.. Лишь великое и доброе солнце, дающее людям тепло и свет, открывает своими лучами невидимые краски, заставляет их явиться миру.Кундуз все еще не могла прийти в себя:— Как же ты сумел сделать такое?— Нет предела для человеческого разума. Я сделал совсем немного — открыл одну из тайн ученого, который жил во времена Искандера Двурогого…— Коломон вдруг перестал говорить. Прямо к ним шел один из туленгитов, стерегущих рабов. — Я обо всем расскажу тебе после. — Ромей своими пронзительными глазами посмотрел в глаза девушки:— Кундуз! Я хочу видеть тебя! Сегодня, как только зажгутся первые звезды, приходи к озеру! У меня есть несколько золотых монет, и я куплю эту ночь у стражника!.. Я буду ждать!..— Хорошо. Я приду, — тихо, но твердо сказала девушка.Вернувшись во дворец, Берке не велел никого к себе пускать и долго сидел в одиночестве. Мысли о том, что он увидел, не давали ему покоя. Потрясение прошло, и все можно было обдумать не торопясь.Надо было что-то предпринять. Но что? Коварный ромей, зная, что мусульманская религия запрещает изображать людей, животных и птиц, все-таки обманул его.Если кто-то догадается о том, что видел сегодня он, мусульмане отвернутся от хана, который позволил гяуру совершить такое святотатство.Мечеть прекрасна. Подобных орнаментов и красок ни разу не видел Берке, хотя за долгую жизнь он побывал в землях разных народов. Закралась вдруг мысль: быть может, никто и никогда не узнает, что под орнаментом скрыто изображение человека, может, не стоит разрушать то, что создал мастер-ромей? Или приказать построить что-нибудь на том месте, с которого открывается тайна?Но сейчас же на смену сомнениям пришла подозрительность. А что, если это не единственный секрет мастера? Кто знает, что у гяура может быть на уме?Кровь отлила от лица хана, когда он подумал об этом. Нет! Выход был один — уничтожить всю роспись, которую сделал на этой стене ромей, и заставить его подчиниться ханской воле.Перед глазами вдруг поразительно четко и ясно появилось изображение красавицы верхом на иноходце. Трудно было поднять на такое руку. Но зачем, почему решился на этот безумный поступок мастер? Туленгит намекнул сегодня хану кое о чем, но он только показал голову змеи, спрятав ее тело в воде. Так в чем же все-таки дело?Берке думал о ромее, а перед глазами стоял образ девушки. Давно не охватывало его сердце волнение и не просыпалось желание обладать юным телом. Можно было бы приказать нукерам отыскать ее и привести сейчас же во дворец, но что-то удерживало хана от этого…Так как же поступить с мастером? Раб осмелился полюбить свободную девушку, юную, прекрасную, как утренняя звезда Шолпан…Хан схватил серебряный колокольчик и затряс им.В комнату торопливо вошел сотник Салимгирей.— Приведи сюда мастера-ромея.— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан.Через некоторое время воины с обнаженными саблями приволокли во дворец Коломона и втолкнули его в комнату к хану.— Оставьте нас двоих! — приказал Берке.Воины удалились. Хан долго и пристально рассматривал мастера, словно пытаясь прочесть его мысли. Лицо ромея было неподвижным и бледным. Крупные капли пота блестели на его высоком лбу.Недобрая улыбка тронула губы Берке.— Рассказывай, — велел он.— О чем, Берке-хан?— Начнем хотя бы с того, когда ты закончишь строительство мечети?— Я уже говорил… Осенью.— Хорошо. А теперь скажи мне, зачем ты нарисовал на стене эту девушку?Коломон резко вскинул голову.— Я люблю ее!— Ну, а она тебя?— И она любит…Лицо хана передернулось, но он справился с охватившим его гневом и по-прежнему спокойным голосом сказал:— Разве тебе неизвестно, что она сосватана?— Я знаю об этом. Но разве это имеет какое-то значение, если люди любят друг друга?Дерзость ромея, его упрямые и смелые ответы бесили Берке:— У вас разная вера. Девушка мусульманка…Мастер не спрятал глаз:— Самая великая религия, которой поклоняются люди всей земли, — это любовь…Лицо хана побледнело и заострилось. Он чувствовал, как охватывает его, подступает к горлу знакомое состояние дикой ярости. Стоит только расслабиться, и оно захлестнет его, закроет глаза пеленой кровавого тумана, и тогда…— Ты знаешь… что наша религия… запрещает рисовать людей…— Берке с трудом выталкивал слова из сведенного судорогой горла.