Звук как бы отражается от зеркала, которое может быть более или менее прозрачным, в зависимости от изменения температуры. Если точно выбрать место и глубину, то можно надежно спрятаться за таким «зеркалом» и стать практически невидимым для остального мира. Границу между слоями воды — эту самую поверхность «зеркала» — американцы называют «термоклин», а мы — горизонтом слоя скачка. Американские подлодки любят находиться в верхних, более теплых слоях воды, где их собственный незначительный шум поглощается акустическим фоном перемешивающейся воды. Мы же все время удерживаемся в нижнем слое, оставаясь по другую сторону «зеркала», что делает нас практически невидимыми для сонаров «Толедо» и локаторов сопровождающего её эсминца.
— И мы могли бы её отсюда торпедировать?
— В любую минуту.
— Так почему же мы этого не делаем?
— Видишь ли, я не хочу уподобляться той же «U-9» и топить кого-то исподтишка. Задача ведь не в том, чтобы просто удовлетворить свое чувство мести, пустив из-за угла торпеду, так что никто и не поймет, что произошло. Я хочу, чтобы они видели, КТО ИМЕННО приводит им в действие исполнение приговора. А для этого, как ты понимаешь, нужен соответствующий момент. Завтра мы входим в зону, где встречается сразу несколько подводных течений, благодаря чему образуется не одно, а несколько таких вот «зеркал», о которых я тебе только что рассказывал. Это дает нам возможность почти вплотную приблизиться к «Толедо», оставаясь при этом до последней минуты незамеченными. Я хочу, чтобы у них как можно шире открылись глаза от осознания происходящего. И чтобы они при этом успели прохрипеть сообщение об охватившем их ужасе на главную базу Атлантического флота в США Норфолке. Или же — прямо в Пентагон. Или в Белый Дом. А ещё лучше — всему миру…
— И когда это может произойти?
— Скоро. Мы уже на самой границе этой зоны. Так что, может быть, все случится уже завтра утром.
Но ждать пришлось ещё целых два дня…
…Собственно, я-то ничего из того, что делалось в то утро в отсеках лодки и за её бортом, не понимал как следует и не видел, а только ощутил вдруг всем своим существом, что окружающий меня воздух словно бы сдавило какое-то странное напряжение. Наверное, так раньше бывало в старинных графских усадьбах, когда у кого-нибудь из членов семейства вдруг случался неожиданный сердечный приступ или начинались внезапные роды — так что дом вдруг оказывался охваченным лихорадочной беготней, на всех этажах хлопали двери, летали туда-сюда няньки и бабки с полотенцами и тазами горячей воды в руках, раздавались из открытых окон какие-то громкие распоряжения для дворового люда…
И только когда мне потом пересказали в подробностях картину всего случившегося, я смог отчетливо представить себе, что именно и как тогда происходило на самом деле.
Как оказалось, до самого последнего момента Лячин все ещё не мог разрешить для себя дилемму: атаковать ли ему «Толедо» настоящими боевыми торпедами или же выстрелить по ней только активным высокочастотным импульсом, послав в сторону американской подлодки направленный звуковой луч большой мощности — так, чтобы в ней аж зазвенело всё, словно внутри железной бочки, по которой ударили кувалдой. Видя, как в предчувствии приближения родного берега американская субмарина все дальше и дальше отрывается от корабля сопровождения, Лячин вырвался на несколько десятков миль вперед по её курсу и, почти полностью заглушив работу винтов, засел на 600-метровой глубине, ожидая её приближения.
Можно только догадываться, что испытал экипаж спокойно идущей в приповерхностном слое к своему дому «Толедо», когда откуда-то из самых океанских пучин перед ними вдруг начал всплывать затонувший семь месяцев назад на их собственных глазах «Курск». А в том, что это был именно он, сомнений быть не могло — обмануться мог кто угодно, но только не американский бортовой компьютер, который мгновенно идентифицировал шум работающих винтов всплывающей подлодки с записанным в его памяти «голосом» потопленной ими в Баренцевом море К-141. Да и как он, спрашивается, мог его не идентифицировать, если это и на самом деле был шум работающих двигателей «Курска», записанный в свое время на компьютерный диск и хранившийся на всякий случай в фонотеке «звукомаскировки» нашей лодки, а в этот момент специально «прокрученный» Лячиным для акустиков «Толедо»! (С учетом того, что наши собственные винты в это время молчали, идентификация была стопроцентной.) А несколько минут спустя сонары обрисовали и габариты всплывающей подлодки, которые тоже один к одному совпадали с погибшим «Курском»!..
