Я стоял в окружении каменных саркофагов. Многие камни давно поистерлись от времени. Надгробия были разные: и совсем простые – как ванны, накрытые ровными плитами, – и украшенные скульптурными изображениями. Стопа одного мудреца, который в своем вечном сне прижимал к груди компас и скипетр, рассыпалась в пыль, когда я дотро­нулся до нее рукой. Я смотрел на этого деревянного мага, изъе­денного червями, и дивился тому, с каким мастерством скульптор изобразил морщинки у него на лбу, опущенные уголки губ, закрытые веки в прожилках вен, пышные локоны, что стекали подобно двум симметричным ручьям в кудрявую реку его бороды. Я посветил факелом на бока саркофага в надежде найти там табличку. Но когда я ее нашел, моя радость тут же сменилась немым потрясением – холодным ознобом пророческого открытия.
Hiс depositum est Corpus
GERBOS VON OKBA
Hujus Turris Magistri.
Obiit 23 Die Mensis Maius
AD 14 —. Anno AEtatis 66.
Я придвинулся ближе к табличке с эпитафией Мастера. Из-под каменной дощечки, подобно ножкам раздавленного насекомого, торчали обрывки другой, более древней надписи: изгибы и петли неведомого алфавита. Я провел пальцами вдоль крышки и нащупал свежие сколы. То есть крышку недавно вскрывали. Скульптуру древнего мудреца прикрепили на мес­то известковым раствором. Я закрепил факел на полу и по­пробовал сдвинуть крышку саркофага, преодолевая страх, как школьник, который сам себя берет на «слабо». Крышка сдви­нулась, но буквально на волосок. Я поднялся на ноги и подна­лег посильнее – крышка сдвинулась еще чуть-чуть, ломая скрепляющий раствор. Самые упрямые блямбы затвердевшей известки пришлось отбивать долотом. Используя долото как рычаг, я расширил зазор между деревом и камнем. Поскольку мой факел стоял на полу, я не видел, что там внутри, в сарко­фаге. Да, я не видел, но зато чувствовал запах. Я оторвал кусок ткани от рукава и соорудил импровизированную маску на нос и рот. Я весь дрожал, кожу щипало от пыли. Я толкнул крыш­ку так сильно, что не устоял на ногах: хорошо, я успел ухва­титься за край саркофага, иначе бы точно попал рукой в раз­дутый живот мертвого Мастера.
Представьте себе мое ликование: я нашел подтверждение своим догадкам. Невзирая на страх и на позывы на рвоту, я все же пролил свет на Правду. В буквальном смысле. Скрюченные пальцы трупа напоминали сухие веточки, ногти отрас­ли длинные-длинные. Большие пальцы на босых ногах, что торчали из-под белого савана, загибались вперед и вверх, как носки туфель турецких султанов. В отличие от своего предше­ственника, чье скульптурное изображение было на крышке, Гербош фон Окба был чисто выбрит – то есть он был чисто выбрит, когда его клали в гроб. Сейчас его крапчатый череп украшали сухие пучки трупных волос, похожих на птичий пух. Лицо кривилось, как будто он был не в духе.
Я сидел в пыли под выбитой дверной перемычкой и прислу­шивался к шагам братьев. Я смотрел на вершину лестницы, ос­вещенной тусклыми факелами на стенах. И вот они появились. С такого расстояния было трудно понять, где кто; отличить одну тонзуру от другой. Когда они подошли ближе, неразличимая мас­са распалась на отдельные составляющие, и я увидел, что пер­вым идет брат Кай. Эридус и Нестор пихались локтями, стараясь обогнать друг друга хоть на шаг, а брат Людвиг (чудесным обра– зом излечившийся от подагры) пинался ногами так, будто хотел сбросить с себя сандалии вместе со стопами. Греда и Эп замыка­ли шествие, наступая всем на пятки.
Мне было совсем не страшно. Я поднялся им навстречу, и они резко остановились – их импульс к движению разбился о мою неподвижность.
– Что ты наделал? – выдохнул Эридус, хватаясь за бок.
– Свы-свы-святотатство!
– Наказать его! – прокашлял Нестор. – Содрать кожу с подмышек!
Вход в Склеп у меня за спиной зиял, словно черная пасть. Братья сгрудились у проема, стараясь заглянуть внутрь. Я скре­стил свои инструменты, прикрывая живот.
– И что ты скажешь в свою защиту? – спросил брат Кай, спокойно выдержав мой обвиняющий взгляд. – Осквернение могилы – самое тяжкое преступление против Закона.
– Понятно, – ответил я, – а перерезать Мастеру горло – просто мелкий проступок?
Брат Кай слегка приоткрыл сжатые губы.