— Я люблю ее… И у меня не было иного способа выразить это. Она не понимала и боялась моих слов, потому что слова могут лгать.— Дальше…— Дальше? Когда она увидела свое изображение — оно сказало ей обо всем. Кундуз хорошо знает, чем это грозит мне. И если я не побоялся, значит, слова мои не лживы. Я совершил, согласно высшей религии, страшный грех. Девушка узнала, что я люблю ее больше, чем свою жизнь. И она согласилась…В уголках губ хана появилась пена, а узкие глаза превратились в крохотные щелки.— Согласилась?— Да. Она согласилась навсегда стать моей, — Коломон вдруг опустился на колени. — Великий хан, в своей жизни я ни разу и никого ни о чем не просил… Ради своей любви я сам встал на колени… Я прошу одного… Мне не нужна свобода… Пусть я навсегда останусь рабом, я построю для вас тысячу прекрасных мечетей, только разрешите Кундуз стать моей женой…Рука Берке скользнула к лежащему рядом кинжалу.— А девушка согласится стать женой раба?— Да, великий хан, она тоже просит вас об этом…— Значит, мечеть закончишь, как обещал?— Я сдержу свое слово, великий хан.Лицо Берке посветлело. Он позвонил в серебряный колокольчик, и в дверях тотчас появился Салимгирей.— Мы договорились с мастером Коломоном…— Губы хана вдруг растянулись в улыбке, но глаза не смеялись — они были по-прежнему недобрыми и холодными. — Я решил соединить его с девушкой, о которой он говорит, если, конечно, он сдержит свое слово и завершит строительство мечети нынешней осенью. Не так ли, мастер-ромей?— Да, — Коломон всем телом подался вперед.— Теперь слушайте мое повеление, — от лица Берке вдруг снова отхлынула кровь, — за рисунок, который он сделал на стене мечети, наказать его ста ударами. За желание взять в жены мусульманку повелеваю оскопить его. Все это надлежит сделать в присутствии девушки и всех рабов. Затем, согласно уговору, соединить ромея с девушкой.Коломон зашатался. Он знал обычаи того страшного мира, в котором жил, — хан Золотой Орды никогда не меняет своего решения.— Лучше вели зарубить меня на этом месте! Зачем мне жизнь?.. — хрипло попросил ромей.— Нет, — властно сказал Берке. — Мне еще нужна твоя жизнь. Ты должен достроить мечеть…Страшная была ночь. Почти десять тысяч рабов велел согнать хан Берке на майданхану — главную площадь города. Рабов плотным кольцом окружили конные туленгиты с обнаженными саблями в руках. Коломон, закованный в цепи, стоял на высоком помосте в окружении стражи и был виден всем. По углам помоста пылали огромные, в рост человека, багровые костры, и их пламя тревожными отсветами играло в расширенных зрачках рабов, на узких клинках сабель туленгитов.Ночь словно придвинулась к главной площади города, и небо, черное и тяжелое, опустилось к самой земле и готово было рухнуть на головы собравшихся здесь людей.Два стражника привели Кундуз и втащили ее на помост. Тихий ропот, похожий на стон, пронесся над площадью. Девушка была прекрасна. Бледное лицо, закрытые глаза, похожие на черную волну волосы, разметавшиеся по плечам…— Слушайте! Слушайте! Об этом должны знать все! — закричал ханский глашатай, огромный, словно отлитый из бронзы, монгол. — По повелению хана Золотой Орды, великочтимого Берке раб-ромей за то, что испоганил стену мечети — обители аллаха, наказывается ста ударами.Палач — высокий худой человек в лисьем малахае, надвинутом на самые глаза, — поднял руку.Туленгиты, охраняющие Коломона, свалили мастера на помост…— Раз, два, три…Над площадью, над головами застывших в молчании людей засвистела, рассекая воздух, лоза. Тишину нарушал только ровный и бесстрастный голос глашатая, считавшего удары:— Четыре, пять, шесть…Багровое пламя костров шевелилось над помостом, выхватывая из мрака суровые лица рабов, гневно сведенные брови. В тревожно шевелящихся отсветах кровь раба Коломона казалась черной.— Пятьдесят… шестьдесят один…— считал глашатай.И вдруг пронзительный женский крик взметнулся над площадью. Это был голос Кундуз:— Люди! Родные! Спасите его! Ведь это великий мастер Коломон!