В момент этой встречи «Толедо» шла на перископной глубине и с поднятыми для связи антеннами. Возможно, считая себя уже полностью дома, экипаж вел переговоры с береговыми службами или даже со своими домашними, американцы это себе могут позволить, — и тут прямо перед носом их субмарины вдруг появилась из трехкилометровой океанской бездны эта расстрелянная ими несколько месяцев назад русская подводная лодка «Оскар-II».
Судя по тому, что «Толедо» несколько минут не предпринимала никаких действий, паралич на ней был полный. Удовлетворившись произведенным эффектом, Лячин уже хотел было отдать приказ о проведении условного выстрела звуковым импульсом, как в эту минуту наш радист перехватил и расшифровал (оказывается, наши дешифровальщики работают не хуже натовских, хотя нам-то никакие ихние Бакатины своих шифров не передавали) сообщение командира «Толедо», посланное в штаб Атлантического флота США в Норфолке: «Вижу „Оскар-II“. Она не потонула! Она передо мной! Что делать?» А через минуту-другую из Норфолка поступил ответ, который, собственно говоря, и сыграл решающую роль в этой ситуации. «Торпедируйте её повторно!» — гласила расшифрованная радистом депеша. И это увиденное Лячиным слово «ПОВТОРНО» стало той последней каплей, которая помогла ему сделать выбор в столь мучительно решаемом все эти дни вопросе.
— Боевая готовность торпедными аппаратами правого борта! Цель прямо по курсу!.. Торпедные аппараты… товсь! — решительно приказал Лячин и, услышав ответное: «Товсь выполнено», непроизвольно поднял и резко, как делали виденные когда-то в фильмах про Бородинскую битву командиры пушечных батарей, опустил руку: — Торпедные аппараты! Пли!
Наверное, для застывшего в ужасе экипажа «Толедо» это показалось самым настоящим залпом с того света. Вряд ли они успели что-нибудь толком осмыслить в случившемся, а тем более начать хоть какую-нибудь борьбу за плавучесть субмарины.
Алексей мне потом рассказывал, что когда затихло эхо взрыва торпедных разрывов, он услышал зловещий шум воды, врывающийся в корпус расколотой подлодки. Минуту спустя «Толедо» начала свешиваться носом книзу и затем, войдя в вертикальный штопор, со всевозрастающим ускорением стремительно заскользила вглубь океана. Гул, скрежет и сейсмическое громыхание тонущей АПЛ наполнили рубку акустика. Шум этот казался ему почти ощутимым, лодка развила скорость около сорока узлов и все убыстряла свое погружение. Казалось, грохот её падения наполняет не только его рубку, но и все закоулочки нашей лодки. Потом два подряд глухих тяжелых удара сотрясли тонущую субмарину и стало ясно, что в ней что-то взорвалось. А минуты через три-четыре ещё одна ударная волна сотрясла лодку, и он понял, что «Толедо» ударилась о дно…
И случилось это — точнехонько в День Защитника Отечества, 23 февраля самого первого года наступившего третьего тысячелетия. Я не поверил бы этому, зная, как у нас любят привязывать выполнение планов к всевозможным датам, даже если для этого надо фальсифицировать реальные сроки, но на руке у меня были часы с календарем, и они показывали именно эту дату…
…А потом мы несколько бесконечно долгих дней отрывались от преследования.
Сразу же после гибели «Толедо» в район нашего нахождения были стянуты десятка полтора кораблей ВМС США, отрезавших нас от отхода по своему собственному следу, и несколько беспрерывно кружащихся над поверхностью океана противолодочных самолетов «Орион», так что нам в эти дни пришлось немало поманеврировать. Прикрываться фонограммами работы чужих двигателей мы могли только при сброшенных до минимума оборотах наших собственных винтов, а для нас в данной ситуации было важно не в последнюю очередь сохранить скорость.
