А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но тот не жалеет потрачен­ных денег, поскольку знает, что, когда дама сыта, у нее разго­раются аппетиты иного свойства.
И вот Белкула насытилась (всего-то и надо, что пол-ящи­ка булок и несколько сотен strikken, то есть кренделей с мас­лом и темным сахаром) и уже полностью предается в руки своему благодетелю. Тому не терпится самому испытать даро­вания Белкулы в области тех деликатных услуг, которыми он намеревается торговать. Узкая койка в дешевой гостинице скрипит и трещит до рассвета. Блаженная придурковатая улыб­ка не сходит с лица Копрологуса целых два дня. Потом он несет перекупщику броши, ожерелья, протезы, отделанные серебром. Выручку от продажи краденого наш предприимчи­вый друг вкладывает в обустройство дома в квартале Патерс­хол и тратит немалые деньги на приобретение огромной кро­вати с пологом на четырех резных столбиках. В этот дом он приводит Белкулу, соблазняя ее сладкими булками и леденца­ми. Белкула сопит на пуховых подушках. Голос крови звучит все глуше. Как лотофаги, сиречь пожиратели лотоса, забывают про все на свете, так и Белкула забыла про цель своего путешествия.

О древнейшей в мире профессии и о разнообразии клиентуры
Глубокая ночь. По всему Гелдмунту тоненькие ручейки мочи стекают в канавы; лужицы пенистой рвотной массы мед­ленно застывают на мостовой. Переступив через ноги храпя­щего пьяницы, расфуфыренный щеголь, а попросту хлыщ, ведет какого-то мастерового, по всей видимости, ткача, к сво­ему жилищу. Полнощекий ткач сжимает в потной ладони флорин; его длинные ноги дрожат и подкашиваются, как будто этот несчастный флорин – непомерная тяжесть. Лицо его спутника скрыто широкополой шляпой с роскошными перьями. Под этим изысканным головным убором можно только разглядеть крупные бисерины пота – и адамово яб­локо, что перекатывается вверх-вниз по тонкой, как у ку­ренка, шее.
– Такой знатной поебки у тебя еще в жизни не было, сам сейчас убедишься, – шепчет он. – Она еще ничего не начнет, а у тебя уже встанет, как у взбешенного коня. Ты сам не пове­ришь, что такое бывает.
Ткач, однако же, не проявляет особых восторгов от подоб­ной перспективы. На ватных ногах поднимается он вверх по лестнице, и когда наверху открывается дверь (и ткача обдает женскими ароматами), бедняга дрожит, как осиновый лист. Но уже пять минут спустя он выходит из спальни всклокоченный и довольный донельзя. Теперь это совсем другой человек, который легко расстается с недельным заработком.
– Расскажи там своим, в цеху, – подмигивает Копрологус.
Стратегия надежная. Не прошло и недели, как к вящей Белкулиной радости пять сотен ткачей слетелись к ее постели, что твоя стая голодных птиц – к щедрой кормушке. Эти первые, так сказать, ласточки обрели в неуемной Белкуле сбычу всех своих эротических мечт: ненасытную и сговорчивую де­вицу, каковая ни в чем никому не отказывает и не чурается смелых экспериментов, на которые редко отважатся благочестивые женушки. Желающих совокупиться – великое множе­ство, и достижения Белкулы воистину впечатляют:
Наименование: Оружейники………………………………………….. 17
Наименование: Пекари………………………………………………….. 19
Наименование: Пивовары………………………………………………..3
Наименование: Увечные калеки………………………………………6
Наименование: Рыбаки………………………………………………….. 29
Наименование: Монахи нищенствующих орденов……………2
Наименование: Воры-карманники……………………………………8
Наименование: Торговцы и лавочники…………………………….63
Наименование: Ткачи………………………………………………………98
Теперь, когда деньги текут рекой, наш предприимчивый Копрологус нанимает целую армию добропорядочных прачек. Также он подряжает хорошего зодчего, дабы тот сконструировал систему блоков, надобную для того, чтобы по мере необходимо­сти приподнимать Белкулу, ни в коем случае не потревожив ее, из ее медвяного болота и омывать из лохани розовой водой.