– Злобная клевета! – взвился Эридус. – Пусть он замолчит!
– Я не понимаю, – растерянно пробормотал Эп. – Он о чем говорит?
– Вздор он несет! – сказал Людвиг.
Я указал на него долотом:
– Брат Людвиг, напомните мне: от чего умер Гербош фон Окба?
– Я же тебе говорил: непроходимость жул-жул…
– Желудка, да. Брат Эридус, вы говорили, что Мастер сло­мал себе шею, правильно? Когда упал, потянувшись за книгой?
Эридус моргнул.
– Э… да. За «Псевдоэпиграфой».
– Брат Нестор, как вы считаете, стоит ли брать с собой в ванну древние манускрипты? Всякое может случиться. И не обязательно – сердечный приступ.
Нестор даже бровью не повел, но его лоб покрылся испа­риной.
– И насколько я знаю, – обратился я к братьям Эпу и. Греде, – еще никто не доперделся до смерти.
Братья принялись бурно возмущаться, выгораживая себя и обдавая меня дурным запахом изо рта. Только брат Кай сохра­нял спокойствие.
– Если ты собираешься обвинить нас в злодеянии похуже, чем украшательство правды вымыслом, – сказал он, – тебе вряд ли представится более подходящий случай.
Я смотрел на их лица, мрачные и угрюмые, и чувствовал силу их ненависти.
– Мне бы хотелось, чтобы вы прежде всего задались воп­росом: почему я на это пошел? – сказал я. – Почему открыл усыпальницу Мастера и подверг себя опасности? Я мог бы забыть о своих подозрениях. Так мне было бы спокойнее. В конце концов я ведь добился, чего хотел. Сбылась мечта дет­ства: я здесь, в Башне, меня приняли в круг Избранных.
– Еще нет, – вставил Эридус. – Ты пока что не Изб­ранный.
– Любопытство, – продолжил я. – Мною двигало любо­пытство, без которого нет познания. От брата Нестора я узнал, что Мастер умер. Рассказы других оказались настолько проти­воречивы, что тут хочешь не хочешь, а заподозришь неладное. В течение многих недель вы держали меня в неведении. Никто из вас не потрудился перевести мне Книгу Наставлений, а те­перь вы меня обвиняете в том, что я нарушил закон. И что мне еще оставалось?! Только вскрыть эту могилу в поисках Правды. Это должно было произойти, рано или поздно… Сперва мне было непонятно, как убийца Мастера сумел избежать разоблачения. Вы все присутствовали на похоронах. Вы не могли не заметить глубокую рану на шее – она и сейчас еще различи­ма, хотя прошло уже столько недель. То есть вы все ее видели.
– И кто же из нас убийца? – спросил брат Эридус.
– Брат Эридус, вы часто оставались наедине с Гербошем фон Окбой, так?
– Да. Я же тебе говорил, мы с ним вместе работали.
– Над вашим шедевром, как я понимаю. – Я хорошо рас­считал этот удар. – Я видел, в каком состоянии ваша библио­тека. Без книг вы – как без рук, так что вы целиком и полностью зависели от Мастера. Вас это бесило. Вот почему вы желали ему смерти.
Лицо у Эридуса стало пепельно-серым.
– Ты прикасался к моим книгам?
– Да, брат Эридус, у вас были причины его убить, и у вас был подходящий случай перерезать ему горло. Эти ножи для бумаг у вас в кабинете… они какие-то уж слишком острые для того, чтобы резать бумагу, вам так не кажется?
Греда уставился на Эридуса во все глаза:
– То есть Мастера убил брат Эридус?
– Вздор! – закричал Эридус.
– Вздор, – согласился я. – У брата Людвига был более яв­ный мотив. Как у старейшего после Окбы у него было приори­тетное право занять место Мастера. Но время шло, он старел, а Мастер как-то не спешил умирать своей смертью. Ему самому давно стало ясно, что труд всей его жизни – эта недоказанная теорема – так никогда и не будет завершен. Со смертью Мас­тера он ничего не терял, зато приобретал очень многое.
– Я? Ты посмотри на меня: кожа да кости! Да я физически не сы-сы-способен ник-ник-никого убить!
– Если вы можете одолеть пять лестничных пролетов и не свалиться при этом без сил, – сказал я, – стало быть, вам хватит сил и на то, чтобы перерезать горло старому человеку. Тем более что всем известно, какой вы вспыльчивый, вы не раз демонстрировали свой взрывной нрав.
– Все это очень забавно, – сказал брат Кай, – но где до­казательства?
– Прежде всего мотив. Брат Людвиг просил меня принес­ти ему с Верхних ярусов Конституцию, которая подтвердила бы его право на титул Мастера. Он пытался меня подкупить, обещал золото и драгоценные камни – сверкающие побря­кушки, которые, как ему хорошо известно, в Башне не стоят вообще ничего.