Нужно было уходить из опасного района, но обратная дорога через Атлантику была прочно перекрыта, и командир принял парадоксальное решение двинуться сначала к берегам самой Америки и, потерявшись там за шумовым фоном тысячи рыболовецких, пассажирских и каботажных судов, прошмыгнуть вдоль побережья США на юг, вокруг Саргассова моря, и уже потом пересечь Атлантический океан и возвратиться вдоль побережья Европы домой, в Видяево. И кто знает, может быть, эта затея нам и удалась бы, но в самом её начале приключилась одна непредвиденная история, заставившая командира подлодки изменить планы на прямо противоположные.
Это случилось в два часа ночи — я хорошо помню это, потому что ещё не спал, дочитывая какой-то из обнаруженных в лодочной библиотеке журналов. Находясь на положении не пленника, не гостя и не члена команды, я мог позволить себе читать хоть всю ночь напролет, так как утром мог не вылезать из постели не до обеда, так до ужина — мне ни разу ещё никто не сказал, что, мол, хватит, тебе мять бока, попробуй заняться хотя бы чем-нибудь полезным. Все-таки я находился на лодке не по своей воле, да и, самое главное, какой из меня мог быть помощник в том, о чем я только читал в газетах?..
Итак, я лежал в постели, глядел на часы, которые показывали два часа ночи, и понимал, что где-то там, над поверхностью океана, в это время, наверное, так удивительно сияют сейчас не заслоненные никакими домами звезды.
Наглухо отрезанные от возврата на просторы Атлантического океана кораблями ВМС США, мы к тому времени уже миновали Бермудские острова и как раз повернули на юг, двигаясь по Саргассову морю в режиме полнейшей тишины и удерживая скорость в пределах 6 — 8 узлов, что обеспечивало нам максимальную скрытность от натовских акустиков. Поэтому меня аж подбросило на кровати, когда в абсолютно молчащей субмарине вдруг на всю мощность рявкнули динамики общекорабельной связи, и по отсекам загремели четкие отрывистые команды:
— Всплываем на глубину сорок метров, осмотреться в отсеках!.. ГКП готовность номер один!.. Глубина сорок метров, осмотреться в отсеках!.. Всплываем на перископную глубину!..
Поняв, что происходит нечто неординарное, я выскочил из-под одеяла и принялся быстро одеваться. Не знаю, что там вдруг стряслось, но на всякий случай надо быть хотя бы в штанах. А то вдруг объявят какой-нибудь экстренный сбор, и придется бежать на него в трусах.
И словно подтверждая мои опасения, по всем ходам и отсекам лодки зарычал ревун, а по трансляции объявили:
— Боевая тревога! По местам стоять к всплытию!
Раздалось шипение воздуха высокого давления, хлопки клапанов, и подводная лодка закачалась на океанской волне. Какое-то время она так и шла в надводном положении, хотя приказа отдраивать люки не поступало.
А через несколько минут прозвучало снова:
— Аппарат ВИПС для выстреливания сигнального патрона приготовить! Подать воздух на тифон и сирену!
И в то же мгновение даже в прочном корпусе лодки стали слышны завывания сирены. А после того как из специального аппарата, предназначенного для выстреливания имитационных и сигнальных патронов, был произведен выстрел, опять раздались команды:
— Приготовиться к погружению! Срочное погружение!
Раздались частые рыканья ревуна, и подводная лодка, приняв балласт, стала быстро погружаться.
— Опустить перископ! Глубина двести! Совершить разворот на сто восемьдесят градусов! Скорость максимальная! — последний раз прозвучал голос Лячина и я почувствовал, как лодка совершила маневр разворота и устремилась по новому курсу.
Встретив на следующий день командира, я поинтересовался у него, чем была вызвана эта ночная тревога и куда теперь следует наша лодка.
— Видишь ли.. Обстоятельства сложились так, что вчера ночью я нарушил режим скрытности и демаскировал наш атомоход перед противником. Это навлекло на нас очень большую опасность, но я думаю, ты сейчас поймешь, что меня вынудило так поступить, — сказал он, и мы пошли ко мне в каюту, где я узнал подробности того, что происходило ночью в океане.
