Тревожно озираясь, он направился в Киев. Конечно, он предпочел бы явиться на княжеский двор с лучшей вестью.Было уже за полдень, когда Добрыня пришел на Княжий двор. По-видимому, гридням было приказано впустить его, так как его пропустили в гридницу Изяслава без спросу. И едва он показался в дверях, князь обратил на него свой вопросительный взор.— Где Мстислав? — спросил он сурово.Не успел Добрыня рта раскрыть, как Изяслав прочитал на его лице, что посольство его окончилось плохо.— Все в руках короля.Изяслав молча прошелся по избе, потом сел у стола.— Где же они? — спросил он.— Уж им не вернуться к тебе, милостивый князь, — отвечал Добрыня, — король приказал их повесить.И он рассказал о случившемся: как он, дав сигнал, ожидал их в лесу за обозом, наконец решил уйти в Киев и по дороге туда наткнулся на тела Мстислава и Славоши.Изяслав молча слушал рассказ Добрыни, но с каждым словом он пронизывал его острым, пытливым взглядом: по-видимому, он ему не верил. Князю все рассказанное показалось неправдоподобным. Он и мысли не допускал, чтобы такой бывалый пройдоха, как Славоша, попался в руки короля. Ведь он сам избрал время, удобное для совершения убийства, и следил за каждым шагом Болеслава. Можно ли поэтому было допустить, чтобы он ошибся и попал в сети, расставленные ему королем. Он видел в этом какое-то предательство, измену, так как о том, что на самом деле произошло в саду Красного двора, ни он, ни Добрыня не догадывались. Ему жаль было сына…Однако после продолжительного молчания он снова обратился к Добрыне.— Ты видел их тела?— Видел, милостивый князь.— Не ошибся ли? Ты узнал их?— Да, узнал.Князь повернулся лицом к окну и неподвижно стоял несколько минут. Заметив кого-то во дворе, он громко обратился к отроку:— Позвать сюда конюхов и гридней.Через несколько минут в гридницу вошло несколько плечистых людей. Изяслав, по-прежнему стоя у окна и не поворачиваясь к ним, ровно произнес:— Возьмите Добрыню и посадите в мешок.— Твоя воля, милостивый князь, — отвечал Добрыня, обращая умоляющий взгляд на князя.Но князь не отвечал и стоял молча и неподвижно, как и до отдачи приказания.Конюхи схватили Добрыню и повели через длинный детинец княжеского двора.Изяслав смотрел ему вслед. Но вот калитка закрылась, а Изяслав все стоял на том же месте, точно его приковала к окну невидимая сила. И он стоял не зря. Ему хотелось разрешить эту загадку; он напрягал весь свой ум, думая, как бы отомстить Болеславу, которого сам призвал на помощь. Он знал, что на стороне короля народ и старшины, и боялся, что один жест короля лишит его княжества, а может, и жизни. До настоящей минуты он боялся вести борьбу открыто и сегодня убедился, что все предначертанные им замыслы не удались, что Болеслав разгадал их, собрал все войска в обоз и следил за всеми поступками Изяслава. Теперь он знал также и то, что король не станет ни с кем церемониться: он не пощадил его сына, не пощадит и его слуг. Теперь уж ни для кого не было тайной, что Мстислав и Славоша повешены. Все это обдумал и учел Изяслав и наконец сказал самому себе:«Довольно объяснений, довольно лгать в глаза. Я знаю, чего он желает, а он знает, чего желаю я. Переполнилась чаша терпения, и ни одна ляшская душа не уйдет отсюда живой. Всю Русскую землю усею их костями. Киевлянам не нужны два князя: или я, или он будем княжить в Киеве».На следующий день Изяслав созвал всех воевод, бояр и лучших старшин на совет и стал спрашивать их, что делать: его союзник, свояк и приятель превратился во врага, успевшего расположить к себе недовольных Изяславом, — во врага, протянувшего руку за княжеским венцом. Он находил, что глупо ждать, когда король станет осаждать Киев. Князь решил предупредить его, окружить Красный двор войсками, припереть его к Днепру и потопить или перерезать всех.Ему не следовало ждать дольше, так как зимой борьба с королем была бы труднее, тем более что Болеслав каждый день ждал подкрепления. Учитывая все обстоятельства, военный совет решил собрать дружину, рассеянную по всем окрестностям, и объявить войну. Изяслав обратился к Чудину:— Боярин! Поезжай к Вышате, теперь он нам необходим. Пусть приведет своих отроков, которые еще при нем остались.Чудин, слушая князя, качал головой.