Нестор вдруг встрепенулся. К всеобщему изумлению, он набросился на брата Людвига, схватил его за горло и начал душить, приподняв на дюйм над полом. Брат Людвиг хрипел и дергал ногами, но никто из его коллег не спешил на выручку.
– Сожми еще чуточку крепче, – сказал наконец брат Кай, – и ты станешь убийцей, Нестор.
Нестор выпустил свою жертву. Брат Людвиг осел на пол, жадно хватая ртом воздух – как камбала, выброшенная на сушу.
– Да, – усмехнулся я. – Это было бы очень кстати, брат Нестор. Прикончи подозреваемого в убийстве, якобы в пра­ведном гневе, и у тебя будет труп, на который можно свалить все грехи.
– Замолчи, – угрожающе проговорил брат Нестор.
– Понятно, что в отношении грубой силы – а чтобы раз­езать хрящи, нужна сила, – брат Нестор превосходит вас всех вместе взятых. Вы все знакомы с его работой по уничтожению паразитов. Этот остекленевший взгляд, когда он потрошит какого-нибудь беспомощного грызуна… может быть, это было последнее, что видел в жизни фон Окба, когда задыхался, за­хлебываясь собственной кровью?
– Мотив? – требовательно произнес брат Кай.
– Брат Нестор считал себя обманутой жертвой. Он гово­рил мне, что Мастер крал его изобретения. Почему? Потому что брат Нестор – непризнанный гений Башни. А когда тебя так обижают, причем постоянно, тут поневоле возникнет же­лание убить обидчика.
– Я никого не убивал! – закричал Нестор. – Но Мастер действительно крал у меня идеи!
– Нет, – сказал я. – Может быть, вы в это верите, может быть, вы убедили себя, что все так и есть, только это все вы­думки и измышления. Видите ли, брат Нестор… я знаю про взбивалку.
– Про какую взбивалку?
– Взбивалку для яиц.
– Что еще за взбивалка для яиц?
– Моя взбивалка для яиц. Изобретение, из-за которого меня взяли в Башню. Еще в нашу первую встречу вы прибрали ее себе. Вам было невыносимо смириться с мыслью, что у меня есть талант, и вы взялись за переделку моего устройства, чтобы потом выдать его за свое.
Брат Нестор покачал головой:
– Это неправда…
– Я видел модель у вас в мастерской! Вашу копию моего оригинала!
– Итак, заговор множится, – проговорил брат Кай. Мне показалось, что в его неприязненном взгляде мелькнуло тайное сочувствие и понимание. – И кто же из нас убийца исхо­дя из твоей Грандиозной Теории?
– Я еще не дошел до наших друзей-музыкантов, братьев Эпа и Греды.
– Это неправда! – завопил Эп. – Никто ему горло не пе­ререзал, он умер от спазмов кишечника!
Брат Греда бережно обвил руками грудь брата Эпа, словно успокаивая разбуянившегося ребенка.
– Брат Греда, – продолжил я, – вы признаете, что вы были готовы меня отравить, и почти отравили – чтобы до­стичь своих целей?
Но Греда как будто меня и не слышал; он поглаживал шею Эпа большим пальцем левой руки.
– Вы мне признались, что не умеете ни записывать музы­ку, ни читать ноты. Все это делал Гербош фон Окба. То есть вы оба зависели от него целиком и полностью, как и брат Эридус. А зависимость порождает обиду. Я сам пострадал от вашей злобы. Вы подсыпали мне какое-то снадобье, потом сказали, что это была Башенная лихорадка – вы меня обма­нули, чтобы заставить сделать, что нужно вам.
– Да, – сказал брат Греда. – Но это не мы придумали…
И снова вмешался брат Кай:
– У меня вопрос. Если кто-то из моих коллег совершил это низкое, подлое преступление (назовем это так), почему же он не поднялся на Верхние ярусы и не забрал то, ради чего пошел на смертоубийство? Тот, кто убил человека, вряд ли станет терзаться сомнениями насчет кражи. – Глаза брата Кая светились от удовольствия. Он бросил мне вызов, который я должен был принять.
– Всеобщее недоверие, – сказал я. – Я подслушал ваш спор, кому быть Мастером. Где-то там наверху лежит что-то такое, что исполнит все ваши честолюбивые замыслы. И вы слетелись к нему, словно галки к колодцу: сами не пьете, но и другим не даете напиться.
– И разрешить эту проблему, – сказал брат Кай, – мож­но было единственным способом: послать наверх тебя?
– Вот именно. Я был как бы общий множитель в их планах.