Дабы ублажить золотую свою гусыню – а Копрологус ви­дел, что может сделать Белкула, даже во сне, если оставить ее в небрежении, – он идет в Грот-Влесхёйс, Большой дом мяс­ников, что на площади Грётенмарк, и договаривается с шуст­рыми поварами, которые за отдельную плату готовы состря­пать самые замысловатые кушанья. Например, hors d'oeuvre, сиречь холодные закуски: заливная телятина или луковый пи­рог. Или горячие блюда: кролик с черносливом, пареный кар­бонат или утка в собственном соку. На десерт: krakelingen в сахарной карамели, заварные пирожные и ириски barbelutten. Копрологус также узнал, что кедровый орех – сильный афро­дизиак (все получилось случайно: Копрологус не разумел по-латыни и не поскупился на гонорар для одного ученого мужа, дабы тот перевел за него Галена, какового Галена ему задали на дом в университете, и оттуда он, собственно, и почерпнул сии ценные сведения), и с тех пор просто закармливает Бел-кулу этим самым кедровым орехом.
Однако же это излишне. Среди шлюх Белкула – что Ба­ярд среди жеребцов: сексуальный гигант, только женского рода. Никто из уродов с kermesse не способен удовлетворить ненасытное ее лоно, ни Полидор, ни Аргайон , ни даже могучий Голиаф. Катаясь по дымящимся простыням, Белкула произносит свои первые в жизни слова:
– Еще! Еще! Хочу еще!

Тонкости мастерства
Предприимчивый Копрологус, обнаружив воистину нена­сытное предложение на ненасытный спрос, распространяет на рыночной площади прейскурант с перечнем цен и услуг. (Он не стал обсуждать это с Белкулой. Она все делает забесплатно, проявляя поистине неиссякаемую изобретательность. Для нее каждый новый любовник остается de facto первым и единствен­ным.) Вот полный список услуг:
миссионер
приходской священник
простата епископа
пылкий пастух
запасливый хомяк
страус
трудовая пчела
вялый слизень
пес, гоняющийся за своим хвостом
кошка моется лапкой
дремлющий ослик
ломовая лошадь
коняшка-качалка
рессорная двуколка
ручная тележка
тачка
бегущий краб
моллюск
моллюск, печёный на горячих камнях
ловушка для угря
moule аи vin blanc
пьяная груша
фига в сахаре
пастернак в масле
сырный торт
ванильный пудинг
кровяная колбаса
съешь меня
ночной горшок
разливочный желоб
жемчужная диадема
жемчужное ожерелье
мягкая мочалка
задний проход
рыцарский поединок
булава
палочные удары
звон литавр
волынка
свистулька
роммельпот
jeu d' harpe
гальярда
гавот на корточках
горизонтальная джига
поросенок с прицепом
чехарда
салочки
стойка на голове
нырок рыбкой
голый слепец
кипрская борьба
козлик и терка для сыра
сердитая кормилица
гунн-мародер
вороватый иудей
тоскующий турок
Известность приносит свои плоды: клиент пошел классом повыше. Вместо мастеровых и бродяг-оборванцев приходят купцы в дорогих шелках, и пахнет от них зерном. Вместо ткачей состоятельные торговцы из суконных рядов заходят в по­исках отдохновения – в пароксизмах блаженного забытья – после тяжелого трудового дня. Спальня Белкулы превращает­ся в катакомбы petites morts. Старики умирают, безумно счастливые, от разрыва сердца; подмастерья спускают в шта­ны от одного только вида роскошных бедер; неудовлетворен­ные мужья барахтаются в горько-сладком желе. Городские печатники, подтверждая дурную свою репутацию, распростра­няют пиратские копии гравюр с изображением божественной анатомии; для разумеющих грамоту доморощенные рифмоплеты сочиняют октавы на вульгарной латыни, где превозносят таланты Белкулы в выражениях самых что ни на есть непот­ребных. Даже золоченый дракон с башни Беффруа наклоняет­ся с остроконечного шпиля, дабы понаблюдать за пылким со­итием своих цеховых мастеров.
Белкула довольна, что все ее мужики остаются довольны, и сама иной раз получает какое-то удовольствие, когда ей по­падается кто-то, кто хотя бы приблизительно соответствует ее меркам. Но, как говорится, tempus fugit. Сон вожделения длился недолго.