А случилось следующее. В два часа ночи акустики доложили Лячину, что слышат шумы винтов двух гражданских судов, причем одно из них быстро удаляется в западном направлении, а второе, меньшего тоннажа, похоже, его преследует. Убедившись, что никаких плавсредств непосредственно над лодкой нет и военных кораблей поблизости не наблюдается, Лячин дал команду всплывать на перископную глубину, а когда появилась возможность смотреть, увидел в окуляры грузовое судно, которое пыталось уйти от идущего ему наперерез небольшого корабля. Когда преследователи открыли по уходящим пулеметный огонь трассирующими пулями, а беглецы подняли норвежский флаг, ему все стало понятно и он принял решение вмешаться.
Когда мы всплыли, морские пираты (а это были именно они) уже почти вплотную подошли к норвежскому судну, но, увидев внезапно появившуюся рядом с ними из-под воды черную махину, которая издавала жуткие звуки, резко повернули в сторону и стали набирать ход. Выстреленный нами сигнальный патрон ещё больше напугал грабителей, и они врезались с разгона в плавающую льдину. Норвежцы, скорее всего, тоже испугались, но зато они были избавлены от опасности ограбления, а возможно и гибели. Они прибавили скорость и очень быстро исчезли в ночном океане.
— …Теперь мы полностью демаскированы, и какое-то время спустя в этом квадрате будет полно натовских кораблей и самолетов, — подытожил он свое повествование. — Поэтому я принял решение как можно быстрее прижаться к северо-восточному побережью США, где, имитируя шум надводных судов, мы сможем спрятаться от систем американского слежения и хотя и потихоньку, со скоростью не более 7-8 узлов, обогнуть острова Ново-Бретон, Ньюфаундленд и мыс Сент-Чарлз, а затем через Лабрадорскую котловину и море Баффина выйти к Канадскому архипелагу, чтобы через один из многочисленных проливов попасть в Ледовитый океан и, прячась под его ледяной шапкой, выйти сразу в район западной оконечности котловины Нансена. Ну, а оттуда между островами Шпицберген и Землей Франца-Иосифа можно уже без труда войти в Баренцево море и вернуться в наше родное Видяево.
— Вы и на самом деле любите этот городишко? — поинтересовался я, когда он потом ещё пару раз повторил его название.
— Видишь ли, — раздумчиво произнес Лячин. — У Видяево, на мой взгляд, имеется не одно, а сразу два обличья: первое — то, которое нам всем уже давно опротивело своей обшарпанностью и убогостью, и которое мы с радостью покидаем, отправляясь в очередной свой далекий поход; ну и второе — то, которое мы всякий раз с нетерпением ожидаем увидеть вновь после нескольких месяцев патрулирования у чужих берегов… А может быть, таковым и является свойство Родины — одновременно отталкивать своим внешним несовершенством и притягивать своей внутренней необходимостью. Ведь глаза бы уже, кажется, не смотрели бы на эти бочки на берегу, обшарпанные четырехэтажки, грязные улицы… А проторчишь в автономке три месяца — и летишь потом ко всему этому как к самому лучшему месту на свете! И ведь и в самом деле все эти бочки и четырехэтажки словно бы обретают при встрече какую-то не замечаемую раньше эстетику. Ты меня понимаешь?..
— Да, Геннадий Петрович. Понимаю.
— Спасибо. И можешь, кстати, больше не называть меня чужим именем. Экипаж «Курска» под руководством капитана 1-го ранга Геннадия Петровича Лячина свое дело сделал. Теперь они уже далеко — там, где их не достанут ни глубинные бомбы, ни натовские «Орионы», ни какие другие проблемы.
— А как вас зовут на самом деле?
— Илья Степанович. Капитан 1-го ранга Илья Степанович Муромский…
— Хорошо, Илья Степанович. И спасибо за откровенность…
А на следующий вечер ко мне зашли с термосом горячего кофе бывший «двойник» Дмитрия Колесникова (который оказался на деле Дмитрием Рябухиным) и знакомый мне ранее под именем Алексея Коробкова инженер гидроакустической группы старший лейтенант Михаил Озеров.
— …А этим маршрутом раньше кто-нибудь ходил? — спросил я их, когда разговор коснулся решения каперанга Муромского идти вокруг Гренландии.