— Сам знаешь, — продолжал князь, — что Вышата теперь точно оглашенный, я потому и посылаю тебя к нему, чтобы ты присмотрел за ним и донес мне.Чудин в тот же день поехал в Берестово, но едва въехал во двор тысяцкого, как его поразила необыкновенная тишина. На дворе не было никого, и только спустя несколько минут явился заспанный челядинец и принял у него коня.— Тысяцкий дома? — спросил Чудин.— Нет, ушел куда-то.— Когда вернется?— Не знаю.Ответы, даваемые с оттенком некоторой таинственности, поразили Чудина. Он взошел на рундук и затем в сени: везде было пусто. Обычно Вышата выходил встречать его, но на этот раз он изменил своему обычаю. Наконец Чудин заметил гридня.— Где Вышата? — спросил он. Гридень пожал плечами и равнодушно ответил:— Не знаю.— Он уехал куда, что ли?— Да Бог его знает. Уж третий день его нет.Чудин не мог объяснить себе этой загадки.— Ах да, я и позабыл, — отозвался гридень, как бы припоминая что-то, — ведь он приказал послать князю какое-то писанье.— Какое?— Не знаю. Кажись, на столе лежит!Чудин не умел читать, потому, прихватив письмо с собой, он вернулся в Киев. Письмо это было невелико, Вышата написал на куске пергамента только несколько слов:«Пошли, князь, на мое место нового тысяцкого. Я поступил на службу к другому».Известие это явилось неожиданностью на Княжьем дворе, даже загадкой, которую никто не мог разгадать. Что случилось с Вышатой? Куда он девался? Неужели его схватил Болеслав и предал смерти? А может быть, он сам добровольно пристал к королю? Все это было необъяснимо.Случай этот вызвал новые осложнения, и срок, назначенный для начала войны с польским королем, пришлось отложить. Но эта неизвестность продолжалась недолго… IX. Неодинаковая судьба Была поздняя, теплая и ветреная осень. Болеслав держал свои войска в лагере. Неудовольствие воинов росло с каждым днем, и если не случился бунт, то только благодаря тому, что Болеслав обещал войскам устроить их зимой на удобных квартирах. Куда он хотел их вести — никому не было известно. Он, во-первых, ожидал помощи из Кракова, но вместо этого получал невеселые известия. Во-вторых, там сетовали на долгое отсутствие короля, вообще на правительство и на якобы слабую оборону страны и, разумеется, как им казалось, на веселую жизнь короля в далекой Руси. Самолюбивое панство волновалось, но на это Болеслав мало обращал внимания. Сетовало и духовенство, возмущаясь той якобы легкой жизнью, какую король вел вдали от отечества.Но ни тех, ни других Болеслав не посвящал в свои замыслы. Напротив, он их скрывал от них, так как не ожидал с этой стороны ни совета, ни помощи.Отношения короля к шляхте и обуздание ее гордости приобретало ему врагов в совете и в сенате. Но этой неприязни Болеслав нисколько не боялся; он всегда умел кого надо усмирить.Когда сделалось известным, что Изяслав открыто посягает на жизнь короля и что он намеревается выставить против него вооруженную рать, путь, который избрал сам польский король, был уже начертан. Придет ли помощь или нет, но он решил покончить с Изяславом, занять Киев и венчаться на княжение. Затем, оставив наместника на русском столе, с собственными, а также русскими войсками двинуться в Краков и там положить конец неудовольствию и бунту шляхты.Это был смелый план — в духе Болеслава. Для него он не представлял никаких затруднений, тем более что он имел за собою всю Русь.Решившись на это, он держал свой обоз наготове и только ждал подкрепления из Кракова. Правда, до него доходили вести, как отдаленное эхо, что это подкрепление выслано и что во главе войск стоит молодой, но гордый и стремящийся к славе воевода Сетих, который позже, при Владиславе, добился власти и удовлетворил свою гордость. Некоторые говорили, что вместо подкрепления к Болеславу едет только посольство. Из-за этой неуверенности приходилось ждать, пока вопрос не выяснится.Поздняя осень заканчивалась в тоскливом ожидании и различных сомнениях. Именно в это время, однажды утром, на детинец Красного двора въехал рыцарь с конным отрядом и приказал доложить о себе королю.Его впустили. Рыцарь этот имел продолжительную аудиенцию у короля.Но кто он был?Его никто не знал.