он вынул свой кожаный мешочек и, покачивая его на руке, сказал прямо в глаза Ахарону: — Это тебе сразу задаток серебром.
Бойкий сын ешероилов, выдерживая взгляд ночного гостя, взял без церемоний мешочек, по-деловому аккуратно засунул в карман и весело сказал:
— Если срочные дела, как ты говоришь, то без этого не обойдешься. У меня по нынешним временам в карманах ветер свистит. А такой задаток стоит…
Он достал откуда-то из-под стола пузатый каменный кувшин с тонким горлом, затем шлепнул на стол две большие хлебные лепешки, наполовину завернутые в кусок белой тряпицы.
Коптилка дымила на пузо уродливого настенного божка. Началась важная, серьезная беседа о срочных делах, сопровождаемая поминутным возлиянием и упорным жеванием жесткой лепешки.
Сын ешероилов не задавал лишних вопросов.
«Мне нужно ночью оказаться в комнате фараона», — сказал сразу, без обиняков Магрубет. Вокруг этого и пошла вся беседа. Магрубет оценил то, как его собеседник внимательно выслушивает речь, безоговорочно принимает все условия и проявляет полное понимание своей роли в предстоящем деле. Через некоторое время Магрубет пришел к убеждению, что у него с этим человеком налаживается взаимодействие скорее по причине редкостного единодушия, чем под влиянием могущественного значка дома Амути. К концу разговора ему стало ясно, что он нашел себе друга.
Судя по всему, этот рыжий житель Авариса и знать не знал, что перед ним сидит гроза Палистана, властный вождь воинственного свободного народа. Сам редкая бестия, что проявлялось в его бесцеремонном обращении со своей братией, он, однако, сразу и безошибочно нашел тот правильный способ общения с собеседником, когда, полностью сохраняя свое достоинство, другому во всем отдается уважительное первенство.
Когда допили в очередной раз по большому кубку сильно разбавленного вина, Магрубет, опершись локтем на стол, уставился на Ахарона долгим взглядом покрасневших глаз, затем подмигнул деланно серьезно и начал низким и тихим голосом хеттскую походную песню.
Глядя на Магрубета, Ахарон также лукаво сузил свой темный глаз, послушал немного, и присоединился к пению погромче и повыше.
Полилась мужская песня, острая и подвижная:
Далёко остался мой дом.
В далекий поход мы идем.
Вновь загорелась война!
В бой нас ведет Табарна!
Лечу я на полном скаку,
Блестит мой кинжал на боку,
И острый мой меч под рукой.
Неси меня, верный мой конь!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Властно державной десницей
В бой за своей колесницей
Войско пошлет Табарна,
И конницы хлынет волна.
Я смерти совсем не боюсь, Первым я в город пробьюсь, Чтоб первым мой конь прискакал В самый богатый квартал. О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра! О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Пели увлеченно. Магрубет смотрел на Ахарона и видел в будущем много золота, кровавые битвы, отблески пожаров, видел заговоры, измены… и победный полет своей воли над землей, над людьми, над народами… И видел с собой Ахарона.
Ворвусь в белокаменный дом
И только одним серебром
Наполню я сумку свою
И кровью мой меч напою.
Лишь деву я там пощажу,
На спину коня посажу,
Но плеткой разок проучу
И в хеттские земли умчу.
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
А, может быть, в сердце мое
Уж точится вражье копьё,
И в первом кровавом бою Найду я кончину свою.
И на могилу мою
В чужом и далёком краю,
Как завещает война,
Ступит ногой Табарна.
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
О, Ра-ра-ра, Ра-ра-ра-ра!
Когда допели, посидели молча. Ахарон смахнул слезинку восторга и сказал:
— Теперь спать! Спи подольше, а я рано утром сбегаю, куплю для тебя воинскую одежду у гиксов. Потом пойдем вместе к фараон-скому дворцу, посмотрим, как нам быть.
Ахарон подошел к двери, задвинул засов, затем задул светильник.