— Ходили, — отозвался Дима. — Битва за скрытный выход в Атлантику тянется уже не один год. Ведь в зону контроля Северного флота входят сразу два океана — Ледовитый и Атлантический, а попробуй — выйди незаметно на водные просторы, когда путь всем нашим кораблям перекрыт глубоко эшелонированными противолодочными барьерами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— И мы могли бы её отсюда торпедировать?
— В любую минуту.
— Так почему же мы этого не делаем?
— Видишь ли, я не хочу уподобляться той же «U-9» и топить кого-то исподтишка. Задача ведь не в том, чтобы просто удовлетворить свое чувство мести, пустив из-за угла торпеду, так что никто и не поймет, что произошло. Я хочу, чтобы они видели, КТО ИМЕННО приводит им в действие исполнение приговора. А для этого, как ты понимаешь, нужен соответствующий момент. Завтра мы входим в зону, где встречается сразу несколько подводных течений, благодаря чему образуется не одно, а несколько таких вот «зеркал», о которых я тебе только что рассказывал. Это дает нам возможность почти вплотную приблизиться к «Толедо», оставаясь при этом до последней минуты незамеченными. Я хочу, чтобы у них как можно шире открылись глаза от осознания происходящего. И чтобы они при этом успели прохрипеть сообщение об охватившем их ужасе на главную базу Атлантического флота в США Норфолке. Или же — прямо в Пентагон. Или в Белый Дом. А ещё лучше — всему миру…
— И когда это может произойти?
— Скоро. Мы уже на самой границе этой зоны. Так что, может быть, все случится уже завтра утром.
Но ждать пришлось ещё целых два дня…
…Собственно, я-то ничего из того, что делалось в то утро в отсеках лодки и за её бортом, не понимал как следует и не видел, а только ощутил вдруг всем своим существом, что окружающий меня воздух словно бы сдавило какое-то странное напряжение. Наверное, так раньше бывало в старинных графских усадьбах, когда у кого-нибудь из членов семейства вдруг случался неожиданный сердечный приступ или начинались внезапные роды — так что дом вдруг оказывался охваченным лихорадочной беготней, на всех этажах хлопали двери, летали туда-сюда няньки и бабки с полотенцами и тазами горячей воды в руках, раздавались из открытых окон какие-то громкие распоряжения для дворового люда…
И только когда мне потом пересказали в подробностях картину всего случившегося, я смог отчетливо представить себе, что именно и как тогда происходило на самом деле.
Как оказалось, до самого последнего момента Лячин все ещё не мог разрешить для себя дилемму: атаковать ли ему «Толедо» настоящими боевыми торпедами или же выстрелить по ней только активным высокочастотным импульсом, послав в сторону американской подлодки направленный звуковой луч большой мощности — так, чтобы в ней аж зазвенело всё, словно внутри железной бочки, по которой ударили кувалдой. Видя, как в предчувствии приближения родного берега американская субмарина все дальше и дальше отрывается от корабля сопровождения, Лячин вырвался на несколько десятков миль вперед по её курсу и, почти полностью заглушив работу винтов, засел на 600-метровой глубине, ожидая её приближения.
Можно только догадываться, что испытал экипаж спокойно идущей в приповерхностном слое к своему дому «Толедо», когда откуда-то из самых океанских пучин перед ними вдруг начал всплывать затонувший семь месяцев назад на их собственных глазах «Курск». А в том, что это был именно он, сомнений быть не могло — обмануться мог кто угодно, но только не американский бортовой компьютер, который мгновенно идентифицировал шум работающих винтов всплывающей подлодки с записанным в его памяти «голосом» потопленной ими в Баренцевом море К-141. Да и как он, спрашивается, мог его не идентифицировать, если это и на самом деле был шум работающих двигателей «Курска», записанный в свое время на компьютерный диск и хранившийся на всякий случай в фонотеке «звукомаскировки» нашей лодки, а в этот момент специально «прокрученный» Лячиным для акустиков «Толедо»! (С учетом того, что наши собственные винты в это время молчали, идентификация была стопроцентной.) А несколько минут спустя сонары обрисовали и габариты всплывающей подлодки, которые тоже один к одному совпадали с погибшим «Курском»!..