Толпа качнулась к помосту, но тут же отхлынула и снова замерла в тяжелом молчании.— Девяносто, девяносто один…— падали на головы рабов бесстрастные слова.Туленгиты, подхватив под руки ромея, поставили его на помост. Кожа на спине мастера висела клочьями. Он истекал кровью.— Слушайте, слушайте! — вновь закричал глашатай. — По велению хана Золотой Орды великого Берке за то, что неверный ромей захотел взять в жены мусульманку, девушку-кипчачку Кундуз, его надлежит оскопить! Пусть исполнится мудрое решение хана!На помост поднялся мулла в белой чалме. В руках его сверкнул нож.— Сорвите одежду с раба, положите его на спину и крепко держите, — приказал он туленгитам.Кундуз зашаталась, уронила на грудь голову.— Поднимите голову этой потаскухе! — крикнул палач державшим девушку туленгитам. — Пусть она увидит, как ее будущий муж станет евнухом!И вдруг властный, сильный голос упал в гнетущую тишину:— Люди! Разве можно терпеть такое насилие?! Или вы забыли, что вы люди?Головы всех повернулись на голос. Высокий человек, одетый во все черное, стоял чуть поодаль от помоста. Лицо его было до самых глаз закрыто платком. И никто не смог в этот миг даже подумать, что это был сотник личной охраны Берке-хана Салимгирей.Толпа заволновалась, растревоженно загудела:— Освободить ромея!— Лучше умереть, чем так жить!Так в год курицы (1261) в столице Золотой Орды — Сарай Берке началось восстание рабов. Три дня лилась кровь и пылали дома. Хан Берке, укрывшись в своем дворце, вызвал из степи на подмогу тумены лашкаркаши Ногая.Рабы упорно сопротивлялись. Они знали — пощады не будет, а потому каждый из них стоил в этом сражении десяти воинов. Каждый дом, каждый глинобитный дувал превратился в маленькую крепость. Обезумевшие, в большинстве своем без-оружные люди в ярости бросались на всадников с крыш домов.Теснимые воинами Ногая, рабы укрылись в недостроенной мечети на берегу Итиля. Стрел уже не было, и они разбирали стены, чтобы отбиться камнями и кирпичами.На третью ночь, понимая, что им не совладать с ханским войском, рабы целыми отрядами прорывались в степь, уходили вплавь через Итиль.Страшной была ханская месть. Всех, кто остался в живых, Берке велел вывести за город, и воины рубили пленников саблями, топтали конями…Хан торжествовал победу, но страх, поселившийся в его душе, не проходил. Впервые не где-то в далеком Самарканде или Бухаре подняла голову чернь, а здесь, в сердце Золотой Орды, непоколебимо стоявшей с тех времен, когда создал ее великий Бату-хан. Происходило непонятное, и Берке не знал, что ему следует предпринять дальше.Когда свершилась расправа над рабами, хан послал нукеров на озеро узнать, целы ли его лебеди, велел отыскать мастера-ромея и девушку Кундуз.Лебеди не пострадали во время смуты, но ни ромея, ни девушки не было ни среди живых, ни среди мертвых.…Скрываясь днем в лесных чащах, Коломон и Кундуз с небольшим отрядом беглых рабов шли по ночам в сторону реки Тан Тан — река Дон.

. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ IV Ногаю, единственному сыну Татара, рожденного от младшего сына Джучи —Буала, во времена, когда Бату-хан двинулся на Европу, исполнилось двадцать лет. Был он смел и горяч. Ни его дед Буал, ни отец Татар не прославили себя в походах, не добились звания хана. По заведенному Чингиз-ханом порядку, они принимали участие во всех делах Орды, но после походов непременно возвращались в свой улус, чтобы предаться усладам мирной жизни.Последним улусом Татара после возвращения его из Восточной Европы стала крымская земля. Ставку же свою он устроил в городе Кафа.Под началом Ногая во время походов на орусутов и угров были тумены, состоящие из монголов-хадаркинцев и мангитских всадников.И те, и другие славились как отличные воины, замечательные стрелки из луков. Хадаркинцы, кроме того, отличались неукоснительным выполнением заветов Чингиз-хана и свято придерживались введенной им железной дисциплины. Недаром глава их рода Мунир Куран был в свое время эмиром и командовал правым крылом Чингизова войска.Тумены Ногая не знали поражений. По этой причине Бату-хан сделал его наибом Наиб — наместник.