Глава, в которой Питер Сивуха и Освольт ван Тошнила объединились перед лицом несчастья, а мы узнаем кое-что интересное о происхождении человека, которого эти достойные господа наняли для исполнения важной миссии
Культурные и утонченные люди обладают особым талан­том объединяться с жестокими, грубыми и тупыми скотами, когда того требуют обстоятельства. И вот как-то днем после обеда Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха встречаются в доме купца, то есть даже не в доме, а в тенистом саду перед домом. Питер Сивуха задумчив и мрачен, чисто выбрит и трезв как стеклышко; он обводит критическим взглядом скамью, куда ему предложили сесть, потом с достоинством присаживается и подносит к своему ученому носу маленький ароматический шарик со смесью душистых трав. Освольт ван Тошнила – эта­кий румяный здоровячок с отвисшим пузом и манерами самы­ми грубыми: он громко пердит, не стесняясь присутствием гостя, ибо дух дорогих кушаний, съеденных за обедом, при­ятен ему и в таком исполнении. Речь Питера Сивухи, как все­гда, витиевата и пестрит латинизмами и нелепыми неологиз­мами, непонятными никому, кроме самого Питера. Освольт ван Тошнила (который языкам не обучен, но в совершенстве владеет английской, французской и немецкой бранью) гово­рит так, как будто Цицерон задохнулся еще при рождении, а Демосфен был шотландцем из горцев. И все-таки, несмотря на различия, между Человеком Науки и Человеком Коммерции крепнет тесная дружба, порожденная взаимной необходи­мостью.
– Была у меня настоятельная побудительность, – гово­рит Питер Сивуха, – кустодиальным своим опекунством ис­править природу Белкулы, ибо в силу врожденной нематри­мониальности и sine magistrum проявляет она все распутные слабости, свойственные ее полу, и потребно ей мудрое наставление и руководство.
– Это правильно, – соглашается ван Тошнила, – без ру­ководства оно никак. Она за свои поступки не отвечает, так что ей нужен крепкий мужчина, чтобы держал ее в строгости.
– Тщательно разработанная мной метода по интеграции моральных концептуалий в данном случае оказалась несосто­ятельной, ибо разум дикарки по природе своей не подвержен эрудиционному воздействию экстраполярной науки.
– Да, она так и осталась дикаркой. А ты, Сивуха, не смог превратить ее в женщину добропорядочную. Люди и так уж украдкой смеются, а скоро будут смеяться открыто.
– Это вы истину говорите, – хмурится Питер Сивуха. – Однако следует принять во внимание и то немалозначительствующее обстоятельство, что и доброму имени ван Тошнилы угрожает фрустрационная дискредитация.
– Это как?
– Теперь, когда ваша тайна раскрыта, Белкула может взять имя матери, и тогда ваше доброе имя будет уже безнадежно запятнано.
Разъясненная в данном ключе, ситуация требует незамед­лительного вмешательства. Весь день до самого вечера обес­покоенные столпы общества напрягают умы: составляют план по захвату Белкулы и в итоге решают (с большой неохотой) прибегнуть к помощи печально известной Греты из Антвер­пена. Только Безумная Грета (как называют ее неблагодар­ные горожане), беспринципная мародерка, разыскавшая и захватившая беглую герцогиню Дармштадтскую и подавив­шая в одиночку мятеж еретиков в Оденарде, сможет добить­ся успеха в столь непростом предприятии. Безумная Грета не знает жалости, с ее зверской жестокостью может сравниться лишь ее жадность до денег, а благородные господа предлага­ют немалое вознаграждение за поимку и возвращение Белку­лы.
Письмо запечатано и отправлено по назначению, и вот – по прошествии двух дней, на третий – шум и гам за окном привлекают внимание Питера Сивухи и Освольта ван Тошнилы. Что за переполох?! Они выглядывают в окно, и там, по­среди мостовой, стоит руки в боки Безумная Грета, похожая на зловещую птицу, предвещающую беду. При полном параде, в переднике и в доспехах. За ней по пятам – толпа возбужден­ных домохозяек с добром, награбленным в Варенбурге: кули с мукой, ткани, столовое серебро. Сама же Безумная Грета – ну чистая ведьма: восьми футов ростом, сухая, костлявая, с губами, сжатыми в тонкую линию. Посмотреть на нее, так и вправду поверишь в ее похвальбу, что она славно пограбила в Преисподней и вернулась назад целой и невредимой. (Всем известно, что вход в Преисподнюю находится где-то в далеких болотах Ирландии, что дает повод все-таки усомниться в прав­дивости данной истории.) Свирепо буравя глазами своих нанимателей, Безумная Грета требует, чтобы ее пригласили в дом. Ее голос трещит, как суставы вздернутого на дыбе. Дверь в дом ван Тошнилы приоткрывается с неохотным скрипом. Безумная Грета, оставив толпу своих верных воитель­ниц ликовать над добычей, заходит в мраморную прихожую. Ее длинный палаш скребет по полу, плюясь желтыми искрами. Она не садится, хотя ей предложено кресло. Она обводит вни­мательным цепким взглядом богатое убранство дома. Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха потчуют гостью дорогим вином, каковое выпивается залпом и остается явно недооцененным, и разъясняют свою проблему, упирая на то, что дело спешное и деликатное. Безумная Грета обрывает их, не дослушав. Она на­висает над ними, как ворон – над падалью.