В момент этой встречи «Толедо» шла на перископной глубине и с поднятыми для связи антеннами. Возможно, считая себя уже полностью дома, экипаж вел переговоры с береговыми службами или даже со своими домашними, американцы это себе могут позволить, — и тут прямо перед носом их субмарины вдруг появилась из трехкилометровой океанской бездны эта расстрелянная ими несколько месяцев назад русская подводная лодка «Оскар-II».
Судя по тому, что «Толедо» несколько минут не предпринимала никаких действий, паралич на ней был полный. Удовлетворившись произведенным эффектом, Лячин уже хотел было отдать приказ о проведении условного выстрела звуковым импульсом, как в эту минуту наш радист перехватил и расшифровал (оказывается, наши дешифровальщики работают не хуже натовских, хотя нам-то никакие ихние Бакатины своих шифров не передавали) сообщение командира «Толедо», посланное в штаб Атлантического флота США в Норфолке: «Вижу „Оскар-II“. Она не потонула! Она передо мной! Что делать?» А через минуту-другую из Норфолка поступил ответ, который, собственно говоря, и сыграл решающую роль в этой ситуации. «Торпедируйте её повторно!» — гласила расшифрованная радистом депеша. И это увиденное Лячиным слово «ПОВТОРНО» стало той последней каплей, которая помогла ему сделать выбор в столь мучительно решаемом все эти дни вопросе.
— Боевая готовность торпедными аппаратами правого борта! Цель прямо по курсу!.. Торпедные аппараты… товсь! — решительно приказал Лячин и, услышав ответное: «Товсь выполнено», непроизвольно поднял и резко, как делали виденные когда-то в фильмах про Бородинскую битву командиры пушечных батарей, опустил руку: — Торпедные аппараты! Пли!
Наверное, для застывшего в ужасе экипажа «Толедо» это показалось самым настоящим залпом с того света. Вряд ли они успели что-нибудь толком осмыслить в случившемся, а тем более начать хоть какую-нибудь борьбу за плавучесть субмарины.
Алексей мне потом рассказывал, что когда затихло эхо взрыва торпедных разрывов, он услышал зловещий шум воды, врывающийся в корпус расколотой подлодки. Минуту спустя «Толедо» начала свешиваться носом книзу и затем, войдя в вертикальный штопор, со всевозрастающим ускорением стремительно заскользила вглубь океана. Гул, скрежет и сейсмическое громыхание тонущей АПЛ наполнили рубку акустика. Шум этот казался ему почти ощутимым, лодка развила скорость около сорока узлов и все убыстряла свое погружение. Казалось, грохот её падения наполняет не только его рубку, но и все закоулочки нашей лодки. Потом два подряд глухих тяжелых удара сотрясли тонущую субмарину и стало ясно, что в ней что-то взорвалось. А минуты через три-четыре ещё одна ударная волна сотрясла лодку, и он понял, что «Толедо» ударилась о дно…
И случилось это — точнехонько в День Защитника Отечества, 23 февраля самого первого года наступившего третьего тысячелетия. Я не поверил бы этому, зная, как у нас любят привязывать выполнение планов к всевозможным датам, даже если для этого надо фальсифицировать реальные сроки, но на руке у меня были часы с календарем, и они показывали именно эту дату…
…А потом мы несколько бесконечно долгих дней отрывались от преследования.
Сразу же после гибели «Толедо» в район нашего нахождения были стянуты десятка полтора кораблей ВМС США, отрезавших нас от отхода по своему собственному следу, и несколько беспрерывно кружащихся над поверхностью океана противолодочных самолетов «Орион», так что нам в эти дни пришлось немало поманеврировать. Прикрываться фонограммами работы чужих двигателей мы могли только при сброшенных до минимума оборотах наших собственных винтов, а для нас в данной ситуации было важно не в последнюю очередь сохранить скорость.
Нужно было уходить из опасного района, но обратная дорога через Атлантику была прочно перекрыта, и командир принял парадоксальное решение двинуться сначала к берегам самой Америки и, потерявшись там за шумовым фоном тысячи рыболовецких, пассажирских и каботажных судов, прошмыгнуть вдоль побережья США на юг, вокруг Саргассова моря, и уже потом пересечь Атлантический океан и возвратиться вдоль побережья Европы домой, в Видяево. И кто знает, может быть, эта затея нам и удалась бы, но в самом её начале приключилась одна непредвиденная история, заставившая командира подлодки изменить планы на прямо противоположные.