в завоеванных им Болгарии и Молдавии. Но, после того как основное войско монголов вернулось на берега Итиля, Ногай, оставшийся всего с двумя туменами, не смог долго удерживать в повиновении покоренные народы. Обстоятельства сложились так, что он вынужден был через два года привести свое поредевшее войско в улус отца, в Крым. Татар уже умер, и улус по праву принадлежал Ногаю.Но великий Бату-хан рассудил иначе. Он повелел Ногаю прибыть в Сарай и сделал его лашкаркаши всего золотоордынского войска.Ногая повиновался приказу, но природная осторожность, умение предугадывать будущее заставили его оставить в отцовском улусе большую часть преданных ему воинов-хадаркинцев. Он оставил им все, что награбили они в походах, и кроме того наградил каждого из своей казны.Пользу от своего поступка Ногай ощутил много лет спустя, когда решил вступить в борьбу с ханом Золотой Орды — Токтаем. Монгольские воины не забыли его доброты. Все, как один, они пришли под его знамя и стали верной и надежной опорой. Уже тогда хадаркинцы и мангуты, населявшие Крым, назывались ногайцами. И не того, кто сидел на троне Золотой Орды, величали они ханом, а своего повелителя Ногая.После смерти Бату менялись в Орде ханы, а Ногай по-прежнему оставался лашкаркаши всего войска, потому что не было ему равных в смелости и прозорливости. Простые воины ценили его за щедрость и справедливость и готовы были идти за ним в огонь и воду.Сила всегда на стороне того, в чьих руках многочисленное и преданное войско. Берке не был похож на великого Бату-хана. Тот сумел создать могучую Золотую Орду. Берке же старался хотя бы сохранить ее в целости, не дать другим отпрыскам Чингиз-хана растащить земли, завоеванные братом. Огромное тщеславие, тайные, далеко идущие замыслы заставляли его думать о близкой вражде с ильханом Кулагу, с потомками Джагатая, с Кубылаем и Арик-Буги.Не понимая, что ему не дано совершить то, что сделал Бату-хан, Берке помышлял об огромном государстве, в которое бы вновь, как при великом Чингиз-хане, вошли все земли, принадлежавшие когда-то единовластно его деду. И править всей этой империей должен был не Каракорум, а Золотая Орда.Подолгу обдумывая в одиночестве свои замыслы, Берке вдруг начал опасаться Ногая. Что из того, что ни дед его, ни отец не являлись ханами? Ханство — удел старших сыновей Джучи. Таков закон чингизидов. Но кто сейчас придерживается порядков, установленных Потрясателем вселенной? Свои законы диктует каждый, на чьей стороне сила. Тому пример Кубылай. Не он ли, опираясь на свое войско, первым из многочисленных потомков Чингиз-хана отделился от Каракорума и дерзнул создать свое ханство? При великом деде за такой поступок его бы ожидала жестокая смерть, а сейчас? Некому стало карать отступников.Кто может поручиться за то, что Ногай, посчитав себя потомком Чингиз-хана, достойным стать властителем Золотой Орды, не посягнет однажды на трон? Именно в его руках войско, и оно предано ему.Нет. От Ногая следовало отделаться. И чем скорее это свершится, тем лучше. Берке понимал, что одинаково трудно и опасно отнять у него сейчас должность лашкаркаши или отравить. Слишком влиятелен Ногай, и поэтому было страшно решиться на открытую вражду с ним.А что, если послать его в поход на ханство Кулагу, чтобы вернуть Орде Азербайджан и Ширван? Война есть война. И случится может всякое. Если победа будет за Ногаем, то Золотая Орда станет сильнее, и тогда не поздно подумать, как отделаться от соперников. Если же Ногай потерпит поражение — появится повод лишить его звания лашкаркаши.Берке страстно мечтал о победе над сильным и жестоким Кулагу и в то же время ненавидел Ногая.Чтобы глаза не могли оклеветать друг друга, бог создал между ними нос. Между братьями Кубылаем и Арик-Буги аллах забыл поставить преграду, и поэтому со временем между сыновьями Туле появилась огромная яма. Имя ей было — зависть. Другие потомки Чингиз-хана, тоже мечтающие о власти и славе, о троне деда, ссылаясь на то, что Кубылай первым нарушил закон предков и без решения курултая назвался ханом, усердно углубляли эту яму, превращая ее в пропасть.Все смешалось под вечным небом. Потомки Потрясателя вселенной, позабыв о единой крови, текущей в их жилах, сделались врагами.На сторону Кубылая встали: сын Угедэя — Кадан, сын Темугэ-очигана, младшего брата Чингиз-хана, — Тогушар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32