Ни он сам, ни его свита не объявили его имя. Он пробыл у короля несколько часов; нерасседланная лошадь ожидала его у крыльца. Наконец он вышел, отроки подвели ему коня, подержали стремена, и он, вскочив в седло, немедленно уехал с Красного двора. Отряд, сопровождавший его, двинулся за ним.После этого разговора с неизвестным рыцарем Болеслав остался один и долго сидел, подперши рукою голову, в глубокой задумчивости. Все догадывались, что этот таинственный рыцарь, внезапно явившийся и уехавший с Красного двора, был не кто иной, как польский посол. Некоторые из отроков подслушали людей из его свиты, которые говорили между собою по-польски, но ничего не узнали, и никто не был уверен, что это был посол. По-видимому, разговор, который он имел с королем, был чрезвычайно важен, потому что король после его отъезда был глубоко озабочен и опечален.Прошел час после отъезда незнакомого рыцаря, а Болеслав продолжал сидеть на том же месте и в том же положении. На его лице видна была печаль, на глазах блестели слезы.Приближался момент, когда он по обыкновению уезжал в лагерь, но, по-видимому, король забыл об этом, зато не забыл Болех. Он вошел тихо в комнату, в которой сидел король, чтобы напомнить ему. Дверь скрипнула, Болеслав оживился, поднял голову, точно кто его разбудил.— А, это ты, Болех?— Я. Пора ехать в обоз.Они встретились взглядом. Болех был удивлен внезапной переменой, какую заметил на лице короля.— Наконец я дождался посла, — сказал он, глядя в упор на Болеха.— А! Значит, это был посол? — переспросил Болех.— Да, посол, от Сетиха и епископа!Наступило молчание, во время которого король грозно сдвинул брови.— Но прежде, чем он вернется туда, я буду там, хотя бы только затем, чтобы посчитаться с гордою шляхтою и наказать слепцов за то, что они не видят будущности Польши и отворачивают свои откормленные морды.Болеслав дрожал от гнева.— Ну, а помощь? — робко спросил Болех.Лицо короля исказилось горькой улыбкой.— Нет, видно, эту помощь мне придется добывать саблей. Говорят, я нужен дома. Конечно, им нужен король под боком, чтобы исполнять их приказания. Но я хочу быть королем для Польши, думать о ее величии, ее будущем, славе, но не о воеводах, которые заботятся только о своих уделах… Прикажи, чтобы все было готово, — прибавил он после минутного молчания. — Мы тотчас едем в обоз.Болех ушел. Король крепко призадумался:«Говорят, что у нас есть свои дела, а ты, король, караулишь Русь, чтобы не упустить ее. Но от твоего отсутствия Польша страдает, страдает твоя слава, твоя совесть. Слепцы! Указывать дорогу мне! Я сам желаю вести всех на одном поводу — к счастью. Но как им объяснить, что, сидя на Руси, я наблюдаю за Польшей? Я приобрел там друзей, где были одни враги, и они еще спрашивают — для чего нам Русь? Разве это не одно и то же, если б кто спросил: „Зачем тебе брат или сестра?“ Русь и Польша нужны друг другу. Нас без Руси съедят немцы, а без нас эту же Русь уничтожат князьки, поселившиеся среди их полей и садов. Нам нужно быть вместе. Я нуждаюсь в Руси, нуждаюсь в расположении народа и в его силе, чтобы соединить все силы и составить одно целое. Это великая сила, только она могла бы отразить немецкую наглость, напор, которые рано или поздно уничтожат нас. И наши глупцы еще унижают меня за то, что я сижу здесь».И он закрыл лицо рукой, меж тем как мысли роились в голове, вызывая всевозможные картины будущего.«Да, потому, что я сижу здесь, они зовут меня к себе, зовут, как бездельника, отлынивающего от работы. Они обижаются, что моя рука жмет их… Ну да, жмет. Эта рука хотела уничтожить вас, потому что вы — все равно что сгнившее дерево, в котором завелись черви. Правда, рука моя жмет вас, но эта же рука создает могущество государства и соединит разбежавшихся во все стороны „животных“. Я все равно что мельник, желаю устроить на быстром потоке свою мельницу, сдержать воду и поставить ей неопреодолимую преграду. Знайте же, я поставлю вашей гордости и самоволию предел… который вы воспринимаете как давление. Да, я жму, как каменщик, строящий дом: он прижимает кирпич к кирпичу, чтобы строение было крепким… чтобы оно не развалилось…»Прошло несколько дней после отъезда посла, все уже знали о том, что он приезжал, но никто не ведал, что теперь предпримет король… Приближалась решительная минута. Изяслав каждую секунду ожидал нападения на Киев, так как ему было известно, что войска короля стоят наготове.