Это случилось в два часа ночи — я хорошо помню это, потому что ещё не спал, дочитывая какой-то из обнаруженных в лодочной библиотеке журналов. Находясь на положении не пленника, не гостя и не члена команды, я мог позволить себе читать хоть всю ночь напролет, так как утром мог не вылезать из постели не до обеда, так до ужина — мне ни разу ещё никто не сказал, что, мол, хватит, тебе мять бока, попробуй заняться хотя бы чем-нибудь полезным. Все-таки я находился на лодке не по своей воле, да и, самое главное, какой из меня мог быть помощник в том, о чем я только читал в газетах?..
Итак, я лежал в постели, глядел на часы, которые показывали два часа ночи, и понимал, что где-то там, над поверхностью океана, в это время, наверное, так удивительно сияют сейчас не заслоненные никакими домами звезды.
Наглухо отрезанные от возврата на просторы Атлантического океана кораблями ВМС США, мы к тому времени уже миновали Бермудские острова и как раз повернули на юг, двигаясь по Саргассову морю в режиме полнейшей тишины и удерживая скорость в пределах 6 — 8 узлов, что обеспечивало нам максимальную скрытность от натовских акустиков. Поэтому меня аж подбросило на кровати, когда в абсолютно молчащей субмарине вдруг на всю мощность рявкнули динамики общекорабельной связи, и по отсекам загремели четкие отрывистые команды:
— Всплываем на глубину сорок метров, осмотреться в отсеках!.. ГКП готовность номер один!.. Глубина сорок метров, осмотреться в отсеках!.. Всплываем на перископную глубину!..
Поняв, что происходит нечто неординарное, я выскочил из-под одеяла и принялся быстро одеваться. Не знаю, что там вдруг стряслось, но на всякий случай надо быть хотя бы в штанах. А то вдруг объявят какой-нибудь экстренный сбор, и придется бежать на него в трусах.
И словно подтверждая мои опасения, по всем ходам и отсекам лодки зарычал ревун, а по трансляции объявили:
— Боевая тревога! По местам стоять к всплытию!
Раздалось шипение воздуха высокого давления, хлопки клапанов, и подводная лодка закачалась на океанской волне. Какое-то время она так и шла в надводном положении, хотя приказа отдраивать люки не поступало.
А через несколько минут прозвучало снова:
— Аппарат ВИПС для выстреливания сигнального патрона приготовить! Подать воздух на тифон и сирену!
И в то же мгновение даже в прочном корпусе лодки стали слышны завывания сирены. А после того как из специального аппарата, предназначенного для выстреливания имитационных и сигнальных патронов, был произведен выстрел, опять раздались команды:
— Приготовиться к погружению! Срочное погружение!
Раздались частые рыканья ревуна, и подводная лодка, приняв балласт, стала быстро погружаться.
— Опустить перископ! Глубина двести! Совершить разворот на сто восемьдесят градусов! Скорость максимальная! — последний раз прозвучал голос Лячина и я почувствовал, как лодка совершила маневр разворота и устремилась по новому курсу.
Встретив на следующий день командира, я поинтересовался у него, чем была вызвана эта ночная тревога и куда теперь следует наша лодка.
— Видишь ли.. Обстоятельства сложились так, что вчера ночью я нарушил режим скрытности и демаскировал наш атомоход перед противником. Это навлекло на нас очень большую опасность, но я думаю, ты сейчас поймешь, что меня вынудило так поступить, — сказал он, и мы пошли ко мне в каюту, где я узнал подробности того, что происходило ночью в океане.
А случилось следующее. В два часа ночи акустики доложили Лячину, что слышат шумы винтов двух гражданских судов, причем одно из них быстро удаляется в западном направлении, а второе, меньшего тоннажа, похоже, его преследует. Убедившись, что никаких плавсредств непосредственно над лодкой нет и военных кораблей поблизости не наблюдается, Лячин дал команду всплывать на перископную глубину, а когда появилась возможность смотреть, увидел в окуляры грузовое судно, которое пыталось уйти от идущего ему наперерез небольшого корабля. Когда преследователи открыли по уходящим пулеметный огонь трассирующими пулями, а беглецы подняли норвежский флаг, ему все стало понятно и он принял решение вмешаться.