– Я найду вашу жирную телку, – говорит она, – и уж об­строгаю ее как надо. В лучшем виде доставлю, не беспокой­тесь. Но мне нужно ваше согласие на свободу действий, если вдруг будет надобность применить крайние меры.
При этих словах Питер Сивуха бледнеет, но Освольт ван Тошнила – который, собственно, и финансирует все предпри­ятие, – не читал исторических сочинений и потому отвечает утвердительно. Удовлетворенная наполовину, Безумная Грета обращается к Питеру:
– Ну а ты, книжный червь?
– Я? Всенепременнейшим образом. Имею всяческую по­ощрительность и присоединяюсь к разумной сентенции ува­жаемого коллеги, без всяких изъятий и возражений.
– Это что значит? «Да»?
– Ну, да.
Безумная Грета просит, чтобы ей принесли что-нибудь из одежды намеченной жертвы. Питер Сивуха отдает ей свадеб­ную фату и при этом случайно касается ее руки. Его пробирает озноб – рука у Греты холодная, как у трупа. Безумная Грета подносит фату к носу и шумно вдыхает. Фффф-хх! Пахнет не­мытым влагалищем, истекающим соками похоти. Грета запо­минает запах: он врезается ей в нос, для которого самый при­ятный запах – это запах денег, хотя кое-кто утверждает, что деньги не пахнут. Тут надо сказать, что нюх у Безумной Греты будет получше, чем у свиней, натасканных находить трюфе­ли, – она берет верный след, ориентируясь только на запах своей неуемной алчности и на испарения людского страха.
– Я вернусь через сорок дней, – говорит охотница. – Так что готовьте деньги.
Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха кивают с чрезмер­ным рвением, вытирая со лбов испарину. Когда Безумная Гре­та уходит, оба достойных мужа оседают на пол с тяжкими вздо­хами облегчения.
Толпа разнузданных женщин снаружи следует за своей предводительницей, как рой кочующих пчел – за маткой.

О том, как Белкула встречает мужчину, который подходил бы ей по всем параметрам, не будь у него одного прискорбного изъяна, и о том, как в лице Голландского Колпачка обретает Белкула друга и спутника, с которым уже никогда не расстанется
И вот Копрологуса – только что отобедавшего и доволь­ного жизнью, и новым толедским клинком, и позолоченными перьями на щегольской шляпе – настоятельно приглашают под угрозой кинжала, прижатого к горлу, в дом сутенеров и сводников на Хоогпоорт. Его заводят в каморку с низкими потолками, где уже собрались двенадцать молодцев, в кото­рых Копрологус узнает себя прежнего: пропитые оборванцы, подонки общества, с прыщавыми фурункулезными рожами и голубиными перьями на мятых шляпах. Один из этих двена­дцати выступает вперед – он будет говорить за всех. Копроло­гус, который продумал план действий еще по пути сюда, муд­ро отказывается от девицы «по сниженным ценам», которую ему предлагают разделить со всеми. Он садится на табурет, пододвинутый кем-то ему под ноги, и готовится выслушать, что ему скажут.
Эти господа (объясняет уполномоченный делегат) представ­ляют совет гильдии Копелаарса. В настоящее время гильдия испытывает существенные финансовые затруднения: дела идут вяло, конкуренция со стороны одиночных предпринимателей, в гильдию не входящих, подрывает коммерцию. Уважаемый Копрологус, разумеется, понимает, что у проституции, как и у всякого торгового предприятия, есть свои правила. И он скорее всего не откажется рассмотреть с должным вниманием эту кол­лекцию орудий и инструментов – осторожнее, а то лезвие очень острое, – которых его огорченным, да-да, весьма огорченным коллегам давно не терпится испробовать в деле?
Копрологус не нуждается в демонстрации. Рысью бежит он домой в сопровождении «коллег» по цеху, хватает деньги, кольца и жемчуга и исчезает из города, заплатив изрядную взятку за паспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27