Магрубет по привычке огляделся кругом перед сном, бросил взгляд под крышу и в просвете над стеной увидел уже светлеющее небо. Он прошел в угол, где спал Ахарон, не раздеваясь, упал на постель. Ложе под ним заскрипело. Приближалось утро следующего дня.
* * *
Аварис скорее можно было назвать палистанским городом, чем египетским. С Менефром он не выдерживал никакого сравнения. Это был город военных. Магрубет сразу же привычным чутьем уловил запах войны. Город готовился к осаде. Спешно достраивались укрепления на новых, совсем, по-видимому, недавно возведенных стенах вокруг города. До этого, Магрубет определил опытным взглядом, Аварис был окружен высокими и пологими земляными валами для того, чтобы сразу большими массами и широким строем пускать на врага боевые колесницы и кавалерию. Эта тактика защиты происходила от явного преимущества конных войск и лучников. Теперь же, видимо, фараон не чувствовал себя уверенно. «С кем будет война? Какого врага и откуда ожидает фараон? — возник у Магрубета вопрос, но он тут же нетерпеливо отмахнулся от него. — С этим можно потом разобраться». А теперь он был всецело захвачен своим делом.
Сердце его восторженно и тревожно стучало в груди. Наконец он у цели! Он в Аварисе! Вот он, огромный, темно-красный дворец! Там совсем недалеко фараон! Рука то и дело сама тянулась к острому железному кинжалу, спрятанному под одеждой.
Вдвоем с Ахароном они обходили кругом стены дворца фараона. По всему городу туда и сюда, в одиночку и группами носились конные воины. От ворот в разные стороны к стенам города двигались длинные обозы, груженные камнем. А здесь возле дворца и по площади расхаживали пешие вооруженные воины. Это были сплошь всё светловолосые рослые гиксы. Почти у всех, Магрубет обратил внимание, и мечи, и наконечники копий были железными.
Магрубета в его новом наряде воины-гиксы принимали за своего, а Ахарона, как видно, многие знали в лицо и привыкли здесь видеть. Оба не вызывали никакого подозрения и не привлекали особого внимания.
Магрубет пристально всматривался в стены, цепляясь взглядом за каждый камень и малейший выступ. Со стороны обрыва, выхо-
дящего на реку, одна стена была неохраняемой по видимой причине ее недоступности. Это место и выбрал Магрубет.
Ахарон не совсем ясно представлял себе замысел Магрубета, но то, что тот изре^ холодным и решительным тоном, повергло его в полное изумление.
— Вот в этом месте сегодня ночью я и полезу.
Ахарон, не веря своим ушам, спросил:
— Ты что же, полезешь или полетишь? Не скрывая, как обычно, усмешки, Магрубет ответил:
— Летать моя душа будет после смерти. Но если я и умру этой ночью, то только после того, как убью фараона, — и посмотрел на своего спутника таким взглядом, что у того совсем пропало желание о чем-либо еще спрашивать.
Обратно, обходя стену, шли быстро и молча. Магрубет был поглощен своими мыслями. Оставалось последнее препятствие перед совершением возмездия. «Ты пришел с войском в Палистан, я же пришел к тебе один, чтоб рассчитаться с тобой. Я прикончу тебя. Это будет последняя твоя ночь. До утра ты уже не доживешь», — шептал про себя Магрубет.
Ахарон так и сяк обмысливал происходящее. То, что к фараону накануне войны посылался убийца, это было вполне понятно. Но почему такой человек, ничего не зная, взялся за это дело, вызывало у него большое недоумение. «Что его так подстегивает? Отчего он так спешит? Как он собирается лезть по отвесной стене?» — думал Ахарон.
Этот хеттеянин вызывал глубокую симпатию у Ахарона. Но странно! — человек дела, большого дела, и так легко идет прямо в лапы смерти! Ему хотелось как-нибудь приостановить своего нового друга, попытаться обратить его к размышлению, чем-то обезопасить, но он видел, что сейчас любое возражение будет воспринято не иначе как препятствие. Становиться же в такое время препятствием на пути этого одержимого Ахарону хотелось меньше всего на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24