Когда мы всплыли, морские пираты (а это были именно они) уже почти вплотную подошли к норвежскому судну, но, увидев внезапно появившуюся рядом с ними из-под воды черную махину, которая издавала жуткие звуки, резко повернули в сторону и стали набирать ход. Выстреленный нами сигнальный патрон ещё больше напугал грабителей, и они врезались с разгона в плавающую льдину. Норвежцы, скорее всего, тоже испугались, но зато они были избавлены от опасности ограбления, а возможно и гибели. Они прибавили скорость и очень быстро исчезли в ночном океане.
— …Теперь мы полностью демаскированы, и какое-то время спустя в этом квадрате будет полно натовских кораблей и самолетов, — подытожил он свое повествование. — Поэтому я принял решение как можно быстрее прижаться к северо-восточному побережью США, где, имитируя шум надводных судов, мы сможем спрятаться от систем американского слежения и хотя и потихоньку, со скоростью не более 7-8 узлов, обогнуть острова Ново-Бретон, Ньюфаундленд и мыс Сент-Чарлз, а затем через Лабрадорскую котловину и море Баффина выйти к Канадскому архипелагу, чтобы через один из многочисленных проливов попасть в Ледовитый океан и, прячась под его ледяной шапкой, выйти сразу в район западной оконечности котловины Нансена. Ну, а оттуда между островами Шпицберген и Землей Франца-Иосифа можно уже без труда войти в Баренцево море и вернуться в наше родное Видяево.
— Вы и на самом деле любите этот городишко? — поинтересовался я, когда он потом ещё пару раз повторил его название.
— Видишь ли, — раздумчиво произнес Лячин. — У Видяево, на мой взгляд, имеется не одно, а сразу два обличья: первое — то, которое нам всем уже давно опротивело своей обшарпанностью и убогостью, и которое мы с радостью покидаем, отправляясь в очередной свой далекий поход; ну и второе — то, которое мы всякий раз с нетерпением ожидаем увидеть вновь после нескольких месяцев патрулирования у чужих берегов… А может быть, таковым и является свойство Родины — одновременно отталкивать своим внешним несовершенством и притягивать своей внутренней необходимостью. Ведь глаза бы уже, кажется, не смотрели бы на эти бочки на берегу, обшарпанные четырехэтажки, грязные улицы… А проторчишь в автономке три месяца — и летишь потом ко всему этому как к самому лучшему месту на свете! И ведь и в самом деле все эти бочки и четырехэтажки словно бы обретают при встрече какую-то не замечаемую раньше эстетику. Ты меня понимаешь?..
— Да, Геннадий Петрович. Понимаю.
— Спасибо. И можешь, кстати, больше не называть меня чужим именем. Экипаж «Курска» под руководством капитана 1-го ранга Геннадия Петровича Лячина свое дело сделал. Теперь они уже далеко — там, где их не достанут ни глубинные бомбы, ни натовские «Орионы», ни какие другие проблемы.
— А как вас зовут на самом деле?
— Илья Степанович. Капитан 1-го ранга Илья Степанович Муромский…
— Хорошо, Илья Степанович. И спасибо за откровенность…
А на следующий вечер ко мне зашли с термосом горячего кофе бывший «двойник» Дмитрия Колесникова (который оказался на деле Дмитрием Рябухиным) и знакомый мне ранее под именем Алексея Коробкова инженер гидроакустической группы старший лейтенант Михаил Озеров.
— …А этим маршрутом раньше кто-нибудь ходил? — спросил я их, когда разговор коснулся решения каперанга Муромского идти вокруг Гренландии.
— Ходили, — отозвался Дима. — Битва за скрытный выход в Атлантику тянется уже не один год. Ведь в зону контроля Северного флота входят сразу два океана — Ледовитый и Атлантический, а попробуй — выйди незаметно на водные просторы, когда путь всем нашим кораблям перекрыт глубоко эшелонированными противолодочными барьерами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31