Между тем король сидел по целым дням и советовался со старшинами. На Красном дворе все уже было готово, точно король сейчас должен был уехать. Людомира не могла дать себе отчета из всего того, что делалось вокруг нее; по ее понятию, должно было не сегодня, так завтра произойти столкновение между Изяславом и королем. Но она молчала, как женщина, которая не имела никакого голоса. Теперь она видела короля очень редко, и если он приходил к ней, то на короткое время, когда уезжал в обоз или уходил на совет. Все это не предвещало ничего хорошего.Однажды, сидя одна в светлице, она думала о короле, как вдруг дверь открылась и он вошел в горницу. Уже смеркалось; в комнате делалось темно, но Люда заметила его печальное лицо.— Что с тобой, мой повелитель? — спросила она. — Что ты всегда такой печальный?Болеслав привлек ее голову к своей груди и поцеловал в лоб.Люда долго стояла, прижавшись к нему, и когда подняла на него глаза, в них было столько печали, скорби и любви, что сердце короля заныло.— Жаль мне тебя, дитя мое! — отозвался он.Людомира удивилась. По-видимому, она что-то предчувствовала, может, угадывала.— В чем дело, ты уезжаешь?— Да, уезжаю.— Ты больше меня не любишь?Люда смотрела на него все так же печально.— Поезжай! — продолжала она, снова прижалась к его груди и долго не могла оторваться от нее: не было сил. По нервному дрожанию тела и по движению головы видно было, что она плакала. Она прощалась с ним; прощалась со своей надеждой, со своим коротким счастьем… Девушка понимала, что король должен уехать, и знала, что он прощается с ней навсегда… но в настоящую минуту не питала к нему никакой жалости.— Останься здесь, мое дитя, — взволнованно сказал король. — Быть может, я еще вернусь. Среди вас мне было очень хорошо.Люда поблагодарила его взглядом и поцеловала королевскую руку.— Вернешься? Когда?— Вернусь, если буду жив, — отвечал он задумчиво. — У меня дома больше врагов, чем на Руси, и если удастся победить их, я непременно вернусь; не исключено, что они победят меня…Уже совсем смеркалось, когда король покинул Людину светлицу; девушка осталась одна с мыслями о завтрашнем дне.— Видно, на то воля Божья, — сказала она Добромире, — чтобы я была сиротой. Пусть едет, куда хочет, но я никогда не перестану любить его…Болеслав вернулся к себе, на душе было тяжко. Все его замыслы и надежды развеяло ветром…Недальновидность шляхты лишала его последней надежды: он должен вернуться, так как война здесь отняла бы у него много времени, да и потом, могло случиться так, что возвращаться домой было бы поздно и незачем. И когда Болех предложил королю отдохнуть перед отъездом, он с горечью ответил:— Уж и не знаю, удастся ли мне когда-нибудь отдохнуть. Сам видишь, мой друг, как они ценят мой труд, мои усилия и любовь к отечеству. Им невдомек, что я желаю добра Польше, и слабости человеческие считают преступлением. Я знаю, им нужен другой король. Сетих желает такого, каким был Владислав, которым он управлял… А краковский епископ хотел бы иметь короля вроде церковного прислужника. Но я рожден для иных целей и теперь иду туда лишь с намерением сразиться с ними со всеми. Мне нельзя терять ни одной минуты. Или у них будет один-единственный король — я, или пусть Польшей управляет шляхта, которая разграбит страну дотла. А потом, потом Бог знает, чем окончится это владычество.Еще оставалось два часа до рассвета, а король уже приказал двинуться в путь по дороге на Василев. Послышались удары в котлы; эхо разнесло эти звуки по окрестностям. Народ не знал, что случилось, и дрожал от страха при мысли о новой войне, которая принесет им несчастье, пожары и уничтожение. Но скоро всем стало известно, что поляки двинулись назад в Польшу, и, когда об этом уведомили Изяслава, он не поверил.— Ушел! Куда?— В Польшу.— В Польшу? Не может быть. Нет, он, видно, хочет ударить на нас сбоку.Хотя он и не верил, однако же не посмел послать ни одной стрелы вдогонку отходящим…Собрав небольшую рать и дружину в Киеве, он заперся на княжеском дворе и ожидал нападения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18