– В наших планах?! – протестующе воскликнул брат Эри­дус. – Ты о чем говоришь?
– Но это же очевидно. Рана на шее Гербоша фон Окбы слишком широкая и глубокая. Такой разрез ну никак не полу­чится с одного удара. И зачем было резать от уха до уха, когда достаточно просто перерубить яремную вену?
Я видел, как они задрожали. Я был как мрамор рядом с их плотью: Правосудие Башни.
– Мастер умер не от одного клинка. Вы все сговорились, объединенные общей ненавистью – и в своей неистовой зло­бе прикончили старого человека.
На мгновение все замерло. Я был как скульптурный Да­вид, увековеченный в камне в миг своего триумфа. Но Вре­мя – нетерпимое к человеческой жизни, ибо жизнь искажает время, – стерло усмешку у меня с лица. Я был в смертельной опасности.
– Кошмарно! Чудовищно! Зверство какое! – Братья заво­пили все разом. Уже потом мне довелось немало поездить по миру, и однажды я видел свирепую драку бесхвостых макак. Точно так же и братья дрожали от негодования, хватали ртом воздух и обнажали розовые десны. Я попятился к лестнице. И тут они все разом бросились на меня. Я взмахнул долотом. Раздался звук, как будто резко порвался шов, и брат Эп упал, прижимая ладони к лицу. Пронзительный и по-детски оби­женный крик резанул мне по ушам. Я принялся колотить мо­лотком по взбудораженной массе лиц. Ломались кости – каж­дый удар отдавался мне в зубы. Отступать было некуда. Разве что вверх по лестнице. Времени на раздумья не оставалось. Я развернулся и побежал, перепрыгивая через несколько ступе­нек разом.
Я не помню, как поднялся наверх. Ярость, что преследо­вала и гнала меня всю дорогу, – скорее всего я придумал ее потом, чтобы заполнить пробелы, куда не решается заглянуть Память. Одно я помню отчетливо: как поскользнулся на верх­ней ступени и упал, обдирая руки о зазубренные железяки. На этой темной, неведомой мне территории бежать было некуда – только ко входу на Верхние ярусы. Я рванулся к двери с надеждой, что она откроется. Я с разбегу ударился о деревянные балки. Нащупал рукой железное кольцо, вцепился в него – и дверь приоткрылась
Я бросился внутрь, едва успев оглянуться через плечо. Бра­тья, похожие в темноте на собрание вопящих ведьм, были уже совсем близко. Я поспешил закрыть дверь и задвинуть засов Потом я еще постоял пару минут у двери, слушая вопли моих врагов, бесновавшихся с той стороны в бессильной ярости Наконец крики стихли; больше никто не стучал кулаками в дверь, не пинал ее ногами – Братья поняли, что им до меня не добраться, и, похоже, ушли восвояси.
Я, однако, не сразу сдвинулся с места и еще долго стоял обдирая содранную кожу с разбитых костяшек. Я вполне от­дышался, но все равно медленно сосчитал до десяти, чтобы успокоиться окончательно.
Потом я обернулся.
У меня за спиной возвышалась летящая арка – побольше, чем в самом огромном соборе, – запечатанный вход на Верх­ние ярусы. Я оказался запертым на пятачке размером не боль­ше кладовки. Впереди был сплошной кирпич. Однако слева я скорее почувствовал, чем разглядел в полумраке, неровность в каменной кладке. Я подошел и осторожно провел рукой по стене. Разбитый камень, расщепленное дерево. А чуть выше – трещина, словно шов темноты. Пустота. Проходя вдоль сте­ны, я случайно задел ногой стопку бумаг, листы разлетелись, как стая испуганных голубей. Еще через пару шагов я спот­кнулся о какую-то низкую выпуклость и упал. Сущность бу­маги в определенных пределах изменчива и многогранна: бу­мага – это отчасти Воздух (легкость ее составных элементов), отчасти Вода (ее обращение с примесями и инородными тела­ми), отчасти – удушающая Земля. Впереди, насколько хватал глаз, простирались бумажные горы, сплошь отвесные склоны и глубокие карьеры. Я пересек этот бумажный завал на четве­реньках. Листы из верхнего слоя скользили у меня под рука­ми; то и дело я замирал на месте из страха, что меня снесет бумажным потоком. Уже очень скоро я понял, что никуда не продвигаюсь, потому что на каждый дюйм продвижения впе­ред приходится по три-четыре дюйма скольжения назад. Не знаю, что мною двигало: отчаяние или отвага, – но я начал рыть ход в бумагах, разгребая их прямо руками, как кролик роет нору в прелых листьях. А потом меня как будто схватила невидимая рука и выдернула из бумажного холма наружу, в вихре разлетевшихся листов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27